В подготовке убийства Сталин рассчитывал на ленинградское управление НКВД, отвечавшее за безопасность Кирова. Но начальником этого управления был Медведь, связанный с Кировым тесной дружбой. Медведя следовало убрать и заменить своим, более надежным человеком. По словам А. Орлова, у Сталина был на примете такой человек — Евдокимов, работавший начальником областного управления ОГПУ на Украине. По распоряжению Сталина Ягода издал приказ о переводе Медведя в Минск и назначении Евдокимова в Ленинград. Однако с таким решением не согласился Киров. Он позвонил сначала Ягоде, а затем Сталину, и опротестовал приказ Ягоды как не согласованный с Ленинградским обкомом. Распоряжение о переводе Медведя из Ленинграда пришлось отменить. Поскольку с назначением своего человека в Ленинград ничего не получилось, у Сталина не было другого выбора, как обратиться за помощью к Ягоде и посвятить его в свои тайные планы, касавшиеся Кирова. Ягода сразу же вызвал из Ленинграда своего протеже и фаворита Ивана Запорожца, который в то время был заместителем Медведя.
Вот вкратце «политическое» обоснование мотивов ликвидации Кирова в интерпретации бывшего генерала НКВД А. Орлова. Далее следовал подробный рассказ о деталях покушения. Если первую часть орловского повествования еще можно, правда с большими сомнениями, рассматривать в качестве одной из гипотез, то вторая часть, касающаяся организации и исполнения террористического акта, изобилует значительными неточностями, фактическими ошибками. Очевидно, сказалось то, что дело Кирова разворачивалось в отсутствие Орлова, и он знал о нем лишь по рассказам других и по собственным догадкам.
Не соответствует действительности, например, утверждение Орлова, что в тот роковой день 1 декабря 1934 года в Смольном шло заседание бюро обкома партии под председательством Кирова. Такое заседание, только не бюро, а объединенного секретариата обкома и горкома, было, но только двумя днями раньше — 29 ноября. С участием Кирова принимали решение о проведении 2 декабря объединенного пленума обкома и горкома «О плане мероприятий Ленинградской партийной организации в связи с предстоящей отменой карточной системы на хлеб». В этот день утром Киров вернулся из Москвы, где принимал участие в двухдневной работе Пленума ЦК ВКП(б). Открыв по приезде «Ленинградскую правду», он увидел объявление: 1 декабря в 18 часов во дворце Урицкого состоится собрание партийного актива Ленинградской организации ВКП(б). Вход по пропускам с обязательным предъявлением партбилетов. Успели-таки дать объявление, молодцы, с одобрением подумал, наверное, Киров. В Москве он договорился с Чудовым, вторым секретарем обкома, что тот выедет в Ленинград на день раньше, чем остальная делегация, и проведет через секретариат решение об активе. Киров по-детски радовался предстоящей отмене талонов на хлеб — этот вопрос обсуждали на Пленуме ЦК.
Борисов не готовил поднос с бутербродами и стаканами чая, чтобы нести его в зал заседаний бюро, как пишет А. Орлов. И в зал Борисов не входил и не говорил Кирову, что его зовут к прямому кремлевскому телефону по той простой причине, что Кирова там не было. И в зале заседаний бюро никого не было. В действительности совещание проходило в кабинете второго секретаря обкома Чудова. Поэтому Киров никак не мог подняться со стула и выйти из зала заседаний, прикрыв за собой дверь, что приписывает ему Орлов. «В тот же момент грянул выстрел, — пишет он. — Участники заседания бросились к двери, но открыть ее удалось не сразу: мешали ноги Кирова, распластанного на полу в луже крови. Киров был убит наповал».
