- Чтобы только не обидеть вас...
Он схватил плетку и принялся ласкать кончиками пальцев ее рукоятку, приговаривая: "Красавица... красавица..." Однако он не двинулся с места.
- Так мы договорились? - неуверенно протянул Зуфар.
- Щедрый, когда дарит, забывает привычку считать...
- Что вы хотите?
- О, совсем немного... - Перс положил снова на кошму плетку, полюбовался ею и сказал: - Портрет красавицы всегда нуждается в рамке... В золотой рамке...
Зуфар понимающе развел руками:
- Но я сказал, что у меня в кармане нет даже дырявого шая...
Скорбно вздохнув, перс покачал головой:
- Начальник келатской жандармерии платит за каждого бродягу по десять туманов... А тут еще сарыки в Баге Багу...
- Но у меня нет и...
- С вас я возьму пятнадцать... Пять туманов за риск... И наличными...
- В моих карманах пусто, - с отчаянием сказал Зуфар. Он думал только, как бы поскорее выбраться из саккаханы.
- Размышления украшают мудрого. Торопливость от дьявола... Располагайтесь на кошме... Во имя бога, господин, желаю вам крепкого сна, и да посетят вас приятнейшие сновидения!
Пятясь и кланяясь, перс удалился, не забыв прихватить с собой драгоценную плетку.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ловушек полон хитрый мир,
и болен бедный век,
И даже очи мудрецов застлала
пелена.
У б а й д у л л а З а в к и
Смысл слов не доходил до сознания. Судя по голосам, разговаривали двое мужчин... Говорили тихо о ребенке.
О каком?
Чей-то ребенок кому-то мешал.
Один голос бубнил. Голос знакомый. А! Конечно, это говорит господин Али Алескер. Это его же излюбленное "Ах, тьфу-тьфу!" Но почему тогда он, обычно такой добродушный, жизнерадостный, говорит так зло. И все же точно, голос принадлежит господину Али, хорасанскому помещику и коммерсанту.
Второй голос... О, как она ненавидела Анко Хамбера. Очень вдруг захотелось Насте-ханум пойти и плюнуть ему прямо в глаза.
Но слов нельзя было разобрать. Собеседники говорили враз, не слушая, перебивая друг друга. Настя-ханум никак не могла понять, о чем идет спор. Али Алескер и Анко Хамбер спорили.
И вдруг опять упомянули про ребенка.
О! Настя-ханум рванулась к дверям. Тяжелые их створки были приоткрыты.
Анко Хамбер доказывал:
- Ребенок сыграл свою роль... Довольно. Пора его убрать. Довольно азиатских наивностей.
- Да буду я вашей жертвой - ах, тьфу, тьфу!.. Ребенок - залог.
- Чепуха!
- К тому же женщина красива! Он - жуир, сибарит. Застрянет здесь, в Мешхеде, не на один день. Все средства удобны, дорогой, а особенно красивая женщина. "Уголок твоей брови - жилище моей души. Даже у шаха нет уголка приятнее".
- Неумело и... постыдно!
В беспорядочный разговор вмешался третий собеседник. Настя-ханум сразу же узнала сипловатый гортанный голос араба Джаббара ибн-Салмана.
Он заговорил, и оба спорщика замолчали.
- Да! Некрасиво поступать так с женщиной... Пакостно... На Востоке не приняты слишком свободные разговоры о женщинах.
- Тьфу-тьфу! Это не мешает нам ценить и... любить женщин, - пискнул Али Алескер.
- Неумно и некрасиво, - повторил убедительно Ибн-Салман.
Он сделал маленькую паузу и продолжал:
- Вы подумали? Ваша жертва - женщина. Постыдно! Гнусность. Уважение к женщине-матери у восточных народов превыше всего. Прекратите!
Снова запищал Али Алескер:
- Ничего не вижу такого. Ребенок - его слабый пунктик. Все приготовлено.
- Укусы свойственны... хорькам. Даму избавьте от ваших... от вашего...
Али Алескер возражал:
- Ребенок - уточка... Знаете, как в Читрале соколов ловят? Сидит на крыше дома беспомощная уточка. Сокол - этакой серой смертью с небес вниз! Цап! А за веревочку сквозь дырку охотник уточку тянет. Сокол думает, что добыча вырывается, и как вцепится и - ах, тьфу-тьфу! - прощается со свободой. На ребенка он пойдет с закрытыми глазами... Слабый пунктик его... ребенок.
Боже! Они говорят о ее ребенке. Настя-ханум не могла думать ни о чем другом, как о своем сыне... Ей казалось, что все говорят и думают об ее Андрейке. Но почему они говорят: "Сыграл роль", "Довольно путаться". Как смеют они даже говорить такое!
Как ужасно стоять вот так у дверей и ловить обрывки непонятных, жутких фраз. Сердце может разорваться... Настя-ханум едва сдержала себя. Рука ее сжимала ручку двери.