Кроме отобранных у русских теплых вещей немцы пользовались и теми, что были собраны в рамках «зимней помощи» и присланы им из Германии. В своем дневнике немецкого солдата Гельмут Пабст писал: «Вчера привезли несколько одеял, из тех, что были собраны на родине, дома. «Как трогательно, — говорили мы, — как они пахнут нафталинными шариками, как чисты».
Еще труднее, чем немцы, переносили первую русскую зиму их союзники, особенно теплолюбивые южане — итальянцы. Итальянское интендантство разместило заказы в Румынии на изготовление меховых полушубков и теплого белья. Однако русские морозы доставили много неприятностей уроженцам Палермо, Рима и Неаполя. Заказанное в Румынии теплое обмундирование начало поступать на фронт только после 15 декабря, причем оно выдавалось лишь офицерам и часовым для несения караульной службы. Большая часть солдат продолжала ходить в широких и коротких шинелях, совершенно не приспособленных к морозной погоде. Наиболее уязвимым местом обмундирования была обувь. Армейские ботинки, подбитые, согласно требованиям итальянского устава, 72-мя гвоздями, на морозе моментально обледеневали и сжимали ноги ледяными тисками. Между гвоздями набивался снег, что заставляло солдат поминутно заниматься эквилибристикой. Это вызывало насмешки деревенских жителей и недовольство итальянских офицеров.
Итальянские ботинки не выдерживали конкуренции с немецкими сапогами и тем более с русскими валенками, упоминание о которых является обязательным элементом всех воспоминаний участников войны. Историк Валори подробно описывает, что такое валенки, и под конец меланхолически замечает: «Это непревзойденная обувь, теплая и удобная. Если бы эта обувь была распространена среди наших войск, скольких обморожений можно было бы избежать».
Достоинства валенок оценил и итальянский главнокомандующий. Он велел отобрать несколько образцов и послал их в военное министерство с просьбой срочно наладить производство валенок в Италии. Образцы прибыли в Рим, когда в столице Италии была уже весна и стояла теплая погода. Одна за другой интендантские комиссии рассматривали столь непривычные их взору предметы. Возможно, авторитетные инстанции пришли к заключению, что изготовление валенок является причудой Мессе. Более вероятно, что нашлись люди, которые были заинтересованы в том, чтобы валенки не перекрыли путь уставным ботинкам. Как бы то ни было, производство валенок не было налажено, и итальянские солдаты продолжали воевать в ботинках. По официальным данным, зимой 1941-42 годов 3614 человек из 60 тысяч получили обморожения и почти две тысячи из них (3,3 % от общей численности корпуса) были отправлены на излечение в Италию.
Обычно не присущая немцам безалаберность и самонадеянность обошлась их армии зимой 1941-42 годов в тысячи обмороженных и погибших солдат. И это притом, что еще до начала октября были заготовлены солидные запасы обычного и специального зимнего обмундирования, печи, котлы и разборные бараки, но поставки их в войска начались только в декабре и осуществлялись крайне медленно.
Сделав для себя надлежащие выводы, немецкое командование постаралось следующей зимой обеспечить своих солдат всем необходимым и не допустить обморожений. Однако далеко не всегда это удавалось сделать в полной мере. К примеру, в Сталинграде.
Уже в начале 1942 года на снабжение вермахта был принят, а зимой 1942–43 годов получил широкое распространение двухсторонний утепленный костюм, состоявший из куртки с капюшоном и длинных брюк. С одной стороны он был грязновато-белого, с другой — серо-полевого цвета, с трехцветным камуфляжем или размытым рисунком. К костюму прилагались длинные трехпалые рукавицы, которые носились на лямке через шею. Наряду с двухсторонними утепленными костюмами, которые быстро пачкались и демаскировали носивших их солдат, в зимнее время использовалась другая маскирующая одежда из белой ткани: тонкие рубахи, халаты, балахоны, комбинезоны — дешевые и легко отстирывающиеся. Использовался также хлопчатобумажный костюм из двух частей, включавший распашную куртку с воротником, капюшоном с завязками, пуговицами белого цвета и рукавами, прикрывавшими кисти рук, и штаны, которые заправлялись в сапоги или носились навыпуск. Так как этот костюм было невозможно носить вместе с шинелью, под него надевались стеганые куртки и брюки.