Кроме последней фразы, в приведенном выше фрагменте все неверно. В протоколе допроса Борисова, произведенного сразу же после теракта, сказано: «Борисов встретил Кирова около 16 часов 30 минут в вестибюле главного подъезда Смольного и пошел за ним примерно на расстоянии 15 шагов. На третьем этаже при следовании по большому коридору расстояние между ним и Кировым увеличилось до 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в малый коридор, он услышал выстрел, а пока вытаскивал револьвер и взводил курок, услышал второй выстрел. Вбежав в малый коридор, увидел двух человек, лежащих на расстоянии 3/4 метра друг от друга на полу у дверей приемной Чудова. В стороне от них на полу лежал револьвер…»
В акте судебно-медицинской экспертизы о смерти Кирова сказано:
«1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут после раздавшихся двух выстрелов Киров был обнаружен лежащим лицом вниз в коридоре третьего этажа Смольного около дверей кабинета Чудова. Изо рта и носа сгустками текла кровь, частично она была на полу. Первыми к Кирову подбежали Иванченко, Росляков, Кодацкий, Фридман, Боген, выбежавшие из кабинета секретаря обкома Чудова. Через семь—восемь минут Кирова перенесли в его кабинет. При переносе тела появилась доктор санчасти Смольного Гальперина. Она констатировала цианоз лица, отсутствие пульса, дыхания, широкие, не реагирующие на свет, зрачки. Кирову пытались делать искусственное дыхание, приложили к ногам горячие бутылки. При осмотре была обнаружена рана в затылочной части. Прибыли врачи-профессора. Но помочь пострадавшему они уже ничем не могли. Смерть наступила мгновенно от повреждения жизненно важных центров нервной системы».
Обратим внимание на весьма существенную для дальнейшего хода событий деталь: в коридоре Смольного прозвучало два выстрела. О втором выстреле Орлов не упоминает, не придали ему особого значения и следователи НКВД. Вторую пулю убийца Кирова пустил в себя, но промахнулся. Он бился в истерике, распластавшись в двух шагах от убитого и, как свидетельствовала доктор санчасти Смольного Гальперина, «кричал и кричал». Его состояние было такое, что врачам пришлось оказывать медицинскую помощь и ему. Почему террорист, совершив убийство, не попытался скрыться, убежать, отстреливаться, наконец? Он безропотно сдался в руки подбежавшим охранникам.
А. Орлов немало нафантазировал и о том, как у убийцы оказалось оружие, как он добывал пропуск в Смольный. Револьвер ему дали вовсе не в НКВД, используя для запутывания следов третьих лиц и применяя хитроумные уловки. Все было гораздо проще: револьвер убийца приобрел еще в 1918 году, дважды — в 1924 и 1930 годах — его перерегистрировал. Тогда почти все партийные и комсомольские работники имели разрешение на право хранения оружия. Более того, установлено, что в 1920 году будущий террорист купил в одном из ленинградских магазинов 28 боевых патронов к своему револьверу. Так что утверждение о том, что Николаев получил оружие непосредственно перед совершением террористического акта, отпадает. Не нашли подтверждения и описанные А. Орловым сложности с выдачей Николаеву пропуска в Смольный. В те годы любой член партии мог беспрепятственно пройти в здание обкома по партийному билету. Да, Николаева исключили из партии, но потом восстановили. Партбилет у него был и, предъявив его на посту, он мог подняться на любой этаж. Выяснилось, что членские взносы у него были уплачены за все месяцы, несмотря на то, что он не работал с апреля 1934 года.
Все это стало известно относительно недавно. Тогда же, в декабре тридцать четвертого, было не до отвлекающих мелочей. У работников НКВД была четкая установка Сталина: «Ищите убийцу среди зиновьевцев». Вождь лично сам, в окружении ближайших сподвижников, отбыл на место происшествия уже через пять часов (по другим сведениям — через два часа) после сообщения о трагедии в Смольном. Те, кто знал, как относится он к собственной безопасности, понимали, что в такой неспокойной обстановке эта поездка выглядела как нечто из ряда вон выходящее. На вокзале в Ленинграде Сталин не подал руку никому из встречающих, обложил их матом, а начальника областного управления НКВД Медведя ударил по лицу. Вождь был в большом гневе. В Ленинград выехала дивизия особого назначения при коллегии ОГПУ. Следствие вели заместитель Ягоды Яков Агранов, другие крупные чины из НКВД. Срочно примчались генеральный прокурор Акулов, его заместитель Вышинский, следователь по особо важным делам Лев Шейнин.
