- Куда шел?
- К тете Агане.
- Зачем?
- А у нас коровы не доены, бурлят...
- Чьи коровы? Ты у кого живешь?
- У Лигостаевых, у дяди Пети.
- У Петра Николаича? - переспросила Олимпиада.
- Ага.
- А почему коровы не доены?
Не желая говорить о ссоре Петра со снохой, Санька сказал, что Стеданида захворала и ушла к матери париться в бане, а Петр Николаевич уехал на прииск и припозднился.
- Значит, ты один дома?
- Один.
Санька повернулся и тихонько пошел к дому. Олимпиада не отставала, продолжая расспрашивать его о житье-бытье лигостаевской семьи. Дойдя до ворот, Санька крутанул металлическое кольцо и вошел в калитку. Она тоже шагнула через деревянный порожек, бойко застучала кожаными каблучками по дощатому крыльцу. Волнуясь, она вошла в избу с ощущением какой-то радости и доброй цели. От привернутого фитиля в кухне стоял полумрак. Вкусно пахло щами и сеном. У порога всполошились ягнята и зацокали копытами. Санька подкрутил фитиль в лампе, и кухня озарилась мягким светом. В хлеву замычали коровы.
- Бурлят? - стаскивая с руки пуховую перчатку, засмеялась Олимпиада и тут же весело добавила: - Давай, Саня, я их подою!
- А сумеешь? - глядя на ее темно-рыжую шубу и блестящие на пальцах кольца, недоверчиво спросил он.
- Еще чего! - Олимпиада сняла с плеч шубу и бросила на кровать. Она накинула Степанидин фартук, опоясалась тесемочкой, подобрала и подоткнула подол длинного платья. Подавляя волнение, взяла на руку ведро, спросила, смирны ли коровы, не лягаются ли.
- Да нет, тетя Липа, смирнехонькие. А калачика соленого дашь, так все руки оближут.
- Ты возьми лампу и посвети.
- Не надо лампу. Там фонарь есть, - бодро отвечал Санька.
- Значит, Гаврюшка на службе? - когда коровы были подоены и молоко процежено, спросила Олимпиада.
- С самой осени. Коня ему хорошего купили.
- Ну, а от Маринки есть какие известия? - Именно о Марине больше всего хотелось знать Олимпиаде. О Петре она старалась не думать, хотя где-то глубоко в душе ее властно тянуло заглянуть в переднюю горницу, где она тогда билась в слезах... - Пишет Марина или нет? - переспросила Олимпиада.
- Не знаю, - кратко ответил Сашок. Он понимал, что в доме Лигостаевых не любили говорить о Маринке, поэтому решил помалкивать.
- Тебя не обижают?
- А за что меня обижать? Я все делаю: назем чищу, скотину пою, за сеном езжу. Я все умею!
- Ох, какой молодец!
Не находя места, Олимпиада ходила из угла в угол, стыдясь попросить Саньку, чтобы он взял лампу и показал ей горницу.
- Ну все же, как ты у них живешь, в работниках, что ли? остановившись посреди кухни, спросила Олимпиада.
- Да нет же, не нанимался я! - возразил Сашок.
- Ну а как же? - допытывалась она.
- А вот так. Прямо после скачек дядя Петр увез и сказал: будешь у нас жить. Вот и живу! Дядя Петр, он вон какой славный!
- Славный?
- А то нет? Новые валенки к рождеству скатали, да? Полушубок черный пошили. А к пасхе - сапоги и касторовая фуражка с казачьими брюками.
- Да нет, конечно! Ах, Санька, Санька! - Олимпиада скрестила руки. Слушай, Сань, давай маленько в горнице посидим, а то здесь ягнятами пахнет...
- И правда. Мы привыкли. Давно бы сказала.
Санька взял со стола лампу и понес в горницу. За ним вошла Олимпиада. Она как в тумане увидела старый широколистый фикус, карточки на стене, угол с иконами в блестящих ризах, детскую зыбку и старую деревянную кровать с неприбранной постелью, с целой горой больших подушек в розовых наволочках.
"Степанидины", - подумала Олимпиада, чувствуя, что ей хочется зарыться лицом в эти подушки и заплакать.
- Пойдем, Саня, мне уходить пора, - проговорила она.
- Пойдем так пойдем, - вздохнул Сашок. Ему не хотелось, чтобы она уходила. - Может, молочка хочешь? - предложил он.
Олимпиада засмеялась, прошла в кухню и потянула за рукав шубу.
- А у нас толокно есть, - сказал Сашок.
- И толокна, Санечка, не хочу. - Она медленно натягивала на плечи свою шубу. Идти и сидеть в пьяной компании радости было мало. Ох, с какой охотой осталась бы тут с тихим, бесхитростным Санькой, и толокна бы погрызла, и молочка попила бы!..
- А ты не боишься один-то? - спросила она.
- Я не робкий.
- А вот я, когда была маленькой, так всегда боялась, - надевая перчатки, проговорила она.
- Боялась? Чего?
- Боялась, что из-под печки кто-нибудь выскочит и сажей меня вымажет...
- Смех! - ухмыльнулся Санька.
- Ну да, смех. Прощай, Сашок. Ты молодецкий парень!