И вдруг приходит в караван-сарай солидный человек и говорит: "У вас живет девочка со своей мамашей. Вы знаете, дорогой, почему девочкой интересуется полиция? А потому, что девочка дочь самого шаха. Вон как ее разрядили, словно малику - принцессу. Ну-с!" Простофиль не возделывают и не собирают в амбары, они сами плодятся. Хозяин караван-сарая обрадовался, когда я его избавил от забот о девочке.
Алаярбек Даниарбек потирал свои короткие ручки и хихикал. Он разглагольствовал, сидя в самом красивом уголке Мешхеда в крошечной кахвехане на берегу многоводного канала. Он пил кофе по-турецки с рыжеусым хозяином кахвеханы и потешался над двумя переодетыми полицейскими, слонявшимися по пыльной мостовой.
- Смотри ты, кофейный министр, эти красноголовые ходят за мной и днем и ночью. Они хотят поймать двух женщин! Хи-хи-хи! Птички-то улетели, а кот в очаге на теплой золе спит. Хи-хи-хи!.. Кот-то усатый.
Усы начальника полиции у мешхедцев вошли в поговорку, и любители кофе тоже хихикали, понимая, о каком коте идет речь.
Алаярбек Даниарбек собирался уезжать из Мешхеда. Паломничество к Золотому Куполу имама Резы завершилось. Алаярбек Даниарбек разочаровался в паломничестве. Он откровенно делился с рыжеусым своими огорчениями:
- Имам Реза хороший был человек. Большой святости человек. К несчастью, всякие муштехиды - толкователи корана, мюршиды - главы дервишеских орденов, и мутевелли - распорядители вакуфов, хапуги, и все восемьсот служителей затолкали его в подвал. Видать, там ему душно и скучно. Да и кому охота сидеть под каменными сводами склепа, когда в раю можно наслаждаться прелестными гуриями... Почтенного святого превратили в начальника канцелярии. Потомка в восьмом колене любимой дочери Мухаммеда Фатимочки, бедного имама Резу, не оставили в покое и в могиле. Служители мавзолея принудили его собирать с надгробия прошения, заявления, ходатайства, челобитные таких дураков богомольцев, как я. И всю ночь покойный имам сидит в своем склепе и строчит письменные ответы. Вот, о хранитель кофейников, смотри, какой ответ я получил на свое заявление. И подпись есть, и даже печать. Этот ответ, который под стать не великому святому, а болвану с ишачьими мозгами, вышел из-под сводов Золотого Купола, отделанных с роскошью, превосходящей всякое описание. Да и бумага помятая и плохонькая. Неужто святому приходится писать на какой-то серой обертке, когда у него тысячи вакуфных имений во всем мире, откуда доходы текут золотой рекой? А сто тысяч пилигримов, приходящих в Мешхед?! Сколько денег и ценных вещей бросают они с молитвой за серебряную решетку, ограждающую могилу имама! А знаешь, сколько я заплатил за эту дрянную серую бумажку! Целых пять туманов. За дрянную молитву, вышедшую из грязного кувшина ума негодного писаки. Ох, я и дурак! Одна гнилая виноградина портит всю лозу. Разве ходит с того света почта?.. Бр... Мороз дерет по коже, как представишь: ночь, тьма, горит светильник, а мертвец, безносый имам Реза, сидит на каменной плите, щелкает костяшками счетов, щерит желтые зубы и скрипит каламом. О аллах, о Абулфаиз, и ради этого тысячи паломников идут за тысячи верст в Мешхед! Терпят зной и стужу, стирают до пузырей ноги, терпят мучения от вшей и блох... Да, да, терпят, ибо несчастным в период святого паломничества запрещено давить паразитов на теле... О, паломнику нельзя даже чесаться, чтобы случаем не придушить какого-нибудь вшонка или блошонка... проклятие его отцу!
Рыжеусый покровитель кофейников бледнел от ужаса, пододвигая почтенному паломнику еще одну чашечку с кофе, и украдкой поглядывал на агентов тахмината, изнывавших на улице от пыли и зноя.
Алаярбек Даниарбек сколько угодно мог богохульствовать, сколько угодно издеваться над полицейскими, переодетыми и не переодетыми.
- Ни начальник, ни бог, ни Мухаммед-пророк, ни святой имам Реза, ни ангелы, ни четырехглазые тахминатчики ничего мне не сделают.
Алаярбек Даниарбек пользовался дипломатической неприкосновенностью. Анко Хамбер сколько угодно мог выходить из себя. Круглобородый паломник в белоснежной чалме провел его за нос.
