Больё недолго удерживал за собой эту позицию. Перед ним был противник, решившийся не давать себе ни минуты отдыха, пока не принудит Австрию к миру. Нельсон сам был озадачен, изумлен блистательными победами итальянской армии. В течение трех лет он видел, что две 30000-ные армии более ничего не делали, как только маневрировали на клочке земли у подошвы приморских Альп, оспаривая одна у другой несколько постов между Альбенгой и Савоной. Еще недавно его уверяли, что если он перехватит конвой, ожидаемый из Марселя, то этим отбросит французов за Генуа, и вдруг до него доходит весть, что они готовы уже войти в Милан.
"Французы, - писал он адмиралу Джервису, - перешли По без всякого сопротивления. Больё ретируется, как говорят, на Мантуа, а Милан поднес свои ключи неприятелю. Где эти люди остановятся?" "Наш посланник в Генуа, прибавляет он несколько дней позже, - уверяет меня, что у Больё есть еще до тридцати восьми тысяч войска, и надеется, что ему не предстоит никаких встреч с неприятелем до прибытия подкреплений. Однако я с прискорбием должен сообщить вам известия, которые мне передал, со своей стороны, наш консул. Он прислал мне письмо, обнародованное Г. Саличетти, где объявляется о новом поражении генерала Больё. 11 мая он был разбит при Лоди, и оставил в руках неприятеля свой лагерь и всю свою артиллерию. История эта плохо рассказана и мне хотелось бы в ней усомниться, но к несчастью, я слишком привык верить победам французов".
Под впечатлением от этих новых триумфов герцоги Пармский и Моденский договариваются с генералом Бонапартом о мире. Сам Папа, устрашенный, думает о том, как бы отвратить от Рима нашествие французов. "Он им предложил, пишет Нельсон жене, - 10 миллионов крон{15}, чтобы они не входили в Рим, но они потребовали прежде, чтобы им выдали знаменитую статую Аполлона Бельведерского. Какой странный народ! А надобно признаться, что они делают чудеса!" Хотя на Генуэзском берегу нет уже более австрийцев, однако Нельсон продолжает оставаться там, и уже его деятельность доставляет ему случай мешать успехам Бонапарта. Он перехватывает перед Онельей шесть судов, нагруженных орудиями и снарядами, назначенными для осады Мантуи. По некоторым бумагам, найденным на этих судах, он узнает, что число французских войск не превышает 30875 человек. "Включая гарнизоны Тулона и других береговых пунктов силы неприятеля, - пишет он, - простираются до 65000 человек. Вероятно, большая часть этих войск присоединится к Бонапарту; однако кажется, что его армия не была прежде так многочисленна, как я думал".
Торжество французов досаждает Нельсону, но вместе с тем кажется, что оно возвышает их в его мнении. Никогда он не говорил о Франции с таким уважением. Кажется, он готов возвратиться к рыцарским чувствованиям войны 1778 г., и забыть, что люди, с которыми он сражался, суть бичи рода человеческого. На судах, взятых им в Онельи, ему попался чемодан, принадлежащий одному из генералов французской армии. В первый раз в жизни вежливый перед французами, он пишет немедленно к французскому поверенному в Генуэ следующую маленькую записку, которую ему бы не простили при Неаполитанском Дворе: "Милостивый Государь!
Великодушные нации не должны причинять частным лицам никакого вреда, кроме того, какого требуют от них известные законы войны. На одном из судов, взятых моей эскадрой, нашли чемодан с вещами, принадлежащими одному вашему артиллерийскому генералу. Посылаю вам эти вещи в том виде, в каком их нашли, вместе с некоторыми бумагами, которые могут быть полезны этому офицеру, и прошу вас передать их ему".
Бонапарт, лишенный артиллерии, принужден был снять осаду Мантуи, но это не останавливает его завоеваний. В первый раз английский флот мешает ему. Он вымещает потерянное точно так же, как после Трафальгара, после Сен Жан Д'Акра, на неприятелях, которых Англия ему противопоставляет. Вурмзер разбит точно так же, как Больё. Сардиния уступила графство Ниццу Республике и вскоре, следуя примеру Пруссии и Испании, Неаполитанское правительство, в свою очередь, вступает в переговоры с Францией. "Я очень боюсь, - писал Нельсон вице-королю Корсики, - что Англия, имевшая в начале войны всю Европу союзницей, кончит тем, что будет сама со своей Европой в войне". В самом деле, уже договор оборонительного и наступательного союза соединил с Францией Голландию, а вскоре должен был соединить и Испанию. По договору, заключенному 19 августа 1796 г. в Мадриде между потомком Филиппа V и Директорией, обе державы обязались в течение трех месяцев доставить на помощь той из них, которая прежде того потребует, 15 линейных кораблей и 10 больших фрегатов или корветов, снабженных, вооруженных и укомплектованных экипажами. Договор этот ратифицирован в Париже 12 сентября, и через три дня английское правительство приказало задержать все испанские суда, находящиеся в портах Англии. На это эмбарго Испания отвечает объявлением войны, и эскадра дона Жуана Де Лангара немедленно идет из Кадикса к проливу. Так опять соединились два флага, которым Америка обязана была своей независимостью и которые незадолго перед тем глубоко унизили могущество Англии.
X. Морские силы Испании
"Испанцы, - писал Нельсон в 1795 г., - делают прекрасные суда, но им не сделать так легко матросов. Экипажи их плохи, а офицеры еще хуже; притом они неповоротливы и ленивы".
"Говорят, - писал он в 1796 г., - будто Испания согласилась дать французской Республике 15 линейных кораблей, готовых идти в море. Я полагаю, что здесь идет дело о кораблях без экипажей, потому что взять их с такими, каковы испанские, было бы для Республики самым верным средством поскорее их лишиться. В том случае, если этот трактат поведет к войне между нами и Испанией, я уверен, что с их флотом дело скоро будет решено, если он не лучше того, какой у них был во время их союза с нами".
