- Я делаю только то, что сделал бы мой муж, будь он дома. Ступайте и дайте это своим собакам.
В первый раз в нашей жизни мы с Боцманом получили корм для собак из рук женщины!
Вечер был длинный и богатый впечатлениями. Жители стойбища время от времени заходили к нам принять участие в беседе, но вела ее все время одна Нелюдимка. Около полуночи Боцман заснул, и, когда все гости вслед за тем потихоньку удалились, старая Такорнаок рассказала мне о величайшем событии своей жизни.
- С детства до старости моей я перевидала много земель, и за это время жизнь моя не была одинаковой. Были такие времена, что я жила в изобилии, и были другие, когда я жила в нужде.
Раз я встретилась с женщиной, которая спаслась от смерти, съев трупы своего мужа и детей.
Ехали мы с мужем от Иглулика к Понд-Инлет, и приснился ему ночью сон, что его друг съеден своими близкими. На другой день мы поехали дальше, и случилось такое диво, что наши сани стали застревать в снегу, но как ни посмотрим, что такое случилось, видим - ничего нет. Так ехали мы весь день и вечером разбили палатку. На следующее утро смотрим - около палатки ходит куропатка. Я кинула в нее моржовым клыком - не попала. Потом топором, тоже не попала. Затем мы снялись с места. Снег был такой глубокий, что нам самим приходилось помогать собакам тащить сани.
Тут услыхали мы звуки - не то зверь перед смертью воет, не то человек вопит вдалеке. Когда подъехали ближе, стали различать слова. Но сначала в толк их взять не могли, как будто они откуда-то из далека-далека доходили. Как будто и слова и не слова, и голос совсем надорванный. Мы прислушались еще и еще, чтобы разобрать отдельные слова в этом вопле, и, наконец, поняли в чем дело. Голос прерывался на каждом слове, но пытался выговорить вот что: "Недостойна я больше жить с людьми, я съела свою семью".
Мы с мужем расслышали, что это женщина; поглядели друг на друга и сказали: "Людоедка! Что с нами теперь будет?"
И только увидали мы маленький навес из снега и обрывка оленьей шкуры. Голос все время бормотал что-то невнятное. Когда мы еще приблизились, то увидали обглоданную человечью голову. А под навесиком сидела на корточках женщина лицом к нам. Веки у нее были кровавые, так много она плакала.
"Кикак - Ты, обглоданная кость моя, - сказала она, - я съела своего мужа и детей".
Кикак - Такое имя она дала моему мужу.
Сама она была кожа да кости, и крови совсем как будто не осталось в ней, и мало что на ней самой было, потому что она съела бoльшую часть своей одежды, и рукава и подол - все до пояса. Мой муж наклонился к ней, и она зашептала: "Я съела твоего товарища по праздникам певцов"
Муж мой ответил: "Ты хотела выжить и потому выжила".
Мы тотчас разбили палатку поблизости от ее навеса, отрезали кусок от передней занавески и поставили маленькую палатку для женщины. Она была нечистая, и нельзя было ей жить вместе с нами. Она пыталась встать, но упала на снег. Мы пробовали дать ей мороженой оленины, но она проглотила раза два - сколько в рот можно положить, затряслась вся и больше уж не могла есть.
Мы бросили свою поездку и повезли женщину назад в Иглулик, там у нее был брат. Потом она поправилась и теперь замужем за великим ловцом Игтуссарссуа, у которого стала любимой женой, хотя у него была уже раньше жена. Да вот и все, мне больше нечего рассказать об этом самом жутком случае в моей жизни...
Наутро мы с Боцманом простились с нашей хозяйкой и поехали домой в свой "Раздувальный мех".