В полицию поступило из Кучана донесение: две знатные дамы в сопровождении бывшего царского офицера князя Орбелиани проследовали в закрытом автомобиле Али Алескера на север. В Кучане в караван-сарае Ферида они, не выходя из автомобиля, изволили завтракать вареной курицей. Анко Хамбер мог утешаться подробностями, изложенными в каллиграфически написанном "насх" - донесении Фереда-каравансарайщика, вплоть до того, сколько времени варилась упомянутая курица, сколько шафрану и прочих пряностей в нее положили, какие гайки в автомобиле подвинтили и какой высококачественной кисеи чадра закутывала лица женщин. Одной мелочи не мог установить Ферид - имен путешественниц.
Но для Анко Хамбера подробности эти уже не представляли интереса. Ему оставалось лишь ломать себе голову, кто мог помочь Насте-ханум получить визы для выезда из Персии. Почему вдруг князь Орбелиани оказался в автомобиле? Почему белогвардеец взял на себя роль рыцаря какой-то большевички? Почему он самоотверженно набросился на неизвестного, пытавшегося на дорожной остановке открыть дверцу автомобиля и похитить Настю-ханум, если этот неизвестный оказался, как утверждает тахминат, большевиком и видным деятелем Коминтерна?.. Личность бандита установлена. Это он поднял эмигрантов-сарыков против властей. Его, опасного преступника, увезли, по приказу из Тегерана, в Гёрган, в летнюю резиденцию шахиншаха. Одно казалось несомненным. Жена господина векиля Гуляма уехала из Мешхеда. Не пройдет и несколько часов, как она переступит советскую границу и... ее паспорт, документы попадут в руки пограничников на контрольно-пропускном пункте. Советские пограничники - враги, но им нельзя отказать в деловых качествах, например в умении отличать поддельные документы от настоящих. Настю-ханум задержат. Все идет по плану...
Но почему мадам напустила столько таинственности? И при чем тут сигэ этого шейха, что это за паломник с круглой бородой? Не в характере господина Анко Хамбера было предаваться праздным размышлениям. Давно уже его люди не получали столько заданий. И уже через несколько часов кое-что начало проясняться. Красные волосики на лбу Анко Хамбера, игравшие роль бровей, медленно полезли вверх и приняли ломаную линию, отразившую изумление...
Но еще раньше, чем господин Анко Хамбер решил мучившую его загадку, его поджидала новая неожиданность: госпожа Настя-ханум спокойно и беспрепятственно переехала через границу и прибыла в город Ашхабад. Сопровождающие ее лица остались в Персии в приграничном селении. Таинственная сигэ шейха с девочкой ушла пешком в курдское становище известного своей непокорностью Исмаил Коя и исчезла. Князь Орбелиани уехал на охоту в Келат...
Анко Хамберу оставалось согласиться, что слабая, неопытная женщина сумела обмануть его. Очень не хотелось признавать это, но чем же тогда объяснить неожиданные открытия последующих дней.
Он и раньше знал, что таинственная спутница Насти-ханум не кто иная, как Гульсун, прекрасная дочь Басира, чайханщика из Сиях Кеду. Ничего загадочного в этой здоровой красивой женщине не было. Но какие тогда интересы связывали ее, временную жену вождя кухгелуйе Музаффара, с женой векиля Гуляма? Маленькая, подобранная на свалке девочка... Повод для знакомства... Но почему сигэ Гульсун оказалась в Мешхеде, за сотни километров от своего проклятого богом соляного Сиях Кеду и помогает бежать за границу жене векиля Гуляма? Да, тут уже есть что-то подозрительное.
Проще обстояло дело с таинственным паломником и его круглой бородой. Даже смешно, что он, Анко Хамбер, сразу не распознал в нем слугу этого русского фанатика-доктора, начальника медицинской экспедиции. Теперь нетрудно будет убедить шахиншахское правительство выпроводить экспедицию из Персии, чтобы она не мешала.
Самая большая неожиданность подстерегала Анко Хамбера в письме господина Таги, ашхабадского представителя известной хлопковой фирмы "Хорасан", экспортирующей хлопок из Персии в Советский Союз. Господин Таги сообщал:
"...что касается интересующей вас госпожи, то она находится в состоянии неутешного горя по случаю трагической гибели ее сестры, убитой калтаманами в Каракумах. Сын госпожи, спасенный мирными туркменами, привезен в Ашхабад в болезненном состоянии, но ныне находится на пути к выздоровлению. Госпожа сама посетила ГПУ, а через два дня после этого побывала в городской милиции, где ей выдан советский паспорт. Неизвестно, намерена она хлопотать о возвращении в Персию или нет..."
Столь невыразительное, написанное обычным канцелярским языком донесение произвело на Анко Хамбера действие удивительное. Он вскочил и, потрясая письмом, воскликнул вслух:
- Лучше не придумать!
