Следующую часть пути мы спускались с холма. Дорога пошла легче.
Иногда я задавал Митьке вопросы, которые возникали у меня в процессе похода. Или те, что вспоминал об их отшельническом быте, вере, обычаях. Или вопросы, возникающие во время движения. Во-первых, разговоры делали дорогу короче, интереснее — пробираться через эти джунгли было, мягко скажем, утомительно. Во-вторых, Митькины ответы возмещали серьезные пробелы моих познаний об этом мире.
И вот, что я узнал. Отшельники ведут довольно разнообразное хозяйство. У них в пределах огороженной территории есть, кроме поля, что я видел, еще и огороды с разными корнеплодами — картошкой, морковью, свеклой и прочим, а так же разные ягоды, горох. Кроме этого, есть теплицы, где они выращивают помидоры, огурцы, кабачки и другие теплолюбивые культуры. Свинарник, коровник и птичник тоже имеется. На мой вопрос, как все это умещается в одном гектаре площади и кормит весь год население общины, с учетом того, что половина этой площади занимают жилые строения, прозвучал удивительный для меня и, совершенно естественный для этого мира ответ.
— У нас земля очень плодородная, — сказал Митька. — Корнеплоды мы собираем с одного участка по три урожая. У каждого под домом, кстати, и у тебя тоже, вырыт огромный подвал для хранения этих продуктов. Там постоянно поддерживаемая температура — и зимой, и летом. Конечно, есть и общие амбары и склады для хранения непортящихся продуктов.
— А вот где вы выгуливаете тех же коров, если пастбища за забором у вас нет?
— Так очень просто, — ответил Митька. — Если ты еще не заметил, трава у нас растет очень быстро. То, что коровы съедают за день — к утру снова вырастает.
— А, — догадался я. — Это как раз объясняет, почему я не узнал тропинку, по которой я первый раз шел, когда меня нашли!
— Вот именно. Еще один пример. Ты же знаешь, что у нас есть второй выход из общины.
— Ну да, заметил в первый же день.
— Этот выход ведет к Большой реке. Там мы ставим сети и ловим рыбу. Идти до реки недалеко, шагов триста. Но каждый раз, когда рыбаки идут пополнять запас — а это бывает два раза в десятину…
— То есть каждые пять дней, — вставил я, вспомнив их необычный календарь.
— Ну да, каждые пять дней у нас проводится рыбный день. Это не значит, конечно, что прямо все в этот день едят только рыбу. Кто не хочет, тот не ест.
— А если кто-то захочет рыбки в другой день?
— Да пожалуйста — иди и на удочку лови, сколько хочешь. У нас ведь и кошек много, которые рыбу любят. Только на рыбалку по одному не ходят, нельзя. Вообще, за общиной не меньше, чем по два выходить разрешено.
— Подожди, — вспомнил я. — А когда меня нашли, я же, так понял, что один вышел?
— Да ты, ну, в смысле, Никифор, всегда был бунтовщиком. Просто сбегал из общины.
— И что, меня, в смысле, Никифора, никто за это не наказывал? Это же серьезное нарушение, как я понимаю, угроза безопасности всей общины!
Митька обернулся, изумленно на меня посмотрел.
— Какая угроза? Только если тебе, одному. А община за тебя, за твои выходки не отвечает! Для нас общее важнее частного.
— Ну да, иди, кто хочет на свой страх и риск.
— Никифор в этом смысле был очень осторожным. Он знал Лес, как никто из нас! Знал, где какая опасность может подстерегать, какие растения опасны, где Лес может ловушки расставить, когда гон проходит у лосей или зайцев, когда медведь-шатун зимой может бродить рядом. Короче, он был настоящим лесником, почти лешим.
— Опять ты про леших! — усмехнулся я. — Нет таких животных, это все выдумки, народный фольклор!
В свою очередь, Митька тоже усмехнулся.
— Выдумки, как же! Самые они и есть настоящие! Вот когда встретишь в Лесу такого — не удивляйся! Я тебя предупреждал!
Я ничего не сказал. Пусть пока каждый при своем останется. Никифор, возможно, всех тут в округе уже повидал, даже этих сказочных леших, но я, пока собственными глазами не увижу — ни за что не поверю!
Тем временем мы вышли к маленькой быстрой речушке. По крутому бережку съехали к самой воде, придерживаясь за свисающие ветви ивы. Река была такой ширины и глубины, что не представлялось возможным ни перепрыгнуть, ни пройти вброд не замочившись по пояс. А лично мне мокнуть ну никак не хотелось. Я, можно сказать, только-только вошел во вкус, пристроился к темпу, уже не потел, даже к маске-сетке привык, не замечал ее на своем лице.
— Что делать будем, Сусанин? — спросил я.
