Московское княжество как часть Владимирского великого княжества отпочковалось и было создано как отдельный удел во Владимирской Руси как раз накануне того страшного года, когда пала Киевская и Влади-миро-Суздальская Русь, т. е. в 1237 г.
В этом году Великий князь Владимиро-Суздальский Юрий II Всеволодович посадил в Москве своего 19-летнего сына Владимира Юрьевича, дав ему этот город в удел. Однако после гибели Юрия II в битве при Сити 4 марта 1238 г. татары вошли в Москву, взяли в плен молодого князя и замучили его во Владимире, в Кремле, перед лицом народа вместе с двумя другими братьями-детьми Мстиславом и Всеволодом.
Так, начав как княжество свою историю, Москва спустя несколько месяцев «осиротела» и вновь осталась всего лишь «пригородом» Владимира, а не стольным городом хотя и маленького, но отдельного удела. Как «пригород», она управлялась самим Великим князем Владимирским, которым стал с 1238 г. Ярослав II (см. табл.).
Перед смертью в 1246 г. Ярослав II распределил все княжество Владимирское между сыновьями и своему седьмому сыну Михаилу Хоробриту отдал в удел Москву. Но Михаил спустя два года, в 1248 г., погиб в битве на р. Протве с литовцами, и Москва вновь перешла к Великому князю Владимирскому, на этот раз к Александру Невскому.
Именно он, Александр Невский, и отдал Москву (в третий раз!) своему самому младшему сыну, двухлетнему Даниилу, который после смерти Александра Невского находился по малолетству под опекой Ярослава IIIТверского, своего дяди.
С Даниила и ведут свою линию московские князья, потом московские великие князья, а затем московские цари — Рюриковичи или Александровичи, именуемые так по родоначальнику этого рода Александру Невскому.
Московское княжение пережило несколько этапов, пока вышло на общерусскую, а затем и общеевропейскую арену.
Первый период был коротким, менее полувека (1237— 1272 гг.). В это время московские удельные князья были вассалами вассала — ибо, как младшие князья, они подчинялись Владимирскому великому князю, являвшемуся вассалом хана Золотой Орды. Естественно, что в этот период московские князья не обладали никакими внешнеполитическими функциями да и вряд ли вообще имели какие-либо политические амбиции, поскольку были лишь административно-хозяйственными управителями своего малюсенького удела [границы Московского удельного княжества проходили в этот период на западе где-то в районе Рузы, на севере — у Загорска (Троице-Сергиева); на востоке они не доходили до Бронниц, а на юге шли севернее р. Лопасни и р. Протвы].
Ввиду всего этого данный период можно обозначить как «инкубационный» в истории Московского княжества, и не случайно, что именно поэтому он обычно остается вне внимания историков. Важно, однако, отметить, что в это время московские князья были лишь владельцами вотчины на основе родового права и, по сути дела, политических прав не имели.
Московские удельные князья (владетельные) (Князья — вотчинники на основе родового права)
1237—1238 гг. Владимир Юрьевич сын Юрия II Всеволодовича
1238—1246 гг. Ярослав II Всеволодович брат Юрия П
1246—1248 гг. Михаил Ярославнч Хоробрит сын Ярослава II
1248—1263 гг. Александр Невский сын Ярослава II
1263—1272 гг. Даниил Александрович сын Александра Невского, при нем регент — Ярослав Ш , брат Александра, сын Ярослава II
За этим периодом политического бесправия Московского княжества наступил период быстро возрастающего политического значения Москвы в составе Владимирской Руси. Этот второй период занял 100 лет. Он привел к. сильным качественным изменениям в государственном и историческом значении Московского княжества, ставшего уже через полвека Великим.
Московские удельные князья (правящие)
(Великие князья на основе семейного владения)
1272—1303 гг. Даниил Александрович сын Александра Невского
1303—1325 гг. Юрий Даниилович сын Даниила, внук Александра
1325—1340 гг. Иван I Даниилович (Калита) сын Даниила, внук Александра
1340—1353 гг. Симеон Иванович Гордый сын Ивана I, правнук Александра
1353—1359 гг. Иван II Иванович Красный сын Ивана I, правнук Александра
1359—1389 гг. Дмитрий IV Иванович Донской сын Ивана II, праправнук Александра Невского
Скачок этот произошел не сразу. Более полувека Московское княжество не выходило запределы своих политических полномочий как удела Владимирской Руси (1272—1325 гг.). Затем оно вступило в борьбу со своим западным соседом — Тверским великим княжеством, подрывая его политическое влияние и косвенно «оппонируя» его внешней политике сотрудничества с Литвой, т. е. вмешиваясь в нее.
Начиная с 30-х гг. X[V в. московские князья единолично определяют направление внешней политики своего княжества и формулируют ее как собирание земель вокруг Москвы. Спустя еще полвека, при Дмитрии Донском, Москва становится фактически признанным центром в Русской земле, который может взять на себя ответственность вести борьбу с Золотой Ордой. Однако главной задачей своей внешней политики в этот период да и в дальнейшем на протяжении столетня московские великие князья все еще считают собирание земель и борьбу за преобладание во Владимирской Руси. Они проводят эту внешнюю политику целеустремленно, последовательно, наступательно и непрерывно, являясь и ее инициаторами, и руководителями, и исполнителями.
Увеличение территории своего удела — эта главная цель внешней политики Москвы — достигается самыми разнообразными средствами: династическими браками, покупкой, захватом у слабейшего, политическим обманом, экономическим давлением, войной или изгнанием того или иного князя из его родного удела, а иногда и убийством.
Что же касается внешней политики в отношении Золотой Орды, то она в этот период Московского великого княжества чрезвычайно осторожна и в принципе не меняется в степени своей осторожности даже после Куликовской битвы 1380 г.
Нанеся впечатляющее поражение войскам темника Мамая, Дмитрий Донской использовал свою победу для усиления борьбы с русской раздробленностью, для проведения непреклонной политики консолидации русских земель, ставшей надолго альфой и омегой всех действий московских государей, их внешнеполитическим кредо.
Может показаться странным, что эта задача выдвигается на первый план именно тогда, когда Орде был уже нанесен сильный удар и когда народ и страна ожидали, что первоочередной будет задача освобождения от монголо-татарского ига. Однако и Дмитрий Донской, и его преемники «почему-то» медлили с решительным ударом по Орде еще целое столетие, который откладывался до второй половины XV в. Причина этого заключалась вовсе не в «нерешительности» и «осторожности» московских государей (хотя и эти соображения, конечно, имели место), а в том, что все они действовали наверняка, сообразуясь с общеисторическими условиями, с общим развитием международной обстановки.
Как ныне представляется очевидным на основе комплексного изучения всей данной эпохи, московские государи не только оказались лучше других княжеских династий на Руси осведомленными о том, что происходило вокруг Московии, но и вполне сознательно вели глубокую внешнеполитическую разведку и свои действия всегда сообразовывали только с ее данными. Сверхсекретность московской дипломатии, ее концентрация и персонификация в лице самого князя создавали благоприятные условия для вызревания, терпеливого вынашивания и осуществления самых смелых, но медленно действующих, требующих усилий нескольких поколений династии внешнеполитических планов.
Московские великие князья почти все без исключения, начиная с Даниила и кончая Иваном III, оказались на высоте поставленных исторических задач. Все они овладели методом ведения такой внешней политики, которая требовала скрытности и даже сверхскрытности в ту весьма и весьма скрытную и недоверчивую эпоху. Они умели сочетать показную покорность с отчаянно смелыми, дерзкими, но тайными действиями, направленными на подрыв своих потенциальных противников — будь то Тверское или Рязанское княжества, Новгородская республика или Орда.
Обычные для эпохи средневековья политическая изворотливость, коварство, вероломство, предательство союзников, бесчестность в исполнении обязательств наряду с использованием как прикрытия своих действий угодливости, готовности пойти на унижение, мнимые изъявления покорности и верности сформировали в конце концов психологию коварства и лицемерия как основную черту тогдашних умелых дипломатов, какими и являлись московские князья.
Эти качества руководителей московской внешней политики позволили в историческом, государственном плане добиться известных внешнеполитических успехов для Московского великого княжества, но в личном и во внутриполитическом плане, в плане формирования психологии ведущих политических деятелей Русского государства эти же качества имели явно отрицательные исторические последствия. К счастью, не только они и не только методы тактики, но и верная стратегия внешней политики, намеченная в конце XIV в., в частности Дмитрием Донским, оказали решающее влияние на успехи московской внешней политики, результатом которой было создание централизованного Русского государства.
Основной причиной успеха внешнеполитических действий московских великих князей явилось, несомненно, то обстоятельство, что их верная стратегия и умелая тактика совпали (хронологически пришлись на ту же самую пору) с объективным поворотом в экономической конъюнктуре и с резким изменением международной внешнеполитической обстановки в Азии. Каждое из этих изменений было исторически благоприятно для Московского великого княжества, каждое способствовало успешному осуществлению внешнеполитической линии, намеченной московскими великими князьями.
В чем же состояли конкретно указанные выше изменения и как и почему они соотносились напрямую с задачами московской внешней политики?
Изменения в экономике сводились к переходу сельского хозяйства Московского государства, т, е. основы его экономики, на трехпольную систему земледелия, результатом чего явился избыток зерна и другой сельскохозяйственной продукции, что способствовало увеличению благосостояния населения, укреплению экономических и демографических позиций и потенций Московского княжества по сравнению с соседними государствами. Этот подъем экономики произошел в середине XV в. Вот почему 40—60-е гг. XV а считаются самым сытым периодом в истории России, когда потребление хлеба, мяса, рыбы, молока, овощей и жиров возросло в 2—3 раза по сравнению с XIV в. и в 4—5 раз по сравнению с XIII в. В этих условиях Московское государство стало притягательным объектом для населения всей Руси, сюда бежали люди из более голодных княжеств — Тверского, Владимирского, Рязанского. Такое изменение экономической конъюнктуры укрепляло Москву, выделяло ее из рядов других русских государств — великих княжеств, усиливало ее экономический, людской и военный потенциал, давало все основания князьям проводить решительную, наступательную внешнюю политику, ибо тыл был хорошо обеспечен. Вот почему внешнеполитическая активность Московии в отношении Орды резко усиливается лишь в конце XV в.
Благоприятно для Московского княжества стала складываться и внешнеполитическая обстановка в Азии.
Во второй половине XIV в. начались завоевательные походы Тимура (Тамерлана) в Средней Азии, сокрушившие тыл Золотой Орды, нарушившие ее организационную структуру, подорвавшие ее администрацию и военную мощь. Полчища Тимура проникли в Закавказье, на. Северный Кавказ, в Прикаспий, захватили Приазовье и Крым. Золотая Орда оказалась отрезанной от своих монгольских истоков. Она была смертельно ранена в свое самое уязвимое место, в свое «мягкое подбрюшье». И после этого удара Орда уже исторически была обречена, ей не суждено было оправиться. Но московские великие князья, осведомленные и через своих лазутчиков и полонянников, и через западноевропейских (генуэзских) купцов о событиях в тылу Орды, не спешили с антиордынскими действиями, а ожидали реальных проявлений, явных признаков ослабления ордынской власти. Вот почему они прибегли к тактике выжидания, даже после победоносной Куликовской битвы. Они, по-видимому, решили не форсировать освобождение от татарского ига, а предоставили Орде возможность «преть» и разлагаться в собственном соку еще целое столетие, терпеливо наблюдая за ее агонией. Ибо существование Золотой Орды с 1408 по 1477 г. было с исторической точки зрения всего лишь агонией: ее возрождение не имело перспектив.
В то время как тактика в отношении Орды не менялась [русские князья регулярно продолжали посылать подарки ханам — так называемые «поминки» — даже в 1460 г. и позднее (!)] в отношении окружавших Московское государство подвассальных ордынцам русских земель и земель, населенных другими народами (коми, вотяками, манси, пермяками и т. д.), тактика Московского государства приняла откровенно наступательное направление: все внешнеполитические вопросы стали решаться в большинстве случаев силой оружия или военно-политическим давлением.
Таково содержание внешнеполитической деятельности третьего периода в истории Московского княжества до организации дипломатического ведомства.
Эта внешняя политика осуществлялась уже преемниками Дмитрия Донского на посту монарха и руководителя внешней политики великого княжества. В этот период московские великие князья становятся совершенно полновластными, самодержавными и, главное, наследными, они занимают престол на основе личной передачи наследования от отца к сыну (старшему сыну).
Московские великие князья (наследные)
1389—1425 гг. Василий II Дмитриевич.
1425—1462 гг. Василий III Васильевич Темный.
1462—1505 гг. Иван Ш Васильевич.
1505—1533 гг. Василий IV Иванович.
1533—1584 гг. Иван IV Васильевич Грозный.
Результаты внешнеполитической деятельности этих монархов наглядно видны из приводимой ниже таблицы.
(Результаты дипломатической деятельности Московского великого княжества после Куликовской битвы 1380 г. Использование военного престижа и военного нажима для достижения основной внешнеполитической цели — объединения русских земель вокруг Москвы и создания Московского русского государства — царства) 1392—1521 гг.
1392 г. Присоединение Суздальско-Нижегородского княжества.
1428 г. Слияние Владимирского великого княжества с Московским.
1460 г. Присоединение Удории.
1463 г. Присоединение Ярославского княжества.
1471-1478 гг. Нанесение военного поражения и захват, присоединение к Московскому государству Новгородской феодальной республики.
1472 г. Присоединение Великой Перми.
1474 г. Присоединение Ростовского княжества.
1485-1488 гг. Присоединение Тверского княжества.
1489 г. Присоединение Арской земли (Удмуртии).
1489 г. Присоединение Вятской земли.
1494 г. Присоединение Верховских княжеств (в верховьях Оки) по договору с Литвой от 1494 г. В составе: Новосильское, Воротынское, Одоевское, Перемышльское, Мезецкое, Белевское, т. е. мелкие княжества-города с пригородной территорией в нынешних Калужской и Тульской областях.
1499 г. Присоединение Югорской земли (Югории) и Обдории.
1500-1503 гг. Присоединение Северской земли (остатков Чернигово-Северских княжеств), также по договору с Литвой.
1510 г. Присоединение Псковской городской республики.
1514 г. Присоединение Смоленского княжества от Литвы к Москве в результате умелых дипломатических действий (династический брак). 1517 г. Присоединение Шемякинского удела (части Костромской и Вологодской областей).
1517— 1521 гг. Присоединение Рязанского великого княжества в результате серии умелых династических и военно-дипломатических акций Василия IV.
Таким образом, к началу 20-х гг. XVI в. Московское княжество настолько территориально разрослось, что и формально, н фактически представляло собой уже не великое княжество, а царство, империю.
Территория Московского великого княжества в это время простиралась от Ледовитого океана на севере до Уральского хребта на северо-востоке и линии Чудское озеро — верховья Западной Двины, Днепра, Оки — на западе. Самой уязвимой и неопределенной была южная граница — как юго-западная, так и юго-восточная, не имевшая ясных, устойчивых природно-географических рубежей. Она проходила примерно по южным границам нынешних Калужской, Тульской, Рязанской, Тамбовской, Пензенской, Нижегородской областей, выходя к Волге в районе Козъмодемьянска, но не переходя еще нигде на ее восточную, луговую сторону.
Здесь русская граница просто-напросто обрывалась, натыкаясь на земли Казанского ханства, одного из остатков, обломков Золотой Орды, и возникала вновь лишь где-то далеко к востоку, на далекой Каме, Чепце и Вятке, где она уже с северо-востока подходила к тем же землям Казанского ханства, к землям марийцев и потомков древних булгар* (Соединить в единую линию русскую восточную границу означало вторгнуться в Казанское ханство или захватить его. Эта внешнеполитическая задача стояла перед русской внешней политикой уже в 30-х годах XVI в. Но осуществлена она была лишь в середине 50-х годов того же столетия во время войн Ивана IV Грозного.
Как известно, Грозный не остановился на полумерах — он осуществил программу-максимум, присоединив к Московскому царству все Поволжье до Астрахани и сделав Волгу и Каму великой водной единой естественной границей, отделявшей Русское государство от орд степняков. Правда, и эта граница просуществовала в XVI в. недолго — уже при преемниках Ивана IV она продвинулась вначале вплотную к Уралу, а затем даже перешла Уральский хребет и стала проходить по Иртышу. Но это было уже в другой период русской истории, когда перед Русским государством встала новая внешнеполитическая задача — продвижение в неизведанную Сибирь с ее неисчерпаемыми, как казалось тогда, запасами пушнины).
В 20—40-х гг. происходил процесс «переваривания» всех этих вновь присоединенных обширных территорий, т. е. процесс введения в них русской администрации и русской налоговой системы. Этот процесс завершается примерно к середине 40-х гг., уже при Иване IV Грозном, который провозглашает себя царем, т. е. фактически императором, владетелем целой империи.
При Иване IV задачи русской внешней политики вновь претерпевают значительное изменение. Во-первых, встает вопрос о проведении активной политики на Востоке по захвату и присоединению к Русскому государству «обломков» Золотой Орды — татарских и ногайских ханств юго-востока. Во-вторых, возникает впервые для Московского государства проблема проведения внешнеполитических акций (от активной обороны своих границ на западе до защиты торговых интересов) в отношении стран Запада, как ближних, так и дальних, поскольку Москва становится преемницей внешнеполитических отношений Новгородской и Псковской республик со Скандинавией, Ганзой, Голландией и другими странами Западной Европы.
С конца 70-х гг. XV в. от присоединенной к Московскому государству Новгородской феодальной республики перешло большое внешнеполитическое наследство: отношения с расположенными к западу и к северу от них государствами — Литвой, Ливонией, Швецией и Норвегией. Особенно важны были в этом ряду отношения с Ливонией, ибо они касались не только военной политики, но и торговли, поскольку большая часть всей общерусской внешней торговли с Западной Европой шла в то время через Балтику, а именно — через ливонские порты, и главные из них были Рига и Ревель (Таллинн).