Из сведений, добытых нами в этой рекогносцировке, явствовало, что мы можем решить многие стоявшие перед нами важные задачи, разъезжая из своей базы на Датском острове по всему округу, где разбросано множество руин старых жилищ; раскопки могли дать нам ценные сведения о развитии эскимосской культуры в здешних краях. И, наконец, айвиликские эскимосы, жившие около Репалс-Бея, не только рассказали нам об интересных племенах, живших к северу отсюда около Иглулика и Баффиновой Земли, но и о замечательном народе в глубине так называемого Баррен-Граундса, об эскимосах, которые хоть и говорят на том же самом языке, но не имеют никакой связи с морем и не бьют морского зверя, без чего обыкновенные эскимосы вообще не могут существовать. Искать их надо где-то в тундре между Гудзоновым заливом и арктическим побережьем Северо-западного прохода.
Теперь мы могли составить план работы на первый год. Теркелю Матиассену и Биркет-Смиту предстояло прежде всего побывать у капитана Кливленда, чтобы собрать подробные сведения об окрестностях. После того Биркет-Смит с Якобом Ольсеном должны были отправиться к континентальным эскимосам. А Теркель Матиассен с Петером Фрейхеном поедут сначала на север, чтобы нанести на карту Баффинову Землю и изучить эскимосов Иглулика. По возвращении же на главную квартиру весной предстояли раскопки на местах древних стойбищ у Репалс-Бея. Мы были убеждены, что раскопки дадут ценные результаты. Туземцы объясняли, что это остатки древних стойбищ загадочного племени богатырей, которых они называют тунитами.
Полярных эскимосов, участвовавших в нашей экспедиции, мы решили распределить между отдельными нашими партиями, и, когда все партии будут снаряжены и снимутся с места, я в конце марта двинусь вслед за Биркет-Смитом для совместной работы. Но прежде чем приступить к большим санным поездкам, нужно было провести несколько охотничьих экскурсий, чтобы запастись свежим мясом для людей и для собак.
1.3. Заклинатель духов Ауа
Нам сказали, что мыс Элизабет, находящийся в двух днях санного пути от залива Лайон, отличное место для охоты на моржей; мы в новом году и отправились туда: я, гренландец Кавигарссуак. - Гага и двое туземных эскимосов, Усугтаок и Тапарте.
27 января ясным звездным вечером, в чудесную тихую погоду мы оказались вблизи стойбища. Дневной путь был долог и труден, поэтому нам очень хотелось скорей попасть под кров, и мы принялись усердно высматривать людей.
Вдруг перед нами вынырнули из мрака длинные сани с такой бешеной упряжкой, какой я еще не видывал: полтора десятка белых собак мчали во весь дух с полдюжины людей на одних санях! Они мчались прямо к нам, с такой силой рассекая воздух, что нам слышен был свист. Вдруг возница спрыгнул. Это был малорослый человек с большой бородой, совершенно примерзшей к лицу. Он направился ко мне и, подав мне руку, как принято у белых, указал в ту сторону, где виднелись снежные хижины; затем, вперив в меня умные бойкие глаза, приветствовал меня звучным "Кьянгнамик" - "благодарение приходящим гостям". Это был заклинатель духов Ауа.
Видя, что собаки мои устали от длинного дневного перегона, он пригласил меня пересесть на его сани и тихо, но властно приказал одному из своих молодых спутников отвести моих собак в стойбище. Собаки Ауа, завывая от голода и тоски по дому, опять понеслись вихрем к снежным хижинам. Сани семиметровой длины имели подполозъя из мерзлого торфяного месива, с тонкой ледяной корочкой внизу. Наши сани на железных полозьях подвигались по снегу туго, со скрежетом, тогда как огромные тяжелые сани Ауа гладко скользили по льду на своих ледяных подполозьях. У русла небольшой речки мы выехали на берег и после недолгой скачки очутились около большого озера, где навстречу нам засветились сквозь затянутые пузырями оконца снежных хижин теплые изжелта-красные огоньки.
