Дашковой удается объединить вокруг этого молодого учреждения весь цвет тогдашней русской интеллигенции: писателей, образованных духовных лиц, государственных деятелей. Членами Российской академии были ученые – С.Я. Румовский, А.П. Протасов, С.К. Котельников, писатели – Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, М.М. Херасков, Я.Б. Княжнин. (В XIX столетии членами Российской академии станут И.А. Крылов, П.А. Вяземский, В.А. Жуковский, А.С. Пушкин...)
Более 11 лет Дашкова прилагала всю свою кипучую энергию к тому, чтобы «российское слово вычищалось и процветало».
Из 364 заседаний Российской академии, падающих на годы, когда Дашкова была президентом, две трети прошли под ее личным председательством.
В Петербургской академии наук проявлялись административные таланты Е.Р. Дашковой, в Российской академии раскрылись ее творческие дарования.
Здесь она не только организатор, но и душа всех начинаний. Она принимает деятельное участие в составлении и издании «Словаря Академии Российской, словопроизводным порядком расположенного» – этот словарь, как известно, высоко ценил Пушкин.
То был для своего времени труд действительно выдающийся. Существенно, что в словарь входили научные и технические термины, которыми обогатили язык Ломоносов и ученые его школы; сочинения Ломоносова были одним из основных источников словаря.
Для этого первого толкового словаря русского языка Дашкова собирает слова на буквы «ц», «ш», «щ», дополняет собранное на многие другие буквы и объясняет ряд понятий, имеющих, как она выражается, «отношение к нравственности, политике и управлению государством».
«Просвещенная часть общества отдавала мне справедливость и сознавала, что учреждение русской академии и быстрота, с которой двигалось составление первого у нас словаря, стояла в зависимости от моего патриотизма и моей энергии. Но придворная партия находила, что словарь, расположенный в словопроизводном порядке, очень неудобен...» («придворная партия», которую Дашкова справедливо противопоставляет просвещенной части общества, была занята изъявлением восторгов по поводу словаря, который в пику Дашковой затеяла сама императрица).
Когда Дашковой давно уже не было на свете, в январе 1836 г. состоялось очередное заседание Российской академии. Отчет об этом заседании оставил нам А.С. Пушкин. Непосредственно с нашей темой связана высокая оценка в этой статье деятельности Российской академии и академического словаря.
«...Екатерина II основала Российскую академию в 1783 году и повелела княгине Дашковой быть председателем оной.
Екатерина, стремившаяся во всем установить закон и незыблемый порядок, хотела дать уложение и русскому языку. Академия, повинуясь ее наказу, тотчас приступила к составлению словаря. Императрица приняла в нем участие не только словом, но и делом. Часто осведомлялась она об успехе начатого труда и, несколько раз слыша, что словарь доведен до буквы Н, сказала однажды с видом некоторого нетерпения: все Наш да Наш! когда же вы мне скажете: Ваш? Академия удвоила старание. Через несколько времени на вопрос императрицын: что словарь? отвечали ей, что Академия дошла до буквы П. Императрица улыбнулась и заметила, что Академии пора было бы Покой оставить.
Не смотря на сии шутки, Академия должна была изумить государыню поспешным исполнением высочайшей ее воли: словарь окончен был в течение шести лет. Карамзин справедливо удивляется таковому подвигу. «Полный Словарь, изданный Академиею, – говорит он, – принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями»17.
После слов «в течение шести лет» Пушкин делает примечание: «Французская Академия, основанная в 1634 году и с тех пор беспрерывно занимавшаяся составлением своего словаря, издала оный не прежде, как в 1694 году. «Словарь обветшал, пока еще над ним трудились, – говорит Вильмен. – Стали его переделывать. Прошло несколько лет, и все еще Академия пересматривала букву А. Деятельный Кольбер, удивлявшийся таковой медленности, приехал однажды в собрание Академии. Разбирали слово Ami (друг. – Л.Л.). Но были такие споры о точном определении оного; рассуждали с такой утонченностию о том, что в слове Ami предполагается ли светская обязанность, или сердечное отношение; чувство разделенное, или одно наружное изъявление, или усердие без вознаграждения, что министр, у коего при дворе так много было друзей, признался, что он более уж не удивляется медленности и затруднениям Академии».
Должно быть, Пушкин воспроизвел анекдот писателя Вильмена не только как свидетельство медлительности французских академиков, озаботившей экономного министра финансов Людовика XIV – Жана Батиста Кольбера.
В словаре Академии Российской толкование слов «дружба», «друг» принадлежит Дашковой!
Екатерина Романовна заглянула в словарь Французской Академии. Пресловутое «Ami» ее разочаровало. Она пишет свое объяснение, оно-то и было положено в основу определения, которое можно найти во II части академического словаря. «Дружба – взаимная любовь, на искреннем почтении, совершенной доверенности, сходстве нравов и на одинаковых правилах честности основанная.
Друг – единодушный, искренний... сотоварищ, соединенный сходством нравов, а паче сходством правил честности».
Дорогие то были для нее слова, исполненные особого личного смысла – воспоминаний о былой дружбе, горечи разочарований, даже упрека тем (точнее, той, – ведь имелась в виду императрица), кто пренебрег «доверчивостью» и «правилами честности», неотделимыми для Дашковой от этих понятий.