Но антирусская направленность политики Ливонии делала этиотношения крайне сложными. Сложность эта усугублялась еще более от того, что международно-правовое положение Ливонии было крайне запутано. Ливония представляла собой чрезвычайно сложное федеративное государство с разными правовыми нормами и разными международно-правовыми статусами. В ее состав входила территория орденского Тевтонского теократиче-ско-военного государства рыцарей-меченосцев со столицей в г. Марбурге (Восточная Пруссия) во главе с гохмей-стером, которому подчинялся великий магистр Ливонского рыцарского ордена со столицей в Вендене (Латвия). Кроме того, в Ливонию входили земли Архиепископст-ва Рижского, Епископства Дерптского, ганзейского города Риги, Епископства Ляанесского (Сааремааского), ганзейского города Ревеля, комтурства Феллина и Гарриена (Эстония). Эта федерация феодальных военных, военно-теократических и просто теократических владений наряду с ганзейскими городами-бургграфствами была чрезвычайно непрочной, но в то же время достаточно цепкой, поскольку фактически опиралась на Германию: Ливонский орден был юридически частью Священной Римской империи германской нации; ганзейские города Прибалтики хотя и были самостоятельны, но также опирались на силу всего Ганзейского союза, ориентировались на германскую сердцевину Ганзы — Гамбург и Любек.
Вот почему отношения с Ливонией затрагивали по сути дела отношения Русского государства с Германией в целом.
Кроме того, отношения с Ливонией и особенно с частями ее федерации и после падения независимости Новгорода считались в Москве отношениями местными, региональными и практически перепоручались царем и Посольским приказом — вплоть до распада Ливонии в 1561 г. — новгородским наместникам. В связи с этим даже внешнеполитический архив, касающийся отношений Новгорода с его западными и северо-западными соседями, не был перевезен в Москву, а оставлен в Новгороде (в нескольких километрах от самого города, в так наз. Городище, резиденции новгородских князей) для справок в нем в связи с местными пограничными и торговыми отношениями.
В 1617 г. осуществлявшие оккупацию Новгородской области в 1610—1617 гг. шведские войска Понтуса Делагарди вывезли в Швецию значительную часть новгородского внешнеполитического архива, а частью вовсе уничтожили его. О размерах архива и о размерах гибели документов можно судить по тому, что в настоящее время в Стокгольме оставшаяся (меньшая) часть новгородского архива внешней политики Руси составляет 28 тыс. листов рукописей, до сих пор не полностью описанных и до сих пор недоступных для русских исследователей русской истории и русской внешней политики.
Точно так же все внешнеполитические документы, относящиеся к сношениям Новгорода со Швецией и Норвегией, в том числе важнейшие государственные мирные и территориальные договоры, оставались в Новгороде, и Московское государство, осуществляя юридически правопреемство внешнеполитических отношений Новгорода со Скандинавией фактически до середины XVI в., оставляло эти отношения в ведении новгородских наместников.
В-третьих, в середине 40-х гг., при Иване IV, возникает и получает решение вопрос о создании специального органа по ведению внешней политики и установлении должности руководителя внешнеполитической деятельностью государства, или, иными словами, решается один из кардинальных вопросов организации русской внешней политики впервые за 500 лет.
Дело в том, что тем самым происходит резкий разрыв с традиционной, исторически сложившейся практикой: на Руси внешняя политика планируется, определяется, направляется и осуществляется только самим монархом — князем, великим князем, царем. В середине XVI в. личный, персональный, а в период 1389—1547 гг. семей но-династический характер руководства и осуществления внешней политики сменяется профессионально-государственным: во главе руководства внешней политикой ставится высокопоставленный и доверенный царя чиновник-профессионал, а координирует и занимается практическим осуществлением внешнеполитических акций государства особое учреждение — внешнеполитическое ведомство и его аппарат, назначаемый также на строго профессиональной основе.
Отсюда ясно, что поворот этот был разительным, имеющим огромное историческое значение.
Однако хотя формально ведомство внешних сношений было создано в 40-х годах XVI в., поворот этот произошел не в один год (1549 г.) и не в несколько лет (1547— 1549 гг.), как это обычно принято считать, исходя из даты организации Посольского приказа при Иване IV, а в течение по крайней мере 75 лет или даже почти века, если считать с того момента, когда у московских великих князей возникают зачатки подобной организации в общей системе управления, или почти в течение 175 лет, если считать с тех пор, когда впервые возникает вопрос о необходимости ввести должность руководителя внешней политики в великокняжеский аппарат.
Первым мысль о необходимости создания особой должности освобожденного от других дел руководителя или координатора всей внешнеполитической деятельности государства высказывает Дмитрий IV Донской.
Он мыслит эту должность как существующую помимо великого князя, который должен оставаться главным инициатором и вдохновителем внешней политики Московского княжества, в то время как профессиональный руководитель внешней политики должен заниматься чисто практическими вопросами иностранных дел.
Показательно, что Дмитрий Донской ставил вопрос не об учреждении, не о ведомстве, а об отдельном лице, об отдельной новой должностной функции. Разумеется, это объяснялось эпохой, для которой вообще не было свойственно создание «контор», «бюрократического аппарата», а многое в государственном управлении все еще покоилось на доверительных, личных и единоличных патриархальных отношениях.
Однако впоследствии, когда тот же вопрос о создании органа внешнеполитического руководства встал перед московскими великими князьями вновь, сто лет спустя, в 80-х годах XV в., явственно обнаружилось различие между должностью руководителя иностранной политикой и ведомством по ведению внешней политики. Сложилось так, что оба эти института и возникли, и складывались вначале параллельно друг другу и даже не совсем одновременно на протяжении примерно века. Поэтому в представлениях современников они долгое время означали далеко не одно и то же, т. е. не были вполне тождественны.
Потребовался длительный период, чтобы к середине XVI в. произошло их слияние, совмещение, когда канцелярия и аппарат внешнеполитического ведомства — «контора» стали орудием, инструментом руководителя внешней политики, а должность руководителя внешнеполитической «конторы», ведомства, до тех пор чисто техническая, слилась с должностью руководителя внешней политики в одном лице.
Вернемся, однако, к идее Дмитрия Донского заменить уже в 1376 г., за пять лет до Куликовской битвы, систему личного и сверхсекретного, узкосемейного и династического руководства внешней политикой чиновническо-профессиональной, всецело подчиненной контролю князя. Какова ее судьба? Была ли она осуществлена? И если нет, то почему?
Идея Донского была для своего времени «радикальна» и смела, если иметь в виду то, что она рвала с практикой лично-семейного руководства внешней политикой со стороны монархов. Однако она была достаточно осторожна. Дмитрий Донской не предлагал никакого «ведомства», никакого «учреждения». Он хотел иметь лишь одно-единственное лицо — внешнеполитического советника и помощника, доверенного человека. Князь не предлагал в то же время в качестве советника себе «совет бояр», хотя, казалось бы, это было для него и почетнее, и удобнее. Для этого были свои причины.
Во-первых, на бояр нельзя было полагаться, особенно во внешнеполитических делах. Эти мелкие феодалы не только привыкли иметь собственные суждения и мнения о-политике, но и все еще обладали в XIV в, правом «отъехать» к другому сюзерену, к другому князю, в том числе и к заграничному, в другое зарубежное государство. И тогда прощай государственные внешнеполитические секреты. Вот почему ни о каком «совете по внешней политике» и ни о каком учреждении с несколькими лицами, посвященными во внешнеполитические дела, в условиях XIV в. даже и нельзя было помышлять.
Во-вторых, внешняя политика в это время, да еще в условиях Московского княжества, ни в коей мере не могла отчуждаться от личности Великого князя и утрачивать свою сугубую секретность. Но поскольку техническая помощь в ведении внешнеполитических дел и дельный совет доверенного знатока этих дел были князю все же необходимы, то он мог пойти на то, чтобы прибегнуть к поручению всех этих занятий под своим полнейшим «доглядом» какому-либо лично известному ему лицу, пользующемуся его личной симпатией и доверием.
Первоначально такими лицами уже с начала XIV в, становятся духовники князей. Но в этом не наблюдается особой регулярности, ибо не всякий духовник мог быть компетентным советником во внешнеполитических вопросах. И далеко не всякому духовнику князь мог поверять и доверять внешнеполитические тайны.
Да и сам характер внешнеполитической работы требовал, чтобы этим занимался мирянин, светский человек, полностью зависимый от князя, в то время как духовник был подчинен духовным властям, епископу или митрополиту.
Словом, проблема выделения внешнеполитических дел из общей системы княжеского управления и поручение их профессионалу, знающему языки, могущему подать дельный совет и сведущему в техническом оформлении государственных внешнеполитических актов, назревала уже с середины XIV в., со времен Ивана Калиты, но решить ее все не было случая. Наконец в 70-х годах XIV в. Такой случай подвернулся: у Дмитрия Донского появился при дворе человек незнатного рода, но в то же время энергичный, волевой, преданный и честный, к которому князь испытывал особое доверие и симпатию. Это был священник Дмитрий Митяй, духовник князя. Он-то и стал первым поверенным князя во внешнеполитических делах и секретах, прототипом первого руководителя русской дипломатической службы.
Но поскольку Митяй не имел никаких сословных или родовых полномочий, не имел даже элементарной «служебной» карьеры и, следовательно, не мог на законном основании занять место в государственной иерархии, Дмитрий Донской, разумеется, не думая о последствиях своего шага, а желая лишь легализовать и формально укрепить влияние Митяя на государственные дела, задумал дать ему достоинство митрополита Московского. В связи со смертью митрополита Алексия в 1378 г. Великий князь добился от церковного клира пострижения Митяя в монахи под именем Михаила и явочным порядком ввел его в управление делами Московской митрополии как и. о. митрополита.
Однако этот шаг князя вызвал сильную оппозицию духовенства, отказавшегося признавать распоряжения Митяя, и князю волей-неволей пришлось послать Митяя лично (как тогда было принято) на утверждение его сана в Константинополь, к вселенскому патриарху Нилу.
Этот план, однако, был сорван в связи с внезапной смертью Митяя во время путешествия, уже на византийской земле. Донскому пришлось скрепя сердце согласиться на назначение греческого митрополита Киприана в качестве главы русской церкви, не говоря уж о том, что он потерял ценного и нужного государству сотрудника по ведению внешнеполитических дел.
Случай с Митяем совершенно ясно показал, что решить проблему официального доверенного внешнеполитического советника, назначая фактически н тайно на эту должность своего личного духовника, невозможно, ибо тогда встает проблема полномочий, требуемых таким рангом в государственных делах, и обойти эту проблему ни в высшей иерархии государственной администрации, ни в формальных внешнеполитических делах не удастся никогда.
Невозможным оказался для московских князей и другой ход — подобрать в качестве внешнеполитического доверенного советника главу Московской церкви, ибо эта персона так или иначе всегда будет зависима в первую очередь от константинопольского (заграничного) патриарха и его решений, а также в немалой степени и от московского клира, могущего легко встать в оппозицию к князю.
Таким образом, случай с Митяем наглядно показал невозможность использовать в качестве внешнеполитического органа высшую церковную иерархию (хотя она очень подходила по своей грамотности, знанию иностранных языков и дипломатической опытности) и вообще убедил княжескую власть, что церковь привлекать к внешней политике не стоит: она сыграла свою дипломатическую роль в период татарского ига, а ее дальнейшее участие во внешнеполитических делах лишь усложнит государственные проблемы.
Отсюда неизбежно вытекал вывод, что внешней политикой должно заниматься светское доверенное лицо князя. Но какое?
Этот вопрос также решила практика.
Внешняя политика — и большая (сношения с иноземными государями), и малая (сношение с русскими князьями) — неизбежно требовала заключения разного рода письменных соглашений, договоров, обязательств, торжественных обещаний, грамот дарения и межевания территорий и подобных документов. Эти документы заверялись не только крестным целованием, но и подписями, печатями, кустодиями, а кроме того, украшались орнаментом, золотописью, раскрашивались в соответствии с их значением и важностью лица, которому они адресовались.
Кто-то должен был оформлять эти документы, хранить их, проверять качество пергамента, бумаги, красок, свинца, дресвы (специального песка, которым присылалось написанное, чтобы чернила быстро сохли), шнурков, воска, чернил, туши, а также разного инструментария (перьев, кисточек, ножичков для подчистки пергамента) и т. п. Словом, всем этим довольно большим хозяйством, а заодно и секретами, заключенными в договорах, ведал один человек, который получил наименование «печатника», ибо у него, кроме всего прочего, хранились и все великокняжеские (царские) печати. Именно печатники еще задолго до появления внешнеполитического ведомства в Московском великом княжестве стали первыми «министрами иностранных дел» или по крайней мере их прототипами, ибо не все печатники были освобождены для исключительно иностранных дел и далеко не все князья пользовались услугами специальных печатников: одни из князей по старинке сами исполняли эту роль, считая, что так оно с документами вернее, свой глаз — алмаз, а другие нагружали печатников н другими, чисто хозяйственными делами, не считая нужным отделять «казенную канцелярию» иноземных дел от всей остальной «казенной канцелярии».
Таким образом, с конца XIV в. и до 30—40-х гг. XV в. регулярного определения и занятия поста печатника не происходило, как и не осуществлялось все еще ясное выделение иностранных, внешнеполитических дел из общей сферы административно-хозяйственных государственных вопросов: вначале водораздел устанавливался лишь между всем казенным — государственным и лично княжеским, семейным, родовым.
Однако поскольку первым в Русском государстве должность и наименование печатника получил Дмитрий Митяй при Дмитрии Донском, то формально с него идет счет печатников.
Митяй Дмитрий (Михаил в иночестве)
1376— 1383 гг.
Духовник великого князя. До 1378 г. — священник. С 1378 г. — митрополит Московский (и. о.).
Печатник великокняжеский
Год рождения не известен, ум. в 1383 г.
Лично Дмитрия Донского неудача с назначением Митяя не обескуражила, ибо он нашел себе деятельного помощника и единомышленника во внешнеполитических делах в лице своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича Серпуховского. Но это было возвращение на проторенный путь «семейной дипломатии» и, по сути дела, лишь подчеркивала, что в условиях тогдашней политической действительности переход к созданию должности «министра иностранных дел» в Московском государстве преждевременен.
Понадобилось еще сто лет, чтобы вопрос о профессиональном руководстве внешней политикой в государстве был поставлен вновь при Иване III. И как и во времена Дмитрия Донского, так и в XV в., и в XVI в. главной побудительной причиной создания ведомства и должности по руководству внешнеполитическими делами были практика, практические соображения, вытекающие из расширяющегося общения Московского государства с другими странами и народами по мере того, как Золотая Орда хирела и ее отгораживающее, изолирующее влияние на Русь исчезало.
Чтобы наглядно увидеть, как происходили изменения в международной обстановке вокруг Московского княжества на протяжении конца XIII — первой половины XVI в., достаточно привести таблицу государств, окружавших Московское государства в начале и в конце этого периода.
1. Владимирское великое княжество 1239—1426 гг. Сливается с Москвой в 1426 г.
2. Суэдальско-Нижегородское княжество
1247—1390 гг (самостоятельное), 1390—1450 гг.(зависимое). Отходит к Москве в 1450 г
3. Тверское великое княжество 1247—1485 гг. В 1485 г. отошло к Москве.
4. Рязанское великое княжество 1129—1521 гг. В 1521 г. отошло к Москве
5. Новгородская республика
1136—1478 гг. Захватывается Москвой.
6. Псковская городская республика 1268—1348 гг (фактически) 1348—1510гг. (официально) Присоединена к Москве.
Византийская империя: до 1453 г. Захвачена турками
Великое герцогство (княжество) Литовское: 1238—1569 гг. Вошло в состав Польши по унии 1569 г.
Сурож (Кафа)—Генуэзская колония: ок. 1255—1475 гг. Разорена Тамерланом
Ливония [земли Немецкого (Тевтонского) ордена]: 1237—1561 гг. Разделены между Польшей, Швецией, Литвой и Данией в 1561 г. Курляндия осталась самостоятельной.
Волжско-Камская Булгария («Великие Булгары»)
Xв.— 1236 г. — самостоятельное государство. 1236—1410 гг. — полностью зависимое от Орды.
Золотая Орда (ханство)
1240—1434 гг.
Большая Орда 1434—1502 гг.
Ногайская Орда
1440—1560 гг.
Большие Ногаи
1560—1634 гг.
Малые Ногаи 1550—1770 гг.
Казанское ханство
1438—1552 гг.
Крымское ханство 1443—1783 гг.
Астраханское ханство 1460— 1556 гг.
Сибирское ханство 1420—1600 гг.
Малая Пермь
Вычегодско-Вымская земля до 1379 г.
Удория до 1460 г.
Великая Пермь до 1503 г.
(Чердынская земля)
Обдория до 1554 г.
Югория (Югорская земля)
а) Кода (Сорыкодская земля): до 1557 г. независимая; с 1644 г. — в составе России
б) Ляпинские князьства (городки) до 1593 г.
в) Пелымское княжество до 1593 г.
г) Кондинское княжество до 1642 г.
д) Вас-Пукол и Кол-Пукол 1593—1644 г.
Польша.
Венгрия.
Швеция.
Ганза.
Дания — Норвегия.
Римская курия (Святой престол).
Венеция.
Пруссия.
Цесарская земля (Священная Римская империя германской нации — СРИГН).
Англия (Великобритания).
Франция.
Испания и ее нидерландские владения.
Расширение сферы внешнеполитических контактов должно было, таким образом, неизбежно возрастать с конца XV в. и до начала XVI в, даже независимо от желаний руководства Московского государства, ибо к этому времени границы Московской Руси не только расширились, но и непосредственно вышли на рубежи государств, прежде либо московским князьям неизвестных, либо просто ненужных для непосредственных сношений.
Такое изменение международной обстановки повлияло на то, что прежняя практика, прежние средства ведения дипломатических: отношений должны были претерпеть некоторые изменения.
Прежде всего возникла необходимость для руководителей внешней политики Руси знать иностранные языки, для того чтобы вести на достойном и высоком уровне сношения с другими странами.
Современному читателю может показаться странным, что почти 500 лет такая проблема в государствах Руси не возникала и по-настоящему возникла лишь в конце XV — начале XVI в.
На первый взгляд это кажется парадоксальным, однако объясняется весьма просто: до XV в. руководители внешней политики русских государств, их великие князья не нуждались для ведения переговоров с другими государствами в каких-либо посредниках-толмачах. Они могли сноситься с потентатами других стран непосредственно.