Можно было бы назвать такой отзыв хвастливым, если бы он не был выражением слишком справедливого мнения относительно того печального положения, в каком тогда находились испанские морские силы, несмотря на их великолепные портовые средства.
Французский флот еще не был так далек от своего прежнего величия, но целый ряд бедствий, причиненных не неприятелем, а невероятным нерадением администрации, обрушился на него и, к унижению своему, в самом начале войны флот был заперт и блокирован{16}. Крейсеруя беспрепятственно у французских берегов, английские суда под руководством лорда Бридпорта и Джервиса приучались к трудному морскому ремеслу, между тем как французы теряли свою прежнюю опытность среди праздной рейдовой жизни. Джервис очень хорошо знал, как пагубна эта праздность. "Неужели вы не видите, - говорил он тем, которые порицали его, когда он вышел в январе 1797 г. из Таго, рискуя встретиться с превосходным в силах неприятелем, - неужели вы не видите, что это долгое пребывание в Лиссабоне сделает нас всех трусами?" Хотя морские войны Республики и Империи доказали, что французские моряки не перестали быть храбрыми, несмотря на продолжительное бездействие, однако показали и то, что они отвыкли от моря; между тем как англичане, наученные постоянными крейсерствами, с каждым днем делали новые успехи. В то время, как они совершенствовали служебную организацию, действие артиллерии и внутреннее расположение своих судов; в то время, как их эскадры безнаказанно выдерживали штормы Лионского залива и Бискайского моря, французская экспедиция в Ирландию рушилась единственно по недостатку опытности экипажей.
Такая неопытность должна была наиболее поражать офицеров прежнего флота, которые, быв сменены Конвентом, уцелели, однако, от приговоров "правления ужаса", и не покинули родину. Вновь призванные на службу Директорией, эти офицеры нашли корабли во всех отношениях более плохими, чем те, какими они привыкли командовать. Морские артиллеристы были уничтожены и ничем не заменены, а потому артиллерия пришла в упадок, в то время, как англичане на своем флоте старались всеми мерами ее усовершенствовать. "Берегитесь, - писал Конвенту контр-адмирал Кергелен, - чтобы действовать орудиями на море, нужны опытные канониры{17}. На море они не имеют под ногами неподвижного фундамента и должны стрелять, так сказать, на лету. Последние сражения должны были вам доказать превосходство неприятельских канониров перед нашими". Но могли ли эти предостережения возбудить внимание республиканцев, которые ближе принимали к сердцу воспоминания Греции и Рима, чем предания их собственной славной старины. В то время находились любители нововведений, которые не шутя думали снова ввести в обращение весла или набрасывать на английские корабли, как на галеры Карфагена, летучие мосты. Наивные мечтатели, они в простоте сердца украшали свои проекты следующими странными предисловиями, образчики которых можно найти в морских архивах. "Законодатели! Вам предлагается труд скромного патриота, не руководимого никаким началом, кроме природы, но в груди которого бьется сердце истинного француза".
Постановления, дух службы, составляющие силу эскадр, стремление к совершенствованию, - все исчезло в великом крушении монархии. Морар Де Галль, Вилларе, Трюге, Мартен, Брюэй, Латуш-Тревилль, Декре, Миссиесси, Вилльнёв, Брюи, Гантом, Бланке-Дюшайла, Дюпети-Туар и еще несколько офицеров, впрочем весьма немного, люди, отличающиеся героизмом и мужеством, в молодых летах внезапно ступившие на первые ступени службы, - вот все, что осталось от некогда самого храброго, самого просвещенного из всех европейских флотов. Умеренное правительство, сменившее Комитет общественного блага, ревностно собирало эти остатки и по возможности употребляло их на восстановление шаткого здания, выведенного в несколько дней руками террористов.
"Адресовались к этим обществам, - писал в то время один мужественный гражданин, - чтобы они указали людей, соединяющих знание морского дела с патриотизмом. Народные общества полагали, что человеку довольно побывать долгое время в море, чтобы быть моряком, если притом он патриот. Они считали, что одного патриотизма достаточно для управления кораблем, а потому раздали должности таким людям, которые не имеют никакого другого достоинства, кроме того, что они долго были в море, не думая о том, что подобный человек часто играет на судне ту же роль, что и балласт. Наглядные познания таких людей не всегда избавляли их от замешательства при первом непредвиденном случае. Притом надобно сказать, что не всегда самый знающий и наиболее любящий отечество бывал выбираем обществами; но часто самый пронырливый и самый лицемерный, с помощью бесстыдства и болтовни привлекавший на свою сторону большинство. Впадали еще в другую несообразность: давали должности молодым людям без опытности и без экзамена, по одному наружному виду деятельности, следствию пылкого возраста. Казалось несомненным, что штурмана бывшего флота могут исправлять все должности морской службы, и действительно, все они помещены. Что ж? Достоинство большей части их состоит в одном умении вести счисление, пеленговать и прокладывать маршрут по карте, да и то избитым, наглядным способом. Весьма многие из них во всю свою жизнь не достигнут уменья выполнять блестящую отрасль морского дела - управление кораблем, маневрирование, - отрасль, наиболее нужную при встречах с неприятелем. Что имеют общего с настоящим делом моряка канониры, парусники, конопатчики, плотники и даже боцманы, из которых большая часть едва знает грамоту? А между тем, некоторые из них получили звание офицеров и даже капитанов{18}".
