Позже только активная пропаганда офицеров вермахта среди своих солдат о необходимости иметь личный опознавательный знак как гарантию получения семьей пенсии в случае гибели его владельца убедила являющихся примерными семьянинами немцев изменить свое мнение к «вестнику смерти», и ношение таких жетонов стало нормой.
Для установления личности военнослужащих германской армии использовались личные опознавательные знаки (die Erkennungsmarke), представляющие собой алюминиевую пластину овальной формы, которая носилась на шнурке, охватывающем шею. Каждый знак состоял из двух половинок с выбитой на них одинаковой информацией: номер знака, сокращенное наименование войсковой части, выдавшей знак, а также группа крови. Обе половины личного опознавательного знака могли легко отламываться друг от друга. При захоронении погибшего одна половина знака отламывалась и отсылалась вместе с донесением о потерях. Другая половина оставалась на теле погибшего.
Надпись и номер на личном опознавательном знаке воспроизводились во всех личных документах военнослужащего. Вместе с тем в каждой войсковой части велись точные списки личных опознавательных знаков. Копии списков выданных личных опознавательных знаков посылались в берлинское Центральное бюро по учету военных потерь и военнопленных.
Готтлиб Бидерман так вспоминает о первых днях войны в России, куда он вступил со своей 132-й пехотной дивизией 22 июня 1941 года:
«Могилы немецких и русских солдат теперь оказались вблизи друг от друга: немецкие могилы, отмеченные грубыми деревянными крестами, находились справа от дороги, а русские — слева. Русские могилы остались безымянными. Их обозначали лишь винтовки и штыки, воткнутые в рыхлую землю. Немецкие могилы были увенчаны характерными стальными касками, а на некоторых крестах на льняных бечевках висели личные знаки в надежде на то, что их подберут и зарегистрируют.
8 июля, когда подошли к Бродам, на широкой, изрытой глубокими колеями дороге мы обогнали интендантские подразделения и подразделения связи 70-й дивизии 6-й армии. Связисты сообщили нам, что дивизия при взятии Лемберга (Львова. — Авт.) потеряла 600 человек убитыми и ранеными, и с уверенностью заявили, что война должна кончиться через несколько недель».
Война, как известно, через несколько недель не кончилась, и в Германию все чаще стали приходить казенные бумажки с сообщениями о гибели ее сыновей. В инструкции по оповещению родственников погибших кроме прочего значилось, что такой-то солдат или офицер вермахта «похоронен со всеми почестями на кладбище героев войны».
В 1941–1942 годах в период немецких наступлений чаще всего так и бывало, и в фатерланд кроме казенных извещений часто приходили письма товарищей погибших с подробностями гибели «покорителя Востока» с описанием места его захоронения.
«В поле, 10.09.1941.
Уважаемый господин Штрицель! Ваше письмо от 29.07.1941 получил. В нем Вы просите сообщить о смерти Вашего мальчика. Удовлетворяю Вашу просьбу. Ваш мальчик был причислен к нашему подразделению перед одним из наступлений. Гегнер был очень порядочным, интеллигентным. Вблизи Вашего сына взорвался артиллерийский снаряд. Ваш сын был смертельно ранен в голову осколком снаряда, смерть наступила мгновенно, так что он ничего не почувствовал и ничего не успел сказать. Когда красные отступили, а затем были разбиты, Вашего сына похоронили вместе с еще одним товарищем, которого настигла та же участь. Здесь, за границей, между знакомыми должна быть дружба. Так должно быть и в смерти.
Ваш сын был в нашем подразделении примером, и мы были ему всегда благодарны. Название места погребения могу Вам после окончания сражения сообщить. Если есть у Вас возможность выслать фотографию Вашего сына, буду Вам очень благодарен. С наилучшими пожеланиями.
Отец так и не узнал подробностей о смерти и месте захоронения своего сына, письмо не было отправлено: Г. Хагеродт был пленен.
«На передовой, 29 марта 1942 г.
Глубокоуважаемый господин Ш.!
Я с сожалением должен подтвердить Вам тот прискорбный факт, к которому Вас уже подготовил ортсгруппенляйтер НСДАП.
Ваш сын, солдат Эдуард Ш., родившийся 21 мая 1908 года, героически пал на поле брани 20 марта 42 года года за фюрера и народ, за будущее Германии.
Мы похоронили его в достойной солдатской могиле недалеко от того места, где он погиб. На большом деревянном кресте в форме Железного креста выжжено его имя и покрашено краской. На тщательно насыпанном холмике лежит его каска, которую он носил в бою. Он лежит один в прекраснейшей местности, вокруг изгородь из березовых столбиков. Могила сфотографирована. Проявим пленку и вышлем Вам карточку.
Достойных солдатских могил на всех хватало не всегда. Ефрейтор 111-й пехотной дивизии вермахта Гельмут Клаусман вспоминает:
«Убитых хоронили по-разному. Если было время и возможность, то каждому полагалась отдельная могила и простой гроб. Но если бои были тяжелыми и мы отступали, то закапывали убитых кое-как. В обычных воронках из-под снарядов, завернув в плащ-накидки или брезент. В такой яме за один раз хоронили столько человек, сколько погибло в этом бою и могло в нее поместиться. Ну а если бежали, то вообще было не до убитых».
