«…Очень скоро стало еще мучительно тяжело. Началось это очень скоро. Кажется, на третий или на четвертый день я застал жену скучною, стал спрашивать, о чем, стал обнимать ее, что, по-моему, было все, чего она могла желать, а она отвела мою руку и заплакала. О чем? Она не умела сказать. Но ей было грустно, тяжело… Я не понял, что ей просто было тяжело… Она сказала мне, что видит, что я не люблю ее. Я упрекнул ее в капризе, и вдруг лицо ее совсем изменилось, вместо грусти выразилось раздражение, и она самыми ядовитыми словами начала упрекать меня в эгоизме и жестокости. Я взглянул на нее. Все лицо ее выражало полнейшую холодность и враждебность, ненависть почти ко мне. Помню, как я ужаснулся, увидав это. "Как? что? – думал я. – Любовь – союз душ, и вместо этого вот что! Да не может быть, да это не она!" Я попробовал было смягчить ее, но наткнулся на такую непреодолимую стену холодной, ядовитой враждебности, что не успел я оглянуться, как раздражение захватило и меня, и мы наговорили друг другу кучу неприятностей… Влюбленность истощилась удовлетворением чувственности, и остались мы друг против друга в нашем действительном отношении друг к другу, то есть два совершенно чуждые друг другу эгоиста, желающие получить себе как можно больше удовольствия один через другого. Я называл ссорой то, что произошло между нами; но это была не ссора, а это было только вследствие прекращения чувственности обнаружившееся наше действительное отношение друг к другу. Я не понимал, что это холодное и враждебное отношение было нашим нормальным отношением, не понимал этого потому, что это враждебное отношение в первое время очень скоро опять закрылось от нас вновь поднявшеюся перегонной чувственностью, то есть влюблением…
И я подумал, что мы поссорились и помирились и что больше этого уже не будет. Но… очень скоро наступил опять период пресыщения, опять мы перестали быть нужными друг другу, и произошла опять ссора. Вторая ссора эта поразила меня еще больнее, чем первая. Стало быть, первая не была случайностью, а это так и должно быть и так и будет, думал я… Я раздражился, стал упрекать ее в неделикатности, она меня, – и пошло опять. И в словах, и в выражении ее лица и глаз я увидал опять ту же, прежде так поразившую меня, жестокую, холодную враждебность… Но прошло несколько времени, и опять эта взаимная ненависть скрылась под влюбленностью, то есть чувственностью… При этом мучила меня еще та ужасная мысль, что это один я только так дурно, непохоже на то, что я ожидал, живу с женой, тогда как в других супружествах этого не бывает. Я не знал еще тогда, что это общая участь, но что все также, как я, думают, что это их исключительное несчастие, скрывают это исключительное, постыдное свое несчастье не только от других, но и от самих себя, сами себе не признаются в этом… Рассудок не поспевал подделать под постоянно существующую враждебность друг к другу достаточных поводов. Но еще поразительнее была недостаточность предлогов примиренья. Иногда бывали слова, объяснения, даже слезы… взгляды, улыбки, поцелуи, объятия…». [2]
Валено в момент ссоры не наговорить лишнего, пережить этот период с наименьшими потерями, научиться быть снисходительным и добрым, как с больным, ведь тот, другой, действительно болен, страдает. С возрастом, если семья развивается нормально, накал этих периодов ослабевает, они приносят меньше огорчений.
Многим помогают успокоиться письма, которые в это время пишутся «другу-недругу», «любимому злодею». Письмо лучше не отдавать адресату сразу, пусть полежит несколько дней. Успокоившись, из него можно выбрать то, что действительно нужно сообщить. Переписав его в спокойном состоянии, можно дать почитать тому, кому оно предназначено. Не надо забывать, что за неприязнью снова придет приятие, потому надо стараться, чтобы в письме не было ничего лишнего, что потом будет мешать хорошему общению.