По этому можно судить, каково было в 1796 г. состояние тех сил, с которыми предстояло сражаться Англии. Однако сначала казалось, что Британский кабинет оставляет наступательное положение и отступает перед этим союзом, который еще так недавно, в июле 1779 г., мог двинуть 66 линейных кораблей под начальством графа Д'Орвиллье ко входу в Канал. Адмирал Джервис получил повеление очистить Корсику и выйти из Средиземного моря. Испанский флот, вышедший из Кадикса в последних числах сентября, уже показался перед Картахеной и там соединился с отрядом из 7 линейных кораблей. 15 октября, когда на высоте острова Корсики его увидели крейсеры английской эскадры, он состоял из 26 кораблей и нескольких фрегатов. Адмирал Джервис тогда стоял на якоре в бухте Сан-Фиоренцо, с 14 кораблями. Он не знал о выходе испанского флота, и дон Жуан де Лангара мог бы с выгодой атаковать его в глубине залива, где его эскадра была заперта; но этот удобный случай нанести смертельный удар английскому могуществу был упущен, как и многие другие, и испанский адмирал пошел к Тулону, где вновь стал на якорь на том самом рейде, который за три года перед тем он оставил под огнем республиканских батарей. Там нашел он 12 французских кораблей, готовых выйти в море, и таким образом, соединенные силы обеих держав простирались, до 38 кораблей и 20 фрегатов. И эта громадная сила не могла помешать Джервису спокойно отретироваться.
Адмирал Джервис между тем с величайшей деятельностью готовился к отправлению. Бастия была очищена под надзором Нельсона; гарнизоны Кальви и Аяччио были посажены на суда и, несмотря на то, что у Джервиса оставалось лишь на несколько дней провизии, он готовился к переходу до Гибралтара. 2 ноября, всего через шесть дней после того, как дон Жуан де Лангара пришел в Тулон, к Джервису присоединился Нельсон на корабле "Каптен"; "Агамемнон", по ветхости своей, отослан был в Англию. Тогда английская эскадра в числе 15 кораблей и нескольких фрегатов поспешила оставить залив Сан-Фиоренцо. За нею следовал конвой транспортов с частью войск, бывших в Корсике. Купеческим судам поданы были буксиры; но однажды, при внезапной перемене ветра, два из них сошлись с кораблями, которые их буксировали, и были потоплены. В тот же день корабли "Экселлент" и "Каптен" лишились каждый одной из мачт. Эти два случая удлинили переход на большее время, чем можно было предполагать, и экипажи должны были довольствоваться третью обыкновенной порции. Пришлось выдавать им остатки сухарей, выслушивать их справедливые жалобы и сносить вид их страданий. Сэр Джон Джервис остался непоколебим и ни на минуту не уклонился от своего пути; но он дал экипажам обещание, что все недоданное натурой будет в точности выплачено им деньгами. Наконец 1 декабря, благодаря своей настойчивости, он имел удовольствие видеть свою эскадру в безопасности, под прикрытием батарей Гибралтара, но в Средиземном море не осталось ни одного английского корабля.
Как только эта цель была достигнута, сосредоточение значительных сил в одном пункте стало бесполезным, и накануне того дня, в который Джервис пришел в Гибралтар, испанский флот в сопровождении 5 французских кораблей под началом контр-адмирала Вилльнёва вышел из Тулона. 6 декабря он пришел в Картахену, а Вилльнёв продолжал свой путь к Бресту и прошел Гибралтарский пролив среди бела дня, с помощью попутного шторма, который не позволил английским кораблям сняться с якоря и пуститься за ним в погоню. Шторм этот, столь благоприятный Вилльнёву, был гибелен для эскадры адмирала Джервиса. Три английских корабля потащило с якорей в пролив: один из них разбился у африканского берега и половина экипажа его погибла; другой, лишившись мачт, достиг Танджерской бухты, где едва-едва не сел на каменный риф. Наконец, 16 декабря сэр Джон Джервис пошел в Лиссабон, где должен был ожидать подкреплений. Но испытания его еще не кончились: один из его кораблей сел на камень перед Танджером на высоте мыса Малабата, а другой корабль, "Бомбей-Кестль", разбился при самом входе в Таго, на отмелях устья. Так, менее чем в два месяца, английская эскадра уменьшилась до 11 кораблей, не имев перед собой другого неприятеля, кроме бурной зимы 1796 г., которая в то же время рассеяла и экспедицию французов в Ирландию{19}. В этих критических обстоятельствах Джервис не обнаружил ни малейшей слабости; он только дал себе обещание удвоить бдительность и поправить дело с помощью деятельности. Прежде всего, он принял меры к очищению Порто-Феррайо, занятого английскими войсками 18 июля 1796 г., и опасное поручение - снять оттуда гарнизон вверено было Нельсону. Действительно, один Нельсон был способен безбоязненно проникнуть в Средиземное море среди многочисленных неприятельских отрядов, бороздивших его по всем направлениям. Он на это время оставил свой корабль и вышел из Гибралтара с двумя фрегатами: "Бланка" и "Минерва". Короткое время спустя, он встретил два испанских фрегата и преследовал их. Фрегат "Минерва", на котором он имел свой флаг, нагнал фрегат "Сабин", бывший под командой одного из потомков Стюартов. "Сабин" недолго мог выдерживать убийственный огонь, названный испанцами адским - огонь, которому фрегат "Минерва" научился в строгой и взыскательной школе Джервиса, и после упорного сопротивления принужден был спустить флаг. Однако Нельсон вскоре должен был бросить свой приз перед испанской эскадрой, которая чуть было не взяла в плен его самого.
Спустя несколько дней после этого сражения он бросил якорь в Порто-Феррайо. Английский генерал, начальствовавший гарнизоном, полагал, что он не может оставить свой пост без повеления из Англии, и Нельсон должен был довольствоваться тем, что погрузил на свои суда морские запасы, перенесенные при очищении Корсики на остров Эльбу. "Видно, эти сухопутные господа, писал пылкий коммодор, - не так часто, как мы, бывают принуждены руководствоваться собственным суждением в политике". Оставив в Порто-Феррайо капитана Фримантля с поручением взять войска, когда им вздумается ретироваться, Нельсон на фрегате "Минерва" отправился к мысу Сан-Винценту, где адмирал Джервис назначил ему рандеву.
