- Безопасный выезд для неё из страны, - сказал он человеку, сидевшему напротив него в кресле.
- Все, что ты пожелаешь. Мы должны доверять друг другу.
Алан снял руку с микрофона, услышал её голос и сдержал внезапное желание объяснить ей, что происходит.
Вместо этого он произнес:
- Я хочу, чтобы ты немедленно отправилась в аэропорт.
- Аэропорт? - растерянно повторила она.
- Ты улетаешь сегодня. Твой паспорт в порядке?
- Алан, в чем дело?
- Я объясню позже. Сейчас нет времени. Не собирай вещи. Ты сможешь купить все необходимое в аэропорту. Возьми билет на ближайший рейс в Женеву.
- Швейцарскую Женеву?
- Да.
- Ты не можешь объяснить, в чем дело?
- Делай, как я говорю. Не задавай больше вопросов.
- Я никуда не полечу без тебя.
- Тебе не придется это делать. Обещаю. Я понимаю твое недоумение, но все будет хорошо. Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю.
Он опустил трубку и не убрал с неё руки, словно это позволяло ему и теперь слышать голос Дианы.
- Теперь - дневник, - тихо сказал Бен Хадсон.
- Ты получишь его, когда я и Диана сядем в самолет.
- Этого условия в нашем соглашении не было.
- Теперь - есть.
Выход ещё оставался. Даже если ему придется отдать дневник, он сможет опубликовать интервью во всех важнейших газетах, купить телевизионное время, сообщить гражданам страны о заговоре против их свободы, рассказать, как его вынудили отдать обличающий дневник Пола Берри. Его обвинения будут изучены. Он охотно пройдет любое тестирование - с применением детектора лжи, "эликсира правды". Бен Хадсон недооценивал силу удара, который ещё мог нанести он, Алан Кардуэл. Как губернатор...
- Мне нужно получить от тебя кое-что еще, прежде чем мы расстанемся, - сказал Бен.
- Что?
- Твое прошение об отставке. По состоянию здоровья. Ты можешь написать, что работа оказалась слишком тяжелой. Пусть люди делают собственные выводы.
- Нервный срыв?
- Нечто вроде этого.
Умный ход. Он дискредитирует все его последующие высказывания.
- Я продиктую, - сказал Бен.
Алан взял официальный бланк. Все это не имеет значения. Он продолжит борьбу. На карту поставлена судьба пергаментного листа, заполненного текстом двести лет тому назад. За это и сейчас стоило бороться.
- Короткое, не слишком информативное послание, - сказал Бен. Адресованное Всем, Кого Это Может Касаться. "Это бремя оказалось для меня непосильным. Я больше не могу продолжать..."
Алан покорно писал под диктовку, его пальцы плотно сжимали ручку. Перо царапало бумагу. Он поставил жирную, размашистую подпись.
Он догадался по легкому сквозняку, что дверь открылась.
Он поднял голову. Бен Хадсон стоял у двери; человек, вошедший в комнату, был невысоким, коренастым и выглядел так, словно он с трудом залезал в свою одежду. Глаза человека смотрели на Алана. В этот миг между ними проскочила какая-то искра - признание их роковой связи. В конце концов убийца и жертва становятся друг для друга самыми близкими людьми; все остальные отходят в сторону.
Рука Алана задрожала, он положил ручку.
Доктор Крэнмер имел изможденный вид, на его щеках были впадины, белый халат висел на нем, как на вешалке. На шее у него болтался стетоскоп.
Остановившись в коридоре возле Джейн, он взъерошил свои светлые волосы и сказал:
- Сегодня - большой день, миссис Гиффорд.
- Я могу его сейчас увидеть?
- Через минуту. Он хочет быть одетым, когда вы войдете. Он впервые за много дней может самостоятельно одеться.
- Как долго ему ещё придется находиться здесь?
- Боюсь, несколько недель. Мы только начинаем убирать синтетическую кожу. Похоже, опасность заражения исчезла, но ещё предстоит большая работа по пересадке кожи. По правде говоря, многие из нас считают его выздоровление чудом. Когда мы закончим, он будет, как новенький.
- Вы все оказались волшебниками.
- Мы переживали за него почти так же сильно, как вы, миссис Гиффорд.
Когда она вошла в комнату, Стивен был в своем сером клетчатом костюме, который сейчас висел на нем. Его шея с блестящей молодой кожей болталась в воротничке рубашки. Он стоял на костылях, глядя на Джейн с кривой улыбкой на лице, потому что мышцы щеки ещё не восстановились полностью.
- Я практически готов к возвращению домой, - сказал он. - Мне осталось лишь раздобреть на твоей домашней пище.
- Я за неделю верну тебе твой живот.
- Посмотри, как я управляюсь с ними. Я потренировался.
Он направился к окну, явно гордясь своей ловкостью в обращении с костылями. Она могла догадываться о том, что они значили для него: конец беспомощного постельного существования. Он слишком долго был просто хриплым голосом, кричавшим "Сестра!" и ждавшим шуршания накрахмаленного халата своей спасительницы.