Подвести итог дискуссии было поручено академику Г. К. Мейстеру, который в то время был руководителем Саратовского селекционного центра. Г. К. Мейстер занял эклектическую позицию, в которой стремился обосновать как бы особую от спорящих сторон третью линию. Он хотел, видимо, раздать "всем сестрам по серьгам". Резко критикуя Серебровского, Мейстер призывал Вавилова к тому, чтобы он исправил свои ошибки. Ряд замечаний был сделан и в адрес Лысенко и Презента. Мою позицию Мейстер охарактеризовал как проявление паники. Он сказал: "В защиту генетики выступил здесь молодой наш советский ученый, успевший стяжать себе славу за границей, Н. П. Дубинин, но под влиянием охватившей его паники он совершенно неожиданно начал доказывать нам, что генетика свободна от формализма и строго материалистична. Я хотел бы указать Н. П. Дубинину, что паника его ни на чем не основана. На генетику как науку в Союзе ССР академия с. х. наук им. В. И. Ленина отнюдь не покушается..."
Однако будущее показало, что занятая мной тогда позиция была далека от проявления паники. Мое заявление о том, что "не нужно играть в прятки, нужно прямо сказать, что если в области теоретической генетики восторжествует теория, душой которой, по заявлению акад. Т. Д. Лысенко, является И. И. Презент, то в этом случае современная генетика будет уничтожена полностью". Это заявление правильно определяло тенденции Лысенко в его борьбе против хромосомной теории и теории гена. В трудной обстановке в первой же дискуссии я занял ясную и твердо выраженную позицию, ибо был глубоко уверен, что эта позиция отвечает задачам страны.
Н. И. Вавилов, по существу, уклонился от дискуссии, однако протянул дружескую руку своим противникам. Какую большую выдержку имел этот замечательный человек, который все еще находился в зените славы и был официальным лидером науки! Николай Иванович смог встать выше всех нападок и унижений, которым он подвергся на этой сессии. Он заявил в своем заключительном слове: "Необходимо побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения к работе друг друга... Мы будем работать, вероятно, разными методами в ближайшие годы, будем заимствовать все лучшее друг у друга, но основной цели во что бы то ни стало мы добьемся".
Это была благородная позиция выдающегося человека, который интересы дела, интересы своей страны ставил выше личных интересов.
Глава 8
ПРОТИВОРЕЧИЯ ОБОСТРЯЮТСЯ
Планы и их реальность, слова и дела.- О VII Международном конгрессе по генетике.- Т. Д. Лысенко критикует закон Г. Менделя.- 1937-1939 годы в Институте экспериментальной биологии.- А. Р. Жебрак.- Встречи с Н. И. Вавиловым.
Надежды Н. И. Вавилова на лучшее будущее генетики в ближайшие годы, к сожалению, не оправдались. После дискуссии 1936 года противоречия между генетиками школы Н. И. Вавилова и сторонниками Т. Д. Лысенко обострились. Положение осложнилось еще более, когда в деятельности лидеров генетики обнаружились серьезные просчеты.
Прошло пять лет после Всесоюзной конференции по планированию селекционно-генетических работ, которая проходила в Ленинграде 25-29 июня 1932 года. По замыслу Н. И. Вавилова, А. С. Серебровского и других, эта конференция должна была решить важнейшие задачи соединения теории и практики генетики в целях интенсификации сельского хозяйства. В письме от 15 апреля 1932 года оргкомитет, обращаясь к будущим участникам конференции и говоря о задачах по планированию генетико-селекционных исследований, писал: "Впервые во всем мире у нас в СССР поставлена задача - направить научное исследование по определенному плану для максимального обеспечения решения важнейших научных проблем... Ответственная роль выпадает и на долю генетики... В последние месяцы мы имеем ряд исторически важных решений партии и правительства, конкретизирующих задачи, стоящие перед нашей отраслью науки... Эти решения открывают новую эру и широчайшие перспективы в деле развития животноводства и растениеводства в условиях социалистического сельского хозяйства... Необходимо наметить наиболее актуальные научные вопросы, подлежащие разрешению во второй пятилетке, установить план его выполнения, удельный вес и бросить максимум сил на разработку первоочередных проблем, обеспечив их решение в кратчайший срок".