18 января 1797 г. адмирал Джервис вышел из Лиссабона с 11 оставшимися у него кораблями. Он знал, что испанская эскадра должна была выйти из Картахены, и потому, направясь к Сан-Винценту, он таким образом избрал самый выгодный пункт для наблюдения за ней. Если оттуда, как можно было опасаться, испанский флот пошел бы к Гасконскому заливу, то можно было с помощью деятельных крейсеров знать о всех его движениях, тревожить его до самых берегов Франции или даже вступить с ним в бой, чтобы принудить удалиться в Кадикс. С этим намерением адмирал Джервис вместо того, чтобы поджидать посланное к нему подкрепление в Лиссабоне, назначил подкреплению рандеву у мыса Сан-Винцента, и сам спешил туда же. Но неизъяснимое преследование судьбы еще не оставляло его: новое несчастье лишило его одного из самых сильных его кораблей, и характер менее твердый непременно бы увидел в этом верное предзнаменование какого-нибудь страшного бедствия. В то время, как эскадра его выходила из Таго, один трехдечный корабль был натащен на ту же банку, на которой погиб "Бомбей-Кестль", и, простояв на мели 48 часов, воротился в Лиссабон, срубив все мачты. Итак не более 10 кораблей осталось из этого флота, некогда столь гордого, что Нельсон был в негодовании, когда он ретировался перед 38 испанским и французскими кораблями. Но эти 10 кораблей имели столько точности, согласия и правильности в своих движениях, что, несмотря на убыль целой трети своей эскадры, сэр Джон Джервис был еще исполнен уверенности и безбоязненно шел навстречу неприятелю.
XI. Сражение при Сан-Винценте 14 февраля 1797 г.
Морские силы Англии в эту эпоху состояли из 108 линейных кораблей и 400 судов меньшего ранга, укомплектованных 120000 матросов; но этими силами нужно было охранять столько колоний, защищать интересы в стольких пунктах, что Адмиралтейство могло отправить на помощь эскадре Джервиса только 5 кораблей, отделенных на время от эскадры, крейсеровавшей к Канале. Так в продолжение всей этой войны Англия, несмотря на свое богатство, испытывала все стеснения бедности. По прибытии этого подкрепления, которое присоединилось к нему 6 февраля, Джервис снова имел под своим начальством 15 линейных кораблей, в том числе 6 100-пушечных, 4 фрегата и 2 корвета.
Впрочем, его неудачи еще не кончились. 12 февраля в мрачную и дождливую ночь, два корабля его эскадры столкнулись при повороте, и один из них, "Куллоден", потерпел при этом такие важные повреждения, что нужно было бы отослать его в ближайший порт, если бы им не командовал самый деятельный из капитанов английского флота. Капитан Трубридж, к великому удивлению всех, кто видел его корабль на рассвете, мог после полудня объявить, что он готов идти в дело. И точно, было бы весьма некстати, если бы он в эту минуту отделился от эскадры, потому что на другой день фрегат "Минерва", под брейд-вымпелом Нельсона, принес известие о том, что за два дня перед тем испанский флот был виден уже за проливом.
Флот этот, находившийся в то время под начальством адмирала дона Хозефа де Кордова, вышел из Картахены 1 февраля. Он состоял из 26 кораблей, в том числе 7 100-пушченых, и из 11 фрегатов. 5 февраля, на рассвете, он миновал пролив, и направил путь к Кадиксу. Свежий восточный ветер помешал ему туда войти, и 13 февраля вечером, когда он еще продолжал бороться с противным ветром, его крейсеры объявили ему о присутствии неприятеля. Испанцы, не имея известия о подкреплении, пришедшем к адмиралу Джервису, и надеясь на огромное превосходство своих сил, не заботились о том, чтобы уменьшить расстояние между судами и продолжали идти в беспорядке. Не желая сами вступать в бой с английской эскадрой, они полагали, что и она, в свою очередь, не посмеет действовать наступательно. Но Джервис, напротив, думал сразиться. Он знал, как нужна была Англии победа, и ожидал этой победы как результата тех неусыпных попечений, какие он в продолжении двух лет прилагал к упражнению и обучению своей эскадры.
На закате солнца он дал своим кораблям сигнал приготовиться к бою, построил их в две колонны, и велел им в продолжение ночи держаться, имея утлегарь на гакаборте. 14 февраля, день бедственный для испанского флота, наступал пасмурный и мрачный. Английский флот построен был в две сомкнутые колонны, и Джервис с удовольствием окинул взором эти две ровные и сжатые линии, которые быстрым движением могли в дну минуту развернуть грозный фронт. К востоку едва виднелся берег Португалии и высокие вершины Сьеры-Моншика, господствующей над заливом Лагос. Фрегаты, высланные вперед для наблюдения за неприятелем, увидели только еще шесть испанских кораблей, и густой туман носился над обеими эскадрами. Однако по мере того, как солнце поднималось над горизонтом, пасмурность рассеивалась, и в десять часов утра с салингов корабля "Виктори" насчитано 20 испанских кораблей, а в одиннадцать английские фрегаты показали 25.
Плавая до той поры небрежно, испанский флот разделился на два отряда. Адмирал Джервис решился воспользоваться этой ошибкой и атаковать отдельно один из двух отрядов. Первый, состоявший из 19 кораблей, составлял главную часть флота. В другом было только шесть кораблей, упавших ночью под ветер и усмотренных английской эскадрой первыми(план NNN 1). Оба отделения несли всевозможные паруса, стараясь соединиться; а в промежуток, их разделявший, стремилась эскадра Джервиса, выстроенная в этот момент в линию баталии. Такова была весьма поучительная картина, какую в продолжении нескольких часов представляло поле битвы.