Гельмут Пабст (зима 1942–43 годов):
«У каждого на линии фронта — новое зимнее обмундирование. Это типичная для немцев забота о том, чтобы были сменные брюки и куртка защитного серого или белого цвета. В них так много карманов, шнурков и пуговиц, что требуется некоторое время, чтобы достать что-нибудь. В комплект входят меховые ботинки, муфты, шерстяные шлемы и капюшоны. Теперь мы от всего защищены».
Фриц Бельке, 58-й пехотный полк вермахта, Ржев. 20 ноября 1942 года:
«Переход на зимнюю форму одежды в ротном обозе.
Я тоже плетусь с огромной кипой зимних вещей к блиндажам. Немедленная примерка этих, с тоской ожидаемых предметов одежды, вызывает всеобщее удивление и глубокое удовлетворение, и рождественское чувство: хорошая, на вате, верхняя одежда, с изнанки на белом или сером, с капюшоном, со шлемом на голову, рукавицы с манжетами и к тому же хорошие немецкие фетровые сапоги лучше, чем русские Walinkis, такого хорошего никто не ожидал. Теперь может приходить зима».
Далее Фриц Бельке упоминает о том, что как только судьба стала к нему добра и 21 января его перевели в обоз, ему пришлось сдать хороший зимний костюм и вновь остаться «скудно одетым». Справедливо, ничего не скажешь.
Что же касается «хороших фетровых сапог», которые были лучше, чем русские Walinkis, то речь идет о введенных в немецкой армии кожано-войлочных сапогах типа бурок. Голенища их изготавливались из светлого войлока с кожаными полосками по швам. Утепленные зимние сапоги имели серо-зеленый текстильный мех и кожаные головки с войлочной прокладкой, но бывали и на натуральном меху (овчине). Правда, такая, действительно хорошая обувь, не всегда попадала в руки тех, кому предназначалась. Бывало и по-другому.
«На днях фашистские транспортные самолеты, которые продолжают свои ночные полеты, сбросили нашему батальону очень ценный груз, — вспоминал участвующий в окружении гитлеровцев под Сталинградом Мансур Абдулин. — Сапоги утепленные. Или лучше их назвать «бурки», на кожаной подошве, с кожаными головками валенки. Удачно сшиты: теплые и сырости не боятся. Для такой погоды, как сегодня, это лучше, чем наши валенки. Мы все с превеликим удовольствием хорошо обулись. А фрицы злились, что их бурки достались нам. Ночами кричали: «Рус, отдавайт валенки, возьмить автоматы!». У нас и автоматов было немецких полным-полно, и патронов к ним сколько хочешь».
Кстати сказать, разместившаяся в захваченной части Сталинграда осенью 1942 года германская комендатура начала свою деятельность с того, что объявила мобилизацию женщин для работы в немецких госпиталях и сдачу населением теплой одежды и обуви для германской армии. И вновь, уже традиционно, еще больше, чем немцам, страдать от зимних холодов приходилось их союзникам.
Уже поздней осенью 1942 года личный состав румынской армии носил летнее обмундирование. Командиры объявили своим подчиненным, что в ближайшее время получение зимнего обмундирования не предвидится, объясняя это тем, что «базы снабжения находятся в глубоком тылу, а часть обмундирования уничтожена бомбардировкой советских самолетов». Впрочем, одеваться тепло самим румынским офицерам зачастую не могли помешать никакие русские бомбардировщики.
«Передо мной стоят два джентльмена в высоких зимних румынских шапках. Это командиры двух подчиненных мне румынских рот, — пишет в книге «Солдаты, которых предали» командир одного из окруженных в Сталинграде немецких батальонов Гельмут Вельц. — Их окутывает целое облако одеколона. Несмотря на свои усы, выглядят они довольно бабисто. Черты их загорелых лиц с пухлыми бритыми щеками расплывчаты. Мундиры аккуратненькие и напоминают не то о зимнем спорте, не то о файф-о-клоке или Пикадилли: покрой безупречен, сидят как влитые, сразу видно, что шили их модные бухарестские портные. Поверх мундиров овчинные шубы. Спускаемся по склону обрыва, и вот уже стоим среди румын. Кругом, как тени, шныряют исхудалые солдаты — обессиленные, усталые, небритые, заросшие грязью».
Примечательно, что по штату в каждой пехотной дивизии вермахта помимо хлебопекарной роты, скотобойного взвода и других подобных подразделений, был даже подвижной механизированный мини-мясокомбинат с коптильным цехом и машинами для изготовления сосисок, а вот банно-прачечного отряда (как в нашей) не имелось. Возможно, и поэтому тоже немецкая армия в течение всей войны страдала от сыпного тифа и другой инфекции.