Дело в том, что до XII в. все Рюриковичи практически знали скандинавские языки — шведский, норвежский, датский и даже исландский (полоцкие князья). Поэтому языковых проблем для сношений со странами Скандинавского Севера и германоязычного Запада для руководителей внешней политики Киевской Руси не существовало.
Кстати, скандинавские языки знали и при дворе византийских императоров, так что первые русские князья не встречали трудностей и в сношениях с греками, хотя знали лишь родной скандинавский язык.
Начиная же с Владимира Мономаха уже все русские князья говорили или понимали, некоторые даже писали по-гречески, а в случае каких-либо затруднений в языковых вопросах всегда могли воспользоваться услугами греческих митрополитов и монахов, живших в Киево-Печерской лавре и в Киеве.
С X в. русские князья Рюриковичи, естественно, хорошо говорили и по-славянски и обязательно знали церковнославянскую грамоту. Поэтому среди Мономахо-вичей не встречалось практически такого великого князя, который бы не мог без всяких затруднений объясниться со своими польскими, мазовецкими, куявскими, чешскими и иными славянскими родственниками, а с XII в. большинство южнорусских великих князей знали еще венгерский и латинский (или в крайнем случае вульгарную латынь).
Поскольку существовала частая практика брать второй или третьей женой дочерей половецких ханов, то в княжеских семьях дети-полукровки владели и кипчакским языком, который впитывали буквально с молоком матери. Это было большим подспорьем для тех великих князей, которым приходилось вступать в переговоры с половцами: в большинстве случаев переводчик был не нужен.
Далеко не все князья, но во всяком случае хорошо образованные из них знали в XII и XIII вв. латинский и немецкий, как, например, Даниил Романович Галицкий; некоторые, ожидая своего выбора на Киевский престол, выезжали даже за рубеж «попрактиковаться» в том или ином иностранном языке у своих родственников.
Ввиду того что Киевская Русь была открытым государством, фактически не знавшим, не ведавшим жестких государственных границ, которые со всеми своими атрибутами (заставами, столбами, сторожами, рогатинами, засеками и т. д.) появляются лишь в Московском государстве, то древнерусские князья, как великие, так и удельные, беспрестанно выезжали за рубеж, воспитывали детей в разных странах у своих родичей, уезжали на Запад в изгнание или, наоборот, сами принимали на воспитание иностранных принцев и принцесс до юношеского возраста. В результате всего этого знание двух-трех, а порой и четырех-пяти языков было довольно естественным явлением в среде Рюриковичей, особенно из ветви Монома-ховичей, поскольку они обязаны были готовиться к занятию Киевского престола и получали более тщательное образование, чем остальные.
Но одним знанием языков дело не ограничивалось.
Рюриковичи были также практически подготовлены с детства как к ведению военных действий (отроки в 10— 11 лет уже участвовали в военных действиях наравне со взрослыми), так и к личному ведению дипломатических переговоров, поскольку младшие князья часто, еще будучи детьми, присутствовали с разрешения старших на военных советах и при дипломатических переговорах.
Как руководители внешней политики государства князья не только могли решать тот или иной вопрос в принципе, но и технически и психологически всегда были готовы лично осуществить свое решение.
Владимирские и московские князья представляли во всех этих отношениях полную противоположность киевским. Во-первых, они воспитывались и действовали в совершенно иных условиях. Их государства со всех сторон были окружены русской территорией, русскими государствами с XIII в. и вплоть до крица XV в. и даже по начало XVI в. Иных «иноземных» соседей, кроме русских, исключая, конечно, далекую Орду, эти северорусские князья не ведали. Образно говоря, в течение 200—250 лет эти монархи, по сути дела, жили в лесу, ни с кем из иностранных государей не общались, никуда за пределы -своих уделов не выезжали (опять-таки кроме Орды, которая была для них единственной «заграницей»), и все их сношения шли через ханских переводчиков, хорошо знавших русский язык. Самим им татарский язык не надобился.
В Москве же, принимая татарского посла, баскака или иное административное лицо из Орды, сносились с ним при помощи многочисленных татар-мурз, либо постоянно живших в Москве, либо выехавших в Москву на службу к великому князю и со временем обрусевших. Именно такие обрусевшие мурзы достигали постепенно при Московском дворе высоких и даже наивысших должностных рангов, примером чему могут служить хотя бы два русских царя — Борис Годунов и Симеон Бекбулатович. Так что с татарским языком в высших сферах Московского государства в XIV—XVI вв. никаких проблем не было, а знания западноевропейских языков в этот период еще не требовалось из-за отсутствия сношений с Западной Европой вплоть до конца XV в.
К концу же XV в. ситуация радикально изменилась: Москва поглотила вокруг себя все русские княжества, все русские государства-республики и вышла вплотную к границам иностранных государств — Литвы, Польши, Немецкого (Тевтонского) и Ливонского орденов; Московское государство стало ближе к Молдавии, к владениям Крымского хана и Турецкого султана, оно вынуждено было вступить со всеми этими государствами в те или иные сношения.
Между тем знание иностранных языков было в это время совершенно неслыханной вещью в великокняжеских семьях. Более того, мало кто имел даже смутные понятия об иноземных языках даже в ближайшем великокняжеском окружении: ни бояре, ни родичи великого князя, ни тем более его дети — сыновья и дочери, воспитывавшиеся в строгой изоляции, в теремах, окруженные мамками, безграмотными бабками, юродивыми, богомолками и полуграмотными монахами. Вот почему и великие московские князья, руководители внешней политики, совершенно не знали никаких иностранных языков.
То, что государь не мог сам непосредственно говорить с представителем, послом или гонцом иностранного монарха, резко меняло весь характер осуществления внешней политики, внешнеполитических мероприятий. Прежде всего произошла бюрократизация внешнеполитических, дел; они стали осуществляться чрезвычайно медленно, требовали проверок и перепроверок. Кроме того, князь утратил непосредственный контроль над ними и тем самым лишился доверия к лицам, через которых он вынужден был вести переговоры.
С одной стороны, для осуществления руководства внешней политикой потребовались доверенные князя, знающие люди, с другой — возрастала подозрительность монарха, что «специалисты» воспользуются его некомпетентностью для нанесения внешнеполитического ущерба государству и особенно ему, князю, лично.
Ясно было, однако, одно: князь лично и абсолютно единолично уже не мог руководить внешней политикой страны, не совершая ошибок и промахов. Не мог он и освоить все те языки, знания которых потребовали новые внешнеполитические обстоятельства.
Только на одном «восточном направлении» надо было знать кроме единого и единственного татарского языка начиная с середины XV в. уже и ногайский, турецкий, караимский, бухарский, персидский и даже итальянский.
Что же касается «западного направления», то здесь крайне необходимым стало знание столь презираемого в Москве «папежского» — латинского — языка для любых письменных сношений с Западной Европой, а также разговорных литовского, польского, немецкого, датского и хотя бы самое элементарное знакомство с французским и итальянским.
Отсутствие в Московском государстве подготовленных вязыковом отношении кадров для дипломатической работы буквально затянуло установление отношений Московии с западноевропейскими государствами по крайней мере еще на полвека (1450—1490 гг.). Вот почему установление отношений с восточными государствами, возникшими на развалинах Золотой Орды, опередило установление отношений Москвы с Западом: найти людей, знающих язык ногаев, турок, крымчаков, персов, черкесов, аварцев и бухарцев, в средневековой Москве оказалось легче среди выкупленных на Востоке русских полонян-ников, чем научить кого-либо в царском окружении латинскому, немецкому или итальянскому.
Конечно, к середине XV в. и особенно ко второй его половине в Московском государстве уже имелись профессиональные дипломаты, знающие европейские языки, но это были, во-первых, греки и болгары, прибывшие в свите Зои Палеолог после падения Византийской империи, а во-вторых, буквально единицы из числа русских, побывавших с дипломатическими поручениями за границей (см. ниже: братья Курицыны). Такие специалисты были исключением во всех отношениях: они знали по три — пять языков, не были знатного происхождения и не принадлежали к высшему, боярскому сословию. Их языковой опыт приобретался часто в плену, следовательно, был случайным и вынужденным, но никак не запланированным, сознательным приобретением.
Все это привело к тому, что русские великие князья вынуждены были пойти в конце концов на беспрецедентный для всех других государств акт: поручить ведение внешнеполитических дел не знатным, но знающим специалистам-профессионалам, занимающим чрезвычайно скромное, почти рабски подчиненное положение в общей иерархической и сословной системе тогдашнего государства, и допустить этих неродовитых, нетитулованных, часто совершенно простых, но талантливых людей в высшую администрацию сословного государства.
Во-первых, так князьям было спокойнее: к тайнам внешней политики допускался раб, которого можно было уничтожить в любую минуту и в два счета, так, чтобы эти государственные тайны исчезли вместе с ним неразглашенными. (Братья Курицыны, например, были со временем сожжены, другие дипломаты казнены, обезглавлены.)
Во-вторых, допуск простых людей к внешнеполитическому руководству обставлялся целым рядом перестраховочных мер: решающее определение линии внешней политики и ее тактики оставалось целиком за князем, над специалистом-руководителем ставился для контроля и представительства знатный, титулованный наблюдатель и начальник, часто не разбирающийся в сути внешнеполитических дел, но с тем большим рвением и подозрительностью «опекавший» и контролировавший действия специалиста, и, кроме того, руководителю-специалисту придавался еще помощник или напарник, осуществлявший наряду с технической помощью своему начальнику негласный, но со знанием дела «контроль» и наблюдение за ним и объективно выступавший как соперник — претендент на его место.
Такая структура внешнеполитического руководства действовала более полувека, пока наконец практика еще раз не вынудила признать, что громоздкий, но надежный в смысле перестраховки «триумвират» по руководству внешней политикой малоэффективен и должен быть заменен в новых условиях царства (при Иване IV Грозном) предоставлением специалисту по внешнеполитическим вопросам большей самостоятельности и возможностью возглавить внешнеполитическое ведомство как орган, помогающий ему в техническом ведении иностранных дел.
Однако складывание должности руководителя внешней политики государства и создание ведомства по ведению внешнеполитических дел не были в Московском государстве единым и единовременным процессом, а шли независимо друг от друга, иногда параллельно, да и разными темпами. Так, вопрос о создании должности руководителя внешней политики был впервые поднят в 1376 г., а вопрос о создании ведомства — в 1450-х гг. Слияние же «руководителя» и «ведомства» произошло лишь в 1540-х гг.
Во всем этом сказалась специфика исторического развития Московского государства, специфика условий его внешнеполитического существования и внешнеполитического окружения на протяжении двух с половиной веков, специфика внутреннего сословного устройства.
О том, как конкретно шли эти процессы, рассказывается в след. разд.
Первоначально аппарат государственного управления вырастает на основе великокняжеской казны. Примерно к середине XV в великие князья, до тех пор только лично, в глубокой тайне владевшие и считавшие (и пересчитывавшие) свою казну, состоящую из драгоценных камней, утвари и предметов религиозного и столового обихода, изготовленных из золота и серебра, а также непосредственно из денежных богатств в виде древнерусской (гривны), московской и новгородской (серебряной) и западноевропейской (золотой и серебряной) монет (золотые дукаты, гульдены и др.), хранимую вих интимных помещениях (спальнях, тайниках, связанных со спальней, и т п.) в сундуках и упоминаемую лишь в завещаниях при передаче этого богатства наследникам, приходят к решению завести особое должностное лицо, которое могло бы нести обязанности хранителя и контролера сохранности хотя бы той части этого богатства, которую великий князь определял на государственные расходы.
Так возникает должность казенного дьяка — еще не казначея, не ответственного хранителя государственного богатства, государственной казны или государственного скарба (поскольку наряду с деньгами, драгоценностями, золотом в царскую казну входили и государственные документы, международные договоры, хранимые столь же тщательно и чуть ли не в тех же сундуках, что и деньги, — и все это вместе именовалось царским скарбом}, а лишь писца-регистратора, которому доверяли произвести опись этих сокровищ, сверять их наличие время от времени с этой описью и хранить как зеницу ока только саму опись, в то время как реальные богатства продолжали охраняться во внутренних покоях лично великим князем.
Такой казенный дьяк, т. е. дьяк, находящийся при описи казны и следивший за регистрацией доходов и расходов денежных средств, впервые упоминается уже в середине XV в.— в 1450 г. Возможно, что он существовал и несколько ранее. Но в середине XV в. должность его уже определенно сложилась. Спустя полтора-два десятилетия упоминается уже и второе должностное лицо для ведения казенных дел — подьячий. Первый раз такое упоминание встречается в 1467 г. Это значит, что у казенного дьяка появился помощник, ибо дела расширились и один человек с ними не справлялся. А еще через четверть века появляется уже целое учреждение для ведения государственных дел — Казенный двор. Оно складывается вокруг должности казначея, хранителя печати великого князя, и его первого «министра» и неизбежно возникающего вокруг этой персоны вспомогательного технического аппарата. В его состав входит и канцелярия или лишь «стол», где особые писцы изготавливают внешнеполитические документы — грамоты, договоры, завещания и акты дарения в отношении великокняжеских родственников («шертные грамоты») и т. п. Так дела казны как финансового отдела тесно сливаются с делами казны, связанными с внешней политикой и с общими делами внутреннего хозяйственного управления, ибо ведутся они первоначально одним лицом — казначеем, в одном помещении, но только разными помощниками — подьячими. Со временем, в основном в третьем десятилетии XVI в., происходит разрастание и в связи с этим выделение отдельных «столов», или повытий, из системы Казенного двора. Одним из первых происходит выделение по вытья, занимающегося посольскими и иноземными делами, в силу специфики его деятельности, крайне непохожей на деятельность других административно-хозяйственных повытий. Так постепенно рождается первое в истории страны внешнеполитическое ведомство Русского государства, получившее наименование Посольский приказ.
Таким образом, его постепенное складывание продолжается ровно сто лет, если считать с 1450 по 1549 г.
Но параллельно созданию центрального внешнеполитического ведомства как учреждения шел и процесс формирования практического, фактического руководства внешней политикой по линии чисто персональной и профессиональной.
Этот процесс не был связан напрямую с созданием внешнеполитического ведомства и получил развитие даже в известной степени позже, чем возникли зачатки казенного учреждения, занятого изготовлением внешнеполитических документов и хранением архива государства. Практик-дипломат и хранитель внешнеполитических тайн, зафиксированных в документах прошлого, были первоначально совершенно разными лицами, не связанными своей деятельностью друг с другом.
Иными словами, кристаллизация и выделение в особое занятие внешнеполитической службы идет параллельно (и немного позднее) созданию централизованного управления другими важными государственными делами, в том числе конторы (канцелярии) внешнеполитического ведомства. Такая «контора», зародившись где-то в середине XV в., отпочковывается как внешнеполитическое посольское повытье (отдел) в конце 30-х годов XVI в. от общего органа государственного управления — Казенного двора.
А особое положение руководителя внешней политикой, дипломата-профессионала (посольского дьяка), зародившись в 80-х гг. XV в., превращается в постоянную государственную должность лишь к концу 40-х гг. XVI в., и только после этого, к началу 50-х гг. XVI в., эти две части внешнеполитического управления — его голова, руководство (посольский подьячий, дьяк), решающий и планирующий вопросы внешней политики орган и его руки (посольское повытье Казенного двора) — вспомогательный аппарат — сливаются вместе, образуя внешнеполитическое ведомство — Посольский приказ.
С 80-х гг. XV в., т. е. с момента превращения Московского великого княжества в Русское централизованное государство с титулом и рангом царства, провозглашенного Иваном III в качестве продолжателя византийских исторических традиций «третьим Римом», начинается выделение и формирование внешнеполитической службы в недрах общего государственного управления. И начинается это формирование исподволь, постепенно, практически, а не на основе определенного волевого решения и не путем создания какого-то органа, учреждения, в которое стали бы набирать персонал, как это обычно делается теперь, в XX в., в нашей стране, а путем выявления отдельных лиц, наиболее способных к внешнеполитической деятельности, и поручения именно им ведения иностранных дел преимущественно, но еще не исключительно. Так, одним поручается несколько «посольских дел», одно за другим; другие действуют эпизодически, время от времени призываясь для несения «посольского тягла»; третьи появляются в качестве «посолъских людей» периодически, по нескольку раз, иногда с большими интервалами в своей внешнеполитической деятельности, но все же также специализируются все более и более на ведении дел с иноземцами.
Закрепления руководства внешнеполитическими делами только за одним ответственным лицом еще не наступает. Более того, царь, а вернее, ряд царей, начиная с Ивана Ш и кончая Иваном IV, все еще не могут долгое время решить основной вопрос: кому поручать внешнеполитические дела — представителям ли знати, родового боярства, аристократии, которая по своему рангу и происхождению недалеко стоит в смысле знатности от самого царя, или же представителям служилого дворянства, чиновникам царя, не являющимся выходцами из боярства и потому покорным, исполнительным и беспретенциозным служакам, лишь безропотно выполняющим внешнеполитические предписания монарха, но не смеющим вмешивать-ся в их суть, как это могут позволить себе бояре, представители старой родовой аристократии. Существует не только социальная проблема при выборе руководителя внешней политики государства, но и проблема профессиональной компетентности. Кому отдать предпочтение: безродному чиновнику, знающему языки, имеющему красивый слог, грамотному, талантливому, или же не знающему языки, но родовитому боярину, наделенному прирожденным чувством достоинства, солидностью, настойчивостью и жесткостью, способностью отстаивать свое мнение, имеющему благодаря своей родовитости вес и престиж также и в глазах иностранцев?
Вопрос этот в течение почти века остается открытым н решается на практике прагматически в каждый отдельный исторический период по-разному и довольно часто в духе «гнилого компромисса», когда монарх пытается сочетать в составе внешнеполитического руководства оба принципа — и профессиональную компетентность, и исполнительность незнатных, простых чиновников — подьячих, и знатность, родовитость, престижность бояр. Это зависит, как правило, от разных причин.
Во-первых, от личных качеств лиц, выполняющих внешнеполитические поручения, от их личных знаний (языков, грамоты, посольских иностранных обычаев и т. д,) и навыков (умения лавировать среди прочих царедворцев, ладить с разными боярскими группировками), а также от реальных результатов их работы (успехов или провала на дипломатическом поприще). Именно в зависимости от всего этого царь либо смещает, либо задерживает долее, чем обычно, на дипломатической работе то или иное лицо.