Вскоре, однако, испанский адмирал, заметив, что если он будет продолжать идти в том же направлении, то всей его эскадре не удастся обойти голову английской линии, поворотил оверштаг в ту самую минуту, когда передовые корабли ее приближались к интервалу. Но еще прежде этого движения 3 корабля его уже прошли неприятельский авангард и соединились с упавшим под ветер отрядом, на который, по всей вероятности, сэр Джон Джервис должен был напасть прежде. Но сэр Джон, со своим оригинальным умом, судил иначе. В самом деле, если бы он прельстился надеждой уничтожить этот отряд, то, по всей вероятности, он вскоре имел бы дело со всей испанской эскадрой, потому что тогда ветер благоприятствовал бы намерению адмирала Кордовы и позволил бы ему двинуть все силы свои на место битвы. Напротив, оставив эти девять кораблей, находящиеся в бездействии из-за своего положения и принужденные выбираться на ветер, чтобы принять участие в сражении, и имея таким образом у себя в тылу силу незначительную в сравнении с той, с которой ему предстояло сразиться, сэр Джон Джервис быстрым и верным взглядом уловил единственную вероятность победы над столь превосходящими силами.
Едва только Кордова повернул, (план NNN 2) как Джервис сделал сигнал кораблю "Куллоден" также повернуть и вести линию за 16 испанскими кораблями, удалявшимися левым галсом. Движение это так хорошо было выполнено капитаном Трубриджем под огнем неприятельского арьергарда, что у Джервиса вырвалось радостное восклицание. "Посмотрите, - вскричал он, - посмотрите на Трубриджа! Не правда ли, он маневрирует так, как будто вся Англия на него смотрит. О, если бы она в самом деле здесь присутствовала! Она узнала бы всю цену храброму командиру "Куллодена".
С корабля "Виктори", находясь в центре своей линии, Джервис заботливо наблюдал ее движения. Корабли, предшествовавшие "Виктори", следовали движению Трубриджа и последовательно вошли в кильватер "Куллодену"; но оставленный под ветром испанский отряд не отказался от надежды прорезать английскую линию. Он продолжал приближаться тем же галсом к неприятельским кораблям, отделявшим его от адмирала. В голове его шел корабль "Принсипе де Астуриас" под вице-адмиральским флагом; но, прийдя на траверз "Виктори", этот корабль нашел английскую линию столь сжатой, что не осмелился выполнить маневр, угрожавший ему неминуемой свалкой. Он стал поворачивать под боком у английского адмирала, а "Виктори" во время этого движения бил его таким сильным огнем, что тот спустился в величайшем беспорядке. Следовавшие за ним корабли не осмелились подвергнуться тому же и, поменявшись несколькими отдаленными ядрами с английским арьергардом, также удалились. Между тем Кордова, видя себя принужденным с 16 кораблями выдержать нападения 15 английских, более чем когда-нибудь желал соединиться с отделившимися от него кораблями. Он решился предпринять последнее усилие.
Обозначим поточнее положение обеих эскадр в эту критическую минуту: английский авангард поворотил оверштаг и догонял 16 кораблей Кордовы; арьергард продолжал идти тем же галсом, чтобы, последовательно поворачивая, входить в кильватер "Виктори". Испанский адмирал полагал, что теперь подходящий момент для того, чтобы пройти под ветер неприятельской линии; он надеялся, что в дыму этот маневр укроется от глаз адмирала Джервиса. Сам ведя колонну, он спустился к английскому арьергарду (план NNN 3). Но Нельсон, вновь поднявший свой коммодорский брейд - вымпел на корабле "Каптен" (капитан Миллер), наблюдал за судьбой дня. Сзади его, в арьергарде, было только два корабля: "Экселлент" под командой Коллингвуда, и небольшой 64-пушечный "Дайадем". Едва только маневр Кордовы успел обозначиться, как Нельсон, угадав цель его, понял, что у него не будет времени предуведомить адмирала Джервиса и ждать его приказаний. И в самом деле, нельзя было терять ни минуты, чтобы воспротивиться намерению испанского адмирала. Нельсон, не колеблясь, выходит из линии, поворачивает через фордевинд и, пройдя между кораблями "Экселлент" и "Дайадем", которые продолжают идти тем же курсом, загораживает дорогу огромному трехдечному кораблю "Сантиссима Тринидад", с которым ему суждено было еще раз встретиться при Трафальгаре. Он принуждает его привести к ветру и отбрасывает его на английский авангард. Часть этого авангарда тогда проходит под ветер испанской линии, чтобы предупредить вторую попытку испанского адмирала. Остальные же английские корабли, имея в голове "Виктори", выходят на ветер у испанцев, и ставят их арьергард в два огня.
Смелый маневр Нельсона имел полный успех, но он сам, отделенный от своих товарищей, подвергался некоторое время огню нескольких испанских кораблей. "Куллоден" и другие корабли, следующие за капитаном Трубриджем, оставив его бороться с превосходными в силах противниками. Он принужден доставать снаряды из трюма, потому что находившиеся в кранцах скоро истощились от быстроты его огня. В эту то минуту, когда его огонь необходимо замедлился, Нельсон очутился под выстрелами 80-пушечного корабля "Сан-Николас". Из-за беспорядка, господствовавшего в испанской линии, в одном пункте сосредоточились 3 или 4 корабля, которые, не имея перед собой противников, устремили все свои усилия на "Каптен". Наиболее вредил ему 112-пушечный корабль "Сан-Хозеф", находящийся позади корабля "Сан-Николас". Положение Нельсона небезопасно: его вооружение много потерпело от этой канонады; часть его рангоута сбита, и на корабле уже до 70 человек убито и ранено.