— Кто? — вскинул на меня брови Митька.
— Да, не важно, был такой один, тоже по лесу все ходил, водил…
— И что?
— Ну, и заблудились они!
Митька махнул на меня рукой. Мол, опять свои штучки-юмор непонятный.
— Что тут думать, — сказал он. — Надо какое-то бревно искать. Шагов пять-шесть.
— То есть метра четыре, — уточнил я. И вдруг вспомнил. — У меня же суперсила есть, Митька!
Он посмотрел на меня с сомнением, ожидая очередной шутки.
— И что? — осторожно спросил он.
— Как что! Давай я тебя сначала переброшу, а потом сам — оп, и перепрыгну! Плёвое дело!
Митька состроил такую гримасу, будто я и на самом деле не очень хорошую идею высказал.
— Это же быстрее будет, — стоял я на своем. — Пока ты свое бревно найдешь!
— Так вон же оно! — почти сразу воскликнул Митька. И показал на это самое бревно.
Я проследил за его взглядом, оценил это «бревно» и понял, что Митька решил пошутить в ответ.
Но тот уже карабкался по склону к этому бревну. Я наблюдал за его действиями. Стало очень интересно, как он собирается на «этом» переходить реку. Но тот упорно лез к своей цели, оскальзываясь на мокром грунте, обрывая толстые, но рыхлые стебли травы, повисая задницей чуть не до самой воды на гибких ветках ивы. Наконец, он ухватил за конец это «бревно», потянул на себя и, обхватив его второй рукой, радостно возвестил:
— Вот! Можно и по одной пройти, но лучше бы вторую такую найти!
Он держал в руке длинную почти прямую палку как раз метра четыре длиной. Но толщина ее была с запястье.
— Ну, ладно, — сказал я, удобно устроившись на кочке. — Шутка удалась, но затянулась.
— Это почему? — искренне удивился Митька.
— Потому что это не бревно, а палка! — мне даже странно было объяснять ему такие очевидные вещи. — Ты под своим весом если не сломаешь ее, то уж точно она прогнется! Смысл какой? Или ты хочешь таких еще нарыть штук двадцать, чтобы мостик соорудить?
Митька засмеялся. Даже нет, заржал, как сивый мерин. Даже птиц вокруг распугал.
— Это железное дерево! — провозгласил он. — Оно не гнется!
— Что? — не понял я.
— А то, что и твое копье из такого же дерева сделано!
Он подошел ко мне, воткнул один конец палки в берег, второй пристроил на соседний со мной сырой пень. Потом встал прямо на середину и даже попрыгал. Палка только самую малость прогнулась под его весом. А он, при своей тщедушности, весил все равно не меньше семидесяти кило. Я даже не поверил своим глазам. Разве может дерево обладать прочностью стальной трубы? Встал, отодвинул Митьку и, так же как он, но медленно, придерживаясь за ветки ивы, встал на палку. Я весил побольше рыжего умника, но и меня эта деревянная труба выдержала. Чтобы проверить ее на хрупкость, я стал прыгать. Она почти не подавалась. Но я упорно не верил своим глазам, прыгал и прыгал, пока не поскользнулся и не шмякнулся всем телом поперек этой палки.
Митька хохотал от души, держась за живот.
Я встал с кислой рожей, отряхнулся, насколько это было возможно, хорошо еще тут не грязно было, только старые листья, трава.
Посмотрел на хохочущего Митьку, улыбнулся своей наивности, вздохнул и сказал.
— Хватит ржать над пришельцем из другого мира. Иди вторую палку ищи. Я тебе не канатоходец по шесту ходить.
Митька, утирая слезы, пошатываясь, пошел искать вторую. И нашел ведь. Она была чуть длиннее, но обе хорошо легли над речушкой, почти ровно. Между палками было сантиметров тридцать, а над водой они висели на ширину ладони.
Митька лихо встал на палки и за несколько секунд, пошатываясь, как моряк, перешагал ручей. Палки почти не сгибались. Максимум пару сантиметров в самой середине. Если бы я не увидел это своими глазами — ни за что бы не поверил.
— Давай, Ник! — крикнул он с того берега.
— Даю, — пробурчал я, поправил мешок, взял копье перед собой для устойчивости и, повторяя Митькины движения, медленно, осторожно перешел речку. Спрыгнул на берег, обернулся. Получилось ведь! — сам себе удивился.
Митька все еще улыбаясь, обошел меня, подтянул палки к себе и уложил их вдоль речки на берег.
— Пригодятся на обратном пути, — сказал он.
— Ну да, — сказал я. — Хотя мой способ тоже не плохой был. И гораздо быстрее.
Митька замотал головой.
— Вот когда один будешь, прыгай, как Тарзан. Я так не умею.