Торопились все — и Сталин, и следователи, и прокуроры, и судьи. По странному стечению обстоятельств в день убийства Кирова в пожарном порядке, без обсуждения на Политбюро, без подписи главы государства председателя ЦИК СССР М. И. Калинина вышло постановление ЦИК об изменениях в существующем уголовно-процессуальном кодексе. Постановление, подписанное одним секретарем ЦИК А. С. Енукидзе, предусматривало следовательским отделам ускорение — в срок не более десяти дней — дела обвиняемых в подготовке или проведении террористических актов. Судебным органам дела слушать без участия сторон, а также не задерживать исполнения смертных приговоров, касающихся преступлений этой категории, в порядке рассмотрения возможности помилования, так как кассационное обжалование приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, запрещается. Органам комиссариата внутренних дел вменялось в обязанность приводить в исполнение смертные приговоры преступникам упомянутой категории немедленно после вынесения этих приговоров.
Спешил почему-то Сталин — спешило и следствие. Из Николаева всеми средствами выбивали показания. В его камере постоянно дежурили работники НКВД. Подследственный объявил голодовку, пытался выброситься из окна с четвертого этажа во время допроса — его едва успели схватить за ноги. Все протоколы допросов незамедлительно посылались Сталину в Москву. Он рекомендует Агранову: «…подкормите Николаева, купите ему курочек и др. продуктов, кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему — все расскажет и покажет». Одновременно звонит Ягоде: что-то вы там долго возитесь, «смотрите, морду набьем…» Николаеву обещают сохранить жизнь, создают лучшие условия содержания, ванну в камере оборудовали, вино к обеду стали подавать — лишь бы склонился к даче нужных показаний, указал бы на зиновьевцев. Указал. На 13 человек. Начали выбивать признания из них.
На пожар летело следствие — туда же и прокуратура путь держит. Быстрее, быстрее! Бывший следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Лев Шейнин в 1956 году даст такие показания: «Приехав в Ленинград, генеральный прокурор Акулов и его зам. Вышинский стали очень кратко передопрашивать обвиняемых, а я фиксировал то, что они показывали. Эти передопросы носили чисто формальный характер и продолжались по 20–30 минут. Причем в это время присутствовала и комиссия ЦК по этому делу в лице Ежова и Косарева. Передопрос сводился к тому, что обвиняемого спрашивали, подтверждает ли он свои показания, данные органам НКВД, и признает ли себя виновным». Далее Шейнин показал: «Обвинительное заключение писал лично Вышинский… Он же два-три раза ездил с Акуловым в ЦК к Сталину, и тот лично редактировал это обвинительное заключение. Я это знаю со слов Вышинского, который восторженно говорил о том, как тщательно и чисто стилистически редактировал Сталин этот документ, и о том, что Сталин предложил раздел «формула обвинения».
Бешеная скачка продолжалась. К концу декабря проект обвинительного заключения попадает в Секретариат ЦК. Ежов и Акулов в сопроводительной записке просят назначить время обсуждения проекта. Сталин немедленно откликается резолюцией: «Молотову и др. членам ПБ. Предлагаю собраться завтра или сегодня ночью. Лучше сегодня в 9 часов». В тот же день обвинительное заключение обсуждается членами Политбюро, подписывается Вышинским, Шейниным и утверждается Акуловым.
Закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР по делу Николаева проходило в Ленинграде с 14 часов 20 минут 28 декабря до 6 часов 40 минут 29 декабря. Его вели: Ульрих — председатель, Матулевич и Горячев — члены Военной коллегии, Батнер — секретарь. На скамье подсудимых было 14 человек. Всем им предъявили обвинение в принадлежности к подпольной террористической антисоветской группе, образовавшейся из числа участников бывшей зиновьевской оппозиции в Ленинграде, по поручению которой Николаев и совершил убийство. Николаев вину свою в умышленном убийстве Кирова по заданию «ленинградского центра» признал и обличал членов этого центра. Большинство обвиняемых признали лишь свою принадлежность, да и то в прошлом, к новой зиновьевской оппозиции. К убийству Кирова, заявили они, отношения не имели. Тем не менее все они были приговорены к расстрелу, который был приведен в исполнение через час после объявления приговора.