Между тем авангард, имея в голове "Куллоден", продолжает сражаться с испанцами с подветра, а арьергард, предводительствуемый самим сэром Джоном, бьет их с наветра, и отделен от Нельсона тройным рядом судов. Испанский авангард уже прибавляет парусов и, кажется, хочет принести в жертву окруженные англичанами свои корабли, среди которых 4 трехдечных отличаются величиной и более беглым огнем. Этот оставленный арьергард сэр Джон намеревается подавить. До тех пор пока он думал, что сражение будет более общим, он опасался ослабить свою наветренную колонну и потому, когда Коллингвуд хотел спуститься на помощь Нельсону, он вернул его; но как только стал обозначаться результат сражения, как только испанский флот оставил ему часть своих кораблей, он дает Коллингвуду приказание прорезать неприятельскую линию; и это приказание исполнено в ту же минуту. "Экселлент" дает несколько залпов по кораблю "Сальватор дель Мундо", проходит его и бьет "Сан-Изидро". Оба эти корабля, уже до того весьма избитые, спускают флаги. "Дайадем" и "Иррезистебл", следующие за кораблем "Экселлент", овладевают ими. Среди схватки Коллингвуд ищет, как спасти других товарищей, как сражаться с другими неприятелями; особенно он ищет глазами корабль Нельсона. Наконец, он видит его борт о борт с "Сан-Николас"; видит, что огонь его замедляется за недостатком снарядов. Расстояние между двумя противниками так мало, что корабль Коллингвуда едва может между ними пройти. К этому-то узкому интервалу он его направляет. Сохраняя и в пылу битвы тот морской глазомер, которым он славился между всеми английскими капитанами, Коллингвуд обрезывает "Сан-Николас" на пистолетный выстрел и, дав по нему вплотную самый ужаснейший залп, идет присоединиться к кораблям "Бленгейм", "Орион" и "Иррезистебл", против которых сражается еще "Сантиссима-Тринидат".
Желая избежать залпа Коллингвуда, "Сан-Николас" навалил на "Сан-Хозеф", частью уже лишенный мачт. Нельсон потерял крюйс-стеньгу и, опасаясь, что его увалит под ветер, решается абордировать эти два корабля. Его бушприт впутался в бизань ванты корабля "Сан-Николас", правый крамболь его врезался в кормовую галерею. Первым вскакивает на неприятельский корабль бывший лейтенант корабля "Агамемнон" - капитан Берри, впоследствии, при Абукире, командир корабля "Вангард". Один из солдат, взятых Нельсоном из Бастии, влезает в разбитое окно кормовой галереи и проникает таким образом прямо в каюту испанского капитана. Нельсон следует за ним, а за Нельсоном устремляются туда же несколько неустрашимых людей. Несколько других следуют за Берри. Они находят неприятельский экипаж в страхе и готовым покориться. Одни офицеры, достойные лучшей участи, сильно сопротивляются нападению; но капитан их падает смертельно раненый на юте, и в этот момент неравная борьба кончается. Экипаж корабля "Сан-Хозеф", ободряемый адмиралом Франциском Винтгюйзеном, еще некоторое время поддерживает с юта и из галереи довольно беглый огонь по англичанам, овладевшим кораблем "Сан-Николас". Тщетные усилия! Адмирал Винтгюйзен скоро падает убитый; а капитан Миллер, со своего корабля, на котором он остался по особому приказанию Нельсона, посылает беспрестанно новые партии на подкрепление, и "Сан-Хозеф" должен уступить. Один из испанских офицеров показывается из-за сеток и кричит англичанам, что "Сан - Хозеф" сдается. Нельсон овладевает этим новым призом, и прибавляет к своим трофеям шпагу испанского контр-адмирала.
"Сан-Хозеф" и "Сан-Николас" были последними из взятых англичанами кораблей. "Сантиссима-Тринидад", хотя и потерял фок - и бизань-мачты, однако продолжал еще сражаться. В это время девять испанских кораблей, не бывших в деле, поднявшись к ветру длинным галсом, обнаружили намерение выручить своего адмирала. Эта демонстрация спасла Кордову, потому что английский адмирал принужден был отозвать свои корабли.
Однако испанская эскадра все еще была в величайшем беспорядке, и если бы сэр Джон Джервис решился тогда же преследовать эти рассеянные корабли, с их сконфуженными экипажами, и напасть на них в ту же ночь, то вероятно, весь ужас и вся суматоха подобного сражения обратились бы в пользу меньшей числом, но лучше обученной эскадры. Но Джервис боялся утратить важные результаты своей победы в частных сшибках. Испанские корабли гораздо лучше ходили, нежели английские{20}; к тому же 6 трехдечных, бывших в эскадре Джервиса и составлявших, так сказать, оплот ее, должны были при общей погоне остаться позади. Основываясь на этом, он решился не тревожить более неприятеля. Чтобы броситься с такой неоглядной смелостью в погоню за 21 кораблем, из коих большая часть еще не сражалась, нужно было быть Нельсоном. Сэр Джон Джервис не был ни столь велик, ни столь дерзок. Кроме того, если такая осмотрительность и могла бы показаться трусостью после Абукира, то в эту эпоху она казалась еще слишком естественной, слишком сходной с утвердившимися уже правилами и обычаями, чтобы омрачить блеск такой блистательной победы.
Испанский флот, не тревожимый в своем бегстве, укрылся в Кадикс и в Альджесирас, а английская эскадра с 4 взятыми кораблями, исправив повреждения в Лагосе, возвратилась в Лиссабон.
Нельсон нашел, наконец, в этот день достойный случай отличиться, и общее мнение единогласно приписало его смелому маневру взятие 4 неприятельских кораблей.
