- Ну, конечно, пущай!.. - важно отозвался Сашок. - Мы и сами скидаем. Долго ли нам! Подумаешь, один возишка остался...
- Да мы с тобой!.. - неожиданно радостно и весело рассмеялся Петр. Эх ты, "челый"!
Петр Николаевич, задержав дыхание, взял Саньку в свои большие жесткие руки и высоко поднял его над головой.
- Дядя Петя! Да ну! - дрыгая валенками, кричал Санька.
- Сейчас я тебя... - задыхась от душившего счастья, говорил Лигостаев. - Сейчас тебя на поветь закину!..
Покружив по двору, Петр Николаевич ловко забросил его на заснеженный воз.
Перевернувшись с боку на бок, тот стащил с руки мокрую варежку, изловчившись, озорно поблескивая глазами, запустил ею в Петра Николаевича.
- Ну ладно, сынок, хватит... Слезай-ка, - ласково сказал Лигостаев и вытер колючим ворсом полушубка взмокшее, распаренное лицо.
- Зачем слезать-то? - возразил Санька. Он давно не видел Петра Николаевича таким веселым. - Нечего нам вожжаться-то, все равно надо на поветь карабкаться...
- Нет, Сашок. Нет, голубок мой! Давай сюда. Дело есть, - проговорил Петр, роясь в нагрудном кармане надетого под полушубок пиджака.
- А воз метать? - спросил Санька.
- К черту воз! Выпускай скотину, пусть ест, сколько хочет! - яростно мотая головой в кудрявой папахе, кричал Петр.
- Истопчут все, - резонно заметил Сашок.
- Пущай топчут, к чертям собачьим! Сейчас ступай бегом к Агашке Япишкиной и тащи вина! Гулять будем! Слезай, Сашок!
Санька сполз по веревке на снег и, растерянно моргая глазенками, взял из протянутой руки Петра смятую трешку...
- А сколько брать? - шаркнув по носу варежкой, спросил он.
- На все!
- Ох ты! - изумился мальчик.
- Дуй побыстрей! - молодо и задорно проговорил Петр и, взмахнув рукой, нахлобучил Саньке шапку на самый нос.
- Да уж я мигом! - поднимая со лба ушанку, обрадованно проговорил Сашок и побежал к воротам.
Постояв посреди двора, отряхнув рукавицы, Петр сунул их под кушак. Подойдя к дереву, он наклонился, захватив горсть снега, жадно съел его, потрясенный и разбитый, опустился на скамейку с тягостным желанием поскорее выпить.
Прислонившись к шершавой коре спиной, Петр оглядел двор и увидел в конце скамейки молоденький, придавленный тяжелым пластом снега тонкий и гибкий вязок. Деревцо поникло и устало пригнулось. Оно росло от старого корня. Еще ранней весной он заметил, как Маринка аккуратно подстригла ему нижние ветки и обсыпала толстым слоем чернозема. За лето вязок подрос и окреп. Петр Николаевич встал и разгреб снег. Вязок расправился, приподнялся и стряхнул с дрожащих веточек мелкие комочки снега.
- Вот и будешь ты расти, - вслух проговорил Лигостаев. - А я этот час навсегда запомню...
Вернулся Санька, но принес только одну полбутылку. Шинкарка сказала, что отдала последнюю. В казенной же лавке водки третий день не было. Петр это знал от снохи, потому и послал к Агашке. Войдя в дом, он вылил водку в большую кружку и жадно все сразу выпил. Закусив куском холодной говядины, почувствовал, что сильно хочется есть и тянет выпить еще.
- Иди, Саня, - попросил он, - выкатывай кошевку и выводи Ястребка. А я покамест переоденусь...
- Ехать хотите? - спросил Сашок.
- На прииск проскочу и тут же обратно.
- Зачем? - Саньке очень не хотелось, чтобы он уезжал.
- Ах ты, воробушек! Ты еще, сыночек мой, очень мал и ничегошеньки не понимаешь... Ступай, дружок, - потрепав его по холодной щеке, ласково закончил Петр.
Санька покорно вышел.
Петр Николаевич подошел к сундуку, открыл крышку и достал новую из темного сатина рубаху и синий казачий мундир. Быстро переоделся. Накинув на плечи большой бараний тулуп, взял со стены кнут и спустя минуту был уже на крыльце. А там выведенный на свободу Ястреб, взбрыкивая, волочил Саньку по двору на туго натянутом поводу. Санька тащился на пузе и, звонко хохоча, кричал:
- Разбойник! Чертяка окаянный! Все равно не отпущу!
- Эй! Балуй! - строго и властно крикнул Петр.
Конь мгновенно встрепенулся, замирая на высоких пружинистых ногах, гордо поднял сухую, красивую голову.
Петр подошел и принял от вскочившего Саньки повод. Ястреб тоненько заржал и, тычась о плечо теплой мордой, давил хозяина могучей, мускулистой грудью.
- Ну что, соскучился, дурачок? - оглаживая тонкую шею коня, говорил Петр. - Ножки промять хочешь? Сейчас мы с тобой прогреемся.
Сашок уже притащил хомут и легкую крашеную дугу. Запрягал Петр ловко и скоро. В эту осень он приучил Ястреба ходить в зимней упряжке. Подковав на четыре ноги, сначала тренировал по льду, а позднее по укатанной дороге. Ездить на таком коне было одно наслаждение. Ястреб, как и большинство высокопородистых лошадей, был очень понятливым и умным. К упряжи он привык быстро, чутко покоряясь самому малейшему движению трензеля.
Подтянув поперечник, Петр взял в руки вожжи и сел в кошевку. Сашок, давно уже ожидавший условленного сигнала, шумно открыл ворота. Взволнованный и нетерпеливый Ястреб тоже ждал этого, и, как только скрипнули распахнутые ворота, он, круто выгнув шею, рванул кошевку с места и легко вынес ее на улицу. Конь мчался по широкой улице упругой и ходкой рысью. За скользящими полозьями дымно буранил кипящий снег. Какая-то зазевавшаяся молодка, бросив наполненные водой ведра, рухнула в сугроб и, вскочив, погрозила вслед коромыслом.
Подъезжая к дому Важенина, Петр резко повернул коня и остановился около тесовых ворот. Сойдя с кошевки, развязал повод и захлестнул за железную скобу. Повернув захватанное кольцо, которым отпиралась внутри металлическая задвижка, вошел в калитку.
Во дворе он встретился с женой писаря Важенина, миловидной, глазастой крещеной татаркой, прозванной станичными казачками мужским именем Степкой. Маленькая, ловкая, в новых расписных валенках, она сметала с крыльца ошметки снега.
- Здравствуй, кума, - сбивая кнутовищем прилепившийся к полам шубы снег, проговорил Петр.
- Здравствуй, куманек, здравствуй, - улыбнулась она. - Ты куда это собрался на ночь глядя?
- Да тут по делу, - отговорился Петр. - Кум дома?
- Да, дома... Проходи, гостем будешь.
- Что он поделывает? - спросил Лигостаев.
- Сурьезное делишко стряпает, с кралечкой одной занимается, - лукаво подмигнув Петру, ответила веселая и приветливая Степка.
- А что за кралечка? - удивленно спросил Петр.
- Пришла тут одна трефовенькая... Большая да сытая, как кобылица хорошая... А мой сидит царечком, усики накручивает и тары-растабары...
Степка разогнулась и забавно показала улыбнувшемуся Петру, как разглаживает писарь рыжие усы и сладко моргает прищуренными глазками.