Превосходное начинание! Грандиозная программа работ! И конференция приняла ее, но, увы, в намеченные сроки эта программа не была осуществлена. Н. И. Вавилов и А. С. Серебровский допустили серьезные просчеты в планировании научно-производственных работ по генетике. Эти просчеты состояли в том, что общенаучные задачи, для решения которых требовались десятилетия, были представлены как задачи, которые можно решить в пятилетку.
Доклад Н. И. Вавилова назывался "План генетических исследований в области растениеводства на 1932-1937 гг. в связи с народнохозяйственными задачами", а доклад А. С. Серебровского - "О задачах генетики в 1932 г. и во второй пятилетке в связи с народнохозяйственными задачами в области животноводства".
Н. И, Вавилов считал, что "генетическая работа ближайших лет... должна сосредоточиться на изучении наследственности... засухоустойчивости, холодостойкости, иммунитета к разным заболеваниям, вегетационного периода, химического состава, технических различий". Сосредоточить работу по этим важным направлениям, конечно, было нужно. Но в каком объеме? Прошло 40 лет с тех пор, а поставленные тогда задачи и теперь еще стоят перед генетикой растений, и теперь на них все еще надо сосредоточивать силы науки.
План А. С. Серебровского отличался еще большей нереальностью. При проведении важнейшей производственной работы по искусственному осеменению у крупного рогатого скота имелась в виду замена естественной спермы на искусственно воспитанную. Он предлагал обеспечить "сокращение смены поколений выращиванием гонад во взрослых животных или в культурах ткани".
Весьма несерьезно Серебровский ставил вопросы подготовки специалистов, способных связать теорию с практикой, а распределение сил генетиков, по его мнению, должно было проводиться таким образом: "63 процента - на разрешение проблем питания и 19 процентов - на промышленное сырье, 3 процента - на поднятие урожайности и 10 процентов - на разработку различных теоретических проблем, либо связанных с теми же народнохозяйственными проблемами, либо направленными на разрешение биологических вопросов (эволюционного учения и т. д.)... около 1 процента в общей сложности предусматривается на генетику верблюда, голубя и пушные свойства оленей".
А. С. Серебровский включил в план даже такие совершенно нереальные проблемы, как "получение мутаций типа полиплоидии у домашних животных...". Он говорил: "Если бы мы получили, например, тетраплоидную корову или свинью, то мы должны были бы ожидать... скороспелость, с ней потерял бы свою остроту вопрос о леталях... облегчилась бы проблема гибридизации и т. д.".
Заканчивая свой доклад, А. С. Серебровский произнес следующие патетические слова о выполнении плана намеченных практических работ: "Спланируем же и будем вести нашу работу так, чтобы к назначенному сроку иметь честь услышать нетерпеливый звонок: "Алло, говорит Соцстроительство. Готова ли твоя работа?" - и иметь право ответить: "Готова и открыты новые многообещающие перспективы".
Такой звонок действительно был. Но, увы, ответ оказался явно неудовлетворительным.
Провал обещаний, данных Н. И. Вавиловым и А. С. Серебровским на пятилетие (1932-1937 годы), серьезно подорвал веру в силы генетики. Нападки на генетику усилились. М. М. Завадовский выступил со статьей "Против загибов и нападок на генетику". Но по существу он оказал генетике медвежью услугу. Из неудач в области конкретной связи теории с практикой Завадовский сформулировал совершенно неверный тезис о том, что генетика того времени якобы была не готова к решению производственных задач. Он писал: "Генетики в СССР допустили ту ошибку, что они сочли теоретическую науку о явлениях наследования... (науку, вскрывающую закономерности наследования, науку университетского типа) достаточно созревшей, чтобы положить ее в основу не только фито- и зоотехнических исследований... но и в основу руководства к действию в построении сельского хозяйства".
