— По счетам надо платить! — рявкает кто-то из бугаев, завалившихся к шефу без разрешения.
Трое заперлись с ним в кабинете, один остался в коридоре, и еще один преданной псиной охраняет меня в приемной. А у меня до сих пор руки трясутся после того, как выронила поднос с кофе. Сижу в своем кресле, укатившись в самый угол, и молюсь, чтобы это поскорее закончилось.
То, что у шефа проблемы, я догадывалась. Руководящая должность в солидной фирме — ширма, за которой прячется заядлый игрок. Плохой игрок. Однажды он уже спустил все: квартиру, дачу, машину. Поговаривают, и жену. Хотя я не представляю, как это — отдать за долги жену? Дикость какая-то. Явно сплетни! В общем, после того раза он пребывал в длительном запое, а потом взял себя в руки. Все начал сначала. Сейчас у него особняк, крутые тачки, брендовые пиджаки, женщины. Но последние полгода он сам не свой.
Я списывала это на стресс. Мы долго работали над сложным проектом, от которого зависела судьба всей фирмы. Без отдыха, без выходных, без праздников. Сверху только и делали, что по шапке стучали. Шеф ходил злым, раздражался из-за мелочей.
Казалось, это в прошлом. Проект сдан, одобрен, мы получили свой покой и процветание фирмы. Даже зарплаты всем участникам подняли. Уж шефа-то точно не обделили. Поэтому я не ожидала, что вот так однажды средь бела дня в офис заявится какая-то жуткая шайка бритоголовых в кожаных куртках и напомнит мне фильмы о бандитах лихих девяностых.
Слышу глухой удар и скрипучий стон. Закрываю уши ладонями. Это невозможно вынести. Если шефа убьют, то меня вслед за ним. Как свидетеля. Я же все эти рожи видела! Сердце то выскакивает из груди, то бросается в пятки, то останавливается. Таких выкрутасов оно еще никогда не вытворяло.
Мои зубы стучат. Глаза щиплет. Пальцы дрожат. По позвоночнику стекают капельки пота. Шелковая блузка противно прилипла в зоне декольте и подмышек.
— Я все верну-у-у… — скулит шеф. — Кляну-у-усь…
Еще один удар, пинок, стон, хрип, мат, плевок.
Господи! Это какой-то кошмарный сон! Щипаю себя в попытках проснуться. Бесполезно. Не сон. Страшная явь, не предвещающая мне ничего хорошего.
На какое-то время становится тихо. Один из незваных гостей разговаривает по телефону. Я цепляюсь за призрачную надежду, что они сейчас уйдут. Вроде бы шеф вполне убедительно хлюпал носом в своих обещаниях вернуть долг. Мне кажется, он обмочился от страха и на все пойдет ради выживания. Продаст все, что имеет… Или… У него уже ничего нет?
Приближающиеся тяжелые шаги заставляют меня затаить дыхание. Громила в дверях отходит в сторону, впуская в приемную еще одного сегодняшнего посетителя.
Я нервно сглатываю, едва взглянув на его до блеска начищенные туфли. Ощущение, что их толпа рабов ежесекундно полирует. Ни пылинки!
Об острые стрелки на брюках и вовсе порезаться можно. Ноги у мужчины ровные, длинные. На уровне бедер ткань обтягивает мощные мышцы. Ширинка прилично выпирает, ремень тоже блестит. От белоснежной рубашки слезятся глаза, которые я тягуче поднимаю к кадыку под смуглой кожей.
Нет, этот не похож на остальных. Этот элегантен, красив. От него не только дикостью и силой прет. В его темно-карих выразительных глазах полыхает неуемная жажда крови, страсть к господству, нездоровая самоуверенность.
Окинув меня ощупывающим взглядом покупателя, он чуть склоняет голову и сощуривается. Будто изучает, приценивается. Воздуха меня лишает. Своим тестостероном всю приемную заполняет. Раскаляет все вокруг нагнетанием немой опасности.
Из кабинета выходит бугай, платком вытирая кровь с кулака. Подходит к своему боссу и что-то тихо говорит ему на ухо. Тот молча кивает и шагает в кабинет.
Меня начинает мутить. Борюсь с тошнотой, но тщетно. Схватив с пола корзину для бумаг, сблевываю обед, ничуть не смутив бритоголовых. Они даже глухо ржут надо мной. Скоты!
Отдышавшись, отыскиваю в ящике стола салфетки и вытираю рот. Дотягиваюсь до кулера. Дрожащей рукой набираю себе воды в стаканчик и кое-как напиваюсь. Боже, ну и денек!
С приходом красавчика стало потише. Он о чем-то негромко разговаривает с шефом, но я могу лишь судить о его тембре — низком, ленивом, хрипловатом. Слов почти не разбираю. Может, акцент мешает. Может, акустика.
Дверь распахивается так резко, что я взвизгиваю и подпрыгиваю в кресле. Босс этой братии волоком вытаскивает шефа из кабинета и швыряет на пол посреди приемной. Только сейчас я вижу, как крепки его руки. Нити вен будто накачаны сталью. Ткань рубашки чуть ли не трещит по швам.