"Вам, - писал ему Коллингвуд на другой день после сражения, - вам и "Куллодену" принадлежит честь дня. Позвольте мне вас с этим поздравить, мой дорогой и добрый друг, и сказать вам, что среди радости, которую я ощущаю после такой блистательной победы, после того, как я еще раз видел моего любезного коммодора в первых рядах между сражавшимися за славу и за выгоды нашего отечества, среди этой радости есть одна мысль, которая еще более ее увеличивает - мысль, что я мог вчера быть вам полезным и вовремя подать помощь вашему кораблю".
И точно, то был прекрасный и счастливый момент для Коллингвуда, момент, когда он прикрыл собой своего соратника и друга; он вправе был на другой день об этом вспоминать. Щегольская точность его маневра, быстрота соображения и верность глазомера, дозволившие ему в один момент найти возможность выполнить подобное движение, великодушное движение сердца, по внушению которого он действовал, - все это было достойно неустрашимого офицера, которому суждено было пережить Нельсона и утешить Англию в его потере. Благородна была привязанность, соединявшая этих двух людей! Основанная на взаимном уважении, родившемся еще в самом начале их карьеры, она прошла, не ослабевая, сквозь многие годы и сквозь трудные испытания, до самого дня Трафальгара, когда Франция узнала, что значат и что могут сделать сердечное согласие начальников и их взаимное, искреннее содействие.
Впрочем, Нельсон не ждал письма Коллингвуда, чтобы признать его дружескую услугу. "Друг в беде есть истинный друг, - писал он ему, как только кораблям позволили иметь между собой сообщение, - и ваши славные вчерашние подвиги вполне мне это доказали. Вы избавили "Каптен" от многих потерь; примите за это всю мою благодарность. Мы увидимся в Лагосе, но я не хотел долее ждать, чтобы выразить вам все, чем я обязан вашей помощи в таком положении, которое могло сделаться критическим".
Все в этот день содействовало славе Нельсона. Когда он явился на "Виктори", сэр Джон Джервис обнял его и отказался принять шпагу испанского контр-адмирала, бывшего на корабле "Сан-Хозеф". "Оставьте ее у себя, сказал он ему, - по всей справедливости она принадлежит тому, кто получил ее от своего пленника".
Некоторые завистники пытались, правда, уменьшить цену подвигов Нельсона, заметив, что он уклонился от того плана атаки, который был предписан адмиралом. Это обстоятельство могло иметь некоторое влияние на мнение такого строгого начальника, каков был сэр Джон Джервис, и капитан Кальдер взялся было обратить на это его внимание. "Я очень хорошо это видел, Кальдер, - сказал адмирал, - но если вам случится когда-нибудь сделать подобный проступок, будьте уверены, что я и вам прощу".
Известие об этой победе возбудило в Англии всеобщий восторг, хотя она и не может стоять в одном ряду с теми, какие одерживали над флотами Франции лорд Родней, лорд Гау и Нельсон. В это время испанцы уже не были грозными неприятелями, и правительство их было так же несправедливо к несчастным офицерам, которых оно само подвергло необходимости неравной борьбы{21}, как английское, которое было благодарно победителям. Сэр Джон Джервис был пожалован пэром Англии, и награжден титулами барона Мфорд и графа Сент-Вицент, с ежегодным пенсионом в 3000 фунтов стерлингов. Дон Хозеф Де Кордова, несмотря на геройское сопротивление "Сантиссима-Тринидад", был отставлен и объявлен неспособным к службе. Вице - адмирал, второй за ним начальник, и шестеро капитанов испытали ту же участь.
XII. Возмущение английских эскадр
Много Англия одержала побед блистательнее Сан-Винцентской, но ни одна из них не была ей более нужна и более своевременна. В то время, когда ей угрожали нашествием, когда она готовилась видеть Австрию (единственную из континентальных держав, сопротивлявшуюся Франции) подавленной в Италии и на берегах Рейна, - покинутая большей частью своих союзников, Англия без этого неожиданного успеха согласилась бы, может быть, на самый тяжкий и унизительный для нее мир. Уже банк приостановил свои платежи и публичные фонды упали ниже, чем в самые тяжкие дни американской войны. Общее мнение решительно восставало против продолжения военных действий; парламент уже расположен был отказать министерству в требуемых денежных пособиях, и гений Питта с трудом поддерживал Кабинет, потрясенный столькими затруднениями и опасностями.
Победа, одержанная над испанским флотом, восстановила дух народа и дала правительству нужные силы, чтобы противостоять надвигающемуся кризису. Только Англии предстояли еще более опасные испытания, готовившие новое торжество адмиралу Джервису.
Действительно, в конце февраля 1797 г., в то самое время, как на водах Сан - Винцента рушился план морской коалиции, долженствовавшей соединить эскадры Текселя и Картагены, и Англия вновь видела себя прикрытой своими подвижными укреплениями, охранявшими ее беззащитный берег с самого царствования Елизаветы, - в то время в Ламаншской эскадре обнаружились первые признаки возмущения, во сто раз опаснейшего, нежели присутствие неприятельской эскадры в устье Темзы. Лорд Гау, начальствовавший тогда над морскими силами Англии в Канале, получил несколько безымянных писем, содержавших самые жаркие воззвания в пользу экипажей судов. Но вместо того, чтобы обратить на эти просьбы должное внимание, лорд Гау удовольствовался уверениями нескольких капитанов в спокойном расположении умов их экипажей и счел, что совершенное молчание будет лучшим ответом на эти жалобы. 30 марта эскадра, крейсеровавшая перед Брестом под начальством лорда Бридпорта стала на якорь на Спитгедском рейде, и потом, 15 апреля, когда эта эскадра получила приказание сняться с якоря, чтобы снова идти в крейсерство, экипаж корабля "Ройяль-Дордж", где адмирал имел свой флаг, вместо того, чтобы идти в палубы на шпили, вскочил на ванты, и троекратное возмутительное "ура" в ту же минуту прогремело по всей эскадре. Тайна заговора была так хорошо сохранена, ослепление начальников было так велико, что до этой минуты никто и не подозревал намерений недовольных. Напрасно пытались призвать заблудших к их долгу: просьбы и увещевания были бесполезны. Те из офицеров, которые были виновны в каких - нибудь притеснениях, были отосланы на берег; прочие же могли оставаться на судах, не подвергаясь дурному обращению. Возмущение быстро распространилось на все английские эскадры, находившиеся в это время в портах Великобритании и Ирландии, и английское правительство было поставлено в самое затруднительное положение. Даже эскадра адмирала Дункана, блокировавшая голландские берега, несмотря на то, что адмирал Дункан пользовался особенной привязанностью экипажей, взбунтовалась и оставила своего начальника одного в виду неприятельского берега. В этих затруднительных обстоятельствах английское правительство обратилось к начальнику русской эскадры, находившейся в то время в английских портах, вице-адмиралу Макарову, который со своей эскадрой занял пост адмирала Дункана при блокаде Текселя.