И. И. Презент в журнале "Яровизация" сразу же дал ответ на статью Завадовского. Он писал: "Доказывать, что для генетики, как она выглядит на сегодняшний день, ее отрыв от социалистической практики неизбежен,- это ведь, пожалуй, не защита, а скорее разоблачение".
Н. И. Вавилов понял свои ошибки и говорил об этом. Но исправить их было уже трудно.
Раздумывая над сущностью событий тех и последующих лет, многие участники событий, а также молодые историки, сами не прошедшие через горнило этих событий, в наши дни часто впадают в существенную методологическую ошибку. Они не учитывают накала тех дней, сложности социально-экономических и других условий. Будущий историк еще вскроет внутренний, исторический смысл дискуссий по генетике во всей их сложности. Сейчас же многие встают на одностороннюю позицию общего осуждения Т. Д. Лысенко и его сторонников, видя в этом движении только проявление чьей-то злой воли, рисуя все черной краской. Такие историки даже не ставят вопроса о том, почему идеи и подходы Т. Д. Лысенко получили тогда столь широкое распространение и влияние.
Притягательность выступлений Т. Д. Лысенко состояла в том, что он настойчиво ставил вопрос о немедленном использовании науки для прогресса сельского хозяйства. И действительно, ряд его предложений казался очень эффективным и получил широкое применение в селекции, в агротехнике колхозов и совхозов. Создалось впечатление, что он включился как большая сила в неодолимое социальное движение по созданию нового сельского хозяйства. В этих условиях противостоять Лысенко в борьбе за реальные, развивающиеся принципы науки было делом нелегким. Надо было жить и доказывать свою правоту, бороться за утверждение той мысли, что классическая генетика кровно необходима стране. В этой борьбе лишь постепенно, шаг за шагом, через десятилетия выяснялось, что только в реальных принципах генетики мы имеем важнейшую опору диалектического материализма, основу теории и практики биологии. Ясное понимание того, что социализм в своем развитии должен опираться на прогрессирующую науку, явилось той внутренней силой Вавилова и других генетиков, которая позволила им твердо стоять в борьбе с ошибками Лысенко.
К 1937 году стали обнаруживаться расхождения в содержании слова и дела в деятельности Т. Д. Лысенко. Если высказывания Н. И. Вавилова о связи генетики с практикой, хотя бы в перспективе, были правильными, за ним стоял опыт и дела реальной науки и практики, то дела Т. Д. Лысенко начали отрываться и от его слов и от реальной науки. Уже тогда, в 1937 году, у многих ученых вызывали протест придуманные им "брак по любви" у растений и теория адекватной направленной переделки наследственности путем воспитания, а заявления о том, что его теоретические принципы обеспечивают плановое выведение сортов зерновых в два-три года, было опровергнуто нашими ведущими селекционерами А. П. Шехурдиным, В. Я. Юрьевым, П. Н. Константиновым, П. И. Лисициным и другими. Эти выдающиеся деятели селекции хорошо знали, что такое выведение сорта. Они отдавали получению хорошего сорта по 15-20 лет.
Практические дела Т. Д. Лысенко, которые так привлекали всеобщее внимание, на самом деле, как это выяснилось впоследствии, в большинстве случаев оказались неэффективными, а нередко приносили вред. В 1937 году эти практические дела уже начали вызывать беспокойство. Но потребовалось еще много времени, прежде чем все стало на свое место.
В 1938 году продолжали действовать те силы, которые размежевали фронт генетики на первой дискуссии 1936 года. Среди других серьезные психологические последствия имели события вокруг VII Международного конгресса по генетике.
Еще в 1935 году Президиум Академии наук СССР обратился в Международный комитет с предложением провести VII конгресс по генетике в Советском Союзе. Предложение было принято. Созыв конгресса намечался на август 1937 года. Советское правительство утвердило оргкомитет конгресса. Академики В. Л. Комаров и Н. И. Вавилов вошли в состав оргкомитета вице-президентами.