Нужно отдать должное немцам — когда они не бежали, то при малейшей возможности стремились вынести своих убитых с поля боя и похоронить по-человечески, что наши делали далеко не всегда.
Что же касается погребения немцами оставшихся на поле боя солдат противника, то в этом отношении верховным командованием вермахта был издан специальный документ, в котором, в частности, говорилось:
В случае, если это позволяет боевая обстановка, их погребение производится с оказанием последних солдатских почестей, таких же, какие оказываются немецким солдатам после их смерти. Обеспечивается наличие: a) музыкального корпуса и музыкантов или духового оркестра (в случае наличия такового на месте погребения). При организации погребения павших или погибших солдат противника следует учитывать, что погибший являлся солдатом и, будучи таковым, с честью сражался. В связи с этим постановляется выделить: b) людей для несения гроба, венков и подушек с наградами, c) немецкой почетной процессии во главе с офицером или лицом в звании, соответствующим званию погибшего. По возможности организовать шествие, но не более многочисленное, чем в таких случаях организуется для одного немецкого солдата. Группа из числа почетной процессии дает трехкратный салют над открытым гробом. d) Венка вермахта или одной из его частей с красными лентами, на одной из которых изображение свастики на белом круге, на другой на одинаковой высоте Железный крест, а под ним надпись «Вооруженные силы Германии» (или «Сухопутные войска Германии», «Военно-морской флот Германии» или «Военно-воздушные силы Германии»). Оплата производится из средств рейха с занесением в ст. VIII E 230. e) Гроб накрывается военным или государственным флагом соответствующего вражеского государства, а в случае отсутствия такового остается непокрытым. Решение о соблюдении настоящей инструкции в условиях боевых действий принимается войсками самостоятельно с учетом боевой обстановки и условий местности.
В случае нахождения на месте погребения пленных солдат противника, являющихся согражданами погибшего, по возможности обеспечивается их участие в погребении: а) в качестве носильщиков гроба и наград; b) в качестве почетной процессии, равной по численности немецкой почетной процессии, но не превышающей 30 человек. Процессия двигается отдельно от немецкой процессии к месту захоронения. Во время погребения охрана осуществляется незаметно; с) путем предоставления венков. Ленты такого венка разрешается выдерживать в национальных цветах. Финансирование осуществляется не за счет средств рейха, а) Участие гражданских лиц в церемонии погребения запрещается;
b) во избежание привлечения всеобщего внимания погребение осуществлять рано утром.
Освещение в прессе, по радио, осуществление киносъемки согласовывается с отделом пропаганды верховного командования вермахта.
По возможности, к участию в погребении привлекается один представитель Красного Креста и один представитель государства-гаранта соответствующего государства противника (сотрудник дипломатического или консульского представительства государства-гаранта в великогерманском рейхе, на занятой территории или территории боевых действий). Сведения о последних предоставляются командованием соответствующих военных округов, военно-морских баз, военно-воздушных округов, командующими войск вермахта на занятых территориях.
а) Если установлено, что погибший исповедовал христианскую веру, то погребение по распоряжению соответствующего военного органа осуществляется с привлечением военного или гражданского священнослужителя на занятых территориях, а в исключительных случаях — с привлечением местных священников страны-противника, однако только с одновременным привлечением переводчика в целях контроля.
Церемония проводится в упрощенной форме.
b) Погребение погибших, относящихся к нехристианским религиям, производится с честью в простом светском порядке».
Но это только в том случае, если павший был «честным солдатом». К воинам же РККА, согласно тому же документу, это определение не имело никакого отношения, а потому в отношении их действовало: «Специальное руководство по погребению советских военнослужащих. Для военнослужащих СССР в связи с их поведением по отношению к немецким военнослужащим вводятся следующие специальные правила:
1) погребение проводится в полной тишине;
2) в процедуре не принимают участия ни немецкие процессии, ни процессии противника;
3) венки не возлагаются;
4) салют не производится;
5) участие священнослужителей ввиду позиции СССР по отношению к церкви не допускается.
Начальник верховного командования вермахта».
9 апреля 1942 года в сообщении Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС) из Лондона прошла информация агентства Рейтер, которое, ссылаясь на берлинского корреспондента шведской газеты «Социал-демократия», передало, что германское командование в связи с огромными потерями на советско-германском фронте создало в частях германской армии специальные «похоронные команды». Корреспондент указывает, что «похоронные команды», несмотря на то, что им приходится работать круглые сутки, не успевают закапывать убитых немецких солдат, и во многих пунктах трупы лежат целыми группами. В прифронтовой полосе с германской стороны фронта, пишет корреспондент, в ряде мест вспыхнули эпидемии.