Строгими мерами и снисхождением в ответ на эту часть требований английских матросов, которые были основаны на справедливости, правительство наконец усмирило общее восстание почти всего флота; но едва только утихло возмущение в Портсмуте, как подкрепления, посланные к адмиралу Джервису, внесли и в его эскадру зародыш того буйного духа, какой овладел северными эскадрами. Железная рука строгого адмирала мгновенно подавила эту беспокойную настроенность умов, и он перед самым неприятелем, в виду Кадикса и испанского флота, сокрушил последнее усилие непокорных дисциплине.
Чтобы удовлетворить возрастающие нужды войны, английское правительство принуждено было сделать новое воззвание к народу. Парламент издал закон, который обязывал каждый приход или округ, соразмерно его величине или населению, представлять для надобностей флота известное число людей. Приходы, со своей стороны, чтобы выполнить это обязательство, предлагали под названием премий, сумму в 30 гиней и даже больше тем, кто добровольно соглашался вступить в службу. К несчастью, эта премия соблазнила много таких людей, которые занимали некогда более высокое положение в обществе. Таким образом поступило во флот много обанкротившихся мелочных торговцев, прокурорских клерков, людей, погрязших в распутстве и долгах, которые бежали на королевские суда от тюремного заключения и преследований кредиторов. Между этими волонтерами нашлось несколько ирландцев, принадлежавших к тайным обществам, мечтавшим об освобождении своего края. Новые заговорщики связали себя присягой, так называемой Клятвой Соединенных Ирландцев, и некто Ботт, бывший прокурор, человек хитрый и решительный, поседевший в сутяжничестве, депутат одного из самых деятельных мятежных комитетов, записавшись простым матросом на Кадикскую эскадру, сделался душой заговора. Целью заговора было (как он признался перед смертью) освободиться от всех офицеров, служба которых не будет признана необходимой, повесить адмирала Джервиса и вручить командование эскадрой одному смышленому матросу - Давиду Дэвисону. После этого переворота эскадра должна была идти к портам Ирландии, призвать народ к оружию и тем начать новое возмущение.
Адмиралтейство уведомило лорда Джервиса об опасностях, каким он мог подвергнуться; но он был не такой человек, чтобы этого испугаться. Несмотря на представления некоторых капитанов, он не согласился остановить раздачу писем, приходивших из Англии. "Такая предосторожность бесполезна, - сказал он, - я смело утверждаю, что начальствующий этой эскадрой сумеет поддержать свою власть, если кто попробует ее коснуться". Он удовольствовался тем, что запретил сообщение между судами своей эскадры. Старшие офицеры морских солдат были созваны на корабль "Вилль-де-Пари", где лорд Джервис имел тогда свой флаг, и адмирал объявил им свои намерения. Солдатам их приказано было занимать в палубах банки, отдельные от матросских, есть отдельно, и составлять на каждом корабле отдельную команду, назначенную собственно для внутреннего надзора по кораблю. Кроме того, Джервис хотел, чтобы солдатам запрещено было разговаривать по - ирландски, а командирам судов предписал не пренебрегать ничем, чтобы подстрекнуть честь их как защитников порядка и дисциплины. Приготовив таким образом свои средства защиты, он с твердостью ждал возмущения. При первых признаках его появления Джервис поразил виновных беспощадно и безбоязненно. На протяжении нескольких месяцев в Кадикской эскадре военно-судебные приговоры и казни не прерывались. Капитан Пеллью хотел ходатайствовать перед лордом Джервисом о прощении одного матроса, которого поведение было до тех пор безукоризненно. "До сих пор мы наказывали одних мерзавцев, - отвечал адмирал, - но пора показать нашим матросам, что нет такого поведения, которое бы могло искупить одну минуту измены". "Наказание открытого негодяя, - часто говорил он, - бесполезно, потому что негодяй не может служить примером; что было бы с нами, если бы хорошая репутация виновного могла обеспечить ему безнаказанность?" Обстоятельства, когда лорд Джервис выражался таким образом, может быть, и требовали подобной строгости; однако надобно заметить, что, несмотря на услуги, оказанные графом Сент-Винцентом своему отечеству, счастьем для Англии было то, что судьба послала вслед за ним Нельсона и Коллингвуда. Адмиралу Джервису суждено было ввести в английский флот правильную организацию и напитать его теми идеями строгой дисциплины и безусловного повиновения, вне которых он видел только неустройство и беспорядок. За то время, когда возмущение развевало красный флаг перед самыми глазами Адмиралтейства и принудило Парламент уступить, он довершил свою победу окончательным торжеством и укрепил пошатнувшееся основание дисциплины. Его назначение было выполнено: но для того, чтобы встретить новые опасности, требовались начальники более любимые. Благодаря Джервису могущество английского флота получило свое основание. Нельсону и Коллингвуду предстояло приложить его к делу.