Роман Борисович Гуль (1896-1986).
ВОРОШИЛОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ *
* Это предисловие было написано Р. Б. Гулем к книге, в которую входили биографии Ворошилова, Буденного, Блюхера, Котовского.
Может быть, не было еще исторического явления более парадоксального, чем русская революция. По существу своему крестьянская, а потому национальная, она, с самого начала была втиснута Лениным в прокрустово ложе коммунистической и интернационалистской. Правда, из этого ложа она быстро выросла, и тот же Ленин под напором растущих национально-крестьянских сил (Кронштадтское восстание, Тамбовская жакерия) принужден был выломать стенку коммуни-стического ложа, дав стране передышку нэпа. Во время нэпа подлинный характер революции разрастался вширь и вглубь, все явственней выпирая наружу. Обеспокоенный Троцкий кричал: "Да, мы растем, это несомненно, но нужно смотреть, куда мы растем?!" - и требовал мер для спасения "коммунистической" революции. То есть - для воспрепятствования выявлению истинной сущности русской революции.
Понятно, что меры коммунистической олигархии направились против главной национальной основы страны - против русского крестьянства. Сталин, объявивший линию Троцкого ересью, заимствовал ее целиком, ибо объективный ход развития указывал только два пути: или естест-венный ход событий и крушение коммунизма, или террористическая попытка свернуть революцию снова в коммунистическое русло. На первом пути был слишком явственен крах. На втором в отдаленной перспективе полная неизвестность, но зато в ближайшей сохранение власти коммунистической олигархии, и Сталин напролом пошел по второму пути. Революция снова уложена на прокрустово ложе, на котором и с самого начала не помещалась, а за время нэпа выросла настолько, что втиснуть ее туда было почти невозможно. Но Сталин с своими заплечных дел мастерами не только обрубает ноги, он корнает народное тело со всех сторон ножницами пятилетки и коллективизации и втискивает это тело в рамку интегрального коммунизма.
На пятом году пятилетки, в азарте генеральной линии тяжело повреждена основная жизненная сила России - русское крестьянство; страна хиреет не по дням, а по часам; в прокрустовом ложе лежит полумертвец. Но, обескровленное и превращенное в крепостных колхозных батраков, крестьянство все еще ведет героическую, не на жизнь, а на смерть, борьбу, оказывая Сталину последнее отчаянное сопротивление.
Борьба крестьянства с авантюристически-навязанным, доктринерским коммунизмом идет сейчас со всей ожесточенностью, и, может быть, недалека ее последняя фаза. Но исход борьбы крестьянства в конечном счете зависит от Красной Армии: встанет ли она на его сторону?
Можно утверждать, что нет ни одной армии в мире, которая находилась бы в таких тисках правительственного аппарата, как Красная Армия. Со всей тщательностью правительство следит и оберегает ее от всякого проникновения идей, разлагающих официальную коммунистическую доктрину. Но в то время, как в клещи коммунистического шпионажа зажата низовая солдатская масса, ее головка, из выдвинувшихся в гражданскую войну "красных маршалов" ходом жизни высвобождается из-под контроля партийного аппарата. Думается, верно мненье, что смена террористическо-коммунистической диктатуры выйдет из группы военных - руководителей Красной Армии, которая обопрется в первую очередь на крестьянство.
Совсем неслучайно, что именам "красных маршалов" не сопутствует обильная литература. В то время, как о "штатских" вождях изданы сотни книг, о красных "генералах" предпочитается полное молчание. Кремлевский официальный "марксизм" не любит культа "военных героев" и исторических параллелей с французской революцией. Но естественно, что в момент чрезвычайной напряженности, как международного, так и внутрироссийского положения, эти маршалы привлекают к себе интерес.
Вместе с ранее выпущенной биографией М. Н. Тухачевского, настоящими биографиями Ворошилова, Буденного, Блюхера и убитого Котовского, взятого мной из-за его анекдотической красочности и характерности для нравов гражданской войны,- я заканчиваю серию "красных маршалов". Эта серия является частью общей, задуманной мной работы.
1. Из ворот Кремля
Над Москвой - светло-голубые облака. Горят купола полузаброшенных церквей. Вздымаются остовы недостроенных конструктивных домов. На древней Красной площади, где двести лет назад Петр Великий собственноручно рубил головы мятежным стрельцам, наркомвоен Клим Ворошилов принимает парад красных войск.
На замкнутой караулами громадной площади в каре сведена молодцеватая пехота в стрелецких шишаках. Волнуется кавалерия. Приготовились оркестры. Но вот подана команда. Замерли войска. И глаза площади, не отрываясь, глядят на ворота Кремля.