Женщины стойбища встретили нас с дружелюбным любопытством, и Оруло, жена Ауа, тотчас же проводила меня в свое жилье. Я впервые попал в такой большой комплекс искусно сложенных снежных жилищ. Пять высоких хижин, напоминавших формой улья, составляли как бы одно целое с многочисленными боковыми пристройками - кладовыми, размерами не уступавшими жилым помещениям. Целая система ходов вела из одного жилья в другое, так что можно было навещать соседей, не выходя наружу. Всего тут жило шестнадцать душ, размещенных по разным хижинам. Оруло, переходя от лежанки к лежанке, знакомила меня с обитателями хижин. Жили они тут уже долгое время, и от тепла внутренние пласты снега обтаяли и покрылись тонкой ледяной корой. Длинные блестящие ледяные сосульки висели у входов, искрясь в тусклом свете жировой лампы. Жилье было больше похоже на сталактитовую пещеру, чем на снежную хижину, и могло бы показаться, что жить тут холодновато, если бы не лежанки, устланные толстым слоем мягких оленьих шкур; они придавали помещению уютный вид.
По переходам этого лабиринта, освещенным небольшими, экономно горевшими жировыми лампами, мы ходили из жилья в жилье и пожимали обитателям руки. Семья Ауа была большая, приветливая, веселая. Старший сын Натак - "Дно" жил с молодой женой Кингутив Карсук - "Мелкозубой"; младший сын Уярак - "Камень" со своей 15-летней невестой Екатдлийок - "Лосось"; дальше жила старая сестра Ауа Натсек - "Тюлень" с сыном, невесткой и внучатами и, наконец, в самой крайней кишке коридора - веселый Кувдло "Мизинец" со своей женой и новорожденным младенцем.
Я впервые попал в большую эскимосскую семью, и патриархальный уклад ее жизни меня очень заинтересовал. Ауа являлся неограниченным владыкой в доме, распоряжался всем и всеми, но обхождение мужа и жены друг с другом и с домочадцами говорило о сердечной привязанности и хорошем расположении духа.
После долгого утомительного перегона по морозу хорошо было накачаться горячим чаем, за которым тотчас же следовал ужин - большие куски крупного, только что сваренного зайца; немудрено, что мы очень скоро почувствовали блаженную сонливость и вскарабкались на мягкие шкуры лежанки.
Мы сказали хозяевам, что приехали бить моржей; заявление это было принято домочадцами Ауа с радостью. Они сами собирались на охоту. Теперь, пожалуй, снимется с места все население стойбища и перекочует к снежным сугробам близ низменного мыса Элизабет. Лето прошло у них в охоте на суше, и в окрестностях стойбища было разбросано много набитых мясом складов, но зато уже был начат последний мешок моржового сала.
Итак, мы решили выехать на охоту все вместе, но сначала надо было потратить целый день на вывоз оленьего мяса из ближайших складов. Нельзя было знать наверное, сколько суток пройдет, прежде чем нам попадется новая добыча.
Когда настал, наконец, день переезда, все спозаранку поднялись на ноги и взялись за дело. По снежным ходам волокли котелки и сковородки, вороха оленьих шкур, подержанных и еще не выделанных, тяжелые узлы с мужской, женской и детской одеждой. В полумраке снежных хижин все это было как-то незаметно, всякая вещь входила в домашний обиход, занимала свое место. А тут на открытом месте получался удручающий хаос, совсем как у нас при переезде с квартиры на квартиру.
Когда в сани с грузом в рост человека запрягли собак, мне пришлось быть свидетелем обряда отправления младенца в его первую санную поездку.
В задней стене жилья Мизинца проделана была дыра, в нее вылезла жена Мизинца с малюткой-дочкой на руках и остановилась перед покинутым жильем. Ауа в качестве заклинателя духов, являющийся как бы духовным пастырем для всех, осторожно приблизился к малютке, обнажил ее головку и, почти прильнув губами к ее личику, произнес языческую утреннюю молитву:
Встаю от покоя, движения быстры, как взмахи крыл ворона;
Встаю, чтобы встретить зарю,
Уа-уа!
Лицо отвращая от мрака ночного, гляжу, где белеет полоска зари.
Это была первая поездка малютки, и этот гимн дню являлся заклинанием, которое обеспечивало ей благополучие.
