- Он не понимает, ты говоришь, твоих слов? - почти закричал Кошкин, останавливаясь перед Засухиным и тыча кулаком в сторону Алейникова. Потом подбежал к Якову, раздвинув руки коромыслом, схватился за кромки стола, будто хотел поднять его над головой и обрушить на Алейникова. - Ты не понимаешь?! Нет, ты все понимаешь, Яков! Ты знаешь, что невинных в тюрьмы отправляешь! Корнея-то Баулина за что? Какой он такой враг народа? Мы, помнится, тут же, в этом кабинете, объясняли тебе, что никакой он не враг. Ты даже к Поликарпу Кружилину подбирался! Каким таким путем удалось Поликарпу из твоих лап выскользнуть - непонятно. Но слава богу, что выскользнул. Теперь до нас добрался! Да еще ишь ты - почему, дескать, вы такие горластые? Еще, сволочь такая, издеваешься?
При слове "сволочь" Алейников и Засухин одновременно вскочили со своих мест.
- Данило! - крикнул Засухин предостерегающе.
А Алейников не закричал, он только побледнел и проговорил сухим голосом:
- Я не издеваюсь... Я только хотел спросить и понять...
- Спросить и понять? - опять загремел Кошкин. - Это нам надо спросить тебя: в кого же ты превратился, Яков? Руки твои - в крови!
- Данило?! - опять воскликнул Засухин, подошел к Кошкину, тряхнул его за плечо. - Замолчи!
- Нет, не буду молчать! - рванулся Кошкин, сбросил руку Засухина с плеча. - По локоть и выше даже...
- Да разве он виноват, что в крови? - багровея, закричал всегда спокойный и уравновешенный Засухин.
Алейников тупо и непонимающе поглядел на Засухина, недоуменно сел, сжал виски нахолодавшими еще от стекла ладонями. Как сквозь ватную подушку доносился до него голос Кошкина:
- А кто - мы, что ли, виноваты с тобой? Или Корней Баулин? Или Поликарп Кружилин?
"Нет, вы не виноваты, не виноваты! - хотелось закричать Алейникову во весь голос. - И Баулин не виноват, и Кружилин... А Полипов? А вот - Полипов..."
Но он не закричал, он позвонил и сказал, не глядя на Кошкина с Засухиным:
- Уведите.
Когда их повели, он вдруг встрепенулся, крикнул:
- Арестованного Засухина оставьте!..
Некоторое время они сидели безмолвно друг против друга. В просторном кабинете стояла мертвая тишина, будто здесь никого и не было. Потом Алейников вышел из-за стола, потыкался, как пьяный, из угла в угол, остановился у окна, долго глядел на улицу, тихо спросил:
- Почему же так оно идет в жизни, Василий Степанович?
- Как? - не понял Засухин.
- Почему судьба определила одним песни петь, а другим за горло певцов душить?
- А-а... Видишь ли, Яков Николаевич... Долгий это и сложный разговор, медленно произнес Засухин. - И обстановка неподходящая...
- Неужели ты не видишь... что я не хочу душить, никому не хочу забивать песни обратно в горло! - Он обернулся, лицо его было мертвенно-бледным, на нем ярко выделялся косой багрово-синий шрам.
- Ну, допустим, что я вижу, - проговорил Засухин. - Точнее говоря, догадываюсь с недавних пор. Только ты врешь маленько, Яков Николаевич. Еще год или полтора назад ты с радостью хватал каждого за горло.
- И все-таки я бы уточнил: не с радостью, а с, усердием, - сказал Алейников, садясь.
- Ну что ж, - помедлив, произнес Засухин, - пожалуй, это будет точнее.
- Потому что я думал - доброе дело делаю.
Засухин чуть поморщился при этих словах, и Алейников понял, что пояснения его лишни.
- И все-таки, Василий Степанович, объясни мне - почему оно так идет в жизни?!