Я удивился.
— Ого! Ты откуда про Тарзана знаешь?
— Книжку читал. Ты сам мне давал, — ответил Митька, полез наверх. — Нам туда. И давай побыстрее, а то скоро дождь пойдет, сильный, но короткий, надо под большим деревом пересидеть.
— Ишь ты, раскомандовался! — сказал я, двинулся за нам. — Чего его искать? Тут каждое второе дерево большое, а каждое первое — огромное.
Мы поднялись по склону. Минуя густой кустарник вышли в такой же лес, как и до этого. В основном клены, ели, изредка попадались березы. Про их размеры я уже не упоминаю — все не меньше четырех метров в диаметре, отстоят друг от друга метрах в десяти, переплетаясь жирными, выступающими удавоподобными корнями, между которыми густо росла высокая трава, колючие кусты. Комары здесь, во влажной низине, роились толпами. К счастью, маска, перчатки и хороший плотный костюм защищали, как надо.
Дождь начался неожиданно. И сильно. Как из тазика плеснуло сверху, разбиваясь массивными ветвями, падало крупными каплями, приминая траву, заставляя сворачиваться распушенные кусты и вынуждая мелких животных прятаться либо под корнями в глубоких норах, либо залезая в дупла деревьев.
Двух новых животных увидел, стоя под раскидистым кленом. Сначала длинноногий заяц с разбегу из куста прыгнул на нижнюю ветку ели — между прочим свисающей на высоте метров трех над землей! Опять же, если бы не увидел своими глазами — никогда бы не поверил. Через секунду заяц затерялся на дереве и затих. Все время, пока шел дождь, я его больше не видел.
А второй была белка. Ее я плохо видел, она порхала в вышине, перелетая с ветки на ветку, будто обезьяна. Почему я так подумал, потому что хвост у нее был слишком длинный и плоский, будто специально созданный для небольших полетов. В остальном же белка была, как белка. Только крупная.
Дождь кончился так же быстро, как и начался. Тазик опустел, и только с деревьев, пропитанных водой, еще какое-то время падали большие, как лепешки, капли.
— Осталось недолго, почти пришли, — сказал Митька, когда мы продолжили путь.
Он шел первым, разрубая своим мачете толстые стебли травы, брызги летели во все стороны. Я улыбнулся, когда представил Митьку двуногой газонокосилкой. Под ногами десятка два шагов хлюпало, но потом земля жадно впитала воду, и стало почти как до дождя.
Какое-то время мы шли молча, но мне стало скучно, и я захотел у него расспросить про странных прыгающих зайцев и летающих белок, но не успел. Митька вдруг замер на месте, поднял ладонь, а потом приложил указательный палец к губам.
Я остановился, молчал. Взял на изготовку копье. Смотрел по сторонам.
— Слышал? — спросил Митька шепотом.
Я прислушался. Птицы продолжали кукарекать, капли еще падали с деревьев, да и сами деревья шумели на ветру. Больше ничего не слышал.
— Я ничего не слышу, — прошептал я.
Митька медленно поворачивался вокруг своей оси, показал мне жестом сесть. Я опустился в траву, оглядывался. Сердце в груди заколотилось. Что он там услышал? Что он вообще мог услышать в таком шуме? Но, ладно, доверимся следопыту.
Снизу я продолжал поглядывать и на Митьку. Он сделал медленный полный круг, как локатор. Остановился, глядя в одну сторону. Протянул в это направление руку.
— Вон там.
— Что там?
— Там кто-то есть.
— И что делать?
Митька присел ко мне, стал говорить так же тихо.
— Либо быстро и тихо уходить в сторону, обходить это место.
— Либо?
— Либо идти на предмет опасности, чтобы отогнать или устранить его и после этого уже идти дальше своим маршрутом.
— Интересно, — сказал я. — Только я не понимаю, какое животное, угрожающее нам, можно отогнать?
— Не обязательно, что оно угрожает. Это может быть лось или медведь.
— Медведь? — удивился я. — А у вас что, медведи не представляют опасности? Они дружелюбные?
— Если он сыт, и не видит угрозы от тебя, то он просто уйдет. Нам в любом случае надо понять, кто это.
— Хорошо, — сказал я, поднимаясь. — Пойдем и посмотрим.
Митька поднялся следом, удивленно посмотрел.
— Ну, хорошо. Пошли.
И, рубанув сочные заросли, двинулся к источнику шума.
— Да ты что! — чуть не крикнул я. — Он же нас услышит!
Митька усмехнулся.
— Если это медведь или лось, то он испугается шума и уйдет.
— А если это кто-то другой, например, кабан-вепрь?
Митька повернулся, пожал плечами.
— Тогда нам конец!
Я уставился на него.