Н. И. Вавилов, первый среди руководителей институтов в Академии наук СССР, которая к тому времени прочно обосновалась в Москве, получил строительную площадку на той части Внуковского шоссе, которая затем вошла в состав Ленинского проспекта, и построил здесь новое здание Института генетики, теплицы и другие сооружения, готовясь демонстрировать перед членами мирового конгресса достижения русских генетиков.
В те годы строительная площадка для Института генетики находилась на громадном пустыре, на котором только через 20-25 лет началось интенсивнейшее строительство нашего замечательного юго-западного района столицы. Долгие годы прекрасный дом Института генетики стоял одиноко, как маяк. Автобусы в те годы ходили по грязным дорогам, и кондуктор оповещал: "Остановка - Институт генетики". Здание института стояло в начале большого участка, который предназначался для развертывания целого комплекса подсобных учреждений. Вокруг все было пусто. Только в 1957 году прошла бетонированная стрела проспекта - дорога в аэропорт "Внуково", часть которой в пределах города, начиная от Октябрьской площади, получила название Ленинского проспекта. В дальнейшем, когда Т. Д. Лысенко стал директором Института генетики, он отказался от этого здания, и оно ушло из Академии наук в отраслевое ведомство. Замысел Н. И. Вавилова создать комплекс современных учреждений, обеспечивающих разностороннее развитие генетики, был уничтожен этим актом Т. Д. Лысенко. С 1966 года я являюсь директором Института общей генетики Академии наук СССР. Мы сожалеем, серьезно ощущая на себе последствия того, что не был осуществлен замечательный проект Н. И. Вавилова на Ленинском проспекте.
Н. И. Вавилов много сил потратил на организацию Международного конгресса в Москве. Он возлагал на него большие надежды, ибо полагал, что работа конгресса во многом оздоровит обстановку, сложившуюся в связи с атаками на генетику со стороны Т. Д. Лысенко и И. И. Презента. Конгресс, безусловно, подтвердил бы огромные успехи советской генетики. На пленарных заседаниях конгресса предполагались выступления ведущих советских и зарубежных ученых. Передо мною лежит старая программа, выработанная созданным у нас оргкомитетом конгресса, в ней указано, что на первом пленарном заседании по проблеме "Эволюция в свете генетических исследований" намечаются выступления четырех ученых: Меллер (США), Холдейн (Великобритания), Харланд (Бразилия), Дубинин (СССР).
Н. И. Вавилов должен был произнести вступительную речь. Конгресс, несомненно, поддержал бы развитие в нашей стране научной генетики на базе хромосомной теории наследственности и серьезно укрепил бы положение Н. И. Вавилова как лидера нашей и одного из лидеров мировой науки. К предполагаемому конгрессу в 1937 году были изданы отдельным сборником классические работы основоположников хромосомной теории наследственности Т. Моргана и Г. Меллера. Однако все усилия Н. И. Вавилова оказались напрасными. Конгресс не состоялся в Москве. Он проводился в том же 1937 году в Эдинбурге, но, к сожалению, Н. И. Вавилов уже не смог выехать в Англию. Этим наносился большой удар по престижу Вавилова внутри страны, одновременно осуждались его громадные связи с заграничными учеными и учреждениями, которые являлись характерными для его деятельности.
И еще одно событие взволновало вавиловский институт. Оно было связано с уходом из института группы зарубежных ученых, которых в свое время Н. И. Вавилов пригласил для усиления работ по теоретической генетике. Так, в этом институте уже несколько лет работали ученые из США Г. Г. Меллер, К. Офферман, Д. Рафел по дрозофиле, а по растительной генетике - Дончо Костов из Болгарии. Покинув нашу страну, они оставили после себя все же возможность упрекать Н. И. Вавилова в том, что он якобы ориентировался на буржуазных ученых.
