Автомобиль проехал через ворота аэропорта и направился к "Боингу". Генри поднялся на борт самолета, прошел в спальню и услышал музыкальный сигнал телефона.
- Генри? Я пытался тебя разыскать.
Это был Кларенс Кардуэл.
- Я звонил в Амарильо, затем в отель в Лас-Вегасе. Мне сказали, что ты только что уехал. Я решил набрать этот номер.
- Что случилось, Кларенс?
- Меня беспокоит мой племянник Алан. Он знает о встрече на ранчо. По-моему, он подозревает наличие какого-то заговора.
Пока что Генри не предвидел угрозы с этой стороны.
- Я буду наблюдать за развитием событий. Спасибо за звонок.
Он положил трубку на аппарат. Он не беспокоился. Алан Кардуэл отнесется с пониманием к их целям. Как и любой другой человек, серьезно относящийся к опасности, исходящей от этого безумца из Белого дома, который тянет страну к анархии. Стоять в стороне и пассивно смотреть на происходящее так же преступно, как и участвовать в нем.
Генри Бланкеншипу было совершенно ясно, что эффективным может оказаться только такое государство, которое не вмешивается в экономическую жизнь страны. Он считал, что единственный эффективный способ производства это монополия. Вначале конкуренция являлась полезным средством изгнания с рынка слабейших. Но сейчас она стала бессмысленной тратой сил; поддерживая её, государство наказывало лучших производителей. Изменить эту тенденцию просто: достаточно установить контроль над правительством.
Он испытывал сильную усталость - предупреждающий знак. Он принял таблетку и лег на кровать. Много лет назад, охотясь в одиночестве, Генри после припадка остался лежать без сознания на холодном холме. Его нашли лишь через несколько часов. Началась пневмония. Он выстоял, победил болезнь, но ему пришлось признать, что он, как и другие люди, смертен. Это открытие испугало его. За восхитительной ареной мира находилась пугающая пустота, в которую он может попасть в любую минуту - зловещее антивещество, способное оборвать блестящий, но быстротечный спектакль его жизни. Ему требовалась философия, которая могла бы утешить его, избавить от нового страха, стать решением ужасной проблемы. Ответ заключался во власти, в достойной бога мечте об изменении мира согласно собственным представлениям. Вот в чем есть элементы бессмертия.
Самолет со скоростью шестьсот миль в час приближался к Амарильо. Генри Бланкеншип спал.
Адель Кардуэл читала в глубоком кресле, стоящем в гостиной. Возле неё белели лилии; их тонкие, стройные стебельки оттеняли природное изящество и красоту женщины. Она инстинктивно создавала подходящие декорации.
Адель опустила книгу.
- Ты можешь что-то сказать? Ты ходишь взад и вперед, бросая на меня странные взгляды.
Алан остановился. С момента своего возвращения домой он думал о том, как сообщить ей новость. В каком-то смысле она была ближе к его семье, чем он сам.
- Я пытаюсь придумать, как мне начать, - сказал он.
- Ты уже начал.
- Боюсь, это неприятная тема.
Ее лицо обрело торжественное выражение, означавшее, что она приготовилась к плохим известиям. Он не мог воссоздать атмосферу беседы с дядей Кларенсом, поэтому ограничился содержанием. Заметив, что она перестала слушать и ждала, когда он остановится, Алан замолчал.
- Это все? - спросила она.
- Дядя Кларенс раскрыл не слишком многое. Но мне ясно, что он и Генри Бланкеншип участвуют в заговоре против правительства.
- Неужели, Алан?
- Мне нравится это не больше, чем тебе, но я не знаю, как это можно назвать иначе.
- Я отказываюсь верить в то, что дядя Кларенс или Генри Бланкеншип способны совершить нечто недостойное.
Ее спокойный, сдержанный голос заставил Алана усомниться в обоснованности своих опасений. Знает ли он что-то? Его апокалипсическое видение стало бы гораздо более убедительным, если бы в нем присутствовало нечто материальное: самолеты, танки, орудия. Эта страшная простота низвела бы все до основополагающих понятий. Кровь и долг. Очищающая сила полного пренебрежения к жизни.
- Они не всегда на стороне ангелов, - сказал он.
- Если они хотят изменить положение дел в этой стране, я не виню их в этом. Мне кажется, что давно пора это сделать. Если попутно придется сбросить президента Хэролда Пейджа и всю его свору радикалов, революционеров и бомбометателей - туда им и дорога.
- Ты можешь не соглашаться с политикой президента Пейджа, но он был избран. Это и есть демократия.
Она, похоже, изумилась его словам.
- Ты защищаешь этого человека?
Ее возмущение было забавным: в нем присутствовала непоколебимость тех, кто не способен допустить ошибочность своего мнения. Алан налил себе виски без содовой и быстро выпил его.
- Забудем на время о президенте. Все это более серьезно, чем ты думаешь. Даже важнее твоего отношения к семье.
- Это ты нападаешь на родственников. На самых близких тебе людей.
- Ты попытаешься понять? На карту может быть поставлено будущее страны. Мне нужна твоя помощь.
- Какая?
- Кларенс не скажет мне, что за сделку заключил он и кузен Генри с Синдикатом. Ты ближе к нему, чем я. Он доверяет тебе.
- Ты хочешь, чтобы я шпионила?
- Если заговора нет, ты получишь шанс доказать это.
- Ты думаешь, что я предам их доверие?
- Тебе придется выбирать.
- Что?
- Кому ты предана сильнее - стране или узкому кругу друзей и родственников.
- На самом деле выбор другой. Ты предлагаешь мне выбрать между ними и тобой.
Она пристально посмотрела на него.
- Почему бы тебе не проявить для разнообразия честность?
- Если ты ставишь вопрос так, то ты вышла замуж за меня. Не за мою семью.
- Это всего лишь твое последнее требование. Сначала мне пришлось согласиться с твоим решением уйти в политику. Затем - стать женой политика. Вечно принимать гостей. То коктейль на двадцать пять человек, то фуршет на двести. Двадцать писем в день, на которые надо ответить. И ты ждешь от меня этого. Заставляешь меня чувствовать, что я подвожу тебя, если обхожусь недостаточно вежливо с самыми разными людьми. Я стараюсь не жаловаться, но это ужасное посягательство на мою личную жизнь.
- Я не сознавал, что ты так считаешь.