- Да появилась там совсем недавно некая новоявленная святая. Только стали мы обживать нашу крепость, тут и привозят в женский скит эту чудотворицу. Сразу по всей округе разнеслось. Переправа через болото тяжелейшая, опасная, тайная, а все равно потянулись богомольцы! Нашлась, мол, от всех напастей утешительница и святая целительница. Пришлось нам дополнительные меры маскировки принять. Видите, бородки отпустили. а как из крепости выходим, то подрясники надеваем и скуфейки. Зуров старцев сшить заставил. В таком виде двое побывали в женском скиту.
- Небось сразу себя и выдали?
- Нет, Зуров приказал соблюдать полнейшую осторожность. Он сам и ходил с ротмистром Сабуриным. Редкостный, знаете ли, циник, но даже он диву дался, как эту целительницу Анастасию увидел. Молода, красива, держится просто, но так строга - не пошутишь! Видимо, страстная фанатичка какая-то... Ей там все подчинились, даже, говорят, звери лесные.
- М-да, прямо лесная сказка о деве Февронии... Чего только у нас на матушке-Руси не водится! Что ж, Мишель, рад был вас видеть, прошу передать сердечный привет капитану. Готов посильно ему помогать в деле с поместьем, но... исход этой внутренней, или, как стали говорить, гражданской, войны в России мне далеко не ясен! "Народ отвык в нас видеть древню отрасль воинственных властителей своих", - как сказано у Пушкина... Охотно предложил бы вам гостеприимство, но сами изволите видеть, квартирка чужая.
Макарий Владимирцев, в черной шапке, сползавшей на лоб, и в непомерно больших валенках, шагал рядом с нагруженными санями. Яшемские мужики возвращались из Кинешмы с покупками к рождеству. Кто-то узнал "попова племянничка", одиноко шедшего в сторону Яшмы, и подозвал к обозу: мол, в компании дорога веселее!
Утром, на зорьке, увидел он кресты яшемских монастырских храмов и сельской церкви, впервые увидел все это зимой, в непривычном уборе из снега и морозного инея.
Мальчика не радовала эта рождественская праздничная краса. Он часто озирался назад - не скачут ли следом, чтобы поймать и засадить в тюрьму бывшего солнцевского помещика! Как страшно говорил вчера про злых чекистов дядя Миша Стельцов! Оказывается, они давно ищут Макара, как только разузнали, что в дни восстания он был в Ярославле, желая примкнуть к белый. Он-то, собственно, и не желал вовсе, но разве им докажешь! Спасение теперь в бегстве! Надо спрятаться у попадьи Серафимы. Туда на днях заедет с бумагами из Ярославля подпоручик Стельцов, дядя Миша. Вдвоем с Макаром они тронутся дальше, к белым партизанам Павла Зурова.
Обозники миновали монастырскую пасеку, кладбище, кирпичную стену со "святыми вратами". Дорога с разлета выбежала на простор торговой площади и потерялась, как река, впадающая в озеро. Обоза вмиг не стало - все мужики пустились рысцой к своим дворам. Макарка поправил котомку за плечами и уныло побрел к волжскому откосу, продрогший, голодный и несчастный. Вот и берег. Макарка глянул вниз, ожидая увидеть на месте пристаней ту же белую пустыню, что и в Кинешме. Но увидел нечто совсем другое!
На реке, вдоль берега, тянулась расчищенная от снега ледяная дорожка, похожая на каток для коньков. Множество яшемских школьников работали там лопатами и метлами. Немало было и взрослых. Макар сразу узнал учительницу Елену Кондратьевну, ее мужа капитана Дементьева, милиционера Петра Ивановича. По концам ледовой дорожки воткнуты были шесты, на них натянуты кумачовые плакаты: "Даешь красное рождество" и "Привет агитэскадрилье".
Не успел Макар оправиться от изумления, как с реки раздались еще и звуки музыки. Ребятишки тесно обступили музыкантов. Пристанский матрос Клим растягивал мехи русской гармошки, яшемский партийный секретарь Михаил Жилин дул в трубу, и еще какой-то парень в шинели бил в барабан одной рукой, а в другой держал палочку и ею позванивал о медную тарелку, приделанную к барабану. Лучше, чем на ярмарке летом!
Тоскливые мысли как метлой вымело из Макаркиной головы. Он узнал товарищей летних игр, своих ребят! Вылетели из головы чекисты, дядя Стельцов, забылась усталость, холод... Он не своим голосом завопил: "Ребятки! И я с вами!" - и ринулся вниз по стремянке. Пролетел мимо попова дома, даже не глянув на него.
