Сашка мигом вынул из кармана свой револьвер и сунул в миску с остывшими щами. - Потом в сени неприметно вынесешь! - шепнул он хозяйке. Степан отодвигал засовы, впускал новых гостей...
Не задерживаясь в сенях, три вооруженных человека вступили в горницу. Первый - кожаная тужурка, меховой воротник, револьвер в кобуре, фуражка. Двое - солдатские папахи, винтовки, старые валенки. У кожаного - белые бурки. Поднял оброненную Степаном бутылку, посмотрел на свет.
- Что же так сразу и притихли? Песни попевали, самогоночку попивали, и вдруг такая тишина? За гостей нас не признаете?
Сменил шутливый тон на деловой:
- Ну коли пришлось потревожить пир, прошу внимания. Хозяева нам давно известны, а вновь прибывшим придется предъявить документики. Вы кто? повернулся начальник к Макару.
От одного слова "чекисты" Макар чуть не упал со скамьи. Похолодела спина, хотя сидел он прижавшись к печи. Мелькнула мысль, как поведут его длинным коридором с каменным полом...
- Вы даже отвечать не хотите, молодой человек?
Марфа сердито крикнула мальчику:
- Чего молчишь, чучело? Оглох, что ли? Кажи начальнику справку!
Макаркина шубейка висела на гвозде у двери. Марфа сама достала и протянула начальнику школьную справку. У начальника удивленно дрогнули брови.
- Так тебя звать Макарием Владимирцевым? Ты из Кинешмы? Очень приятно с тобою встретиться, так сказать, лично. Что ж ты тут поделываешь, в лесу? Давно здесь? Не скучаешь?
Макар и вздохнуть был не в силах. Сашка не выдержал:
- Вы бы, гражданин военный, мальчонку зря не пугали Сами видите, сомлел со страху. Ему ведь четырнадцать лет всего...
Кожаный начальник с любопытством посмотрел на Макаркиного защитника. В горнице стало очень тихо, никто шевельнуться не смел.
- А вы кто такой, господин адвокат? Дайте-ка ваши бумаги.
Овчинников пересек комнату, протянул документ с оттиснутым в углу фиолетовым штампом: "Яшемокая трудовая сельскохозяйственная религиозная община-коммуна". Военный спросил почти ласково:
- Вы не родственник конскому торговцу Ивану Овчинникову?
- Брат родной.
- А лошадки, которых вы сопровождаете, чьи?
- Были казачьи, станут монастырскими, а пока я за них перед братом в ответе.
- По нашим сведениям, лошади приобретены... сомнительным образом. Придется кое-что проверить... У кого куплены?
- Кто продавал, тот знает. А других это не касаемо.
- Ого! Ну нас-то, положим, все "касаемо". Где-то, значит, фронт переходили? Оружие имеете?
- Двустволка в санях валяется нечищенная, иного оружия нету. А что до фронта... Какой там фронт! В одной станице красные, в другой - белые, в третьей вовсе не разберешь, какого колера-масти... Чего ж такой фронт не перейти? Окопов, проволоки, часовых пока незаметно, а степь широкая!
- Говорите, оружия нету? Проверим. Дело служебное.
Один из военных бегло обшарил Сашку, другой встряхнул на вешалке его казакин и полушубок. Все трое отошли в угол, посовещались вполголоса. А старик, дед Павел, молча наблюдавший всю сцену с печи, наклонился к Сашке и стал шептать ему что-то на ухо. Макар, чуть оправившись от испуга, отважился поближе приглядеться к начальнику чекистов.
Странно! Лицо начальника изменилось, когда он прикрыл рукой свою бородку и усы. На них легла тень от лампы, почернила подбородок; скошенный уголок тени превратил эти растрепанные усы в маленькие, четко подстриженные. Макар знал это лицо, без бороды и с черными усиками под косом. Портрет троюродного дяди, когда тот был молодым? Да и голос очень напоминает дядин, только помоложе...
Этот голос раздался вновь:
- Хозяин! Может, и для незваных бутылочку найдешь? Дельце у нас есть к Александру Овчинникову. Самогонку-то варишь, хозяин?
- Этим не занимаемся, а поставить бутылку можно!
- Понимаешь, Александр, - заговорил начальник уже за столом. - У нас есть государственное поручение проникнуть в тыл к противнику. Нужен бывалый проводник. Вот и предлагаем тебе: выведи нас хоть на Дон, хоть на Каму, к белым. Поедем на твоих лошадях. У монастыря отберем, такие кони - имущество воинское по нашему времени. Удивительно, что их у тебя еще не конфисковали.
- Да уж мы знаем, как проехать. Не впервой.
- Вот такой удалец нам и нужен. Как на место прибудем - кони опять твои. Делай с ними что захочешь.
- Если мы коней монастырю не представим - мораль на нас падет. Задаток брали. Брату Ивану разор полный будет.
- Что ты заладил: брат, брат? Перед монастырем и перед братом мы тебя оправдаем, расписку с божьих слуг возьмем, что приняли у них коней для армии. Чья расписка нужна? Игуменьи? Ключаря? Казначеи?
- Отец протоиерей с нами дела имеет. Он и задаток давал.
- Отлично! Прямо к нему и махнете сейчас. Пошлю с тобою двоих молодцов, Сабурина и Букетова. Вытребуете расписку с отца Николая и. не мешкая, завтра же к Пермским лесам. Сумеешь... нелюдными местами?
- А мы людными и не ездим... Эх, граждане, кабы дело-то по-вашему вышло... За таких можно бы и золотишком получить, не то что керенками. Не против я вас в дорожку проводить, только... точно ли моими останутся кони?
Собеседники видели, как пробуждается в Сашке жадность.
- Чьими же иначе? Нам они не нужны будут... По рукам, выходит? Даю вам... - начальник глянул на ручные часы, - семь часов на поездку и возвращение с распиской. Заложи-ка парочку своих гнедых и... хлопните по стакашку на дорогу!
- Что ж, - сказал Сашка, выкушав "посошок", - утречком, коли все уладится в Яшме, ждите нас обратно! Поехали!
Сашка скосил глаза на миску с супом. Марфа поняла, подхватила миску, сняла и полотенце со стены. В сенях повозилась, внесла в горницу нечто, завернутое в газетную бумагу.
- Мясца на дорожку я вам из из щец вынула! Нате!
Сашка небрежно пихнул сверток в карман полушубка. У Макара сердце колотилось и грудь наливалась кровью с каждым толчком. Он плохо соображал: ведь сговорился вроде Сашка с чекистами, зачем же ему наган?..
В горнице начальник достал из портфеля карту и стал делать на ней пометки. Четвертый чекист, которого начальник звал Владеком, задремал у стола. Лампа стала чадить и гаснуть.
- Подлей-ка в свою люстру, хозяйка! - приказал Владек, стряхивая сон.
- Сам подольешь, если есть у тебя, что лить, - отрезала Марфа. Последний фунт керосина для дорогого гостя берегла, а ты, не прогневайся, и в. потемках погостишь.
Вдруг дед Павел подал голос с печи. В свете двух лампад волосы его казались серебристым сиянием вокруг головы.
- Уж коль не спится нам с тобою, давай, Павел Георгиевич, по душам потолкуем.