Немца Цинберга, управляющего Андреевским прииском, Маринка знала. Этот человек был грозою рабочих, самовластным на приисковом поселке царьком.
- Что ему от меня нужно? - спросила она.
- Известно что... "Каждый день, говорит, в гости к вам собираюсь, да никак все не соберусь... Передай, говорит, своей жиличке, чтобы поприветливей была и нос не задирала, а задерет, так мы знаем, как надо вашего брата взнуздывать..."
- И что вы ему ответили? - насторожившись, спросила Маринка.
- Что можно ответить такому пакостнику? - Матрена вопросительно посмотрела на застывшую жиличку. - Сказала ему, что ты на такие дела неспособная и всякое прочее, а он, гаденыш, так распалился и такого наговорил, что и повторять срамно!
- Как он может, господи боже мой! - прижимая руки к груди, со стоном выкрикнула Маринка.
- Такой расподлец все может...
- Ну уж нет! - Маринка поднялась, поправила на плечах пуховый платок и отошла к промерзшему окошку. Лицо ее горело. Усилившаяся вьюга скрежетала оторванным ставнем и заунывно выла в трубе. Было слышно, как ветер свирепо хлещет снегом в стекла и хищно рыщет по крыше застрявшего в сугробе домишка. - Как они смеют! - шептали ее губы.
- Ты, доченька, ишо не знаешь, какой это злодей, - покачивая головой, продолжала Матрена. - Ведь он, дьявол, что творит: ежели какая не захочет этой срамотой с ним заниматься, так он гонит ее на самую что ни на есть каторжную работу.
- Но я-то ведь не каторжная!
Опустив голову, Матрена медленными шажками подошла к комодику, достала из ящика шерстяной клубок со спицами в недовязанном чулке и села на скамью, прислонившись спиной к голландской печке.
- Охо-хо, касатка моя! А чем мы отличаемся от каторжников-то? спросила Матрена. - Где и какую можем сыскать управу?
- Да есть же главное начальство? - вырвалось у Маринки.
- Это Теппан, что ли, который всеми делами ворочает, аль Белозеров? Так это одна шайка-лейка. Антихристы они все! - с возмущением продолжала Матрена. - А Тимка-христопродавец в Нерпинске в рабочего из ливорверта стрелял. Был там у него еще один прихвостень по фамилии Бодель, так знаешь, что они там творили. Уму непостижимо! Про все ихние плутни и разбойство, - переходя на шепот, продолжала Матрена, - я в Петербург жалобу написала.
- И послали? - удивленно спросила Маринка.
- А как же! Не хотела тебе рассказывать, да так и быть - расскажу.
Матрена Дмитриевна долго и подробно говорила о житье-бытье на Нерпинской резиденции, потом открыла сундук, достала припрятанную на самом дне бумагу, подала ее Маринке.
- Один добрый человек сочинил да еще список оставил. Может, пригодится когда... Читай, да только после помалкивай, что списочек-то хороню.
- Ну что вы, тетя Матрена!
- Мало ли что... Мне за эту посылку ох как пришлось!..
Маринка развернула четко исписанные листы и начала читать.
Прочитав жалобу, возвратила ее хозяйке. Плотнее закутавшись в пуховый платок, прижалась к печке, тихо спросила:
- Ну и что же потом было?
- Что было... - Матрена быстро задвигала спицами. - Меня же с Нерпы и вытурили.
- Как же так, тетя Матрена?
- А вот так... Еле домишко с грехом пополам продала да сюда перебралась.
За стеной дома круто ярилась вьюга. Сквозь скрежет оторванного ставня неожиданно послышался стук в замерзшее стекло.
- Кого еще леший несет? - Матрена перестала вязать и прислушалась.
Стук повторился. Затем послышался властный, хриповатый от стужи голос:
- Отпирай!
- Он, супостат! - отбросив недовязанный чулок, прошептала Матрена.
- Кто? - У Маринки замерли широко открытые глаза.
- Берендей, кто же еще...
Матрена то кидала испуганный взгляд на притихшую, сжавшуюся в комок жиличку, то растерянно слушала ругань и крик за окном.
- Хочешь, чтоб я раму высадил?
- Отоприте, - вдруг сказала Маринка.
- Придется, - согласилась Матрена и неохотно поднялась с места.
В огромном заснеженном тулупе, крытом по овчине пушистым бобриком, в избу ввалился усатый, краснорожий от вина и мороза Тимка.
- Это что же, карга, заморозить меня решила? - Пьяно кривя толстые губы, Тимка погрозил Матрене варежкой.
- Так кто же в такую погоду по гостям шляется? - спросила Матрена, еще не зная, как поступить с таким гостем.
- Мы не шляемся, а по казенной надобности, - отрезал Тимка.
- На то день есть, - возразила Матрена.
- А ты, карга, не учи меня. Так я говорю? - Тимка подмигнул Маринке и, сняв варежку, лихо подкрутил пышный, коротко подстриженный, как у ротмистра Трещенкова, коричневый ус.
Маринка неподвижно смотрела в угол, где, шурша рваными обоями, бойко бегали по стене тараканы. От холодного воздуха, напущенного в комнату усатым Тимкой, пугливо мигала стоявшая на столе лампа.
- Ты, птица залетная, нос-то свой не отворачивай, - продолжал Тимка. - Я ведь к твоей особе пришел.
- Зачем? - покосившись на него, тихо спросила Маринка.
- Потолкуем тары-бары, разойдемся на две пары... - захохотал Тимка.
- Мне с вами толковать не о чем, - Маринка прикрыла живот пуховым платком.
- Гляди-ка! На "вы" меня величает, а? Эко, как тебя азиат образовал! - куражился Тимка. - У меня есть всякий толк. Работать завтра пойдешь, краля!