Этот бег-полет напомнил, как летом, в дни ярмарки, он помог незнакомцу-летчику так же вот спуститься и поспеть на пароход.
- К нам, Макарушка! - кричали ему девочки из группы Елены Кондратьевны. - У нас мальчиков маловато!
Им возражали другие школьники:
- Ишь хитрые! Сами-то какие здоровущие! Вам легко расчищать, а нам каково большие лопаты ворочать! К нам иди, Макар!
Внизу он сбросил котомку на снежный отвал, схватил огромную лопату, от которой вкусно пахло чуть прохваченной морозом осинкой, и взялся за расчистку так рьяно, что вскоре рядом с котомкой лежало и Макарово пальтишко. Никто и не поверил бы, что Макар прибыл продрогшим и иззябшим. От него шел пар. Наконец Жилин объявил:
- Хватит, ребята! Сколько летчики просили, мы расчистили. Даже с запасцем. Роздых всей команде!
Ребята угостили Макара пирожком с луком. Две молодки притащили из чайной большой самовар. От него шел дымный и парной дух, как от парохода. Прямо на льду молодицы стали поить желающих горячим медовым сбитнем, какой в старину разносили на ярмарках. Макар еще и в очередь за кружкой стать не успел, как из-за откоса будто налетела снежная буря и прямо над толпой простерли бело-голубые крылья две огромные искусственные птицы.
До этого дня Макар не видел самолетов - в Ярославле он их проспал, здесь их отроду не бывало. Аппараты сделали круг над излучиной Волги. Головной чуть-чуть набрал высоту и пошел на второй круг, а задний прямо устремился на расчищенную дорожку. Макар зажмурился от страха, выронил изо рта кусок пирога, страшась, не превратится ли самолет в груду обломков и не провалится ли под ним волжский лед...
Когда мальчик отважился приоткрыть глаза, аэроплан уже успел пробежать треть дорожки, а летчик в шлеме махал с борта рукой. Сквозь треск и хлопки мотора звучала гармоника, труба и медная тарелка. Вся толпа запела песню, которую Макар уже выучил в школе: "Вставай, проклятьем заклейменный". Макар тоже подхватил торжественный мотив, и как бы в такт песне самолет развернулся и отрулил на боковую площадку. Скоро оба самолета стояли на ней рядышком. Четверо летчиков в кожаных костюмах, меховых сапогах и огромных рукавицах спрыгнули на лед. Школьники и взрослые сгрудились около аппаратов.
Один из воздушных гостей поднялся на крыло, как на трибуну, поздравил крестьян села Яшма с добрым начинанием - красным рождеством и стал доставать из кабины связки книг для яшемских школьников.
Теперь Макар смог отчетливо разглядеть летчика-оратора. Да, это тот незнакомец, которому в дни ярмарки Макар показал дорогу на пристань, к пароходу "Князь Пожарский". Он же обещал прилететь... Летчик попросил минуту тишины и объявил, что сейчас оба аэроплана покатают лучших учеников яшемской школы. Их поднимут в воздух!
Макара сразу оттеснили. Он не пытался протискаться вперед, не смея и мечтать о таком счастье. Он, верно, согласился бы пожертвовать за это полжизни, но сам понимал, что двум аппаратам не успеть прокатить даже первых учеников.
И вдруг случилось чудо. Человек на крыле громко спросил:
- Ребятки! Кто из вас знает Макария Владимирцева?
Мальчик остолбенел. Но его тотчас подхватили под руки и потащили к самолету. Он близко увидел и натянутые струны расчалок, и красный пропеллер, и дутые шины колес. И лицо своего старого знакомого, обрамленное вырезом кожаного шлема.
- Здорово, друг! - услышал он будто сквозь сон. - Что же ты, брат, даже без пальтишка? Так простудиться можно и на реке, не только наверху, в полете! Вот, ребята, я первым подниму в воздух Макара, потому что не забыл услуги, которую он оказал мне осенью. Помогите ему потеплее одеться. Ты не боишься, а?
Нет, Макар, робкий тихоня в обстановке обычной, сейчас ничуть не боялся. Он только сильно волновался, но не от страха, от радости. Вмиг оказалась на нем шубенка. Учительница укутывала его теплым шарфом, а милиционер держал наготове меховой тулупчик, чтобы завернуть в него первого воздушного пассажира-яшемца. Кругом галдели ребячьи голоса.
И вдруг что-то тревожное уловил Макар в этом щебетании. Всем существом он почувствовал, что над его безмерным счастьем нависает угроза. Она исходит от привычного, но такого ненужного сейчас слова: "Попадья! Попадья!"
И беда грянула!