В 1938 году атаки на генетику со стороны Т. Д. Лысенко принимают решительный характер. Он выступает против законов наследственности, установленных Грегором Менделем, выдающимся ученым Чехословакии, работавшим в городе Брно, где создан знаменитый музей его имени. Здесь бережно хранится садик, в котором он проводил свои опыты, а на площади ему поставлен белоснежный мраморный памятник. Г. Мендель по праву считается основоположником современной генетики. Скрещивая разновидности Горохов и изучая наследование конкретных признаков, он в 1865 году установил факт существования генов. Весь XX век в биологии в проблеме наследственности проходил и идет под знаменем теории гена. Современная молекулярная генетика с ее поразительным проникновением в материальные основы наследственности также базируется на теории гена.
Т. Д. Лысенко полагал, что, разбив законы Менделя, он подорвет основы всего здания классической генетики и достигнет наибольшего успеха в борьбе с этой "буржуазной" наукой. Так и получилось. Термин "менделизм" после атаки на Менделя со стороны Т. Д. Лысенко приобретает характер ругательства, это жупел, от которого начинают шарахаться люди. Слово "менделизм" в статьях многих авторов начинает звучать как синоним космополитизма и буржуазных извращений. Но пройдет время, наступит 1965 год, и большая делегация советских генетиков приедет в Брно в дни столетия гениального открытия Менделя и возложит венок к подножию его памятника. С. И. Алиханян, Б. Л. Астауров, М. Е. Лобашев, И. А. Рапопорт и я в том зале монастыря, где ходил и думал Г. Мендель, с волнением получат медали имени Г. Менделя, а Н. В. Цицин и я - еще и памятные бюсты Г. Менделя.
Что же говорил Т. Д. Лысенко в 1938 году о законе Менделя? Приведу его слова из статьи, опубликованной в журнале "Яровизация" № 1-2 за 1938 год: "Если я резко выступаю против твердыни и основы генетической науки, против "закона" Менделя... так это прежде всего потому, что этот "закон" довольно сильно мешает мне в работе, в данном случае мешает улучшению семян хлебных злаков". Таким образом, критика генетики переходит на новый уровень. Ранее теоретическая генетика критиковалась за отрыв от практики, теперь выдвигается новый, более серьезный тезис, генетика якобы мешает практике.
В той же книжке журнала вслед за статьей Т. Д. Лысенко была помещена статья Н. И. Ермолаевой, посвященная опытам по расщеплению у гороха. С полученными ею фактами Н. И. Ермолаева доказывала, что знаменитая формула расщепления гибридов в виде 3 : 1 на самом деле в опытах якобы не получается. Но ведь хорошо известно, что расщепление по Менделю никогда не является математически идеальным, оно колеблется в каких-то пределах в зависимости от объема опыта. Д. Д. Ромашов и я попросили А. Н. Колмогорова исследовать цифры Н. И. Ермолаевой с точки зрения теории вероятности, чтобы установить, в какой мере полученные ею отклонения от идеальной формулы Менделя укладываются в допустимые случайные уклонения. А. Н. Колмогоров провел этот анализ и опубликовал об этом статью в "Докладах Академии наук". Его вывод гласил, что размер уклонений, найденный Н. И. Ермолаевой, имеет целиком случайный характер и что с точки зрения теории вероятности эти опыты не опровергают, а, напротив, служат еще одним доказательством правильности законов Менделя.
Однако это было всего лишь неприятным эпизодом для Т. Д. Лысенко. Этот эпизод показал, что борьба, которая ведется за генетику, не напрасна. Т. Д. Лысенко уязвим, он сердится, боится, когда критика достигает цели, разоблачает те или иные его промахи.