В цепочку фактов Анко Хамбер вставил небольшое звено. Агент тахмината утверждал:
"Некая ханум выходила трижды из дворца миллионера Али Алескера - два раза на базар, один раз в общественные бани. Ханум куталась в старушечье покрывало. Но ее узнали по фигуре, движению бедер, высоким каблукам. И в первый, и во второй, и в третий выход ей на улице попадался сотрудник советского консульства Смирнов. Каждый раз Смирнов разговаривал с ханум, но встречи не продолжались и полминуты..."
Новое звено относилось к разряду неожиданностей. О новом звене полиция вспомнила лишь теперь, когда ханум оказалась в Ашхабаде. Анко Хамбер не без удовольствия написал неофициальному руководителю персидской разведки американскому гражданину Дэвису, что персидские разведчики блестяще проваливают всякое дело. Не подлежало сомнению, что Настя-ханум уехала по паспорту, полученному в советском консульстве. Вот почему ее спокойно пропустили в контрольно-пропускном пункте на границе. Настя-ханум не воспользовалась фальшивыми документами, изготовленными у Анко Хамбера. Появление Насти-ханум на границе не вызвало никакого шума. Эта тихоня, поэтическая возлюбленная расточала улыбки, проливала слезы, вдыхала ароматы цветов и... действовала.
Анко Хамбер не сказал ничего Гуляму. Он ограничился извинениями:
- Мы ошиблись. Мадам нет в Мешхеде. Мы не знали. У нас в нашем консульском деле исключены методы... так сказать, сыска... Я говорил вам: мы не имеем своих агентов, как консульства других государств. Нет, нет и нет. Мы пользуемся в таких случаях сведениями скверных агентов скверной шахиншахской полиции... тахмината... Мы ошиблись... нас ввели в заблуждение...
Испарина выступила на той части груши, которую принято именовать лбом. Анко Хамбер не успевал вытирать пот, и носовой платок намок...
Гулям сидел в кресле обессиленный. Он устал возмущаться. Он только процедил сквозь зубы:
- Ошибки... заблуждения... обман.
Анко Хамбер вспыхнул от негодования. По правде говоря, негодование его было наигранным. Анко Хамбер продолжал вытирать свою грушу. Он вспотел еще сильнее. И скороговоркой сказал:
- Караван? При чем тут караван? Ваша супруга покинула пределы Персии задолго до нашей... так сказать, беседы... Но и ваше письмо... этой тайнописью, оказалось бесполезным.
Тусклым, безразличным голосом Гулям спросил:
- Почему же?
До сознания дошло только, что Настя-ханум уехала. О письме он даже не думал. Анко Хамбер решил, что он спрашивает про письмо.
- Луры... охрана каравана вышла из повиновения. Мы пытались повести переговоры, но вождь луров шейх Музаффар выехал в Тегеран и...
- Великолепно... - проговорил Гулям, - я еду в Тегеран.
- Вы хотите встретиться с шейхом луров? Договориться?
Гулям не счел нужным объяснять Анко Хамберу, что решил получить визу на въезд в Советский Союз. Он во что бы то ни стало должен был узнать, что случилось.
В тот же день афганский консул сообщил, что король Афганистана милостиво разрешает векилю Гуляму проследовать в пределы Афганского государства.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Глубокое море не замутится от одного
камня,
Мудрец, который стал бы сердиться,
мелкая вода.
С а а д и
"Мышь резвится - кот ходит вокруг".
Персы любят эту пословицу, особенно персы влиятельные, "господа могущества", которых никто не посмеет сравнить с мышью. Кот же - зверь страшный, особенно в мышином мире...
Господин консул Анко Хамбер чувствовал себя сейчас котом. Он вполне вошел в роль персидского кота, хотя даже намек, что он мог бы иметь что-либо общее с персом, привел бы его в негодование. Всегда и во всем он оставался англичанином, и притом англичанином-коммерсантом. Ему, конечно, хотелось бы походить на английского дипломата. Но сколько Анко Хамбер ни старался, сколько ни кичился своим консульским званием, от, него на сто шагов несло Сити, затхлыми бухгалтерскими запахами торговых контор.
Мышь, впрочем, отнюдь не резвилась, хотя кот и ходил кругом. Мышь, если позволительно было так назвать представительного и, очевидно, очень знатного, очень богатого кочевника с юга, важно восседала в парикмахерском, палисандрового дерева кресле в салоне самой модной из модных парикмахерских Тегерана - заведении Донцентри, сирийского еврея. Это заведение находилось в самом бойком месте персидской столицы, на центральной площади, в вызывающе скромном особнячке: с вызывающе скромными, но гигантскими витринами бесценного бемского стекла. Сквозь бемское стекло так хорошо видна вся площадь и так хорошо просматриваются все подходы к парикмахерскому салону господина Донцентри, пленившего своим цирюльническим мастерством господ тегеранцев!