Резкий голос Серафимы Петровны прозвучал рядом, покрывая галдеж. Из расступившейся толпы шла к нему тетка. Она раскинула руки будто для материнского объятия, но глаза метали молнии гнева.
- Сейчас же отпустите ребенка, гражданин летатель! Что за моду взяли, детей увозить! Макарушка, домой сейчас же!
Кругом сделалось тихо. Тетка уже вцепилась в Макаркино плечо, рванула с него чужой шарф и прихватила при этом шапку.
- Вы простудите мальчика, гражданка, - спокойно сказал летчик. - Что же вы его на морозе раздели?
- Молчал бы лучше, разбойник! - потеряла спокойствие матушка Серафима. - Ступай домой, Макарушка, вон и батюшка наш, отец Николай, сюда поспешает на выручку тебе. Иди, миленький, отсюдова, не позволим летателям увезти тебя, сердечного!..
- Граждане, - обернулся летчик к толпе, - кто она ему?
Но сам отец Николай уже подошел к аппаратам.
- Кто она ему, - сказал он мягко, - не столь важно, ибо на ней лежит ответственность за сего отрока в отсутствии матери. Против желания родственников никому не дозволено...
- Макар! - крикнул летчик. - Да сам-то ты чего же молчишь? Если тебе хочется полететь - скажи это гражданину служителю культа!
Но мальчик уже понял, что все погибло. С опущенной головой он неподвижно стоял без шапки у крыла аэроплана.
- Уведи отрока, Серафима! - строго приказал отец Николай, покидая поле боя как победитель. - Ступай, Макарушка!
- Шапку хоть наденьте ему, заботливые пастыри! - вслед сказал летчик. Мимо милиционера, еще державшего тулупчик, мимо расступившихся школьников повели супруги Златогорские убитого горем Макара. Кто-то протянул ему котомку, но Серафима Петровна перехватила ее и понесла сама. На Макара напялили шапку. Еще на лестнице-стремянке отец Николай стал пояснять, что нынешний смиренный отказ Макара от греховного удовольствия зачтется ему в будущем как проявление главной христианской добродетели - смирения.
...Дома, когда Макар уснул в слезах, попадья извлекла из котомки письмо и прочла мужу.
- Ну подумай, отче, - возмущалась она вслух, - до чего ребячлив этот малец! Кинуть на снегу котомку с таким письмом!
Рукою Макаркиной матери, но явно под диктовку подпоручика Стельцова было в конце приписано: "Сима! Пошли весточку новым богомольцам, что брата Михаила старец Борис благословил податься, ко святыням ярославским. Назад будет через недельку. Отрок должен дождаться его у тебя Потом вкупе с отроком брат Михаил пристанет к остальной братии. Если потребуется, пусть богомольцы справляются у Марфы".
Про "новых богомольцев" на заволжской стороне отец Николай знал давно. Монастырские и скитские решили помочь опасным гостям пройти лесным путем на Керженец и Ветлугу к скитам староверов. С теми у заволжских скитников есть постоянные сношения. Вот-вот собирались уйти из-под Яшмы опасные постояльцы, отлегла было забота, и вдруг новая напасть - прилетели эти бесовские самолеты. В предчувствии опасности отец Николай потек следом за матушкой на реку. чтобы поближе взглянуть: нет ли среди них того...
Худшие опасения подтвердились. Прилетел именно тот. Летчик с фотографии, что хранится шесть лет в железном ларчике. Какие у него могли быть прежде встречи с наивным Макаркой? Что за услугу успел оказать ему Макар? Как примет инокиня Анастасия весть о том, что родитель ее жив и давно разыскивает дочь? О нет, нет! Этой встрече необходимо помешать! Иначе беда. Ведь через любимую духовную дочь отец Николай надеялся обрести незримую власть над монастырем, чтобы превратить его в духовную твердыню с прославленной святой. И вдруг угроза! Дочь может узнать, как пастырь "разыскивал" отца. Дальше комиссар неминуемо установит и еще кое-что... Ни патриарх, ни епархия не снимут тогда с пастыря позорного пятна... Как же быть дальше?
Макарку удалить из Яшмы! Исключить его повторную встречу с авиаторами. Но... сама инокиня? Тридцать верст за рекой - слишком ничтожное расстояние для энергичных авиаторов. Значит, отослать и Анастасию-монахиню подальше в леса?
С кем отослать? Куда? Пожалуй, вернее всего в те же глухие керженские скиты старообрядцев, куда уходят гости-офицеры. Не агнцы они, не столпы добродетели, но выбора нет, да и сила духа ее велика, сумеет внушить к себе уважение. Значит, спешно послать гонца в скит с приказанием инокине и письмом начальнику отряда...