- В такое срамное место?..
- Да чем оно срамное? Оттого, что вы там с голыми девками выплясывали? - ядовито щуря свои голубые глаза, спрашивала Липушка.
- Ох! Перестань, мамочка! - взмолился Доменов.
- Сам же рассказывал. А ко мне, соколик, это не пристанет. Значит, спускаюсь по ковру и встречаю в дверях... знаешь кого?
- Ну? - стонал Авдей.
- Угадай!
- Что я тебе, Ванька-угадчик? Мало ли кого туда черти носят. Ах господи боже мой!
- Какой ты у меня стал богомольный и праведный...
- Ну не томи ты меня, Липушка! - скрещивая на груди руки, умолял Авдей Иннокентьевич. - Кого же это там тебе дьявол подсунул?
- Знаешь кого? - закатывая глаза, продолжала Липушка. - Маринки Лигостаевой мужа, Родиона Матвеича Буянова с компанией.
- Воображаю это компанство, - покачивал головой Доменов. - Он, говорят, пить начал, как зверь...
- Врут. Не перебивай. Он такой симпатичный и как ангел красивый! Ну, значит, поздоровались. Подхватили они меня под руки - и в залу...
- И ты пошла? - Лицо Авдея начинало розоветь, словно отхлестанное крапивой. Сузившиеся глазки подернулись кровавыми прожилками.
- Да разве вырвешься? Налетели, как воронье...
- Кто же еще-то там был?
- Больше купцы и офицерье.
- Самые пакостники!
- Ну уж это ты зря! Очень вежливые и обходительные люди.
- Знаю я этих голубочков!..
- Ну а тебя я тоже, младенца, знаю... Ты всех готов в одной куче с кизяками смесить. Выпили, повеселились...
- А потом кататься поехали? - с трепетом с голосе допытывался Авдей Иннокентьевич.
- Само собой...
- Дальше, дальше что было...
- Стал меня Родион Матвеич к себе в гости звать...
- Ты поди и рада стараться... Ах, дурак я, дурак! Скажи, пошла или нет? - спрашивал Авдей, чуть не плача от окаянной ревности. - С огнем, Олимпиада, играешь! Гляди у меня!
- Гляжу, миленочек... Как херувим чиста... Я, говорит, для вас на весь город бал устрою. Налью в ванну шампанскова, - помнишь, как ты мне рассказывал?
- Да мало ли я что тебе врал? Ох господи! Ну?
- В ту, говорит, самую ванну, из которой сбежала моя венчаная жена...
- Своя сбежала, так он чужую поймал... От дураков всегда жены бегают. Ну погоди, подлец, я тебе покажу ванну, ты у меня белугой завоешь! Напрочь разорю, в землю вколочу и ногой растопчу! - яростно гремел Доменов. - И ты поскакала?
- Да что ты, миленок! Я еще с ума не спятила... Сказала, что пойду переоденусь. Вошла и на ключ заперлась...
- Стучались поди?
- А то нет? Целый час за дверью скребышились, умоляли... А я разделась да баиньки...
- Ой, врешь? - видя лукаво прищуренные глазки жены, грозился Авдей кулаком с рубиновым на большом пальце перстнем.
- Значит, не веришь?
- Убей, не верю! Усы готов себе изжевать, сердце вырвать... признался Доменов.
- Хорошо, миленок... Вот уеду назад - и пропадай ты тут со своей родней!
Олимпиада вскочила, сбросила с плеча его волосатую руку и стала торопливо закутывать голову в дорогой оренбургский платок, распахнув полы боярской шубы, заправила под высокую грудь роскошные кисти шали.
Авдей молча следил за ее красивым, разъяренным от незаслуженной обиды лицом, полыхавшим нежным, молодым румянцем.
- Ой будя, Оленушка! - не выдержал Авдей. - Вот тебе целый домище, живи и наслаждайся, а меня, балбеса, прости и люби. Я тут без тебя знаешь каких делов натворил...
- А что за такие дела? - насторожившись, спросила она. - Говори, что еще натворил?
Олимпиада грозно выпрямилась. Заметив это, Авдей заговорил поспешно и радостно.
- Ты помнишь, Лапушок, когда мы с тобой были в Питере, я тебе подарил сто акций?
- Это такие зелененькие бумажки?
- Во, во, они самые! Ты еще выбранила меня за то, что спьяну двадцать пять тыщ рублев истратил...
- Еще бы не помнить. Хотел все полсотни отвалить, хорошо, что удержала.
- Вот и напрасно, мамочка. Ты знаешь, сколько сейчас стоят эти бумажки? Почти миллион рублей, поняла?
- Ой ли! С чего бы это? - У Олимпиады затряслись руки.
- А с того, что подпрыгнули неслыханно. Золото сотнями пудов снимают. Потому что в "Ленском товариществе" у дела стоят англичане со своими капиталами, да разбойник Кешка Белозеров - хозяева, не Ивашке Степанову чета! Думаешь, я тогда тебя послушал? Шалишь! - зарокотал Авдей. - Я тогда через маклера втихомолочку еще несколько таких пачечков приобрел... Дай-ка, лапочка, я с тебя шубу сниму.
Но Олимпиада слушала плохо. В голове золотым гвоздиком засел неожиданно приобретенный миллион. Очнулась от этого наваждения, уже когда сидела на диване, без шубы. Оттолкнула мужа, потребовала, чтобы подали закуску и вина.