Нисколько ни запыхавшись, кареглазый снова цепляется за меня хищным взглядом и полноправно заявляет:
— Он сказал, что я могу взять тебя за его долги!
Шеф шмыгает носом, мордой уткнувшись в свои ладони. Его костюм помят, кое-где порван, в каплях крови. Волосы взъерошены. Его хорошо потрясли, но… ЭТО ЧТО, ШУТКА?!
Я медленно поднимаюсь из кресла на непослушные ноги.
— П-простите…
— Тебе не за что извиняться, пташка, — отвечает мой собеседник.
Нет. У него нет акцента. Просто он говорит настолько спокойно, что тебе невольно хочется биться в истерике. Нельзя быть таким холодным, избивая человека!
— Я что-то не так понимаю…
— А тебе и не нужно ничего понимать. Отныне ты моя собственность.
— Как это? — недоумеваю я, упуская почву из-под ног. — Я живой человек, законопослушная гражданка своей страны с правом на свободу. Я не могу быть чьей-то собственностью.
— Можешь быть моей секретаршей. Называй это как хочешь. Но пока твой шеф не вернет долг, этим долгом будешь ты.
Эти ублюдки знали, когда приходить. После шести в офисе всегда только мы с шефом и один охранник. Как они прошли мимо него, меня сейчас волнует меньше всего. Я думаю, как мне сбежать, как позвать на помощь, как вызвать полицию? Потому что босс этой кровожадной компании ведет себя так, будто законы его не касаются.
— Могу я забрать свои вещи? — спрашиваю как можно спокойнее, а у самой поджилки трясутся.
— Без фокусов, — предупреждает главный.
Я делаю шаг к выходу, но его преграждает бугай.
— Мне нужно в комнату отдыха, — поясняю я. — Там моя сумка, плащ…
— Эти? — слышу за спиной.
Осторожно оборачиваюсь. Кареглазый стоит у встроенного в стену шкафа и держит в руках мою сумку и плащ. Его бесшумность и невозмутимость леденят кровь в жилах.
Едва держась за остатки сознания, туманящего картинку перед глазами, я нервно улыбаюсь:
— Видимо, забыла, что сегодня вещи здесь. Я опоздала на работу…
Мужчина бросает все на пол и срывается с места. Вскрикнув, я спиной откидываюсь к стене. В его глазах полыхает огонь. Спокойствие — это маска. Под ней скрывается зверь. Лютый. Беспощадный.
— Я же предупреждал — без фокусов, — шипит он, вплотную подойдя ко мне и ладонями упершись в стену над моими плечами.
Запах его сильного тела ядовитыми парами заползает в мои ноздри. От него идет жар, как от печки. Дотронься — сгоришь дотла.
Не могу вымолвить ни слова. Слезы текут по щекам. Горло стягивает невидимой удавкой.
— Ты должна знать, пташка, что я не прощаю ложь, предательство и лицемерие. Он, — он кивает на трясущегося на полу шефа, — лжец, предатель, лицемер. И ты, похоже, тоже. Его мы уже проучили. Теперь тебя. Ты сама меня к этому подтолкнула.
— Я поняла, — киваю судорожно. — Больше этого не повторится.
Мужчина злобно смеется, и его помощники подхватывают этот смех конским ржанием. Они не воспринимают меня всерьез.
— Все вы толкаете это фуфло, — скалится он. — Но жизнь научила меня больше никому не верить. Ты должна усвоить урок, закрепить теорию на практике. Поэтому… — Он мажет по мне озабоченным взглядом и мурчит: — На колени.
Невидимый молот — вот что представляет собой его взгляд, когда он требует от меня покориться ему. Он бьет меня по лицу, по рукам, по коленям. Подгибая их. Заставляя меня подчиниться, склонить голову.
Дрожа так, будто меня с высокой температурой без предупреждения окунули в ледяную ванну, я медленно опускаюсь на колени.
Шеф отворачивается, хлюпая носом. Закрывает лицо руками. Что-то невнятно бубнит. Вроде умоляет не делать этого. Я же не могу ни слова произнести. Дар речи начисто исчезает, словно я никогда им не обладала. Немая, слепая, глухая от рождения.
В полубреду и с наползающей на глаза пеленой отдаленно слышу, как шуршит ремень брюк и звякает ширинка.
Голова начинает кружиться, уши закладывает. Я растерянно смотрю по сторонам. Бритоголовые уроды ржут, подшучивают. Чувствую, как на мой затылок ложится горячая мужская ладонь. Пальцы собирают мои волосы в кулак. Натягивают. Вынуждают отрезветь.
Прямо перед собой вижу пугающего размера половой член. Да, именно его! Огромный мужской орган! О таком не стыдно сказать — достоинство! Медленно водя по его длине другой рукой, кареглазый притягивает меня к себе и шипит:
— Соси!
Господи… По моим щекам текут слезы. Я не девственница. Терять нечего. Но делать минет какому-то ублюдку…
Пытаюсь отвернуться, но он с силой возвращает меня в прежнее положение. Волосы стягивает так, что в висках стучит. В колени больно впиваются стыки паркета. Бесплатные зрители, перед которыми меня заставляют отсосать, настолько унижают меня своим подлым смехом, что я мысленно растаптываю себя, как последнюю шлюху. Шеф же продолжает бездейственно плакать, как перепуганная девочка, упавшая в колодец.