Во-вторых, играет огромную роль и психологический фактор — недоверие царя к потенциальным руководителям внешнеполитической службы. Монархи никак не могут в течение почти ста лет свыкнуться с мыслью, что кто-то помимо них или даже наряду с ними будет руководить внешнеполитическими делами, заниматься только ими, иметь в этом преимущество перед другими царедворцами. Цари определенно опасаются выпускать нити внешнеполитической службы из своих рук и тем более делать это так, чтобы результатом было усиление при дворе какого-то определенного лица. Именно эти соображения задерживают создание отдельной внешнеполитической службы в Московском государстве.
Царь предпочитает даже в случае наличия талантливого и преданного ему руководителя внешнеполитической службы все равно не оставлять одному и тому же лицу ведение исключительно одних лишь внешнеполитических дел, а вводить совместителей или перемежать дипломатические поручения иными, часто хозяйственными. Вот почему наряду с дьяками, занимающимися в основном непосредственной черновой и текущей работой и разбирающимися в ней хорошо, царь выдвигает всегда время от времени и боярина, наблюдающего за этой работой, и одновременно или периодически подключает к внешнеполитической работе и своего главного советника, каким в то время является казначей и печатник, т. е. канцлер государства, по сути дела, первый (и единственный в то время) министр. Но единое ответственное за ведение внешней политики государственное лицо еще не появляется до самого момента создания внешнеполитического ведомства — Посольского приказа.
Более того, деятельность дипломата высокого ранга принадлежит к «опасным» профессиям в XV—XVI вв.: большинство из них кончало жизнь либо смертной казнью, либо ссылкой, опалой.
1480—1500 гг.Дьяк Федор Васильевич Курицын в течение 20 лет доминировал в ведении внешнеполитических дел Московского государства. Ему поручались самые ответственные дела — устройство династических браков с европейскими монархами:
1) проект брака дочерей Ивана III — Елены или Феодосии с племянником германского короля Фридриха III (императора Св. Римск. империи Фридриха IV) — маркграфом Б аденским Альбрехтом;
2) переговоры о сватовстве Конрада Мазовецкого к дочерям Ивана Ш;
3) посольство в Вильно к Великому князю Литвы Александру II для утверждения условий его брака с Еленой, дочерью Ивана Ш.
Ф. В. Курицын вел переговоры лично с королем Венгрии Матвеем Корвиным, вел дела с Германской империей, с итальянскими государствами, с Крымским ханством и с Турцией. Находился одно время в турецком плену, неоднократно выезжал за рубеж с дипломатическими поручениями.
Его брат Иван-Волк Васильевич Курицын вел дела с Ганзой, Германской империей, Литвой и Молдавией. Таким образом, Курицыны сосредоточили в своих руках все стороны ведения внешней политики Москвы. Однако оба брата были в 1500 г. арестованы, а в 1504 г. — сожжены живыми в клетке, поскольку оказались под сильным влиянием западноевропейской культуры и идеологии.
1501-1509 гг.
После неудачного, с точки зрения Ивана III, опыта с концентрацией внешнеполитической работы в руках двух братьев царь распределяет ее на несколько лиц. Верховное и общее наблюдение и контроль за ведением внешнеполитических дел осуществляет боярин, казначей князя — Дмитрий Владимирович Овца. Техническую, текущую и всю черновую работу ведет дьяк Волдырь Паюсов (до 1508 г.). Кроме того, во внешнеполитическую работу с 1506 г. вовлекается и третье, но основное, главное компетентное лицо — печатник, хранитель печати Ю. Д. Траханиот, грек, специалист в области языков и дипломатического этикета, а с 1509 г. — другой грек (или болгарин) Мануйла (Эммануил) Иванович Ангелов, которому поручаются поездки за границу как представителю царя и царской внешней политики.
1509-1512 гг.
Рассредоточение ведения внешнеполитических дел на трех лиц сохраняется, но сами эти лица мельчают: дьяк Семенов и придаваемые ему дьяки Долматов и Маклаков.
1515-1520 гг.
Обнаруживается доминирование как самого активного деятеля в ведении внешнеполитиче ской работы царского казначея и печатника Юрия Дмитриевича Малого Траханиота, оказавшегося самым компетентным и самым разносторонним помощником царя в ведении внешней политики. В его руках она и сосредоточивается в это пятилетие.
1522-1539 гг.
Роль ведущего руководителя внешней политики поручается следующему царскому казначею — Федору Ивановичу Карпову. Однако его знаний и компетентности не хватает для ведения внешнеполитических дел так, как это делал Траханиот. В связи с этим ему придается в 1523 г. печатник — И. И. Третьяков, а в 1537— 1539 гг. подьячий — Н. Иванов.
1539-1549 гг.
Эта система сохраняется на следующее десятилетие: руководителем становится боярин и казначей (по основной должности) Иван Иванович Третьяков, а для не посредственной черновой внешнеполитической работы используются подьячие И. М. Висковатый (с 1542 г.) и дополнительно еще А.Щека (с 1548 г.).
С 1549 г.на фактическую роль руководителя внешней политики Московского государства выдвигается талантливый и активный дипломат, подьячий И. М. Висковатый, получающий чин дьяка, а затем и посольского, и думного дьяка, когда организуется специальное ведомство — Посольская изба. Но даже при наличии талантливого дьяка-дипломата, при условии, что только он сам фактически руководил и осуществлял всю внешнеполитическую работу со своими техническими помощниками-подьячими, все равно первое время, по крайней мере первые пять лет, все еще имелся и формальный руководитель внешней политики — наблюдатель-контролер из числа бояр.
В 1549-1553 гг. таким последним номинальным «руководителем» внешней политики при наличии фактического, активного и практически все время действующего руководителя дьяка И. М. Висковатого был боярин Никита Фуников-Курнев, являвшийся в это время печатником. Только с 1561 г., когда Висковатый получает титул печатника, пост руководителя внешней политики Русского государства делается неделимым.
Вместе с тем 1549 г.(начиная с февраля) определяется как время начала существования первого русского внешнеполитического ведомства не только потому, что оно выделяется в особую Избу, но потому, что во главе его появляется с этого времени действительно особый руководитель — И. М. Висковатый, который действовал и до 1549 г. на внешнеполитическом поприще и в январе 1549 г. был еще только подьячим. Но с февраля Висковатый назначается дьяком — думным и посольским — и берет исключительно в свои руки ведение всех практических внешнеполитических дел, но главное — не занимается уже никакими иными делами, кроме внешней политики. Именно этот факт имеет решающее, так сказать, принципиальное профессиональное значение. До Висковатого мы не можем назвать ни одно лицо, какое бы положение оно ни занимало в государстве, которое бы занималось исключительно внешними, посольскими делами. Именно с февраля 1549 г. такой человек появляется, и именно ему в это время придается отдельное, профессионально ориентированное на ведение внешнеполитических дел учреждение.
Вот почему именно с этого времени и датируется существование Посольского приказа как особого ведомства и должности его руководителя как особой позиции в государственном управлении, отдельной от казначея, печатника.
Однако, как было неоднократно указано выше, регулярное ведение внешнеполитических дел начинается за сто лет до организации Посольского приказа особым «столом», или повытьем, Казенного двора, и результаты этой деятельности, совместной с великим князем и создаваемой в каждый период особой «коллегией» из трех лиц для руководства внешней политикой, выражаются прежде всего в установлении внешнеполитических, дипломатических отношений с соседними и дальними странами.
Вначале дипломатические отношения устанавливаются с восточными соседями, затем, чуть позднее, с западными странами.
Итак, первое государство Востока, с которым Москва вступает в регулярные дипломатические отношения, — Крымское ханство, первое государство Запада — Папский Престол.
Разница во времени — всего 7 лет.
Таким образом, еще до создания особого внешнеполитического ведомства, особого учреждения, которое бы занималось исключительно вопросами сношений с другими государствами, великие московские князья установили регулярные отношения с двумя десятками иностранных государств. И хотя отношения в то время были отнюдь не интенсивными и посольства, а также переписка из одной страны в другую шли месяцами, тем не менее два десятка корреспондентов, употребляющих разные языки, требующих оформления посланий по всей строгости канонов тогдашнего дипломатического этикета н при соблюдении крайне высоких и сложных технических стандартов (телячий пергамент, киноварь, китайская тушь, арабский гуммиарабик, золотопись, каллиграфия), невольно заставляли подумать о выделении для этой цели специальных людей, о закреплении у них определенных знаний и навыков и об освобождении их от всех иных побочных занятий, мешающих им тщательно и точно выполнять эту важную государственную работу.
Если обратить внимание на выбор тех стран, с которыми желали преимущественно вступить в дипломатические отношения, то окажется, что в Европе это были, как правило, дальние и дружественные государства. С ними шли на контакт гораздо охотнее, чем с непосредственными соседями, т. е. с ближними и недружественными, какими являлись Швеция, Польша и страны Прибалтики — Литва и Ливония, хотя эти государства были известны в России, что называется, с первых же дней рождения Русского государства. С ними веками развивались военные отношения, отношения перманентной войны, прерываемой редкими и нестабильными перемириями. Но постоянные дипломатические отношения с этими государствами вплоть до конца XV — начала XVI в. не налаживались, и поэтому получилось так, что они позднее вступили в официальные дипломатические отношения с Русским государством, чем многие далекие от России страны. Отношения с ними устанавливались трудно в результате долгих переговоров да и при наличии постоянных сомнений, надо ли вообще вступать в регулярные дипломатические отношения с «вечными врагами». Считалось, что их можно знать, иметь, наконец, в период мира торговые сношения (как правило, местные, пограничные), но в постоянные дипломатические, а тем более политические, регулярно-дружественные отношения вообще не вступать.
Дипломатические же отношения мыслились как отношения друзей с далекими, непограничными странами, с которыми никогда воевать не намерены, а рассчитывают обмениваться новинками в области товаров, инструментов, изобретений и людьми — специалистами своего дела: военными, строителями, архитекторами, медиками, ремесленниками и т. п.
Оттого страны романские, особенно дальние — Италия (Рим, Венеция), Испания и Франция, были представлены полностью, страны германского региона — в основном за счет своих западных и центральноевропейскнх частей (Любек, Гамбург, Австрия, Западная Пруссия), страны Скандинавии — в первую очередь непограничными с Русью (Дания), Венгрия — как далекое и традиционно связанное с Россией государство. И, наконец, Швеция, Литва и Ливония — «вынужденно», как «враги», в отношения с которыми приходится вступать, ибо они достались как соседи Московскому государству по наследству от Новгородской республики в конце XV в. С ними в дипотношения Москве пришлось вступить «волей-неволей». Так что и здесь принцип невступления в отношения с врагами еще не был полностью поколеблен, а в нем были просто сделаны логичные исключения в силу сложившейся международной обстановки и внешнеполитической конъюнктуры.
В Азии принцип установления отношений был иным: там надо было дружить, поддерживать добрососедские отношения именно с потенциально неспокойными и агрессивными пограничными государствами-соседями. Этого требовал весь исторический опыт общения Русского государства с татарами, а также диктовали сложившиеся географические реальности.
1. Папский Престол (Римская курия) – 11 февраля 1469 г.: обмен посланиями (Иван III – папа Иннокентий VIII).
2. Дания (королевство) – 1481 г. – июль 1493 г., 8 нояб. 1493 г.: обмен посланиями. Первый союзный договор «о любви и братстве» (Король Ханс I – Иван III).
3. Венгрия (королевство) – 1485 г.: договор о братстве и союзе (Король Матиаш Корвин – Иван III).
4. Венцианская республика – 1485 г.: обмен посланиями (Иван III – дож Джованни Моцениго).
5. Крулевство Великопольско – 6 окт. 1487 г.: обмен посланиями (Казимир IV – Иван III).
6. Ливонский орден меченосцев – окт. 1488 г.: предложение Ливонии установить отношения и отказ от имени Ивана III гермейстеру ордена Иоганну Фрайтагу фон Лорингхофу.
7. Цесарский двор (император Священной Римской Империи (СРИГН) и Австрии) – 30 янв. – 22 марта 1489 г.: обмен послами и установление регулярных дипломатических отношений (Фридрих III – Иван III).
8. Епископство Любекское (23 марта 1489 г.): обмен послание и установление регулярных торговых отношений (показательно, что царь отказался устанавливать отношения с Ганзой в целом).
9. Великое княжество Литовское – 5 февр. 1494 г. – Договор о мире и союзе и об условиях выдачи замуж великой княжны Елены Ивановны за великого герцога (с 1501 г. – короля) Александра II (Иван III – Александр II).
10. Ливонский орден, или Немецкий орден в Ливонии – 1503 г.: возобновление переговоров об установлении нормальных отношений; 13 октября 1504 г. – соглашение о перемирии на 6 лет.
11. Испания – 16 июня 1505 г.: обмен посланиями (Филипп I Красивый, король Кастилии, эрцгерцог Австрийский, за Хуану Сумасшедшую – Иван III).
12. Немецкая Ганза – 19 февраля 1509 г.: восстановление отношений и торговли (по решению нового Великого князя Василия IV).
13. Королевство Швеция – 25 марта 1510 г.: начало регулярных дипломатических отношений. Установление перемирия на 60 лет. Приезд Шведского посольства в Москву (Сванте Нильссон Стуре, риксфорестондаре, глава государства – Василий IV).
14. Пруссия – 1516 г.: обмен посланиями; 24 февраля 1517 г. – приезд первого посла Пруссии в Москву (герцог Казимир Байретский – Василий IV).
15. Франция – 16 апреля 1518 г.: обмен письмами (Франциск I – Василий IV).
1. Крымское ханство – 1462 г.: установление отношений, обмен посланиями; 1474 г.: Договор (шертная грамота) о сохранении дружбы и братства между Москвой и Крымом (Хан Менгли-Гирей – Иван III).
2. Югра и Кода – 31 дек. 1484 г.: Мирный договор (Усть-Вымский) об установлении добрососедских отношений. Отпуск заложников (заключен между князьцами и царскими воеводами).
3. Ногайская орда – 1489 г.: грамота о дружбе и союзе с Ногаями (Хан Орды-Ибрагим Ивак – Иван III).
4. Османская империя – 31 авг. 1492 г.: об установлении торговли и мирных отношений между Москвой и Турцией (Баязет II – Иван III).
Посольский приказ как первое на Руси внешнеполитическое ведомство, дотоле в течение 500 лет отсутствовавшее и не имевшее никакого аналога или хотя бы прообраза, отдаленного подобия, сформировался не сразу, не на основе волевого решения царя или боярской Думы, а складывался и видоизменялся постепенно, в зависимости от конкретных потребностей в течение всего времени своего существования за более чем 150 лет, т. е. с 1549 по 1700 г. (фактически) и по 1717 г. (формально).
Изменялись за это время не только структура и объем работы этого учреждения, состав н звания должностных лиц, но менялось также и само наименование этого учреждения, которое, однако, стало принято называть в популярной и даже в научной исторической литературе одним термином — Посольский приказ, независимо от даты, когда он упоминается. В действительности и наименования этого ведомства менялись следующим образом.
Как видим, Посольский приказ как учреждение креп весьма быстро и существовал весьма длительно, стабильно, а его функции разрастались, что отражало степень расширения его задач, объема дел и личного состава.
Наиболее законченные, развитые формы Посольский приказ приобрел к 50—70-м гг. XVII в. Именно в этот период определились его структура, его службы, а состав персонала и его функции приобрели стабильный, традиционный характер, в силу чего о Посольском приказе и его деятельности чаще всего судят именно по этому периоду (особенно в исторической популярной и энциклопедической литературе) и нередко смешивают ее, контаминируют («объединяют») с деятельностью Посольского приказа в другие эпохи — ранее и позднее этого периода, — когда она выглядела несколько иначе. Уже в период десятилетия 1671 —1681 гг. руководители Посольского приказа обнаружили тенденцию еще более повысить ранг своего учреждения в государственном управлении, выделив его особым названием от других «министерств».
В популярной исторической литературе сохраняется также тенденция считать Посольский приказ единым учреждением за все время его 170-летнего существования или, во всяком случае, не подчеркивать, что внешнеполитические дела в Московском государстве наряду с Посольским приказом вели и другие ведомства, тесно связанные с ним, и что сам по себе Посольский приказ как центральное учреждение занимался не только чисто дипломатическими, посольскими делами, но и массой административных н хозяйственных, финансовых. Лишь реорганизация в начале XVIII в., перестройка Посольского приказа в Коллегию иностранных дел привела к «очищению» этого ведомства от ряда не свойственных ему функций и к превращению его (да и то не сразу) в чисто внешнеполитическое, дипломатическое ведомство. Ниже мы приводим структуру Посольского приказа в разные периоды (насколько для этого дают материал существующие источники), а также полный перечень учреждений, занимавшихся в XVI—XVII вв. внешнеполитическими вопросами наряду с Посольским приказом и примыкавших к нему по характеру своей деятельности, т. е. по связям с заграницей.
НачальникПосольского приказа — глава внешнеполитического ведомства. Им мог быть думный дьяк (вначале) или затем все чаще — боярин, ближний боярин, т. е. особо доверенный царя человек. В начале XVIII в. — канцлер, т. е. высшее должностное лицо первого ранга в государстве, второй после царя человек в управлении. В этом наглядно проявляется возрастание роли внешнеполитических дел в общем государственном руководстве в России.
Товарищи начальникаПриказа.
Вначале, в XVI в., — подьячие, в XVII в, — дьяки, но не думные, а только посольские, в конце XVII в, — бояре. Товарищ (т. е. заместитель) начальника Приказа был, как правило, один, хотя могло быть от одного до трех одновременно, или параллельно, или последовательно. По крайней мере один из них должен был обладать такой компетенцией, чтобы в случае необходимости суметь заменить начальника либо как и.о., либо как фактический начальник Приказа.
Повытья— отделы или управления Посольского приказа. Как правило,с середины XVII столетия существовало пять повытий, хотя вначале, в XVI в., их было всего два или три, в первой половине XVII в. — четыре, а к концу XVII — началу XVIII в. появилось даже шесть.