— Ты что, обалдел? Забыл, что у меня вообще-то другие планы на вечер?
Митька улыбнулся.
— Я пошутил, Ник. Пошли тихонько, смотри в оба.
Он повернулся, пригнулся и, раздвигая ветви больших растений, стал двигаться направо, откуда услышал какие-то звуки. Я заметил, как он достал из чехла самострел. Я даже забыл про это необычное оружие. Тронул Митьку за плечо.
— Митька, стой.
— Чего? — процедил он, не переставая смотреть вперед.
— Покажи свое оружие, очень интересно, не видел такого еще.
Он еще какое-то время вглядывался перед собой, потом, недовольный, сел.
— Что тут необычного? — сказал он, передавая мне предмет.
На вид палка с рычагом. Какая-то не то резинка, не то жгут широкий.
— Покажи, как это работает, — попросил я.
— Хорошо. Этот рычаг взводит свиную связку, — он не без усилий показал, как это делается.
— Свиная жила, — спросил я, — она разве может быть эластичной? Ну, в смысле, как она растягивается?
— Эти подробности я не знаю. Ее в каком-то растворе Поликарп вымачивает.
— Поликарп — он у вас кто? Кузнец или оружейник?
— Ну, это почти одно и то же.
— Ладно. Что там дальше?
— Дальше? Ну что, вот сюда в паз вставляем вот такой шарик.
— Это что за подшипники?
— Чего? — спросил Митька. — Это шарик из железного дерева.
— Ага, помню, — сказал я. — Я так понимаю, у вас это дерево используется вместо железа, настоящего.
— Потому что…
— Да, я помню. Потому что железа больше нет, все сгнило.
— Ну да, так же, как и бетона. Лес все уничтожил.
— О! — изумился я. — Про бетон я еще не слышал!
Митька нетерпеливо смотрел на меня, одновременно к чему-то прислушивался.
Я вертел в руках странное оружие, простое, как арбалет, даже проще.
— И как стрелять? Какая дальность? Кучность стрельбы? Скорострельность?
— Возьми и попробуй.
— Ты хотя бы покажи на первый раз!
— Ладно.
Он взял самострел, поднялся, приставил широкую часть к плечу, прицелился, правда я так и не понял, где прицел и мушка. Ну, и у арбалета этого нет, стреляли во многом благодаря интуиции или пристрелам.
Спускового крючка не было, вместо него было что-то вроде прищепки, в которой закреплялась круглая пуля, зажатая широкой свиной жилой. Нажимаешь прищепку, резина срабатывает и шарик летит. Вроде, все просто.
И только его пальцы должны были сжаться, чтобы выпустить смертоносный шарик, как Митька отлетел в сторону. Ружье выпало из рук. Митька завалился в траву, замычал.
Я кинулся к нему. Из плеча у него торчала кривая самодельная стрела. Я потянул ее на себя. Митька замычал.
— Н-не т-трогай!
— Что это такое? — спросил я. Спина вспотела.
Митька протянул руку к плечу.
— Это в-выродки, — прошептал он. — Это их я с-слышал.
— Давай я помогу!
— Н-нет, я с-сам. Иди, избавься от них, они н-не отстанут! Он-ни нас добьют!
— Хорошо, — сказал я. Адреналин ударил в голову.
Я поднял самострел, приставил, как это делал Митька, к плечу, попробовал прицелиться, вроде ничего сложного. Что ж, вспоминаем, насколько это возможно, какой-нибудь боевичок, как там это делалось.
Черт, ничего не мог вспомнить, кроме наименования жанра.
Значит, будем действовать интуитивно.
Доверимся телу Никифора, моему разуму и силе Камня.
Я поднялся над травой в полный рост.
Один стоял у ближайшего дерева.
Я навел на него самострел, нажал на «прищепку», жила сжалась, палка слегка дрогнула.
Выродок с дырой во лбу осел, затерялся в высокой траве.
Правее из травы прямо напротив толстого, как скала, клена высунулся другой, посмотрел на своего напарника, раскрыл щербатый рот, что-то крикнул нечленораздельное, повернулся ко мне, глазки его сузились, в них вспыхнула ненависть. Он потянулся за чем-то, что я не видел из-за травы. Но я опередил его.
Пока он вертел головой, я незаметно нащупал рукой свое копье, обхватил его посередине. Самострел перезаряжать не было возможности, он бесшумно упал рядом с левой ногой. Выродок стал медленно поднимать руку. Правая рука взметнулась, отошла чуть назад, копье приняло горизонтальное положение и через долю секунды будто само исчезло из моего вида. В последние доли этой секунды я увидел обвисшего на копье выродка, которого я пригвоздил к старому клену. Еще через секунду рядом со мной проплыл и медленно опустился единственный пятиконечный канадский листок.