Из этих ворот выезжала колымага Ивана Грозного, выезжал верховой, с боярами, Борис Годунов, выезжала карета разорванного каляевской бомбой великого князя Сергея. Древние ворота Кремля растворяются медленно. На горячем жеребце медленно, совершенно один, выезжает наркомвоен Ворошилов.
И вдруг, как бешеные, со всех сторон загремели серебряные фанфары. С фанфарами, тушами оркестров смешались крики.
Кряжистый, с скуластым лицом крепко сидит на играющем коне бывший слесарь Клим Ворошилов. Под музыку навстречу ему едут красные командиры с рапортами. Красная Армия бурно приветствует своего вождя.
А девять лет назад на эту же площадь выезжал Троцкий. Выезжал на автомобиле.
Троцкисты любят анекдот: "Когда из кремлевских ворот показывался Троцкий, все говорили: "Глядите, глядите, Троцкий, Троцкий!" Теперь, когда из ворот выезжает Ворошилов, все говорят: "Глядите, глядите, какая лошадь, нет, какккая лошадь!"
Но Троцкий в Турции, и Ворошилова едва ли выбьешь из седла анекдотом.
После Троцкого выезжал и другой маршал революции, наркомвоен Михаил Фрунзе. Но в 1925 году под ножом кремлевского хирурга он умер от наркоза. На хирургический стол недомогающего Фрунзе уговорило лечь политбюро. И после этой кремлевской операции поползли жуткие слухи, напоминающие времена Борджиа. Говорили, что Фрунзе замышлял переворот, что больное сердце не могло выдержать наркоза. И как бы в подтверждение слухов жена Фрунзе покончила самоубийством.
По смерти Фрунзе выехал близкий Сталину человек - Клементий Ефремович Ворошилов - русский, народный, низовой. И ладно скроен и крепко сшит. Ширококостный, прочный, волосы с проседью, грубоватое, открытое лицо в тяжелых морщинах. Он - силен. Глядит чуть свысока и подозрительно, украшенный четырьмя орденами Красного Знамени, бывший крановщик Луган-ского завода. Он умеет повелевать и хорошо знает, что такое большая государственная власть.
Если Сталин - это хитрость и талант макиавеллиевских комбинаций, то Ворошилов весь - безудержность и русская бесшабашность. Сотрудники Ворошилова, бывшие генералы и полков-ники говорят: "Если Клементий Ефремович вспылит - ураган!" И Ворошилов сам сознается, что "излишне горяч". Но именно эта "горячность" и выбросила рабочего самоучку на верх государст-венной лестницы, сделав военным министром. Кроме бунтарского темперамента, у военного министра России нет ничего.
Простому уму Ворошилова чужды теории и схемы. Когда на заседании наркомфина экономис-ты говорят о "контрольных цифрах" и "динамическом коэффициенте", Ворошилов только потря-хивает крепкой головой и, усмехаясь в стриженные по-европейски усы, шепчет на ухо соседу:
- Ди-на-ми-чес-кий коэффициент! Вот пойми! Без водки не разберешься...
Ничего не поделаешь. Царская Россия не научила ничему военного министра СССР. Ворошилов знал только два года ученья в сельской школе. Зато царизм выковал в нем крепкую волю к сопротивлению. Воля, даже преувеличенная воля к большой власти, есть у выросшего в донских степях Ворошилова. Недаром о военном министре острят москвичи, что мировая история делится на два периода, один от доисторической эпохи до Клементия Ефремовича, другой от Клементия Ефремовича и далее... И Москва, шутя, называет Ворошилова - "Климом 1-м".
Ни интеллигентности, ни наследственной культуры у Ворошилова нет. Рабочие Луганска рассказывают, что в подпольной работе, которую вел среди них в 900-х годах этот отчаянный машинист крана, у Ворошилова на все была только одна поговорка: "Черт возьми, что мы будем смотреть!"
В этом - весь Ворошилов. Этот донской "большевик по темпераменту", очертя голову, с юности бросился в водоворот революционного движения. И под этой водой налетел на Ленина. "Черт возьми, что мы будем смотреть!" История России в октябре 1917 года высказалась за Ленина и за Ворошилова. И, в детстве ходившего по миру просить милостыню, Ворошилова октябрь вынес на верх государственной карьеры, предложив кресло военного министра России.
2. "Володька"
Среди советского генералитета, где с царскими генералами и полковниками Каменевым, Сытиным, Вацетисом, Верховским причудливо смешались вахмистр Буденный, портной Щаденко, гвардии поручик артистократ Тухачевский, солдат Криворучко, парикмахер Хвесин, "великий неизвестный" псевдоним Блюхер,- у Клима Ворошилова перед всеми есть преимущество, давшее ему пост главы Красной Армии.