До места нового стойбища было не больше часа пути, но весь день ушел на возведение хижин и вселение них. Что может быть радостнее возведения новых снежных хижин? Разве только водворение в них, когда жировые лампы уже зажжены, и световые блики трепещут на белом куполе потолка. Никогда, кажется, не мог бы наскучить мне уют этих примитивных жилищ, их тихий мир и праздничность!
Еще один день на осмотр охотничьей снасти, и затем можно отправляться в море.
* * *
В доброй миле от берега - граница зимнего ледового припая [17], и сразу за нею начинаются сплошные льды, движимые ветром и течением. Достаточно небольшого берегового ветра, чтобы вдоль кромки льда быстро вскрылось несколько полыней, и этих полыней придерживаются моржи, ныряя в глубину за поживой.
Мы с Ауа, как и остальные охотники, отыскали себе укромное местечко за большим торосом, откуда была отлично видна вся местность. И в поле нашего зрения то и дело происходило что-нибудь, будившее в нас старые охотничьи воспоминания. У самой кромки ледового припая шумно двигался, натыкаясь на препятствия, плавучий лед, и чудилось, что это стонет и вздыхает само море. Над каждой вновь вскрывшейся полыньей курился на морозе сизый пар, сквозь который мы различали черные спины моржей, вынырнувших из глубины моря. Медленными глубокими вздохами вбирали они в себя воздух - мы слышали их сопенье - и снова ныряли потом в свои подводные кладовые.
Оба мы не раз переживали все это раньше, и нам вспоминались разные наши охотничьи приключения.
- Звери и люди близки друг другу, - говорит Ауа, - потому наши предки и верили, что можно попеременно быть то зверем то человеком. Но ближе всех к нам медведи. Похоже, что у них человеческий ум; они подползают к спящим тюленям, совсем как охотники. Они подстерегают добычу у кромки льда, как мы. Они вдруг кидаются в воду, а когда вынырнут, - у них в зубах тюлень. Наоборот, когда они охотятся у полыней, то часами лежат и ждут, и в тот самый миг, когда тюлень вынырнет на поверхность, медвежья лапища обрушивается ему на голову; потом медведь впивается зубами тюленю в затылок и тащит всю тушу целиком сквозь узкую щель полыньи с такою силой, что кости хрустят и проходят сквозь сало и кожу!
Да, Ауа сам однажды видел, как медведь подкрадывался к кучке спящих моржей. В передних лапах он нес большую льдину и все время укрывался за высокими торосами, так что его желтоватое тело не бросалось в глаза моржам. Они шевельнутся, и он замрет на месте, - не отличить его от тороса, а едва они успокоятся, он опять начнет подбираться к ним на дыбах. Наконец, он старательно нацелился на совеем молодого моржа и швырнул в него своей льдиной с такой силой, что оглушенный зверь остался на месте, когда остальные бултыхнулись в воду.
Но едят медведи на свой особый лад. Они не любят слишком теплого тюленьего мяса, а потому старательно посыпают его снегом и лакомятся им, когда оно уже остынет.
Внезапно Ауа, бывший, несмотря на свои рассказы, все время настороже, вскакивает и указывает туда, где стоял со своим гарпуном Гага. Перед ним совеем маленькая щель во льду, лужица, которую даже не назовешь полыньей, и в ней показывается широкая спина моржа. Голова поднимается напоследок. Но, не дав зверю вдохнуть, Гага мечет свой гарпун в толстый, жирный бок. Слышен шуршащий всплеск соленой воды, выступающей из полыньи, но Гага уже давно вонзил в лед багор, пропущенный в петлю линя, и держит моржа на приколе.
Мы живо подоспели на помощь, вытянули на лед зверя, убили и освежевали его еще засветло; вечером мы вернулись к новой снежной хижине, и я чувствовал некоторую гордость при мысли, что это один из моих спутников убил первого моржа, а нt чужие звероловы, охотившиеся вместе с нами.