Выписавшийся весной 1942 года из госпиталя немецкий пехотинец Бенно Цизер возвращался в свою часть, о чем в своей книге «Дорога на Сталинград» написал так:
«Проселочная дорога вела мимо обуглившихся развалин дома. Местами они еще тлели. Еще через несколько шагов я увидел солдатские могилы, земля недавно вскопана, кресты новые. «Десятая рота», — прочитал я, и сердце у меня сжалось. Моя рота. Пехотинец Георг Хаунштайн. Мне незнаком. Должно быть, из пополнения. Сержант Карл Манш. Незнакомец. Затем еще много других, которых я не знал. Но Хабахера я знал и Штрангеля, живого, горячего парнишку из моего взвода.
Я пробежал озабоченно по фамилиям на остальных крестах и нашел одного, и еще одного, которых я знал. Потом у меня перехватило дыхание. Я наклонился ниже, чтобы убедиться, что не ошибся. Это не может быть! Фельдфебель Вилли Шольц!
Каска, надетая на крест, была несколько сдвинута — точно, как он носил ее при жизни. Я снял ее, мои руки дрожали. На внутренней стороне кожаного ремешка было выведено «В. Шольц» рукой самого Вилли. Было трудно прочитать подпись под темно-коричневым пятном крови, но я ее прочитал. И нашел дырочку сбоку на каске с вогнутыми внутрь острыми краями, и они тоже были темно-коричневыми. Наш Вилли — медлительный, симпатичный, чудаковатый малый, у которого очки всегда сползали на нос. Небольшого роста парень, подумал я, могилу, наверное, вырыли меньшего размера, чем обычно. Я пошел сутулясь по мягкой земле, насыпанной над ним, чувствуя себя бесконечно одиноким. Этот мой друг, наш общий друг, убит».
И еще несколько воспоминаний немцев и их союзников по походу на Восток. В этот раз тех, кто дошел до самой Волги и потом вынужден был бежать от нее, оставляя на своем пути чаще всего безымянные могилы боевых товарищей, а то и вовсе покрытые мерзлыми трупами русские поля.
Гауптман Луитпольд Шейдле:
«Когда в приказе по дивизии или в телефонограмме упоминается, как превосходно держатся солдаты в своих снеговых окопах, меня охватывает негодование. Все это легко говорить, когда сидишь в бункере, по крайней мере имея крышу над головой, в тепле, когда можешь есть чистыми руками и, главное, можешь обойти стороной поле мертвых. Но пехотинец на Казачьем кургане уже несколько недель живет среди трупов. Трупы справа, трупы слева, трупы рядом с ним, трупы под ним или под его винтовкой.
Все попытки похоронить погибших не удаются, хотя у нас уже имеется опыт могильщиков. В середине сентября в северной излучине Дона между Кременской и Ближней Перекопкой, у высоты 199, мы похоронили мертвых прямо в окопах, в которых мы сами сидели пригнувшись. И пока связисты шифровали донесения и стучали ключами, посыльные притаскивали с покинутых позиций тела наших погибших товарищей, втискивая их между радиоаппаратурой в неглубокие стрелковые ячейки и присыпали землей. Уже через несколько часов на нашем командном пункте путали могилы с окопами, а то и садились на тонкий земляной слой, который пружинил, так как под ним лежало еще даже не успевшее остыть тело. А потом горячо спорили, можно ли с чистой совестью сообщать родственникам погибших, что их родные погребены на кладбищах.
Здесь, в котле, все выглядит иначе. Тот, кто не падает сам в свой снеговой окоп, не умирает там и его не заносит снегом, тот остается на поле. Могилы копали только в первые дни, и появилось кладбище с деревянными крестами, надписями и высоким четырехметровым дубовым крестом. Но это длилось лишь несколько дней. Уже не хватало живых, чтобы копать могилы мертвым и сколачивать кресты, а земля промерзала все глубже и глубже.
То, что на въезде в Дмитриевку устроено кладбище, служит темой разговоров, но кто же в нашем отчаянном положении станет спрашивать, что целесообразно и что нет? На небольших санках, сколоченных из грубых досок, по вечерам в снеговые окопы, которые называются «позициями», привозят продовольствие, а в обратный путь грузят на них окоченевшие трупы.
На огневые позиции минометов и противотанковых орудий на санках доставляют ночью боеприпасы, а увозят тяжелораненых на передовой перевязочный пункт. Проезжая мимо кладбища, смотрят, подает ли еще раненый признаки жизни. В таком случае его волокут до санитарного бункера. Если нет, то без всяких формальностей увозят вместе с мертвецами на кладбище. Так из лежащих рядом мертвецов образуется поле мертвых.
Сотни и сотни трупов лежат рядом друг с другом или друг на друге. Среди мертвецов стоит во весь рост оледеневший труп, у которого рука и нога откинуты, как у деревянного паяца. Ветер колышет конец перевязки на бедре, которую раненый намотал в надежде на спасение. Издали кажется, что среди мертвых стоит живой. Да, так оно и есть: трупы живут, напоминают. Гляди на нас, мертвецов, на мертвецов Казачьего кургана, высоты 129, кладбища танков, оврагов у «Платины» и «Золота», Дона, Клетской. Каждому из нас они напоминают, и каждый, кто идет мимо поля мертвых, наклоняет голову и невольно думает о самом себе. Значит, большего мы не стоим. Значит, большего мы не заслужили. Вот так ограбят тебя, так же осквернят и твой заледенелый труп».