В середине пятидесятых годов бывшие члены Военной коллегии Матулевич, Горячев и секретарь Батнер каждый в отдельности давали объяснения относительно этого судебного заседания. Каждый из них показал, что перед вынесением приговора Ульрих беседовал со Сталиным, и тот заявил, что мера наказания должна быть одна — расстрел. Выяснилось, что приговор в Ленинграде даже не составлялся. Он был заготовлен заранее, в Москве. Все разворачивалось по сценарию, разработанному Сталиным. Он предусмотрел даже такую «мелочь», как публикация обвинительного заключения в газетах, которое было напечатано 27 декабря, накануне судебного заседания. Так что заседание проходило под аккомпанемент возмущенных речей и принимаемых резолюций на многочисленных митингах и собраниях трудящихся, требующих справедливого возмездия троцкистско-зиновьевским убийцам. Толпы людей бесновались в цехах и на заводских площадях, и репортажами с этих сборищ были заполнены газетные столбцы. Формировалось общественное настроение, облегчавшее задачу правосудию — оно выражало народную волю. Великий мастер фальсификаций и шантажа, будущий гениальный режиссер политических процессов, всколыхнувших страну, проводил в Ленинграде генеральную репетицию невиданных мифологизированных спектаклей театра абсурда.
Большинство приведенных фактов были известны и раньше. Находились люди, выстраивавшие их в логическую цепь, замечавшие, что эти данные вступают в противоречие с официальной версией, а не являются ее подтверждением. Впервые вслух об этом сказал на XX съезде партии Н. С. Хрущев. Доклад о культе личности Сталина был закрытым, но слухи о нем просочились в зарубежную печать. Будоражили они и наших людей. Сегодня мы точно знаем, что сказал в 1956 году Хрущев относительно гибели Кирова. Вот эти строки: «Следует сказать, что обстоятельства, связанные с убийством т. Кирова, до сих пор таят в себе много непонятного и загадочного и требуют самого тщательного расследования. Есть основания думать, что убийце Кирова — Николаеву — кто-то помогал из людей, обязанных охранять Кирова. За полтора месяца до убийства Николаев был арестован за подозрительное поведение, но был выпущен и даже не обыскан. Крайне подозрительным является то обстоятельство, что когда прикрепленного к Кирову чекиста 2 декабря 1934 года везли на допрос, он оказался убитым при «аварии» автомашины, причем никто из сопровождающих его лиц при этом не пострадал. После убийства Кирова руководящие работники Ленинградского НКВД были сняты с работы и подвергнуты очень мягким наказаниям, но в 1937 году были расстреляны. Можно думать, что их расстреляли затем, чтобы замести следы организаторов убийства Кирова».
Факты, которые приводил Хрущев, камня на камне не оставляли от официальной версии, согласно которой Кирова убили по приказу Троцкого, Зиновьева и Каменева, хотя на процессе двое последних признали политическую и моральную ответственность за убийство. Трагедия в Смольном получала новый поворот: охранник Кирова Борисов, предупреждавший, по некоторым данным, Сергея Мироновича о возможном покушении, дважды задерживавший Николаева с оружием на пути следования охраняемого и затем отпускавший его по чьему-то распоряжению, был убран.
Устранение двух-трех «слоев» потенциальных свидетелей — это «почерк» Сталина. Именно это имел в виду Хрущев, когда во второй раз, и опять гласно, вернулся к занимавшей его теме. Вот фрагмент из его заключительного слова на XXII съезде партии в 1961 году: «Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше был дважды задержан около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он освобождался. И вот этот человек оказался в Смольном с оружием в том коридоре, по которому обычно проходил Киров. И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С. М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать на такое расстояние от охраняемого. Весьма странным является и такой факт. Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов и Ворошилов, то по дороге, как потом рассказывал шофер этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на допрос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате аварии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождающими его лицами. Таким путем был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил… Кто мог это сделать? Сейчас ведется тщательное изучение обстоятельств этого сложного дела».