Развивая свои идеи, в том же, 1938 году Т. Д. Лысенко закладывает первые камни в создание мифа о том, что он создает особую мичуринскую генетику. Он широко использует авторитет И. В. Мичурина для достижения своих целей. Свои теоретические положения он называет мичуринскими и заявляет, что необходимо перестроить все обучение в высшей школе "на основе мичуринского учения, решительно выкорчевывая все лженаучные "теории", глубоко проникшие в агрономические науки, в особенности в разделе учения о наследственности". Особо упорно Лысенко развивает мысль о том, что при помощи прививок у растений якобы можно получать гибриды, равноценные возникающим при скрещивании. Он требует "резко повернуть семеноводческую работу на рельсы мичуринской теории" (см. журнал "Яровизация", 1938, № 4-5). При этом под флагом мичуринской теории он выдвигает свои необоснованные приемы направленного воспитания наследственности у сортов зерновых.
По инициативе Т. Д. Лысенко поднимается вопрос, над которым безуспешно бились целые поколения селекционеров,- это вопрос о выведении зимостойких сортов озимых на востоке. Здесь озимые не выдерживают суровых зим, они погибают. Вся гигантская территория Сибири засевается яровыми. Т. Д. Лысенко дает обещание за 3-5 лет создать зимостойкие сорта. Это обещание, как и многие другие, не могло быть выполнено. Зимостойких озимых сортов пшеницы на востоке не существует и по сей день, то есть более чем через 30 лет.
И. И. Презент в журнале "Яровизация" № 2 за 1939 год поместил статью "О лженаучных теориях в генетике". В ней он так писал о Н. И. Вавилове: "Целиком на основах метафизики морганизма, еще более углубляя его лженаучные положения, строит свою теорию гомологических рядов и центров генофонда Н. И. Вавилов".
А вот что писал Т. Д. Лысенко в статье, опубликованной в журнале "Яровизация" № 3 за 1939 год: "Нередко можно слышать: но все-таки мировая менделевско-моргановская наука кое-что дала полезного, все-таки продвинула вперед теорию о жизни и развитии растений. Приходится еще раз заявить, что буржуазная менделевско-моргановская генетика буквально ничего не дала и не может дать для жизни, для практики. Ее основы неверные, ложные, надуманные... Можно указать на многочисленные случаи, когда ложное менделевско-моргановское учение мешает в работе тем ученым, которые искренне хотят делать полезное дело".
Таким образом, в 1939 году Т. Д. Лысенко четко сформулировал свой тезис. Он объявил классическую генетику лженаукой и предложил заменить ее своим направлением, которое назвал мичуринским учением. Наиболее полно Лысенко изложил свои взгляды на дискуссии 1939 года.
Однако развитие генетики шло своим путем. В Институте экспериментальной биологии, в отделе генетики, исследования по теоретической и экспериментальной генетике в 1938 и 1939 годах достигли заметных результатов. Проводились исследования по эволюционной генетике. И. А. Рапопорт, окончив Ленинградский университет и поступив к нам в аспирантуру, начал свои опыты по вызыванию мутаций химическими соединениями. В. В. Сахаров, Е. Н. Болотов, С. Ю. Гольдат изучали направленное изменение свойств растений при экспериментальном удвоении числа хромосом в их клетках. Выполнялись многие другие работы. В отделе генетики работали и учились представители нескольких союзных республик - замечательный грузинский генетик Мито Меладзе, армянский генетик Эрмине Погосян и другие.
В 1937 году редакция журнала "Фронт науки и техники" оказала мне большую честь, предложив написать юбилейную статью "Теоретическая генетика в СССР за 20 лет". Статью я написал, и ее опубликовали в номере 8-9 за 1937 год. В ней утверждалось, что теоретическая генетика является одной из величайших высот в развитии не только биологии, но и всей науки XX века.