В то же время, несмотря на стабильное число повытий, дела между ними распределялись по-разному, т. е., во-первых, в состав отдельных отделов входили в разные периоды разные страны, во-вторых, по-разному распределялись и административно-хозяйственные функции между отделами в разные периоды. Однако основной принцип деления на отделы с самого начала существования русского внешнеполитического ведомства был страноведческий.
Во главе повытья стоял старый подьячий, т. е. старший из числа подьячих, работавших в повытьях. Всего старых подьячих в составе Посольского приказа было пять — строго по числу повытий. Каждому старшему подьячему подчинялись еще 4 младших подьячих, с последней четверти XVII в. они стали делиться на средних подьячих, младших (или молодых) подьячих и новых неверстан-ных, или «новеньких», — практикантов, стажеров, назначенных в повытья без жалованья, чтобы они «присматривались к делам», т. е. для обучения. Общее число персонала, занятого таким образом дипломатической работой в центральном аппарате Посольского приказа, было следующим: 5 старых подьячих — начальников отделов (повытий), 10—12 младших. С 1689 г. были установлены штаты: 5 старых, 20 средних и молодых и 5 новых, т. е. всего 30 человек. Однако на практике внешнеполитические кадры всегда недобирались из-за отсутствия подготовленных лиц, и их бывало в составе Посольского приказа в разное время от 18 до 28 человек. Именно на них, на этом небольшом числе людей, лежала главная тяжесть внешнеполитической работы в течение полутора веков.
При распределении функций от старого подьячего (начальника отдела) до референта (т. е, младшего подьячего, перешедшего в данный чин только что из числа практикантов-стажеров, или «новеньких») сохранялся последовательно проводимый принцип дифференциации в строгой зависимости от знаний и опыта работы. Это отражалось прежде всего в оплате труда дипломатов. Она колебалась от 1600 руб. (для начальника отдела) до 50 руб. в год (для референта) в сопоставимых ценах на конец XIX в. На последний год работы Посольского приказа (1701 г.), перед его фактической ликвидацией, в нем работали 6 старых подьячих, 7 средних и 11 молодых, что дает некоторое представление о распределении ролей.
Распределение обязанностей между повытьями. Повытья (отделы) занимались каждое определенным числом стран, как. правило, далеко не равным. Это зависело на каждом историческом этапе от конкретного состояния международных отношений, от наличия часто меняющихся контрагентов (партнеров), т. е. иностранных держав, с которыми Россия поддерживала отношения, от реального значения и отсюда от фактического объема работы с той или иной страной, от компетенции отдельных старых подьячих, от их конкретных знании определенных стран и, наконец, далеко не в последнюю очередь от воли царя и начальника приказа и их усмотрения насчет того, какова должна быть «равная» нагрузка для работников каждого повытья, какими критериями при этом руководствовались и по каким признакам она в каждый конкретный исторический период определялась и сопоставлялась.
Если учесть все эти сложные обстоятельства, то для нас станет объяснимой та структура повытий, которая никогда не была постоянной, а менялась и формировалась путано и бессистемно. Хотя в основе работы повытий уже с конца XVI в. явно возобладал принцип специализации отделов по странам, но сама компоновка этих стран в повытьях, их сочетание могут показаться нам бессмысленными, фантастическими и просто-таки неудобными, если мы не будем учитывать вышеизложенных обстоятельств и подходить к оценке работы тогдашних отделов Посольского приказа с современной точки зрения. Отделы (повытья) вначале назывались по фамилии их начальников-подьячих: повытье Алексеева, повытье Волкова, Губина, затем по номерам; 1-е, 2-е, 3-е, 4-е, Так, уже в середине XVII в. (1646 г.) существовало 4 повытья (в 70-х гг. — 5, в 90-х — 6). Обязанности между ними распределялись так:
1-е повытье: Кызылбаши (Дагестан, азербайджанские ханства, Персия), Дания, Голландия.
2-е повытье: Бухара, Юргенч (Хивинское ханство), Индия, Крым.
3-е повытье: Швеция, Молдавия, греческие власти (т. е. Константинопольский патриарх, Киевский митрополит) .
4-е повытье: Литва и турецкий султан.
«Непонятное» на современный взгляд включение отношений Москвы с Данией и Азербайджаном (Персией) в один отдел на самом деле объясняется тем, что эти страны находились в постоянно, стабильно дружественных отношениях с Россией, и поэтому работники этого отдела должны были выработать и культивировать определенный дипломатический язык, определенную мягкую, вежливую, уважительную форму обращения при составлении документов.
Наоборот, в 4-м повытье, где надо было говорить довольно жестко, но в то же время не срываясь и не допуская оскорблений, с двумя «вечными» врагами России — с султаном и великим герцогом литовским, с самыми непредсказуемыми соседями России, — естественно, должны были вырабатываться другие качества у дипломатов. Гибко менять на ходу форму отношений не позволяли ни традиции, ни предписания; и все, что касалось изменения политики, решалось царем, его Думой, а на долю чиновников Посольского приказа оставалось неукоснительное выполнение предписаний. Вот почему все оттенки дипломатических отношений — от враждебных до разной степени дружественных — были распределены по пяти наивозможным категориям, а уже распределение стран в этих категориях менялось в зависимости от конкретно-исторических обстоятельств. Так, например, поссорившись с молдавским господарем, царь мог распорядиться перевести ведение дел с Молдавией в 4-е повытье, и этого было уже достаточно, ибо чиновники этого повытья автоматически писали бы молдавскому господарю таким же тоном и в том же духе, как и турецкому султану или великому герцогу литовскому. Переучивать же сотрудников одного и того же отдела, менять формы работы в зависимости от конъюнктуры считалось в XVI и XVII вв. крайне неудобным и непрактичным: сами подьячие могли бы запутаться, да и для престижа царя это было бы ущербом. Царь не должен был менять свои распоряжения так, чтобы эта перемена политики была заметна его подданным: они привыкли, чтобы все было неизменным и стабильным, иначе они либо терялись, либо, наоборот, теряли уважение к власти как к стабильному институту. Лишь в 80-х гг. XVII в., когда во главе Посольского приказа начинают ставиться европейски образованные люди и когда сам характер и интенсивность европейских дел начинают слишком резко отличаться от дел азиатских да к тому же начинает играть все большую роль языковой фактор, знание отдельных европейских и азиатских языков, в то время как прежде достаточно было знания двух или трех «интернациональных» — церковнославянского (для всех славянских и православных стран), латинского (для всех западноевропейских) и греческого (для всех восточных и для сношений с церковными иерархами — патриархом Константинопольским и митрополитом Киевским), разбивка дел отдельных повытий начинает приобретать современный региональный характер.
1-е повытье: Папский престол, Священная Римская империя германской нации, Испания, Франция, Англия и все протокольные вопросы.
2-е повытье: Швеция, Польша, Валахия, Молдавия, Турция, Крым, Голландия, Гамбург, ганзейские города, греки и приезды «греческих властей» (Константинопольский патриарх).
3-е повытье: Дания, Бранденбург, Курляндия и все дела, относящиеся к ведению технического обеспечения сношений: переводчики, толмачи, драгоманы, переписчики, золотописцы.
4-е повытье: Персия, Армения, Индия, Калмыцкое государство, донские казаки, а также все, что относилось к связи: диппочта н почта в целом, курьеры, гонцы, вестовые, связные, служба обеспечения безопасности дипломатических работников («расправные дела») и торговое представительство.
5-е повытье: Китай, Бухара, Ургенч (Хива), сибирские калмыки (Чжунгарское государство), Грузия и обеспечение экипировки посольских работников и оформление приемов (суконное дело, позументное, полотняные заводы и т. д.).
Таким образом, в 80-е гг, XVII в, три отдела занимались европейскими делами, а два — азиатскими. Здесь уже была более рациональная организация дипломатической работы, при которой была возможна специализация работников не только на форме работы, но и на стране, на самом содержании дипломатической работы. И все же даже в конце XVII в. еще не пришли к решению об отделении от дипломатической работы всех вспомогательных отделов — безопасности, связи, хозяйственных служб, торгпредств. Их давали «в нагрузку» понемногу каждому из основных повытий, не догадываясь избавить дипломатов от не свойственных им функций завхозов или охранников.
Эта структура остается, по сути дела, до самого конца существования Посольского приказа, ибо еще в 1701—1702 гг. было следующее деление на повытья (отделы), где виден, с одной стороны, сдвиг в сторону еще большей рациональности в делении стран, а с другой — слепое следование традиции в сохранении старого порядка: 1-е повытье: Папский Престол, Германская империя, Франция, Англия, Португалия, Флоренция, Италия, Венеция, курфюрсты Германии, а также протокольное (церемониальное) дело и медицинское обеспечение (карантины, доктора, аптекари).
2-е повытье: Греческие вопросы (Константинополь), Дания, Бранденбург, Курляндия, а также вопросы безопасности (приставы и сторожа) и технического обеспечения (переводчики, толмачи, переписчики, золо-тописцы и т. д.).
3-е повытье: Польша, Швеция, Голландия, Турция, Крым, Молдавия, Валахия. (Нетрудно увидеть, что в этом отделе были объединены все важнейшие, ключевые внешнеполитические отношения того времени, этим повытьем интересовался и вел его дела нередко сам царь, и потому здесь объединялись и европейские, и азиатские дела, касающиеся военно-стратегических и военно-внешнеполитических вопросов: это был отдел стран-соседей на западной границе империи.) Голландия же попала в эту компанию по двум причинам: во-первых, это была страна, которую отличал в это время сам царь (Петр I), во-вторых, она была тесно связана с решением военно-дипломатических вопросов, оттуда шло все флотское снаряжение и обучение, необходимые для войн Петра I на море как с Турцией, так и со Швецией; кроме того, Голландия соперничала со Швецией в торговле на Балтике.
4-е повытье: Персия, Армения, донские казаки, ганзейские города, Рига, регулирование положения иностранных купцов в России — занималось делами нейтральных стран.
5-е повытье: Грузия — Карталиния и Грузия — Имеретия, Китай, Средняя Азия — Бухара, Ургенч (Хива) — носило чисто азиатский характер.
6-е повытье: Отдельно были выделены вопросы отношений с Севером и Сибирью, так наз. строгановские дела, т. е. впервые правительство брало в свои руки обширную область отношений с сибирскими и северными народами, которой стали ведать с XV в. фактически различные частные лица по личной доверенности царя. В результате отношения России с народами Сибири, в том числе с различными местными (туземными) государствами, приобрели искаженные, колониально-принудительные формы, исходившие при этом даже не от государства, а от частных, лиц, допускавших веками произвол в узкокорыстных целях. Таковы были отношения с Великопермскими, Вымскими, Пелымскими, Кондинскими, Ляпинскими, Обдорскими, Сургутскими «князьствами», т. е. с местными государственно-племенными образованиями мансийского (вогульского) и хантыйского (остяцкого) народов, а также с Чжунгарскими, Ойратскими и другими племенными союзами и государствами (ханствами), расположенными от Урала до границ Китайской империи. Начиная с 1700 г. отношения в этом регионе впервые ставились под непосредственный контроль государства и потому включались в ведение Посольского приказа, его особого, б-го, повытья.
Такова была структура внешнеполитического ведомства России перед реорганизацией его в Коллегию иностранных дел.
В Посольском приказе кроме собственно работников-дипломатов центрального аппарата работали постоянно и различные вспомогательные работники, обеспечивавшие техническое выполнение дипломатических поручений и актов.
1. Переводчики— так назывались только письменные переводчики с различных иностранных языков, изготовлявшие русские тексты иностранных грамот и сверявшие идентичность текстов русских договоров с их иностранной версией.
Помимо собственно дипломатической работы они были загружены и составлением различных справочных и познавательных «государственных книг». Так, именно в Посольском приказе были составлены «Титулярник», «Космография», сборник церковно-государственных канонических правил и законов «Василиологион» и другие книги, носившие непреходящий энциклопедический характер и к тому же связанные с обработкой и собиранием сведений из иностранных источников. Переводчики были, по сути дела, и первыми пресс-атташе тогдашнего внешнеполитического ведомства.
Число переводчиков с момента организации Посольского приказа и до его роспуска в начале XVIII в. Сильно колебалось, но все время росло по мере роста объема работы и числа стран, вступивших в дипломатические отношения с Москвой. Переводчиков с языков было от 10 до 20 (оплата от втрое до впятеро выше, чем толмачей, устных переводчиков):
1) греческого классического (древнегреческого, или эллинского);
2) греческого разговорного (новогреческого);
3) волошского (валахского, румынского);
4) латинского (классического);
5) цесарского латинского (т. е. с вульгарной латыни);
6) польского;
7) голландского;
8) английского;
9) цесарского (австрийско-немецкого);
10) татарского;
11) калмыцкого;
12) турского (турецкого);
13) арабского;
14) немецкого (нижнесаксонского);
15) шведского.
2. Толмачи— всего от 12 до 16. Каждый знал от 2 до 4 языков. Сочетания: татарский, турецкий и итальянский — обычные для того времени, а также латинский, польский, немецкий. Переводили со следующих языков:
1) татарский;
2) ногайский;
3) хивинский (узбекский);
4) персидский (фарси);
5) турский (турецкий);
6) итальянский;
7) голландский;
8) цесарский (австрийско-немецкий);
9 ) волошский (румынский);
10) французский;
11) греческий;
12) калмыцкий.
В Московском государстве в XVI—XVII вв. наряду с Посольским приказом, т. е. ведомством, занимавшимся дипломатической и политической деятельностью, постепенно сложились и действовали и другие учреждения, которым так или иначе приходилось вступать в контакт с зарубежьем по хозяйственным, пограничным, военным, административным и другим вопросам, носящим либо локальный, либо специфический характер. Эти учреждения работали независимо от Посольского приказа, многие из них были даже «старше» его, но всегда координировали свою деятельность с Посольским приказом. Так сложилась целая сеть из десятка ведомств, которые в совокупности образовывали государственный аппарат, державший в своем поле зрения все стороны отношений Московского государства с «заграницей». Вот перечень и характеристика всех этих учреждений:
1. Посольский приказ — главное ведомство по ведению иностранных дел. В его функции входили сношение с монархами иностранных государств, с их временными и постоянными представителями — гонцами, послами, посланниками и резидентами, отправка, встреча и оснащение посольств, придворный протокол, внешнеторговые дела (Подробнее см. раздел о структуре Посольского приказа.)
2. Панский приказ ведал делами, связанными исключительно с Литвой и Польшей. Выделение этого ведомства из состава Посольского приказа объяснялось своеобразием отношений Руси (Московского государства, России) с Польшей и Литвой как с соседями. Во-первых, это были основные ближайшие соседи Москвы с запада, которые с одной стороны загораживали выход России на Запад, а с другой — были постоянными открытыми воротами со стороны Запада в Россию. Во-вторых, это были древнейшие соседи Руси, с которыми уже с X—XI вв. существовали династические союзы и одновременно непрерывно шли войны. Это были «иностранцы», которые постоянно вмешивались в русские дела. В-третьих, с ХШ в. это были страны, которые включали в себя большую часть русской исторической территории, по сути дела, всю территорию Киевской Руси, как она сложилась до XI в. В-четвертых, на территории этих «иностранных» государств жила не только значительная часть русского населения (русского, белорусского в Литовско-русском государстве и южнорусского, украинского — в Польше), но и в церковном отношении Литовско-русское государство входило долгое время в Русскую митрополию, глава которой митрополит сидел в Москве. В-пятых, частые сношения с Москвой, смешанное русско-польское и русско-литовское население делали эти государства (Литву и Польшу) не такими неизвестными, как другие, для русских, и языковых препятствий для сношений с ними у Москвы, по сути дела, не возникало никогда и ни в какой степени — в Московском государстве было много людей, говоривших по-польски. Вот почему Литва и Польша и в глазах народа, и тем более в глазах великокняжеской и царской администрации были не иностранными, а как бы полуиностраннымн государствами. И для сношения с ними, для всех дел, касающихся их, был выделен поэтому Панский приказ из состава Посольского. Он активно действовал в 1614—1623 гг.
3. Такими же «полуиностранными» ведомствами с еще меньшей степенью «иностранных» дел, а с большей степенью хозяйственных и национальных вопросов были и примыкавшие к Посольскому приказу так называемые областные приказы: Новгородская четь, Смоленский приказ, Казанский дворец, Сибирский приказ, Малороссийский приказ, Литовский и Лифляндский приказы, ведавшие городами по Западной Двине. Два последних существовали в 1657—1674 гг. и в 1658—1662 гг.
Эти области, рассматриваемые как буферные, управлялись комплексно не центральными приказами, а едиными для каждой области специально приспособленными учреждениями. Так что принцип автономии этих территорий и одновременно их связь с Москвой имеют древние традиции,
4. Полонянничий приказ также имел отношение к иностранным проблемам, поскольку ведал делами о военнопленных, как русских в чужих государствах, так и иностранных военнопленных, содержавшихся в Московском государстве. Так как это ведомство вело учет, переписку, обмен, выкуп и сбор выкупных денег, а также обмен их на иностранную валюту (поскольку все расчеты велись в «ефимках», т. е. в талерах Германской империи), то и сношения Полонянничьего приказа с заграницей были довольно интенсивными и охватывали не только западные, но и азиатские страны — Орду, Ногаев, Крым, Турцию, Бухару, Хиву, Персию. Приказ литовских полонянничьих дел особо выделялся в 1634—1636 гг.
5. Еще одним «иностранным» приказом был Иноземный, «ведавший» в 1624—1701 гг. всех иностранцев, живших в России, т. е. купцов, ремесленников, медиков, художников, ученых, персонал посольских дворов, а также войска иноземного строя, т. е. наемную царскую гвардию и отборные (парадные) и технические войска, состоящие из иностранцев — немцев, западных славян, албанцев, отчасти швейцарцев и шотландцев. В этом ведомстве также работали люди, которые должны были знать иностранные языки, иностранные порядки, обычаи и не в последнюю очередь знакомые с экономической конъюнктурой в Европе (чтобы не переплачивать лишнего за услуги иностранных специалистов).
6. Приказ тайных государевых дел (1654—1676 гг.) вел фактически предварительную подготовку важнейших внешнеполитических вопросов. Его главой был сам царь. Ликвидирован после смерти Алексея I.