Еще в большей мере раскрылись творческие дарования Дашковой в журнале «Собеседник любителей российского слова, содержащий разные сочинения в стихах и прозе некоторых российских писателей». Он возник несколько раньше Российской академии, издавался «иждивением императорской Академии наук». И все же «Собеседник» может быть охарактеризован как орган Российской академии; они «совпадают по мысли, произведшей их» (Добролюбов).
На титульном листе – изображение Минервы на облаке. В последней трети XVIII в. богиня мудрости Минерва имела прочную российскую «прописку»: это устоявшееся аллегорическое изображение Екатерины II.
В предуведомлении сообщалось: «Сие собрание разных сочинений в стихах и в прозе некоторых любителей российского слова издается по желанию нынешнего Академии наук директора ее сиятельства княгини Екатерины Романовны Дашковой, которая почитает нужным не только пещись по долгу звания своего о приведении наук в России в цветущее состояние, но и стараться о доставлении публике хороших российских сочинений... Польза, от сего происходящая, ощутительна как в рассуждении российского слова, так и вообще в рассуждении просвещения»18.
Читатели предупреждались о том, что в «Собеседнике» будут печататься только произведения российских авторов (у Академии существовали специальные фонды для переводов и издания переводной литературы – она немало сделала и в этом направлении) и что «желающие сделать честь помещением своих трудов сему «Собеседнику»... благоволят присылать труды свои к ее сиятельству княгине Е.Р. Дашковой...»
Об участии в журнале Екатерины II официально объявлено не было. Вскоре, однако, выяснилось, что Минерва на облаке – не только высокий покровитель, но и деятельный соучастник издания.
Цели, которые преследовала Екатерина II, сотрудничая в «Собеседнике», очевидны: направлять общественную мысль, подчинить ее интересам самодержавия. Цензура извне перемещалась внутрь журнала.
Разве не охранительным задачам были подчинены в конечном счете и официально разрешенное «свободоязычие», и дозволенная критика «испорченности нравов» – дурных характеров, мотовства, супружеских измен и прочей чепухи, даже отдаленно не касавшаяся того, что составляло подлинную трагедию России – самодержавно-крепостнического строя, который осмеливались же критиковать сатирические журналы 70-х годов – новиковские «Трутень» и «Живописец»! (В «Живописце» был, в частности, напечатан «Отрывок из путешествия *** И. Т.», где автор – по мнению ряда исследователей, Радищев – обрушивается на крепостное право.)
Добрую половину «Собеседника» занимали анонимные сочинения самой Екатерины II – сатирические очерки «Были и небылицы», «Записки касательно российской истории», давно уже по достоинству оцененные как псевдоисторические, ответы Фонвизину... Статьи на политико-просветительные темы Екатерина считала своей монополией, что довольно скоро уменьшило интерес читателей к журналу.
Произведения Дашковой, печатавшиеся здесь, известны мало. А между тем они заслуживают внимания.
Принято считать, что за два года существования «Собеседника» Дашкова опубликовала в нем около десяти статей. Должно быть, их несколько больше. Но дело не в количестве, как даже и не в разнообразии жанров, в которых проявлялся несомненный ее литературный дар (Дашкова выступала и как прозаик, и как поэт).
«Эти статьи, – писал Добролюбов о дашковских, противопоставляя их сочинениям императрицы, – сильно вооружают против того, что вообще есть низкого, гадкого в человеке и что особенно распространено было в некоторых слоях русского общества того времени, – против двоедушия, ласкательства, ханжества, суетности, фанфаронства, обмана, презрения к человечеству... Через семьдесят лет еще можно угадывать правдивость, меткость, благородную энергию этих заметок...»19
Добролюбов иллюстрирует свою мысль, цитируя «Послание к слову "так"».
Напечатанное без подписи, вслед за открывающей журнал державинской одой «К Фелице» и юношеским четверостишием Дашковой «Надпись к портрету Екатерины II» (оба тоже без подписи), оно было программным для того критического направления, которое стремилась утвердить в журнале директор Академии.
В «Послании» чередуются стихи и проза. То и другое – свидетельство литературной одаренности автора, хоть и несвободно от дидактизма; впрочем, он был свойствен многим созданиям литературы той поры, заслужившим и большую известность.
Дашкова ополчается здесь на невежд, льстецов и подхалимов, на «такалыциков», готовых соглашаться с любым вздором, ежели вздор этот несут большие господа.
Лишь скажет кто из бар: «Учение есть вредно,
Невежество одно полезно и безбедно».
Тут все поклонятся – и умный и дурак –
И скажут, не стыдясь: «Конечно, сударь, так».
А если молвит он, что глуп и Ломоносов,
Хоть славный он пиит, и честь, и слава россов,
Тут улыбнется всяк
И повторит пред ним: «Конечно, сударь, так».
В прозаическом выводе автор еще более заостряет свою мысль: «Так да все, что большой господин ни скажет, есть раболепствие».
Но кто же это «раболепствие» создает и поощряет? Дашкова и здесь не ищет ласкающих слух выражений: «такалыциков» слушают подлецы.
Но самые и те, которым потакают,
Не лучше чувствуют, не лучше размышляют.
Кто любит таканье и слушает льстеца,
Тот хуже всякого бывает подлеца20.
Дашкова не случайно столь негодует против «таканья». Она усматривает в нем некую циничную жизненную позицию, чрезвычайно ей противную: льстецы и «такалыцики» отлично понимают, что криводушничают, да этак жить удобней, легче «приобресть себе и честь, и счастие неложно от знатнейших господ, от них срывать скорее по чину всякий год».
Любопытно, что «Послание» не осталось без ответа. Оно подписано: «Слово "так"».