Так, в одном из секретных приказов по 9-й армии (группы армий «Центр») от 15 декабря 1942 года констатировалось: «В последнее время в районе армии количество заболевших сыпным тифом почти достигло количества раненых». И это не случайно: основными переносчиками сыпняка являются вши, а жилые помещения противника буквально кишели этими паразитами, о чем оставлено немало свидетельств как наших солдат и офицеров, так и собственно немцев.
Не служившая в германской армии, но хорошо проникшаяся в суть проблемы и несколько месяцев прожившая практически на линии фронта в небольшом венгерском городке, автор книги «Женщина и война» Польц Алэн пишет в ней: «К тому времени я уже так хорошо разбиралась во вшах, что знала, где самка, где самец, какая собирается отложить яйца, какая — сытая, а какая — голодная. Когда-нибудь я опишу, что такое вши. Пока, в двух словах, скажу только, что вошь бывает головная, платяная и лобковая. Лобковая вошь живет в волосяном покрове в подмышках и на лобке, платяная — в одежде, а головная — в волосах на голове, о чем говорит и ее название. Если у вас все три разновидности, сколько не ищитесь, они все равно будут вас грызть. Нам советовали намазаться керосином. Мы так и сделали. Вши как были, так и остались, а керосин еще беспощаднее разъедал кожу, да и запах от него был отвратительный. О мытье, конечно, и речи быть не могло».
Участник долгих боев подо Ржевом Фриц Бельке свое знакомство с «маленькими партизанами» описал и подробно, и эмоционально:
«Найти, поймать и уничтожить вражеского господина особо кровожадного рода — вошь — становится длительным занятием. В складках одежды они нашли себе приемлемое место. Резервная армия гнид ожидает своего часа. Она тотчас заменит кровавые потери на поле боя между ногтями больших пальцев. Уничтожение вшей посредством кипячения одежды в этих условиях невозможно и также бесполезно, — некоторые все равно выживают. Также поставляемое средство против вшей «Russla-Puder» не наносит им никакого вреда. Не только их опасность, как переносчиков устрашающего сыпного тифа, принуждает действовать каждого мужчину, но и их ползание, царапание и заметное оживление, когда из холода попадаешь в теплые обстоятельства. Пример этому рассказывает один из камрадов:
«В феврале 1942 года из мужчин нашей дивизии была образована труппа варьете. Она должна была вытащенным с передовой на короткое время воинам доставлять радостные минуты. В Малахове, где также находились боевые позиции 18-го и 58-го полков, нашли для представления большое, хорошо натопленное помещение. Солдаты расселись на дощатом полу плотно друг к другу. Актеры давали самое лучшее и интересное, и маленькие зверьки оживились. Сначала то тут, то там начали тайком почесываться; вши закопошились сильнее, никто не мог больше выдержать, каждый чесался, отирался и энергично бил вшей. Кто-то первый снял гимнастерку, ну, теперь больше не было препятствий, полетели гимнастерки и брюки, с обнаженными телами все мужчины вышли на охоту на вшей — представление продолжалось».
Методы борьбы со вшами у солдат немецких практически не отличались от методов солдат советских, что, впрочем, и понятно, поскольку в данном случае враг был один, общий.
«У всех на фронте завелись вши, — вспоминал Бенно Цизер. — В конце концов мы привыкли к этим паразитам и только изредка устраивали на них облаву. В одном случае нам пришлось кипятить нижнее белье, чтобы уничтожить паразитов. Но у всегда изобретательного Шейха была идея получше. Он попросил у водителя канистру бензина и замочил в нем свое белье. Результат был феноменальный, и после этого мы все последовали его примеру».
Вши преследовали «нибелунгов» и когда тем суждено было попасть в плен, причем безразлично чей — к «Иванам» или их более «цивилизованным» союзникам. Вот только два из воспоминаний немецких солдат, посвященных этой теме. Одно принадлежит сбитому над Каспием стрелку-радисту немецкого бомбардировщика Клаусу Фритцше (лагерь для немецких военнопленных под Сталинградом, ноябрь 1943 года), другое — пехотному солдату вермахта Генриху Метельманну (лагерь для немецких военнопленных Флоренс-Кэмпф США, штат Аризона, апрель 1945 года).