Первоначальное наименование всех этих центральных учреждений было Изба, т. е. каждое из них занимало с самого момента своего образования отдельны» дом — избу и вначале не совмещало своик помещений с каким-либо другим ведомством. Поскольку именно для этих «министерств» постарались в первую очередь соорудить более представительные каменные, а не деревянные здания (заботясь о сохранности документации, которой всегда угрожала опасность пожара в деревянных строениях), то они были вскоре переименованы из изб в палаты, а иные в дворцы, поскольку стали обрастать подсобными административными помещениями, и лишь после смерти Ивана IV Грозного, в 1587 г., им дано было общее наименование приказов, что на тогдашнем языке означало управление разрядом дел. Это название и Посольский приказ, и сопутствующие ему приказы, ведшие различные стороны сношений с иностранцами, сохранили вплоть до XVIII в.
Итак, наряду с Посольским приказом иностранными делами в разной степени ведали в XVI—XVII вв. следующие учреждения (в алфавитном порядке):
1. Иноземный приказ.
2. Казанский дворец.
3. Литовский приказ.
4. Лифляндский приказ.
5. Малороссийский приказ (1662—1722 гг.).
6. Новгородская четь.
7. Панский приказ.
8. Полонянничий приказ.
9. Сибирский приказ.
10. Смоленский приказ.
11. Тайных дел.
Таким образом, как главное внешнеполитическое ведомство фактически Посольский приказ, основанный в 1549 г., просуществовал до 1700 г., т. е. 151 год. На его месте было создано иное учреждение по структуре, но сохранившее свое главное назначение — внешнеполитического ведомства, — Посольская канцелярия при царской особе. Формально же Посольский приказ, т. е. его другие отделения (избы) и службы, кроме дипломатической, просуществовал до 15 дек. 1717 г.
Начальники Посольского приказа
2.1.1549-2.8.1562 – Висковатый Иван Михайлович: Посольского дела подъячий, с 1561 г. – печатник.
9.1562-28.8.1570 г. – Васильев Андрей: думный дьяк.
11.1570-17.6.1594 – Щелкалов Андрей Яковлевич: думный дьяк, с 1587 г. – Ближние думы «большой дьяк».
1572-1582 гг. (второй печатник), «разъездной» – Олферьев-Безнин Роман Васильевич: печатник с 1572 г., думный дворянин, позднее – посол по особым поручениям.
30.6.1594-5.1601 – Щелкалов Василий Яковлевич: ближний и посольский думный дьяк; посольский дьяк; печатник с 1595 г.
5.1601-8.5.1605 – Власьев Афанасий Иванович: думный дьяк.
8.5.1605-6.1606 (вторично в правительстве Лжедмитрия I) – Власьев Афанасий Иванович: канцлер, казначей и посольский дьяк; великий секретарь и подскарбий надворный (с июля 1605 г.).
8.1605-14.2.1606 – Грамотин Иван Тарасьевич (Курбатович): думный дьяк.
25.6.1608-8.1610 – Третьяков Петр Алексеевич: думный дьяк, руководитель внешней политики Лжедмитрия II (перебежчик от Шуйского).
8.6.1606-3.1611 – Телепнев Василий Григорьевич: думный дьяк, с 8.1610 – «канцлер», руководитель внешней политики Шуйского.
20.11.1611-9.1612 – Грамотин Иван Тарасьевич: печатник и думный дьяк.
1610-6.1613 – Андросов Федор: думный дьяк, и.о. нач. Посольского приказа в отсутствие печатников.
6.1613-16.5.1618 – Третьяков Петр Алексеевич: думный дьяк, первый глава Посольского приказа при Романовых.
5.1618-21.12.1626 – Грамотин Иван Тарасьевич: думный дьяк.
22.12.1626-30.7.1630 – Телепнев Ефим Григорьевич: думный дьяк, печатник.
21.9.1630-25.12.1631 – Лихачев Федор Федорович: думный дьяк (с 1629 г.).
1.10.1632-17.4.1634 – Грязев Иван Кириллович: думный дьяк.
19.5.1634-19.7.1635 – Грамотин Иван Тарасьевич: печатник и думный дьяк; думный дворянин.
21.9.1635-1.9.1643 – Лихачев Федор Федорович: думный дьяк; с 27.10.1641 г. – печатник; с 1643 г. – думный дворянин и печатник.
1.9.1643-27.12.1646 – Львов Григорий Васильевич: думный дьяк.
6.1.1647-2.6.1648 – Чистой (или Чистого) Назарий Иванович: думный дьяк, думный посольский дьяк, одновременно глава Новгородской чети.
4.7.1648-4.1653 – Волошенинов Михаил Дмитриевич: думный дьяк.
28.9.1653-10.3.1667 – Иванов Алмаз (Иван) Андреевич: думный дьяк, с 1648 г. – и.о. нач. Приказа, печатник с 1667 г. Одновременно управлял Печатным приказом.
1653-1665 (одновременно, в качестве и.о.) – Лопухин Ларион Дмитриевич: думный посольский дьяк, и.о.нач. Приказа в отсутствие А.Иванова и в походной царской канцелярии.
18.2.(15.7.)1667-21.2.1671 – Ордин-Нащекин Афанасий Лаврентьевич: ближний боярин. Царственные большие печати и государственных посольских дел оберегатель.
22.2.1671-3.7.1676 – Матвеев Артамон Сергеевич: думный дворянин, окольничий; боярин; с 1674 г. – ближний боярин; оберегатель посольских дел.
4.7.1676-21.12.1680 – Иванов Ларион Иванович: думный дьяк; врио.нач. Посольского приказа с помощниками – дьяками В.Бобининым, Ем.Украинцевым, П.Долгово и Домниным.
21.12.1680-6.5.1681 – Волынский Василий Семенович: ближний боярин, посольской печати оберегатель, наместник Обдорский; переведен на воеводство в Великий Новгород.
6.5.1681-15.5.1682 – Иванов Ларион Иванович: думный дьяк, и.о. нач. Посольского приказа.
17.5.1682-6.9.1689 – Голицын Василий Васильевич: ближний боярин; наместник Новгородский; царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегатель (с 1685 г.).
6.9.1689-19.4.1699 – Украинцев Емельян Игнатьевич: думный дьяк (с 1689 и.о., с 1697 – нач. Посольского приказа).
1697-1699, 1702-1705 – Нарышкин Лев Кириллович: боярин, заменял царя по всем иностранным делам в его отсутствие (1-м начальником Посольского приказа в этих случаях оставался Е.И.Украинцев); затем управлял Посольским приказом и Коллегией в отстутвие Ф.Ф.Головина.
19.4.1699-18.2.1700 – Головин Федор Алексеевич: управляющий посольскими делами; последний администратор Посольского приказа.
За всю 150-летнюю историю своей деятельности Посольский приказ установил отношения с 10 новыми европейскими государствами и 8 азиатскими, в то время как до образования Посольского приказа всего за 70 лет, т. е. за вдвое меньший срок, были установлены отношения с 18 странами.
Если же учесть, что из 10 стран, вошедших в отношения с Россией в период деятельности Посольского приказа, реальными странами, с которыми «работал» Посольский приказ, можно считать лишь 5 (поскольку Мальтийский орден не мог считаться «страной», а Бавария, Ганновер, Генуя и Сардиния могут быть фактически записаны в актив Посольской канцелярии Петра I, а не аппарата Посольского приказа), то надо признать, что Посольский приказ почти... бездействовал. В Азии количественные результаты деятельности Посольского приказа по установлению дипотношений с новыми странами выглядят еще более обескураживающе: если исключить марионеточные полугосударства-полуколонии, которые спустя полвека были поглощены Москвой, то остаются Персия и Грузия, отношения с которыми поддерживались крайне нерегулярно и превратились в постоянные лишь с XVIII в., т. е. за хронологическими рамками деятельности Посольского приказа.
Эти количественные результаты работы Посольского приказа позволяют сделать вывод о характере и направлении деятельности этого ведомства. Ведомство, разумеется, не бездельничало, а работало в полную силу и даже, как мы знаем из документов, с большим напряжением. Но главной задачей русской дипломатии были контроль и наблюдение за сношениями с заграницей, а не поощрение этих сношений, не их развитие и стимуляция. Наоборот, ставилась задача держать сношения с любой державой в жестких, строго определенных рамках. И за соблюдением этих правил неусыпно следили дьяки и подьячий внешнеполитического ведомства.
Другая важная задача русской дипломатии заключалась в постепенном собирании державы, в неустанном приобретении и присоединении к Русскому государству новых территорий. В этом деле русские дипломаты проявляли исключительное рвение, настойчивость и целеустремленность, последовательность и терпение и нередко — самоотверженность, т. е. самые лучшие, самые светлые государственные и человеческие качества. Этот факт нельзя не отметить и не подчеркнуть, ибо памятником деятельности именно дипломатов Посольского приказа является Русское государство, Россия как великая держава.
Десятилетиями, даже порой полустолетиями, веками шли они упорно, настойчиво к поставленной цели, не форсируя событий, чтобы не допустить какой-либо промашки, что всегда считалось в русской дипломатии непростительной ошибкой. Лучше меньше, да лучше, тише едешь — дальше будешь — вот принципы, которыми всерьез руководствовались в Посольском приказе, никогда не стремясь к быстрому, но преходящему и эфемерному успеху, к внешним эффектам. Так, например, полное присоедине-ние племенных государств Приобья — задача, казалось бы, заранее «обреченная» на успех, — тем не менее растянулось на 50 лет, но прошло исключительно гладко, без всяких эксцессов; присоединение Грузии (Кахетии, Карталинии, Имеретии) потребовало столетия с лишним, но зато прошло в полном согласии и единстве с правящими кругами и сословиями этого государства, с согласия и одобрения всего грузинского народа.
Именно в этой поистине пчелиной, кропотливой работе по сбору и приобщению новых территорий к Русскому государству и состояли смысл и историческое значение всей деятельности Посольского приказа как внешнеполитического ведомства.
Особенно показательна деятельность Посольского приказа в отношении европейских стран. Она служит прекрасной иллюстрацией методов работы этого учреждения.
Если мы внимательно посмотрим вышеприведенную таблицу, то заметим, что установлению отношений с европейскими новыми странами в период существования Посольского приказа всегда предшествовали длительные, предварительные, «прощупывающие» переговоры, тянувшиеся нередко годами. Они шли о том, можно ли и стоит ли признавать то зарубежное государство, которое обращалось к царю с просьбой вступить в дипломатические отношения. Нередко на такое обращение следовала вообще резкая отповедь московских бояр, заявлявших от имени царя, что-де нашему государству «неподручное», невыгодное, ненужное дело — вступать с кем-то в отношения.
Посольский приказ выяснял, проверял и перепроверял всеми доступными тогда средствами, солидное ли это царство-государство, которое просит вступить в отношения с Россией, и не уронит ли «знакомство» с ним достоинство Московского царства и его царя.
В результате этой придирчивой, строгой политики Москва установила отношения с такими странами, как Великобритания (так она стала называться со времен Тюдоров!), Голландия — в то время владение Испании при Филиппе II и Изабелле Испанской, — т. е. с двумя крупнейшими государствами тогдашней Европы, политически сильными и экономически чрезвычайно полезными для сношений с Россией. Что же касается их политической ориентации, то реакционный режим Филиппа II в Европе (охватывающий Испанию, Португалию, Королевство Обеих Сицилии, Милан, Бельгию и Нидерланды) не нуждается в особой «презентации», его историческое значение хорошо известно.
В отношении «малых» государств — Тосканы и Швейцарии — и тут московские дипломаты показали себя полностью на высоте, не ошибившись в выборе друзей. Тоскана и Швейцария отвечали принципу «мал золотник, да дорог». Это были наилучшие в тогдашней Европе центры подготовки специалистов высочайшей квалификации. Именно отсюда вербовались в Московское государство военные, инженеры, архитекторы, строители, ремесленники, врачи, ученые, художники, артисты, используемые и непосредственно как специалисты своей профессии, и как учителя, подготавливающие русских специалистов той же отрасли.
В то же время такие страны, как Курляндия, которую московские дипломаты за государство совсем не считали, ибо ее территория равнялась всего-навсего двум уездам (Митавский и Голдингенский), а ее глава был вовсе не знатным человеком, а обедневшим внуком бывшего гермейстера Ливонии Готхарда Кеттлера, давнего врага Русского государства, были вовсе не нужны России в качестве «друзей», но могли стать, если бы их «приласкать», невыгодными нахлебниками. А посему московские дипломаты заставили герцога Якова I целых 11 лет уламывать подьячих Посольского приказа присылать им ценные подарки и иные «поминки», чтобы они только замолвили словечко о нем и его герцогстве перед Его Царским Величеством.
Так что «бедные родственники» и прочие ненужные «для дел», а лишь способные увеличить число иностранных контрагентов «невыгодные» государства отсеивались как пустой балласт для внешнеполитических дел России бдительными дипломатами Посольского приказа. Они вовсе не гнались за численностью дипкорпуса и не помышляли о расширении штатов своего ведомства, скромно работая над поддержанием отношений с тремя десятками стран, что было вполне тогда достаточно.
Основным направлением работы Посольского приказа било не допустить просачивания в Россию разной западной «крамолы», изолировать иностранцев в России и русских от иностранцев, а также собирание военных, политических и экономических данных о положении в странах Европы и Азии.
Лишь при Петре I, еще до полной ликвидации Посольского приказа, произошел перелом в прежних методах работы и в принципах установления дипотношений с зарубежными странами. Петр 1 внес во внешнюю политику массу субъективизма и волюнтаризма, не считаясь с прежними русскими традициями. Он устанавливал дипломатические отношения со всеми, кто о том либо просил, либо был ему лично так или иначе знаком. Вот почему он уже в первые годы своего правления установил отношения с массой мелких немецких монархов, с которыми он познакомился во время своего пребывания и наездов в Западной Европе (их мы даже не указываем, ибо большинство этих «государств» просто исчезло с политической карты после Северной войны и особенно после наполеоновских войн в конце XVIII — начале XIX в.). Именно в силу этих качеств Петра I в числе «друзей» России или стран, имеющих с ней дипотношения, оказалась всякая «шушера» вроде дряхлеющей Генуэзской республики, полумарионеточного «королевства» Сардинии и Сицилии, зажатой между Австрийской империей и Пруссией Баварии или крошечного Мальтийского ордена, отношения с которым могли щекотать лишь самолюбие таких монархов, как Петр I и его «правнук» Павел I. Старые подьячие Посольского приказа установления отношений с подобными странами не допустили бы. Они (т. е. аппарат Посольского приказа) обладали при старых царях, при всей своей якобы рабской подчиненности воле государя, умением заставлять монарха принимать лишь те решения, которые были традиционны для русской дипломатии, и имели полную возможность с фактами в руках доказать все невыгоды признания той страны, которая была не нужна, бесполезна или даже вредна для России.
Петр I сломал эту проверенную, работавшую безошибочно, хотя и страшно рутинную, медленно действующую машину. За время своей жизни он отстранил дипломатов-профессионалов от принятия решений во внешнеполитических делах. Но эта практика длилась недолго — всего четверть века.
Пришедшая на смену Посольскому приказу Коллегия иностранных дел вскоре после смерти Петра I превратилась, как мы увидим ниже, в орган полновластно планирующий, строящий и решающий принципиально все внешнеполитические дела, не считаясь вовсе с безвольными монархами-немцами на русском престоле. Причем все дела Коллегии решались вовсе не коллегиально, а абсолютно единолично самым властным и самым сильным в данной Коллегии лицом — ее главой или его заместителем. И руководствовался он исключительно историческими интересами России, хотя случалось и так, что попутно, но не нарушая государственных интересов, тот или иной канцлер решал и свои личные дела (например, А. И. Остерман, А. П, Бестужев-Рюмин, Н. И. Панин).
1) Торговые агенты, консулы, но не дипломаты
1. Англия — 1585 г.
2. Дания — 1627 г
3. Франция — 1629 г. Первое ходатайство французского короля об открытии постоянного консульства. Отклонено Москвой- незачем, Франция далеко, французов в Москве мало
4. Голландия — 1631 г. Первая голландская просьба об открытии торгового агентства. Не отклонена официально, но оставлена без ответа
5. Швеция — 1631 г
6. Шлезвиг-Гольштейн — 1634 г. Договор об обмене постоянными агентами. Гольштинский агент с января 1639 г. в Москве. В 1641 г. представительство закрыто из-за невыгодности для Гольштинии
7. Бранденбург — 1675 г.
8. Голландия — 1678 г.
2) Первые постоянные дипломатические представительства в Москве иностранных государств
1. Швеция— сент. 1666 г. Резидент Юхан де (аф) Лилиенталь
2. Дания — 1672 г. Резидент (17 сент.) Магнус Гейм (Монс Ойе), посланник с 24 октября
3. Польша — Сент. 1673 г. Аблегат (посланник) Павел Свидерский
4. Голландия — 23 янв. 1678 г. Резидент и торговый агент — Марешалль фон Келлер
1634 г. — Швеция (в Стокгольме).
1673 г. — Речь Посполитая (в Варшаве).
1699 г. — Голландия (в Гааге).
1700 г. — Дания (в Копенгагене).
1701 г. — Австрийская империя (в Вене).
1701 г. — Турецкая империя (в Стамбуле).
1702 г. — Франция (в Париже).
1706 г. — Великобритания (в Лондоне).
Практически до начала XVIII в. существовали лишь две постоянные миссии — в Швеции и в Польше, т. е. в двух важнейших соседних государствах. Как видим, в деле создания миссий, особенно постоянных, у Посольского приказа были иные принципы, чем при установлении дипломатических отношений. В дипотношения преимущественно и легко вступали с далекими, но крупными престижными странами. Однако держать там постоянные миссии считали бессмысленным именно из-за их отдаленности и ненужности разведданных одальних друзьях. Наоборот, миссии как аванпост внешнеполитической разведки и наблюдения считали нужным держать у близких соседей, притом у потенциальных врагов: здесь миссии были действительно необходимы «для дела», и поэтому на них не жалели расходов.