- Наверное, жизнь идет так, как ей должно идти. - Засухин, говоря это, пожал плечами, и казалось, слова эти он произносит машинально, а сам думает о чем-то другом.
- Как то есть?!
- Скажи-ка, Яков, мы тут оказались с Кошкиным не благодаря стараниям Полипова?
Засухин спросил это быстро, вскинул на Алейникова свои остро-проницательные глаза. Поворот мыслей Засухина был настолько неожиданный, что Алейников вздрогнул, опустил глаза.
- Н-нет... - ответил он, чуть припнувшись. И этой заминки с ответом и того, что, отвечая, Алейников спрятал неловко глаза, было достаточно, чтобы Засухин понял правду.
"Ну и хорошо, что понял, - с облегчением подумал Алейников. - По крайней мере не все будут проклинать меня. Хоть один человек не будет проклинать..."
Алейников долго боялся поднять лицо, ему казалось, что Засухин смотрит на него насмешливо и уничтожающе-презрительно.
Засухин действительно глядел на Якова не отрываясь, в самом деле чуточку улыбался, но в его улыбке не было ничего насмешливого или презрительного, темноватые глаза его светились мягким, доброжелательным, может быть чуточку грустноватым только, светом. Алейников не понимал, отчего в глазах Засухина светится такая улыбка. И еще более он удивился, когда Засухин проговорил:
- Видишь, Яков, жизнь действительно идет, как ей положено идти.
- Не вижу! - почти прокричал он, мотнув головой так, что заныли мускулы на шее. - Не понимаю я, Василий Степанович, как она идет, куда она идет!..
Алейникову было мучительно стыдно слышать свой голос, признаваться в собственном бессилии и тупоумии. Но слова эти помимо его воли сорвались с языка и, казалось, долго еще звенели в тишине кабинета после того, как он умолк. И еще казалось, что уже теперь-то Засухин поднимется со своего места, не спеша подойдет к столу и пригвоздит его какими-нибудь убийственными словами, насмешкой.
Однако Засухин только прикрыл уставшие от сегодняшней, такой трагической для него ночи глаза, пальцами помял веки, чуть усмехнулся и заговорил:
- Не видишь, не понимаешь... Что же, давай поразмышляем вместе... Вот мы все воевали за новую власть, за благородные идеалы... Мы победили и строим сейчас новое общество - самое высоконравственное общество на земле.
При этих словах Алейников поднял голову, в глазах его что-то плеснулось.
- Что, не согласен? - спросил Засухин, пристально глядя на Алейникова.
Яков, не ответив, опустил лишь глаза. По губам Засухина опять скользнула едва заметная, горьковатая усмешка. И он спокойно, чуть раздумчиво только, продолжал:
- Именно, Яков, самое высоконравственное... Потому что руководствуемся самыми благородными идеалами, которые только есть у человечества, которые оно выработало за много веков своего существования. Но... - Засухин чуть припнулся, помедлил, - но парадокс состоит в следующем: строя самое высоконравственное общество, мы допускаем самые безнравственные вещи...
- Что ты мне объясняешь, как ребенку?! - воскликнул раздраженно Алейников. - Ты мне объясни, если можешь, - почему такие вещи происходят? Это, это объясни...
Засухин поглядел на него с укором, чуть даже покачал головой.
- Я к тому и иду, Яков. Только не думай, что мое объяснение... окончательное, что ли, что я поведаю тебе абсолютную истину... Человечество разберется потом, может быть, при нашей жизни еще, а может, и позже. История никаких тайн не любит, долго скрывать их не может и не умеет. И люди узнают причину этого и даже... и даже виновников найдут, если они есть... Всех найдут, по именам перечислят... Я же объясню тебе, как я сам сейчас понимаю то, что происходит в стране. Объясню, может быть, очень приблизительно, общими словами. Но и приблизительное понимание этого мне помогает жить.
- Ну, объясняй, - тихо попросил Алейников, когда Засухин замолчал.