Клаус Фритцше:
«Не знаю, соответствует ли перевод смыслу немецкой фразы, но суть дела в том, что миллионы вшей скоро утащат нас, куда они хотят. Нередко вечером сидим, ищем вшей в одежде, правда, не ищем, а собираем. Идет соревнование, у кого успеха количественно больше. Перед началом основной охоты суем руку под мышку, сжимаем кулак, приближаем к свету и открываем его. Чемпион тот, у кого число схваченных вшей больше.
Надо представить себе картину ежедневной охоты в помещении размером приблизительно 4 х 4 метра, одна половина которого занята двухъярусными нарами, рассчитанными на 16 человек. Другая половина занята столом приблизительно 1,5 х 0,8 м и скамейкой. Шестнадцать жителей живописно покоятся на нарах и на скамейках, каждый с бензиновым светильником перед собой. Верхняя часть тела героя, трусы и майки держатся поближе к пламени, вшей собирают и кладут на горячую крышку светильника, где они лопаются с акустической отдачей. Число «отстрелов» можно определить с закрытыми глазами, причем эксперты определяют возраст подбитой особи по громкости звука. Жаль только, что уровень освещения не позволяет уничтожать молодые поколения этих страшных насекомых — их не видно, и половая зрелость молодежи наступает еще в стадии их невидимости в данных условиях освещения».
Генрих Метельман:
«Каждый из нас получил котелок американского образца и после еды нас обязали прополаскивать его дезинфицирующей жидкостью. Вообще американцы весьма щепетильны по части гигиены. Для уборной и мытья была выделена специальная палатка, всем нуждающимся была гарантирована квалифицированная медицинская помощь. Однако попытка избавить нас от вшей потерпела неудачу. Американцы — самые настоящие садисты, думал я, иначе что могло подвигнуть их опрыскивать нас, причем в одежде, какой-то гадостью, белым порошком, после которого по всему телу начинался страшный зуд, кашель и обильное слезотечение. Мы теперь походили на загулявших после работы мельников, которые за пьянкой не удосужились помыться. Первые несколько дней донимавшие нас вши вроде бы успокоились, но затем из остававшихся на теле и волосяном покрове гнид на смену им вылупилось молодое поколение, которое было явно настроено отомстить за своих предков».
«Несмотря на нашу нищету, поражает низкое качество материала, в который одета немецкая армия, — пишет в 1942 году проживавшая в то время в Царском Селе под Ленинградом и встретившая эту армию, как освободительницу от «сталинского ига», автор книги «Неизвестная блокада» Лидия Осипова. — Холодные шинелишки, бумажное белье. Здесь они охотятся за кожухами и валенками. Снимают их с населения прямо на улице.
Вообще наше представление о богатстве Европы при столкновении с немцами получило очень большие поправки. По сравнению с Советским Союзом, они богаты, а если вспомнить царскую Россию — бедны и убоги. Говорят, это потому что война. Но обмундирование-то они готовили до войны. И потом, они же покорили почти всю Европу. И уж, конечно, они не стеснялись с Европой так же, как не стеснялись с нами. Вероятно, и вся Европа такая же. Как-то скучно становится жить, как подумаешь обо всем этом вплотную».
Дальше — больше. В воспоминаниях немецкого солдата Ги Сайера о полученной им в 1944 году новой форме можно прочесть:
«Вскоре радость от новой формы сменилась разочарованием. Качество ее было намного хуже, чем прежней. Мундиры оказались из хилого материала, напоминавшего картонку. Сапоги изготовлены из жесткой низкосортной кожи. На лодыжках она ломалась, а не собиралась. Хуже всего обстояло дело с бельем: оно было сшито из тонкой ткани, что чувствовалась только в тех местах, где была сшита вдвое — на кайме и швах. Новые носки, в которых мы так нуждались, оказались намного длиннее прежних, но грели меньше. Они были изготовлены из нейлона — тогда про него мало кто слыхал».
Понятное дело, что в тылу вермахта (точно так же, как и у нас) дело с одеждой обстояло еще хуже. Интересен и примечателен такой факт. При поездке в отпуск в фатерлянд (на родину) немецкий солдат получал чемодан, который по возвращению требовалось сдать, новое нижнее белье и при необходимости — новое обмундирование. На родине он должен был выглядеть прилично, не как оборванец, но победитель.