Петр I и в этом отношении поломал логичный, деловой, именно истинно русский порядок организации дипломатической службы, исходящий из соображений здравого смысла. Он установил постоянную миссию в самой дружественной ему и в самой отдаленной от России стране — в Голландии, притом в стране небольшой, вовсе не в великой державе. Ибо там у него было много знакомых и лично ему страна нравилась. Так субъективное, волюнтаристское решение царя поломало твердые принципы русской дипломатии, и она стала следовать западной «моде», западным принципам дипломатических отношений. Основание миссий в Копенгагене, Вене, Париже, Лондоне было явной данью западноевропейским дипломатическим обычаям и шло уже совершенно помимо Посольского приказа, ибо миссии эти и снабжались, и подчинялись исключительно царской Посольской канцелярии.
Новым было и основание постоянной миссии в Турции, в мусульманской стране. Это было новостью для русской дипломатии, но в принципе все же лучше отвечало ее внутреннему духу, чем создание миссий в Париже и Лондоне. Турция ведь была врагом и к тому же соседним государством, и держать там наблюдательный пункт было необходимо, логично и в целом все же выгодно, хотя русские дипломаты в мусульманской стране были весьма связаны.
Подводя итоги деятельности первого внешнеполитического ведомства России — Посольского приказа от его создания в виде аппарата из 5—7 человек (включая самого «министра») и до передачи этим учреждением всех дел Иностранной коллегии, когда его штат достиг 75—80 человек, следует подчеркнуть, что, во-первых, Посольский приказ практически создал все основы дипломатической службы во всех ее проявлениях и передал своему преемнику — Иностранной коллегии фактически законченное учреждение, которое необходимо было лишь совершенствовать и дополнять, но в котором были уже созданы все основные части — центральный аппарат, его отделы — и разработаны принципы их работы, определен их персонал от министра до референта, переводчика и переписчика. Во-вторых, были установлены дипломатические отношения со всеми важнейшими и нужнейшими европейскими странами. В-третьих, были созданы постоянные дипломатические миссии во всех великих державах того времени — Австрии, Турции, Швеции, Великобритании, Франции, Дании и во всех главных соседних странах — в Швеции, Польше, Турции, т. е. был создан необходимый и достаточный минимум зарубежной сети дипломатических представительств, который можно было лишь дополнять по мере надобности и меняющейся международной конъюнктуры.
Следовательно, не будет преувеличением сказать, что Посольский приказ, несмотря на всю его архаичность, оказался эффективным и передовым учреждением и подготовил исподволь своей скромной, но целеустремленной работой основной хребет, крепкий фундамент внешнеполитического ведомства России, с которым было не стыдно и вполне надежно вступать в новый, просвещенный XVIII в. В своей дипломатии, в ее уровне Россия оказалась уже к началу этого века на самой совершенной высоте, и это лишь дало основу успехам Петра I, может служить им хорошим объяснением, но вовсе не было создано в результате его деятельности на этом поприще, а явилось следствием того, что во внешнеполитическом ведомстве в течение ряда предыдущих поколений, практически все полтора века работали и готовили кадры исключительно талантливые люди, цвет русской мысли, русской образованности и русского организаторского таланта.
Петр I что-то поломал в этом уже сложившемся здании, чему-то дал, наоборот, новые импульсы, где-то расширил, а чем-то сузил рамки его деятельности, но в целом не изменил то основное условие, что во внешнеполитическом ведомстве продолжала сохраняться традиция привлечения лучших сил в государственную администрацию, что сюда привлекались наиболее крупные и талантливые личности и здесь было, также традиционно, всегда больше свободы мысли и меньше бюрократии, чем в любом другом внутриполитическом учреждении России. Именно это обстоятельство и обеспечивало «выживание» российского внешнеполитического ведомства в его борьбе с дипломатией других стран. И именно это обеспечивало в целом успешную работу русских дипломатов, хотя риск личного свойства, «опасный характер» дипломатической службы отнюдь не уменьшился н в XVIII в.: опала, ссылка, аресты и казни ведущих дипломатов продолжались в течение всего следующего столетия, хотя и не в столь жестоких формах, как в период деятельности Посольского приказа.
Наметив перенести на 1 января 1700 г. начало Нового года в России (Новый год в России переносился трижды с 988 по 1492 г Новый год праздновался 1 марта, с 1492 г. его стали отмечать 1 сентября, а с 1700 г — 1 января), Петр I решил с этого же времени начать и все административные преобразования, которые планировались им еще в период 1697—1699 гг. Реформу органов центрального управления необходимо было осуществлять как можно скорее, поскольку грозила возникнуть дисфункция старых учреждений, которыми Петр I все более пренебрегал, но которые никто не отменял, и новых, фактически незаконных и сугубо личных, группировавшихся вокруг персоны царя и составлявших его рабочий орган и его свиту. Лишь наличие самодержавной власти в России и решающее слово царя во всех делах государства сдерживали развитие тех практических противоречий, которые возникали между терявшими реальную власть и значение старыми Приказами как полноправными ведомствами и теми новыми структурами, которые возникали как личные кружки царя, с их мобильностью, крайне небольшим штатом компетентных людей и с постоянной поддержкой и контролем со стороны царя лично.
В первую очередь это касалось военных и внешнеполитических дел. Посольский приказ с его сложной н разветвленной структурой, включающей наблюдение не только за иностранными делами, но и за внутренними, хозяйственными, которые касались разного рода «автономных» членов Российской империи, нуждался в скорейшей реорганизации, ибо малая Посольская коллегия вокруг царя и под его управлением, фактически взявшая в свои руки наиболее важные текущие дела Посольского приказа, не могла далее функционировать как некое временное, неофициальное учреждение. Она должна была либо подчиниться Посольскому приказу и вести свои дела лишь от его имени, либо отделиться от него и даже ликвидировать его и встать на его место. Петр I пошел по менее радикальному пути: оставив за Посольским приказом ведение всех внутренних, хозяйственных и регионально-территориальных вопросов, касающихся Малороссии, Смоленщины и других имперских «молодых» территорий, он решил совершенно выделить актуальные внешнеполитические вопросы (Западная Европа, Прибалтика и Швеция, Турция, Польша) в ведение особого ведомства, назвав его Посольской канцелярией. Посольский же приказ продолжал существовать и работать как штат чиновников, без формального руководителя, до 15 декабря 1717 г.
Посольская канцелярия должна была находиться фактически все время при императоре, к его немедленным услугам. Она напоминала собой Походную внешнеполитическую канцелярию Карла XII и едва ли не создавалась по ее образцу. Ее местопребывание объявлялось так: «Пребывает там, где его величество». Во главе ее были поставлены руководители Посольской канцелярии, имевшие разные титулы и звания. Всего их было в общей сложности два. Посольская канцелярия просуществовала до 15 декабря 1717 г. и была преобразована вместе с Посольским приказом (т. е. тем, что от него осталось после 1700 г.) в Коллегию иностранных дел. Но впервые иностранные дела были полностью отделены от прочих нероссийских дел только в Посольской канцелярии. Поэтому именно она является первым чисто внешнеполитическим учреждением в России, прототипом современных министерств иностранных дел. Фактически Посольская канцелярия была внешнеполитическим ведомством, приспособленным к условиям войны, и как только война подошла к концу, ликвидирована была и канцелярия.
18.2.1700-2.8.1706 – Головин Федор Алексеевич: Посольской канцелярии начальный президент (Президент посольских дел).
2.8.1706-15.12.1717 – Головкин Гавриил Иванович: Посольской канцелярии первый министр, с 1709 г. – Государственный канцлер.
О структуре Посольской канцелярии как учреждения временного и переходного, да к тому же полуофициального сохранились крайне неясные сведения, поскольку нет документа о ее основании в виде Положения о Посольской канцелярии. Вместе с тем известно, что она состояла из;
- президента;
- вице-президента;
- четырех старых канцеляристов (начальников отделов);
- семи молодых канцеляристов (их помощников).
Таким образом, это учреждение было гибридом Посольского приказа и еще лишь намечаемых, планируемых Петром I Коллегий.
В ведомственном обиходе, в исторической (неофициальной) литературе, в прессе при неофициальном упоминании — Иностранная коллегия; с 1725 г. официально наименована: Государственная коллегия иностранных дел.
Руководство
1) Президент Коллегии — канцлер.
2) Вице-президент Коллегии — подканцлер (до 1725г.), с 1725 г. — вице-канцлер.
3) Совет Коллегии — Коллежский совет:
1-й советник Коллегии;
2-й советник Коллегии;
асессор.
Канцелярия Коллегии в Петербурге:
секретарь;
актуариус;
нотариус
(делилась на два департамента)
а) 1-й Департамент по внешним сношениям
Состоял из 4 экспедиций:
1-я Экспедиция: страны, союзные в Северной войне
2-я Экспедиция: страны-противники.
3-я Экспедиция: нейтральные и прочие страны.
4-я Экспедиция: вопросы технического обеспечения деятельности дипломатов: переписка, переводчики, личный состав.
Во главе департамента — управляющий.
Во главе экспедиций — секретари.
б) 2-й Департамент счетных дел
На экспедиции не подразделялся. Вел все административные, финансовые, хозяйственные дела. Глава департамента — начальник. В его подчинении — несколько (4—6) асессоров.
в) Московская контора Коллегии иностранных дел (до 1781 г.) (представительство и отделение в Москве)
Почтовое управление, включающее службу по перлюстрации и снятию копий с писем, идущих за границу из империи и из-за границы в империю, — так наз. «Черный кабинет», подчиняющийся непосредственно царю и канцлеру, затем был выделен из состава Коллегии.
Высшее управление Малороссией
1717—1722 гг. Непосредственно из Петербурга (т. е. в Коллегии решались все дела, касающиеся Левобережной Украины).
1722—1734 гг. Управление через созданную в 1722 г. Малороссийскую коллегию из 6 офицеров, находившуюся в г. Глухове и решавшую дела на месте, но утверждавшиеся и контролируемые в случае надобности Иностранной коллегией в Петербурге (по политическим делам); в административном и хозяйственном отношении Малороссийская коллегия была самостоятельна, автономна.
1734—1749 гг. Управление Малороссией было изъято из ведения Иностранной коллегии.
1749—1756 гг. Управление Малороссией вновь подчинено Иностранной коллегии на прежних основаниях.
1756 г. Управление Малороссией полностью изъято из ведения Иностранной коллегии как страны, не имеющей внешнеполитического значения для России с этого времени и управляемой по внутренним законам империи.
Управление делами калмыков и уральских казаков
1717—1737 гг. Непосредственное управление и контроль за беспокойной пограничной территорией на юго-восточной границе России.
1737—1744 гг. Управление через созданную на месте, в Оренбурге, так наз. Оренбургскую комиссию.
1744—1798 гг. Переход вновь к непосредственному управлению всеми пограничными политическими делами этой области.
Экспедиция для управления гольштинскими — ангальт-цербстскими и эвернскими делами.Основана 16(27) ноября 1796 г. (До 1807 г. русские цари были наследниками и владельцами (господами) Эверланда — территории, примыкающей с юга к Бремену и имевшей титул графства: Екатерина II (1793—1796 гг.), Павел 1 (1796— 1801 гг.); Александр I (1801—1807 гг.). (Александр I продал это владение Голландии).
Контора по выдаче заграничных паспортов и видов для иностранцев на проживание в России.
Экспедиция для сношения с азиатскими народами. Основана и включена в состав Коллегии иностранных дел в 1797 г.
Училище для обучения восточным языкам(китайскому, маньчжурскому, арабскому, персидскому, турецкому и татарскому). Основано в 1798 г. по специальному распоряжению Павла I. Училище сыграло огромную роль в сношении России с Азией, заложив основы серьезного научного изучения стран и народов Азии, их языков, истории, культуры и обычаев. В него были привлечены лучшие силы, талантливые ученые, как зарубежные, так и русские. Оно воспитало блестящие кадры русских востоковедов.
15.12.1717-20.1.1734 – Головкин Гавриил Иванович: граф, государственный канцлер, президент Коллегии, сенатор.
10.11.1731-24.11.1741 – Остерман Андрей Иванович (Генрих-Иоганн-Фридрих): с 1723 г. вице-президент, с 1725 г. – граф, вице-канцлер, с 1731 г. – вице-президент и и.о. президента Коллегии иностранных дел, с 1740 г. – первый кабинет-министр, генерал-адмирал (фактический безраздельный руководитель внешней политики).
20.1.1734-4.11.1742 – Черкасский Алексей Михайлович: князь, государственный канцлер, президент Коллегии.
4.11.1742-15.2.1758 – Бестужев-Рюмин Алексей Петрович: граф, генерал-фельдмаршал, сенатор, в 1742-44 гг. – вице-канцлер, в 1744-58 гг. – государственный канцлер.
23.11.1758-6.1763 – Воронцов Михаил Илларионович: граф, сенатор, государственный канцлер.
6.1763-1765 – Панин Никита Иванович: и.о. президента Коллегии.
1765-1766 – Воронцов Михаил Илларионович: граф, сенатор, государственный канцлер, президент Коллегии.
2.1766-5.1781- Панин Никита Иванович: граф, сенатор, первенствующий министр.
28.6.1781-27.4.1797 – Остерман Иван Андреевич (Остерман-Толстой): граф, вице-канцлер (с 1773 г.), сенатор; с 1783 г. – начальствующий над Коллегией иностранных дел.
27.4.1797-6.4.1799 – Безбородко Александр Андреевич: государственный канцлер, светлейший князь.
6.4.1799-11.3.1801 – Ростопчин Федор Васильевич: граф, обер-камергер, сенатор, вице-канцлер, первоприсутствующий Коллегии иностранных дел.
11.3.1801-30.9.1801 – Панин Никита Петрович: граф, вице-канцлер, член Коллегии (фактический руководитель).
30.9.1801-8.9.1802 – Куракин Александр Борисович: князь, вице-канцлер, управляющий Государственной коллегией иностранных дел.
Создание МИД не отменило вовсе Коллегию иностранных дел, которая сохранялась внутри МИД со своим особым главой — управляющим Коллегией еще в течение 30 лет. Однако уже в 1812 г. ее функции были изменены — она занималась исключительно вопросами дипломатического церемониала — внешней, показной стороной дипслужбы, т. е. выполняла роль Протокольного управления МИД и одновременно Двора.
Коллегия иностранных дел официально «закрыта» 10 апреля 1832 г.
Структура Министерства иностранных дел России фактически в течение всего XIX в. сохранялась стабильной, за исключением небольших частных изменений. В 1802— 1812 гг. руководство МИД было нечетким: в его дела вмешивался царь, функции министра и его зама не разграничивались, в период 1812—1816 гг. в МИД существовали параллельно три министра. Лишь с 1816 г. МИД обрел четкую структуру:
1. Глава МИД— министр иностранных дел в звании канцлера (высший государственный чин империи — 1-й класс), фактически второе после императора лицо в государственном управлении.
2. Заместитель,или помощник, министра— статс-секретарь МИД. С 1815 г. — два статс-секретаря МИД: 1-й по европейским делам, 2-й по азиатским делам.
С 22 мая 1868 г. — товарищ министра иностранных дел.
3. При министре и статс-секретарях советники ичиновники особых поручений(высший консультационно-исполнительный эшелон).
4. Совет при министре иностранных дел(с совещательными функциями).
5. Коллегия иностранных дел
1802—1812 гг. Завершала и передавала дела бывшей Иностранной коллегии.
1812—1832 гг. Выполняла функции Церемониального управления МИД и Императорского двора.
1832 г. Преобразована в Экспедицию церемониальных дел МИД, т. е. фактически в его Протокольный отдел.
1868 г. Выведена вовсе из состава МИД и присоединена как учреждение к Министерству императорского двора с сохранением всех своих функций по организации государственных церемоний, вопросов дипломатического и придворного протокола, а также всех вопросов информации дипкорпуса, его приглашений ко двору и на государственные праздники. Эта реорганизация освободила МИД от всей мишурности дипотношений, придала деятельности подлинных дипломатов исключительно серьезный политический оттенок. Все функции обслуживания дипломатического корпуса перешли к Экспедиции церемониальных дел Министерства императорского двора.
1. Канцелярия МИД(орган, где была сосредоточена вся политическая переписка МИД с миссиями за границей и с иностранными державами, а также между подразделениями МИД и внутри империи).
2. Департамент внутренних сношений
В ведение департамента входили:
1) все политические дела, касающиеся Западной Европы иЗападного полушария;
2) все консульские дела, касающиеся Европы и Нового Света (с 1809 г. — Экспедиция консульских дел);
3) все дела, касающиеся русских подданных этих регионов, посещающих Россию.
3. Азиатский департамент
В ведение департамента входили:
1) все политические дела, касающиеся всех стран Востока (т. е. всех стран Ближнего Востока и турецкой Европы, всех стран Средней Азии, всех азиатских стран вообще, Дальнего Востока, Африки);
2) дела, касающиеся признания и деятельности в России низших представителей восточных дворов, т.е. недипломатов, облеченных политическими полномочиями восточных стран, а также их торговых агентов;
3) дела, касающиеся русских подданных, выезжающих в страны Средиземноморья, Азии и Африки, и подданных этих стран, прибывающих в Россию;
4)учебное отделение восточных языков по подготовке переводчиков, переписчиков и драгоманов как собственно азиатских языков, так и некоторых редких европейских и других языков (новогреческого, сербского, болгарского, албанского, румынского, венгерского и амхарского);
5) заведование и высший контроль за делами оренбургских киргизов (т. е. Казахстана, Малого и Среднего Жуза) и Малой Орды (остатков ногайской Алтыулской Орды в бассейне р. Эмбы), вассальных образований, являвшихся буферными «государствами» между Российской империей и государствами (ханствами и эмиратами) Средней Азии.
4.Департамент личного состава и хозяйственных дел
Ведал: а)личным составом (кадрами) всех установлений МИД как внутри, так и вне империи; б) составлением финансовых смет на расходы МИД ипрочими хозяйственными делами.
Вего состав входила большая контора, занимавшаяся техническим обеспечением загранучреждений МИД России, а главное — получавшая информацию об их фактическом положении неполитического характера (пожар, наводнение, эпидемия, необходимость срочного ремонта, трудности приобретения недвижимости, перепродажа посольского здания и т. п.).