— Пусть смотрит! — фыркает кареглазый.
Двое громил разворачивают шефа к нам, заламывают его руки за спину и, схватив лицо за подбородок, приказывают открыть глаза.
Увы, в них я не читаю сожаления. Ему плевать на меня. Он боится только за себя. И кажется, вот-вот вскрикнет: «Да отсоси ты уже ему!»
— Не тяни! — это снова адресуется мне.
Кареглазый плюет на ладонь, слюной смазывает свой здоровенный член с широкой обрезанной головкой и пальцами сжимает мои челюсти. Они непроизвольно размыкаются, и конец члена касается моих губ. Спасибо, что хоть чистый, будто его каждые пять минут дезинфицируют.
— Зубки спрячь. Выпустишь — и мои джигиты пустят тебя по кругу. Раздолбят во все щели так, что кровавыми слезами умоешься. Сдохнешь в этом гнилом офисе!
— Вы чудовища, — плачу я, сопротивляясь, что есть сил. Ладонями упираюсь в бедра кареглазого. Затылком отдаюсь назад.
— Не ценишь доброго отношения? — начинает злиться он. Вздергивает меня за волосы вверх, ставит на ноги и швыряет к столу.
Я буквально наваливаюсь на него грудью, встав не в самую скромную позу, а мощные мужские руки тут же больно обжигают мою кожу, разрывая на мне блузку, юбку, шелковые чулки. Оставив меня в рванье и с ссадинами на руках и бедрах, он хватает меня за шею и запрокидывает голову назад:
— Либо ты сосешь у меня, — гневно цедит мне на ухо, — либо они порвут твою жопу. Выбирай!
— Делайте со мной все, что хотите, и проваливайте, — отвечаю я дрогнувшим голосом. — Добровольно я ничего делать не буду.
Бугаи со всех сторон оживают. Стекаются к нам какой-то однородной массой — темной тучей. Как ночь — страшная, порочная, беспросветная.
Я понимаю, в них нет и капли сожаления. Для каждого из этих уродов я — игрушка, не более. Они не задумываются, как повели бы себя, окажись на моем месте их мать, сестра, жена, дочь. Эгоисты, мерзавцы, сволочи с начисто вытравленными из сознания ценностями.
Слышу, как над ухом скрипят зубы красавчика. Злится. Бесится. Горячим дыханием обжигает мою щеку и шею. Кажется, вот-вот вонзит клыки в артерию и выпьет меня до дна. Утолит жажду крови. Получит свою дозу мерзкого наркотика.
Резким рывком запрокидывает мою голову еще сильнее. Так, что воздух тугим комком застревает в горле.
— Дерзкая, сука! Цену себе набиваешь?
— Кем бы ты ни был, — кое-как хриплю, морщась от боли, — знай, мой брат тебя найдет. Из-под земли достанет.
Всего секунда паузы. Но этого достаточно, чтобы понять — кареглазый стушевался. Снова толкает меня на стол, ладонью упирается в мою поясницу и рычит:
— Что за фокусы, кусок дерьма?!
Тот самый кусок, который полчаса назад был моим шефом, сморкается в рукав и скулит:
— Ее брат — полицейски-и-ий…
Шах и мат, красавчик!
Вопреки ужасам реального ада из меня вырывается смешок. Болезненный, отчаянный, но издевательский.
— Отпусти ее, Ризван, — взвывает шеф, на коленях подползая к нам. — Будь человеком!
Пинок — и шефа отбрасывает в сторону. Приложившись головой о стену, он стекает на пол и продолжает носом хлюпать куда-то в паркет.
На мою спину накидывают плащ. Мой телефон разбивают вдребезги прикладом пистолета. Переворошив сумочку, швыряют ее в мусорную корзину. Сим-карта отправляется в карман брюк кареглазого, обретшего редкое имя — Ризван.
— Тридцать дней! — заявляет он шефу, пока я трясущимися руками поправляю на себе лохмотья и повязываю пояс плаща. — Ровно столько на то, чтобы найти бабки. Ровно столько проживет эта несчастная. Теперь твои заботы — как сохранить ей жизнь. Она видела наши лица. Знает мое имя. Если через тридцать дней ты не убедишь меня, что пташка будет молчать, мы ее порешим.
Жутко ли слышать, как какой-то подонок с низменными инстинктами распоряжается твоей жизнью и отводит тебе срок? Скорее, шок. Никому адекватному такое и в голову не взбредет. Для Ризвана и его амбалов люди — скот. Я — тоже. И мне не стать разменной монетой, потому что шеф не приведет аргументы в мою защиту. Не найдет.
Значит, жить мне осталось… тридцать дней…
Не успеваю переварить эту мысль, как на мои глаза набрасывают плотный черный шарф. На затылке затягивают узлом. Хватают под руки и выводят из приемной. Отныне я заложница. И что бы он там ни говорил про секретаршу, я — заложница. Заложница бандита.