В жилах Ворошилова не какая-нибудь "голубая", а благородная "красная" кровь. Он - "потомственный пролетарий". И ни у кого из советских полководцев нет генеалогического древа такой пролетарской чистоты, как у Ворошилова.
Ворошилов родился в 1881 году. Его отец, крестьянин-шахтер такого же, как сын, буйного нрава, нигде не уживался, шляясь с шахты на шахту, вел "кочевую" жизнь. Ворошилов с детства узнал нужду и нищету. Ходил с сестрой просить милостыню: на шахтах за гривенник в день мальчишкой собирал колчедан; был пастухом. И только случайное знакомство с будущим членом 1-й Государственной Думы, учителем Рыжковым вывело мальчика из темноты.
Рыжков определил Ворошилова в школу, потом на металлургический завод в Луганск; в чугунолитейный цех, откуда и пошла революционная карьера Ворошилова.
Упорный, бунтарский Ворошилов пошел путем боевика, подпольщика-революционера. "Черт возьми, что мы будем смотреть!" Уж к первой революции 1905 года он достает рабочим оружие, организует боевые дружины и в центре Донбасса в Луганске выходит в провинциальные рабочие вожди.
В 1903 году, когда еще только начинался раскол между ленинским и плехановским крыльями партии, крановщик Ворошилов, иль "Володька", как звали его в подполье, уже заявлял рабочим:
- Я, конешно, товарищи, с ленинцами!
В смазных сапогах, в кепке "шесть листов одна заклепка", в косоворотке под дешевым спинжаком, Ворошилов - яркий, нутряной оратор, любимец рабочих на массовках. Он - "свой", кровный, низовой. Он привез в Луганск 20 револьверов системы "Смит и Вессон" и в коробках из-под дамских платьев доставил браунинги, маузеры и карабины для вооруженной борьбы.
"Черт возьми, что мы будем смотреть! - кричал на массовках ленинец "Володька".- Если наседка имеет, товарищи, яйцо, а в яйце зародыш, то при нормальных условиях из яйца обязатель-но вылупится цыпленок! А зародыши революции налицо! И товарищ Ленин говорит, что надо учиться, товарищи, руководить массами! Правда, нам и револьвер и булыжник и болт и гайка все хлеб! Но не забывай, товарищи, что во время революции массы будут вооружены! И тогда мы должны будем иметь своих командиров, товарищи!" орет буйный "Володька".
Один из тогдашних слушателей, рабочий Мальцев, вспоминает, что на массовке как-то крикнул ему:
- "Володька", мы тебя назначим красным генералом!
- Далеко хватил,- ответил Ворошилов,- какой я к черту генерал! Я в этом ничего не смыслю!
Но через 15 лет "Володька" стал-таки "красным генералом от рабочих", как назвал его Сталин в нарадной речи к пятидесятилетнему юбилею военного министра.
Тогда этот головокружительный пост не снился. "Володька" был занят меньшими делами. По его приказу рабочие сожгли луганскую тюрьму. Ворошилов был арестован, но ненадолго: рабочие буквально силой вырвали "Володьку" из тюрьмы, грозя забастовкой в случае, если не освободят Ворошилова. В революцию 1905 года он стал председателем совета рабочих уполномоченных города Луганска.
А вскоре в 1906 году ничего кроме Донбасса, завода, степей и шахт не видавший, провинциал-рабочий Ворошилов отправился в первое далекое путешествие в Санкт-Петербург, на съезд партии.
"Это мое самое сильное впечатление в жизни",- вспоминает сейчас военный министр. В Петербурге Ворошилов впервые увидел Ленина и был ошеломлен. Известно, что Ленин производил на людей сильное впечатление. И "ошеломительное" петербургское впечатление Ворошилова, большевика по темпераменту, провинциала-рабочего, разумеется, законно.
"Все в нем мне казалось необыкновенным, и его манера говорить, и простота, и главное,- вспоминает Ворошилов,- пронизывающие и сверлящие душу глаза".
Встреча оказалась сильной вехой в жизни Ворошилова. Но кроме этой встречи - кряжистого, сладко любящего жизнь, и "баб", и "водочку", и песни, и пляски молодого крановщика ошеломи-ли и потрясли блеск, дворцы, наряды, магазины - жизнь царского Петербурга.
В том же году Ворошилов двинулся дальше, на съезд в Стокгольм. А в 1907 году - в Лондон, где партия на съезде раскололась на большевиков и меньшевиков; и где донской крановщик "Володька" стал уже ярым большевиком.
И после лондонского съезда в родной Луганск Ворошилов привез оружие, хоть уж спадали волны первой революции. Но в Луганске бывшего председателя совета, буйного "Володьку" уже ждала полиция.