Один унтер-офицер рассказывал Карлу Кернер-Шредеру, служившему в конце войны на вещевом складе госпиталя местечка Эвербах, следующую историю:
«Приехал я в отпуск домой, в Дюссельдорф. Жена выстирала все мое военное барахло и повесила на чердак. Прилетели американцы и сбросили бомбы. Поскольку я солдат, видимо, дом, в котором я живу, — военный объект. Не так ли? Пока я торчал в бомбоубежище, все мое обмундирование сгорело. Но не мог же я бегать нагишом?! Пришлось достать выходной костюм из чемодана, который моя жена всегда прихватывает с собой в убежище. Думаете, комендант города выдал мне справку о том, что моя квартира разрушена? Как бы не так. А когда я прибыл в штатском в госпиталь в Бреслау, шпис заявил, будто я загнал свое военное барахло на рынке. Кто возьмет такую дрянь, вот идиот! В Бреслау мне выдали новое обмундирование, но стоимость записали на мой счет. Приказано все урегулировать в резервном батальоне. Хорошенькое дело: немецкий солдат еще должен платить за свое обмундирование. Куда это годится?»
А вот еще один короткий отрывок из «Дневника немецкого солдата» каптенармуса Карла Шредера об отдельных особенностях быта госпиталя в местечке Эвербах (а по сути, во всей Германии в целом. — Авт.):
«За последнее время отмечено немало случаев, когда резервные войска отправлялись на фронт полураздетыми. Командование приказало одевать их по дороге за счет раненых. Но раненые не собираются добровольно отдавать свою одежду резервистам. Это дело поручили госпиталям. Но не так-то легко отобрать у раненых их личные вещи, оружие и предметы снаряжения.
Солдаты не желают «немножко потерпеть». То и дело вспыхивают скандалы при смене белья. Кроме того, каждый требует от меня хорошую пару обуви. Ночью они крадут обувь друг у друга и прячут ее. Скандалят из-за брюк, кителей. Сидишь на вещевом складе, в бывшей скорняжной мастерской, и без конца слушаешь жалобы. Мыло для бритья не пенится. Шнурки для ботинок гнилые. Подворотнички с заплатками, натирают шею. Носки садятся после стирки. Рубашки и брюки коротки. Кителя длинны и широки. С утра до ночи — сплошная ругань. Солдаты ходят по городу в невероятных нарядах. К укороченным брюкам они привыкли на фронте. Там они отрезали низ брюк на портянки, в сапогах все равно не видно. Но здесь сапог нет, из-под брюк торчат кальсоны. Такая «форма» доводит людей до белого каления».
Не мудрено, что при таком раскладе во фронтовой обстановке солдаты вермахта, так же, как и наши, старались немного приодеться за счет трофеев, то есть формы противника.
Уже зимой 1942 года Гельмут Пабст пишет в своем дневнике: «Ребята из мотопехоты называли нас «голодная дивизия» — мы всегда в затруднительном положении, без эшелона снабжения, как беспризорные дети. Нам не достаются новые армейские ботинки или рубашки, когда старые изнашиваются — мы носим русские брюки и русские рубашки, а когда приходит в негодность наша обувь, — мы носим русские башмаки и портянки или еще делаем из этих портянок наушники от мороза».
Из письма солдату Рихарду Краузе от брата (23 мая 1942 года): «Мне рассказал один солдат, который лежал здесь в госпитале, что они обычно забирают у пленных русских сапоги. Эти сапоги очень хорошего качества. Не сможешь ли ты мне выслать хотя бы пару сапог».
Генрих Метельман вспоминает, как во время боев под Сталинградом, уже во время отступления немцев, он был укутан в красноармейскую шинель, а на голове у него красовался треух, подобранный где-то в бою. Увидев это, пленный русский, явно штабной офицер: «обозвал меня распоследней свиньей, предателем, продавшим Родину, и мне показалось, что он был готов наброситься на меня с кулаками. И тогда я наконец распахнул чужую шинель, под которой оказалась форма вермахта. Заметив его изумление, я от всей души расхохотался, поскольку расценивал свой спектакль исключительно как шутку, не более того».
Немецкие солдаты, находившиеся в тылу на оккупированной русской территории и не имевшие возможности добывать красноармейские шинели, «обмундировывались» по-другому, причем без опасности для жизни.
В своей книге «Судьба детей войны» Василий Свиридов вспоминает, как это бывало на их хуторе Опушино под Курском. Причем в этом случае солдаты вермахта не только «обмундировались», но и провели среди местного населения определенную «воспитательную работу».
Василий Васильевич рассказывал автору, что у них на хуторе жил дед Овист, у которого была невестка Ефимия. Она жаловалась свекру: «Тато, осень иде, а чоботов немае». — «Не журись, Химка. Идут нимци, у них гамазыны, там усе е».