Это было первое на уровне руководителя партии и страны публичное опровержение официальной версии, которая жила почти тридцать лет. Материалы съезда полностью, без купюр, печатались в газетах. В ЦК начали поступать сотни писем от людей, которые поддерживали версию Хрущева, сообщали новые подробности, приводили неизвестные ранее свидетельства, касающиеся трагического декабря тридцать четвертого года. В 1960 году была образована комиссия Президиума ЦК для расследования обстоятельств убийства Кирова. Комиссию возглавил Шверник. Были опрошены тысячи людей, изучены тысячи документов. Наиболее активным членом комиссии была Ольга Григорьевна Шатуновская, большевичка с дореволюционным стажем, работавшая с Кировым в Закавказье, в тридцать седьмом году репрессированная, возвращенная из Колымы в пятидесятых годах. Хрущев, хорошо ее знавший, предложил ей работу в Комитете партийного контроля при ЦК КПСС.
Ольга Григорьевна вела расследование два года. Сотни людей открывали ей тайны, о которых они боялись вспоминать тридцать лет. Она проделала колоссальную работу, накопив 64 тома документов. Докладная записка, направленная Президиуму ЦК и подписанная Шверником и Шатуновской, сомнений не оставляла: Киров был убит по тайному распоряжению Сталина. Выводы этой комиссии и легли в основу выступления Хрущева на XXII съезде. Есть свидетельства, что под влиянием прочитанной справки Хрущев даже ставил на Президиуме ЦК вопрос о пересмотре судебных процессов тридцатых годов, в том числе Зиновьева — Каменева, Пятакова — Сокольникова, Бухарина, Тухачевского и других. Но Хрущев остановился на полдороге — либо не хватило решимости у самого, либо не встретил поддержки у сподвижников.
Не исключено, что выводы комиссии, и в первую очередь Ольги Григорьевны Шатуновской, определили его отношение к обстоятельствам убийства Кирова на многие годы. Очевидно, та записка стояла перед его глазами, когда он диктовал на магнитофонную пленку свои воспоминания, проживая в подмосковном поселке Петрово-Дальнее с 1967-го по 1971 год. Воспроизведем фрагмент из так называемых «секретных пленок» Никиты Сергеевича, которые стали известны только в 1990 году и не попали в две его предыдущие книги.
«Когда я был на ХVII съезде партии в 1934 году, — рассказывает Хрущев, — нам сказали, что только шесть делегатов (из 1966) голосовали против Сталина. Как выяснилось несколько лет спустя, на самом деле их было около 260, что поистине невероятно, учитывая тогдашнее положение Сталина и его тщеславие. (Как утверждала О. Г. Шатуновская, против Сталина на ХVII съезде при выборах ЦК проголосовало 202 делегата. Что же, незначительные расхождения вполне понятны: находясь в подмосковном поселке, Хрущев работал, не пользуясь архивными материалами. — Н. З.)
Сталин прекрасно знал, кто мог голосовать против него — безусловно, не люди, подобные Хрущеву, которые поднялись по должностной лестнице при Сталине и обожествляли его. Нет, Сталин понимал, что им недовольны старые кадры ленинских времен.
Во время ХVII съезда руководитель партийной организации с Северного Кавказа встретился с Кировым, секретарем партийной организации Ленинграда, и сказал ему по секрету: «Среди старых партийцев идет разговор о том, что настал момент заменить Сталина кем-нибудь, кто будет более пристойно обращаться с людьми, которые его окружают. Товарищи в нашем кругу считают, что Генеральным секретарем должен стать ты».
Киров пошел к Сталину и все ему рассказал. Сталин выслушал его и просто ответил:
— Спасибо тебе, товарищ Киров.
В конце 1934 года возле Смольного института, где находился рабочий кабинет Кирова, появился озлобленный, исключенный из партии Леонид Николаев. Николаева арестовали, возможно, потому, что он выглядел подозрительно. Его обыскали и обнаружили пистолет. Тем не менее отпустили. Вывод мог быть только один: его выпустили по приказу руководителей той же организации, которая послала его совершить террористический акт. Некоторое время спустя Николаев проник в Смольный и застрелил Кирова, когда тот подымался по лестнице. Телохранитель Кирова отстал и не успел ничего сделать.
Позднее распространились слухи, что Сталин распорядился, чтобы Николаева доставили к нему. Николаев упал на колени, говорил, что действовал по приказу и молил о пощаде, возможно, рассчитывая на то, что его оставят в живых, поскольку он лишь выполнял приказ. Глупец. Для того, чтобы эта миссия осталась в тайне, его надо было ликвидировать. Что и было сделано».