Характеризуя положение в генетике в момент острых столкновений между Т. Д. Лысенко и представителями классической генетики, я писал в этой статье: "В Советском Союзе генетическая наука явилась плодом работы последних 20 лет, ее возникновение и развитие целиком падает на годы, прошедшие после Великой Октябрьской социалистической революции... Происходит напряженная, нарастающая борьба, наиболее острая за последние 5-6 лет, за создание подлинно советской генетики. Борьба идет за диалектико-материалистические, за классовые позиции в теории и практике генетики, за единство теории и практики, за реальное осуществление лозунга "догнать и перегнать", т. е. за создание нужных сортов растений и пород животных... за освоение и критическую переработку мировой буржуазной науки. Кроме исследователей, работающих непосредственно по генетике, через кафедры университетов, сельскохозяйственных и других вузов, через печать, книги и т. д. генетика входит в круг методов работы и представлений тысяч работников зоотехнии, растениеводства и др. ...Значение генетики и ее все нарастающее развитие обусловлено тем, что она исследует и на ее основе осуществляется управление рядом значительных процессов в органическом мире... Мы имеем определенный разрыв между теорией и практикой, недостаточную разработку теории селекции, некритическое увлечение некоторыми буржуазными и идеалистическими теориями, отражение буржуазной евгеники и расизма, недостаточную борьбу за классовые, диалектико-материалистические позиции в советской генетике. Особенно тяжелы были политические извращения, связанные с отражением буржуазной евгеники и расизма... Однако, при наличии тяжелых прорывов в своей работе, генетика в СССР, и в частности теоретическая генетика, все же прошла большой путь. Возникнув после Великой Октябрьской социалистической революции, советская генетика заняла одно из первых мест в мире.
Материалистическая основа, огромный экспериментальный и производственный опыт, вскрывший реальные объективные закономерности, делают из советской генетики сильное орудие борьбы с идеализмом и, в частности, с витализмом, с грубым механизмом и метафизикой. Классовые позиции советской генетики делают из нее сильное оружие в борьбе с расовым человеконенавистничеством фашизма".
Статья заканчивалась следующими словами: "Социалистическое сельское хозяйство ставит перед советской генетикой огромные задачи, которые могут быть разрешены только сомкнутым фронтом теории и практики. И теоретическая генетика должна в ближайшее время все свои силы бросить на осуществление единства теории и практики, на дальнейшую борьбу за последовательный дарвинизм, который развязывает человечеству руки в деле преобразования природы организмов.
Советская теоретическая генетика всю свою силу и страсть должна бросить на разрешение вопросов, выдвигаемых перед нею практикой социалистического хозяйства и культуры, на борьбу за классовое, диалектико-материалистическое мировоззрение... чтобы научиться управлять органическим миром, управлять созданием невиданных и совершенных органических форм, которые должны украсить великую родину социализма".
В этой статье я старался слить воедино реальные прогрессивные задачи классической генетики с общественными идеалами строительства социализма. Это был тот путь, следуя которому мы пришли к современному положению в советской биологии. Это положение избавило нашу науку от ошибок Т. Д. Лысенко и отсеяло все то ложное, что имело место в деятельности первых лидеров советской классической генетики.
В конце 30-х годов мне довелось познакомиться с Антоном Романовичем Жебраком, в то время доцентом Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Это был плотный, коренастый, широкоплечий, голубоглазый белорус. Вначале он производил впечатление медленно думающего человека, но за этим скрывался глубокий ум, прекрасное понимание шутки, правдивость и устойчивость в своих принципах. Генетике в Тимирязевке очень повезло. С 1920 по 1927 год профессором на этой кафедре был Сергей Иванович Жегалов, один из крупнейших советских генетиков-растениеводов. А. Р. Жебрак принял от С. И. Жегалова генетическую эстафету. Он ввел в преподавание весь арсенал новой для своего времени генетики и сочетал преподавание с глубокой исследовательской работой. Жебрак приложил новые методы химических воздействий на клетки культурных пшениц и получил целый ряд замечательных форм. Некоторые из этих новых "тетраплоидных" пшениц так выделялись по своим свойствам, что можно было говорить об экспериментальном создании новых видов. Одному из таких созданных им видов пшениц А. Р. Жебрак присвоил название - вид Пшеница советская - Triticum sovetica.