Поскольку вплоть до 1905 г, большая часть хозяйственного обеспечения посольств и миссий за границей лежала лично на после или посланнике, которые на свои средства приобретали мебель, посуду, столовое белье, транспорт (лошадей, кареты) и другое необходимое оснащение и обстановку посольского помещения, то контора Департамента внешних сношений ограничивалась «платоническими участием в заботах загранучреждений и была лишь органом, собирающим информацию по данным вопросам, чтобы «быть в курсе» жизни загранучреждений. После 1905 г. контора была реорганизована как подразделе-кие Департамента хозяйственных дел и занималась составлением реальных смет на расходы загранучреждений.
В состав загранучреждений Департамента внешних сношений входили:
- посольства России в великих державах;
- миссии во всех остальных странах, с которыми имелись дипотношения;
- резидентуры в небольших и зависимых восточных странах;
- генеральные консульства;
- консульства;
- вице-консульства;
- консульские агентства.
В состав МИД наряду с тремя департаментами входили также:
1) Архивы МИД
а) Главный Московский архив (внешнеполитические документы, касающиеся XIII—XVII вв. и начала XVIII в.);
б) Главный Петербургский архив (внешнеполитические документы с 30-х гг. XVIII в. по XX в.);
в) текущий архив МИД (документы и их копии за конец XIX — начало XX в.).
2)Комиссия по изданию государственных грамот и договоров (существовала в 1811—1895 гг., до 1832 г. структурно входила в состав Коллегии иностранных дел, затем стала отдельным подразделением МИД).
3) Редакционные конторы официальных изданий МИД (на русском и французском языках):
а) «Ежегодник МИД Российской Империи» ("Аnnuaire de l'empire de Russie");
б) газета официальных сообщений правительства России «Петербургский Правительственный Вестник» ("Journal de Saint Petersbourg") выходила а Санкт-Петербурге с 1825 г. по 27 окт. 1869 г. (т. е. фактически до 1870 г.). С 1869 г. заменена «Правительственным вестником» (до февр. 1917 г.), затем до окт. 1917 г. издавался «Вестник Временного Правительства», публиковавший как внутренние, так и внешнеполитические правительственные акты и распоряжения.
В июле 1914 г., накануне первой мировой войны, было утверждено новое «Положение о МИД», согласно которому департаменты внутренних и внешних сношений были реорганизованы и вместо них были созданы политические отделы МИД, основанные на строении по региональному принципу, традиционному для русской внешнеполитической службы:
1-й Политический отдел: Западная Европа, США, Канада и европейские колонии и Африке и Азии.
2-й Политический отдел: Турецкая империя и Балканские страны.
3-й Политический отдел: страны Ближнего и Среднего Востока и независимые страны Африки (Эфиопия).
4-й Политический отдел: страны Дальнего Востока (Япония, Корея, Китай, Тибет, Монголия).
Новая структура МИД совершенно недвусмысленно отражала чрезвычайно важное значение, которое внешняя политика России придавала двум регионам — Турции и Дальнему Востоку, особенно Японии и Китаю.
Политические отделы объединялись в Политический департамент.
(1 марта 1917 г. — 25 октября 1917 г.)
В период от Февральской до Октябрьской революции центральный аппарат и заграничные установления МИД России практически не подверглись никаким структурным изменениям, кроме одного: возвращения в состав МИД Экспедиции церемониальных дел (Протокольного отдела) из ликвидированного в связи с ликвидацией монархии Министерства Императорского Двора. Эта экспедиция вошла в состав Политического департамента.
Все другие изменения свелись к персональной замене министра, его товарищей (замов), царских послов и посланников (но не всех) при практически полном оставлении нетронутым центрального аппарата.
8.9.1802-16.1.1804 – Воронцов Александр Романович: граф, генерал-аншеф, государственный канцлер.
16.1.1804-17.6.1806 – Чарторыйский (Чарторижский) Адам-Юрий Адамович: князь, генерал-лейтенант, гофмейстер.
17.6.1806-30.8.1807 – Будберг Андрей (Готтхард) Яковлевич: барон, генерал-майор.
30.8.1807-1814 – Румянцев Николай Петрович: граф, обер-гофмейстер, государственный канцлер.
8.1812-8.1816 – Нессельроде Карл-Роберт Васильевич: статс-секретарь (зам., и.о.), с 10.8.1814 – статс-секретарь, «докладывающий по всем делам иностранного департамента».
11.2.1814-9.8.1816 – Вейдемейер Иван Андреевич: «управляющий Коллегией иностранных дел», член Государственного совета с 1810 г.
30.8.1815-8.1822 – Каподистрия Иоанн (Иоанн Капо д’Истрия): граф, «Управляющий азиатскими делами Министерства иностранных дел», статс-секретарь.
9.8.1816-15.4.1856 – Нессельроде Карл-Роберт Васильевич: граф, вице-канцлер с 24.3.1828, канцлер с 17.03.1845 г.
19.4.1819-11.5.1837 – Родофиникин Константин Константинович: член Государственного совета, управляющий Азиатским департаментом МИД, с 1832 г. – член Совета МИД.
15.4.1856-28.3.(3.4.)1882 – Горчаков Александр Михайлович: светлейший князь, вице-канцлер с 1862 г., государственный канцлер с 1867 г.
28.3.(3.4.)1882-14.1.1895 – Фон Гирс Николай Карлович: сенатор, товарищ министра с 1875 г., фактический управляющий МИД с 1878 г., с 1882 г. – министр.
7.3.1895-18.8.1896 – Лобанов-Ростовский Алексей Борисович: князь.
19.8.1896-1.1.1897 – Шишкин Николай Павлович: 14.1.-7.3.1895 – временный управляющий МИД, с 24.3.1896 – «статс-секретарь Его Величества».
1.1.1897-8.6.1900 – Муравьев Михаил Николаевич: граф.
9.6.1900-28.4.1906 – Ламздорф Владимир Николаевич: граф, гофмейстер.
28.4.1906-14.9.1910 – Извольский Александр Петрович
14.9.1910-7.7.1916 – Сазонов Сергей Дмитриевич
7.7.1916-10.11.1916 – Штюрмер Борис Владимирович: гофмейстер
30.11.1916-2.3.1917 – Покровский Николай Николаевич: член Государственного совета с 1914 г.
2.3.1917-5.5.1917 – Милюков Павел Николаевич: лидер Конституционно-демократической партии, профессор истории СПБУ.
5.5.1917-25.10.1917 – Терещенко Михаил Иванович: землевладелец, финансист.
1. В XIX в. вплоть до его конца, т. е. до 1895 г., должность и положение министра иностранных дел были чрезвычайно стабильны. За весь век (до царствования Николая II) сменилось всего 8 министров, средняя продолжительность пребывания во главе МИД составила, следовательно, 11 лет и 4 месяца.
Однако за время правления Николая II, т. е. за 22 последних года существования царской монархии, также сменилось 9 министров иностранных дел, что красноречиво свидетельствовало о глубокой нестабильности всего режима и о крайней слабости внешнеполитических позиций империи в Европе, о растерянности ее внешнеполитического руководства, об общем кризисе царизма. Средняя продолжительность пребывания министра иностранных дел на своем посту сократилась до 2 лет и 9 месяцев, т. е. почти вчетверо по сравнению со средним показателем за XIX в. Если же учесть крайнее усложнение внешнеполитических задач и обстоятельств в начале XX в., то станет ясно, что царские министры за указанные сжатые сроки не успевали даже как следует войти в дела, а тем более глубоко продумать внешнеполитическую стратегию и тактику России. Результаты этого были плачевны.
2. Начиная со второй четверти XIX в. министры иностранных дел, как правило, находились на своем посту в течение всего царствования каждого отдельного царя. Сложилось правило, что царь, выбирая министра в начале царствования, сохранял его до конца. Министр уходил в отставку вместе со смертью царя. Новый монарх выбирал своего нового министра и также сохранял его в течение всего царствования. После смерти царя министр иностранных дел сдавал дела новому главе МИД, и тем самым сохранялась преемственность внешней политики государства, за которую отвечал не только монарх, но и в основном министр иностранных дел.
Так, Николай I имел в течение 40 лет министром иностранных дел Нессельроде, Александр II — Горчакова, Александр III — Гирса, который сменил «несменяемого» Горчакова после убийства Александра II народовольцами.
Эта система стабильности была принята после того, как Александр I, проводивший личную и весьма путаную, часто неудачную внешнюю политику, сменил за свое царствование (за 23 года) 6 министров, т. е. чуть меньше, чем Николай II в конце XIX — начале XX в.; средняя продолжительность их пребывания на посту составляла чуть-чуть менее 4 лет. Но и этот срок был признан нестабильным, чреватым для страны серьезными неприятностями, связанными с внешнеполитическими ошибками, и после восстания декабристов на этот счет были сделаны соответствующие выводы.
Таблица дает наглядную возможность увидеть, как неясность и запутанность внешнеполитических целей, их частая смена «плешивым щеголем», «кочующим деспотом» Александром I привели к запутанности положения в МИД, в его структуре и в субординации МИДовских управлений н руководства.
Не желая проводить линию, намеченную для внешней политики России графом Н. П. Румянцевым, Александр I буквально мешал ему вести дела, лично сносясь за его спиной с иностранными государствами. В то же время, зная международный авторитет своего министра, царь боялся сместить его, чтобы не обнаружить перед Европой нестабильность и противоречивость своей внешней политики. Поэтому он, оставляя Румянцева формально во главе МИД, уже с августа 1812 г. ввел в руководство МИД статс-секретаря и заместителя министра Нессельроде, лично ему преданного, а спустя два года еще более сократил «маневренность» Румянцева, введя с февраля 1814 г. должность «управляющего Коллегией иностранных дел», или, вернее, оставя на этой уже архаичной после 1802 г. должности послушного ему лично администратора и сохранив одновременно с ним Нессельроде в странной должности «докладывающего по всем делам иностранного департамента», лицемерно заменив последним словом министерство, ибо номинально министром (но без права доклада царю) все еще оставался для внешнего мира канцлер Н.П. Румянцев. Кроме того, была создана должность и «четвертого» министра иностранных дел — по всем «азиатским» делам МИД, к которым относились все вопросы политики в... Южной Европе, в Средиземноморье, Греции, Молдавии, Валахии и, само собой разумеется, Азии — от Турции до Китая и Японии. В результате МИД как учреждение не осуществлял и не мог осуществлять общего руководства внешней политикой страны. Царь, пытаясь удержать нити внешней политики в своих руках, конспирировал и вел закулисную игру против своего собственного МИД, сталкивал друг с другом четырех (!) руководителей МИД, не разграничивая между ними сферу их компетенции до конца, подключал к ведению внешней политики разведку (внешнеполитическая и военная разведка, тогда лишь создаваемая, еще не разделялась в своих функциях и сосредоточивалась с 1807 г в Генеральном штабе под руководством князя М. Н. Волконского. Формально внешнеполитическая разведка выступала под прикрытием топографического отделения квартирмейстерской части свиты Его Императорского Величества В числе видных агентов разведки, работавших в «тылу врага», т.е. выполнявших разведывательные внешнеполитические поручения, были полковник Турский, Ф. В Булгарин и другие люди, владевшие 5—6 языками и действовавшие по личным инструкциям царя, который фактически возглавлял разведку и направлял ее деятельность не только без консультации с МИД России, но и, как правило, вопреки распоряжениям, за спиной своего министра иностранных дел)и в результате допустил массу просчетов в своем дилетантском внешнеполитическом курсе. Именно это явилось одной из серьезных причин создания движения декабристов и их решения изъять из рук слабовольного и лавирующего среди своих царедворцев царя внешнюю политику, ограничить его власть в стране рамками конституции или же даже свергнуть, заменив его другим. Армия и особенно гвардия не могли допустить ослабления внешнеполитических позиций страны, победоносно закончившей труднейшую войну с Наполеоном ценой огромных народных тягот, но по воле царя сдавшей выгодные внешнеполитические позиции реакционной Австрии Меттерниха и особенно Англии в 1815—1822 гг. (на Венском и Веронском конгрессах). Вот почему, подавив восстание декабристов, новый царь Николай I тем не менее учел, что было причиной их недовольства, и сделал из этого соответствующие внешнеполитические выводы, укрепив позиции России в Европе. Принцип стабильности внешней политики России и принцип верховенства России в Европе соблюдались всеми последующими монархами вплоть до Николая II.
3. Общая политическая слабость и абсолютная неспособность Временного правительства сформировать стабильный внешнеполитический курс отчетливо видны из того факта, что средняя продолжительность пребывания на посту министра иностранных дел этого правительства составила 3,5 месяца!
XVI—XVII вв.
1. Дьяки Посольского приказа, печатники, оберегатели государственной печати и посольских дел находились в среднем на своем посту с 1549 по 1699 г., т. е. за период в 150 лет, от 7 до 7,5 лет.
XVIII в.
2. Руководители Посольской канцелярии держались на своем посту в среднем 8,5 лет (с 1700 по 1717 г.).
3. Президенты Коллегии иностранных дел, канцлеры находились несменяемыми на своем посту в среднем по 7 лет, хотя этот период был самым бурным в российской внутри- и внешнеполитической истории: переворотов (дворцовых), ссылок и казней в нем было гораздо больше, чем в XVII в. Тем не менее ниже 7 лет срок пребывания на посту президента Коллегии иностранных дел не падал: внешняя политика любит преемственность.
XIX —начало XX в.
4. Министры иностранных дел царского правительства России держались за период с 1802 по 1917 г. в среднем на своих постах по 7 лет. И в этот период срок менее 7 лет стабильно не снижался.
5. Исключение составили министры иностранных дел Временного правительства в марте — октябре 1917 г. Их время пребывания на этом посту составило всего в среднем 3 месяца.
XX в.
6. Народные комиссары иностранных дел Советского правительства были гораздо стабильнее. За период с 1917 по 1946 г. средний срок пребывания на посту наркома НКИД составил более 7 лет, совпав по стабильности с XIX в.
7. Еще большей стабильностью отличались министры иностранных дел СССР. За период с 1946 по 1991 г. средний срок пребывания на посту руководителя внешней политики СССР составил почти 9 лет.
Отсюда ясно видно, что Советское правительства, Советское государство обладали стабильной, прочной внешней политикой, не подверженной частым и конъюнктурным колебаниям, что делало ее предсказуемой и достойной доверия во всем мире. Лишь в 1991 г. министры менялись 4 раза.
Таковы самые общие, самые основные исторические выводы из приведенной хронологии и внешнеполитического ведомства и его руководителей. Кроме того, эта хронология дает возможность сделать и ряд частных выводов.
Для внешней политики России во все времена были характерны дипломаты, оказывающие долгое время личное влияние на целые периоды в истории страны.
В XVI в. это был Андрей Щелкалов, первый из должностных лиц, получивших звание думного дьяка. Он возглавлял Посольский приказ 24 года (1570—1594 гг.), уцелев при Иване IV Грозном и оставшись «министром иностранных дел»и при его сыне Федоре I.
Среди ветеранов XVI в. стоит также назвать и Ивана Михайловича Висковатого, занимавшегося дипломатической деятельностью еще до создания Посольского приказа, стоявшего у истоков организации внешнеполитического ведомства в качестве подьячего посольского «стола» в Казенном дворе (2 года), затем фактически возглавлявшего Посольский приказ со дня его организации в течение 20 лет, из них 10 лет официально носившего звание его руководителя. Его общий дипломатический стаж в руководстве внешней политикой Русского государства составил, таким образом, 22 года. Он был казнен Иваном IV Грозным, что косвенно говорит о его слишком возросшем влиянии на государственные дела и внешнюю политику.
В XVII в. дольше всех на посту главы Посольского приказа пробыл Алмаз (Ерофей) Иванович Иванов: в общей сложности 19 лет, из них 14 официально, а остальные как исполняющий обязанности руководителя.
В XVIII в. дольше всех удалось продержаться на посту президента Коллегии иностранных дел канцлеру графу Гавриилу Ивановичу Головкину — 28 лет. Правда, он в значительной мере был номинальным главой Коллегии, и в годы его номинального руководства заправлял фактически всеми иностранными делами Российской империи Андрей Иванович Остерман (1723—1741 гг.), т. е. 18 лет, не имея официально титула президента Коллегии, а оставаясь вице-президентом и вице-канцлером. Однако Остерман закончил свою дипломатическую карьеру ссылкой в Сибирь, на Обь (в г.Березов).
На втором месте по продолжительности пребывания на посту руководителя Коллегии иностранных дел был сын А.И. Остермана — граф Иван Андреевич Остерман-Толстой, официально президент Коллегии в течение 16 лет. В XIX в. на посту министра иностранных дел было два «долгожителя»: Карл-Роберт Васильевич Нессельроде, управлявший МИДом 44 года, из них 40 в официальном звании министра иностранных дел, и князь Александр Михайлович Горчаков, возглавлявший МИД также целую эпоху — с 1856 по 1882 г. (26 лет), т. е. все царствование Александра П.
В XX в. царские министры на посту главы внешнеполитического ведомства долго не держались.
Только в Советском Союзе возродилась русская традиция дипломатов-«долгожителей»: среди наркомов иностранных дел был Г. В. Чичерин—12 лет, среди министров иностранных дел — А. А. Громыко — 28 лет.
Особое положение занимает В.М. Молотов. Он был и наркомом и министром иностранных дел СССР, причем не в один срок, а трижды (один раз наркомом и дважды министром); общее время пребывания на посту руководителя внешней политики СССР составило у него 13,5 лет, так что он опережал бы Чичерина, если бы период его пребывания на этом посту не был составлен из трех разных отрезков времени. Во всяком случае, советские руководители внешней политики — самые стабильные в мире в Х.Х в. и самые, стабильные за всю историю России.
«Рекорды» кратковременности пребывания на посту министров иностранных дел показали за всю историю внешней политики России и СССР лишь 4 человека: П. Н. Милюков, лидер Кадетской партии, — 64 дня, Д. Т. Шепилов — 52 дня (?), Э. А. Шеварднадзе (МВС) — 29 дней, Б. Д. Панкин — 14 дней.
Самое кратковременное «нормальное» пребывание на посту руководителя внешней политики страны было в истории России — 1,5 года. Этот срок занимали в среднем руководители Посольского приказа при Федоре III Алексеевиче: А.С. Матвеев, В.С. Волынский и Л.И. Иванов; руководители Коллегии иностранных дел при Павле I: И.А. Остерман-Толстой, А.А. Безбородко и Ф.В. Ростопчин.