Бывший генерал НКВД А. Орлов описывает допрос Сталиным Николаева несколько иначе. По свидетельству близкого друга Орлова начальника Экономического управления НКВД Миронова, присутствовавшего на допросе, дело будто бы происходило так. В комнате были Сталин, Ягода, Миронов и оперативник, доставивший Николаева из камеры. Перед этим Сталин разговаривал — с глазу на глаз, без свидетелей, больше часа — с Запорожцем.
Николаев, войдя в комнату, остановился у порога. Голова его была забинтована. Сталин сделал ему знак подойти ближе и, всматриваясь в него, задал вопрос, прозвучавший почти ласково:
— Зачем вы убили такого хорошего человека?
— Я стрелял не в него, я стрелял в партию! — упрямо отвечал Николаев. В его голосе не чувствовалось ни малейшего трепета перед Сталиным.
— А где вы взяли револьвер? — продолжал Сталин.
— Почему вы спрашиваете у меня? Спросите у Запорожца! — якобы последовал дерзкий ответ.
Лицо Сталина позеленело от злобы.
— Заберите его! — буркнул он.
Уже в дверях Николаев попытался удержаться, обернулся к Сталину и хотел что-то добавить, но его тут же вытолкнули за дверь.
Как только дверь закрылась, Сталин, покосившись на Миронова, бросил Ягоде:
— Мудак!
Не заставляя себя специально просить, Миронов направился к выходу. Несколько минут спустя Ягода слегка приоткрыл дверь, чтобы вызвать Запорожца. Тот оставался наедине со Сталиным не более четверти часа. Выскочив из зловещей комнаты, он зашагал по коридору, даже не взглянув на Миронова, продолжавшего сидеть в приемной.
О допросе Сталиным Николаева существует множество легенд и домыслов. К их анализу и сопоставлению мы еще вернемся, а сейчас завершим цитирование интересующего нас фрагмента из «секретных пленок» Хрущева. Мне известно еще кое-что, — говорит Никита Сергеевич, рассказав о сцене допроса Николаева Сталиным. — Когда Сталин прибыл в Ленинград для расследования обстоятельств убийства Кирова, он приказал привести к нему на допрос комиссара, который был лично ответственным за охрану Кирова в тот день. (Речь идет о Борисове. — Н. З.) Грузовик, в котором его везли к Сталину, попал в аварию, комиссар погиб.
Значительно позже была предпринята попытка разыскать и расспросить людей, которые сопровождали комиссара. Всех их расстреляли. Я предложил поискать шофера. К счастью, он был жив. Он сказал нам, что авария вовсе не была серьезной — всего лишь небольшое столкновение. Однако он вспомнил, что слышал глухой звук удара в крытом кузове грузовика. Так прикончили комиссара.
Я не сомневаюсь, что за кулисами заговора действовал Сталин. Кирову удалось превратить партийную организацию Ленинграда в действенную, активную группу. Он был очень популярен, и удар по нему причинил бы боль партии и народу. Может быть, именно поэтому его выбрали в качестве жертвы. Его смерть послужила предлогом для того, чтобы встряхнуть всю страну, накалив тревогу среди людей до такой степени, чтобы они примирились с террором и позволили Сталину избавиться от неугодных и «врагов народа».
По свидетельству О. Г. Шатуновской, после рассылки членам Президиума ЦК докладной записки об обстоятельствах убийства Кирова и по другим процессам Хрущев распорядился положить все собранные материалы в архив. В ответ на ее возражения заявил:
— Нас сейчас не поймут. Мы вернемся к этому через пятнадцать лет.
Но осуществить обещанное ему не удалось — через два года он сам был смещен своими сподвижниками.
Еще до снятия его со всех постов ушла на пенсию Шатуновская. К ней стали приезжать бывшие ее свидетели, они рассказывали, что от них снова берут показания. Ольга Григорьевна поняла: идет переоценка выводов комиссии. И не ошиблась: к работе приступила новая комиссия — под руководством Пельше.
Потом все заглохло. На целых двадцать лет. Нигде — ни в средствах массовой информации, ни в исторической литературе, ни в научных кругах — о трагедии в Смольном ни звука.