Обещанный ужин ждет меня на кровати, когда я возвращаюсь в комнату, обернувшись большим полотенцем. Ризван уже в брюках. Подкидывает дрова в камин. Смотрю на его широкую спину, переливающуюся буграми, и тошно становится.
Играть с ним опасно, но это мой единственный шанс выжить. Тело, к счастью, не подводит. Когда абстрагируюсь от презрения к этому подонку и представляю, что занимаюсь сексом с тем, кто мне нравится, оно реагирует правильно. Даже возбуждается. Хоть какое-то удовольствие от моего заточения в этом темном царстве.
Правда, удивительно, откуда во мне столько смелости и решительности? Я никогда в жизни не рисковала без презерватива. И тем более, не глотала чью-то сперму. Но у Ризвана на лице написаны все его больные фантазии. Мое дело — воплощать его мечты в реальность, чем я и занимаюсь, наплевав на свои принципы. Впрочем, не скажу, что мне было противно. Не самое вкусное, что я пробовала в своей жизни, но и не самое отвратительное. Я бы отнесла это к деликатесу, который не каждому по вкусу. Мне зашел.
Заглядевшись на этого зверя, я не замечаю, как он тоже смотрит на меня. Спохватываюсь, когда Ризван делает шаг навстречу.
Мурашки табуном пробегают по рукам и сосредотачиваются где-то между лопаток.
Ризван хищной поступью обходит кровать, приближается и, окинув меня хмурым взглядом, тянет за угол полотенца. Оно спадает на пол.
— Ходи так. Не замерзнешь, — говорит он, скользя по мне глазами.
Ему нравится мое тело. Он от него в экстаз впадает. И ненавидит себя за это. Вижу. Чувствую.
— Ешь, — кивает на поднос.
Молча залезаю на кровать, подгребаю под себя ноги и разглядываю еду. Нам принесли греческий салат, суп-пюре, мясо в каком-то соусе, булочки, сок и вазочку с орехами.
— А ты? — спрашиваю едва слышно.
— Долго отмывалась от меня. Я уже поел. — Ризван заваливается в кресло и, задумчиво потирая пальцем подбородок, наводит на меня свой сканирующий взгляд.
Есть в такой обстановке тяжело. Кусок едва в горло лезет. Но голод берет верх над скованностью. Я съедаю половину салата, суп, кусочек мяса и одну булочку. Запиваю все это двумя стаканами сока и убираю поднос на стол.
— Спасибо, — говорю, вытирая губы салфеткой. — Было вкусно.
— Орехи.
— Я берегу зубы и фигуру. Обойдусь.
Все еще смущаясь своей наготы, возвращаюсь в постель и натягиваю на себя покрывало. Я не знаю, который час, но по бьющему в окно свету уличного фонаря догадываюсь, что уже ночь или поздний вечер. А это значит, прошли мои первые сутки в качестве секретарши бандита. И пока я не сделала ничего из своей прежней должностной инструкции.
— Я могу поспать? — спрашиваю как можно мягче.
— Спи.
— А ты так и будешь сидеть здесь?
Ризван встает, распрямляет плечи и подходит к кровати.
Лучше бы я промолчала. Теперь молюсь, чтобы ему больше не хотелось секса. У меня и так все болит, сил нет. Щека ноет. Между ног горит. Рот онемел. В груди ломит от чувства стыда. Мне нужно время смириться с тем, что уже случилось, и морально приготовиться к тому, что еще произойдет. Вдруг завтра Ризвану захочется посмотреть, как меня трахает его человек. Или два. Три. Я не должна поддаться панике и броситься умолять его о пощаде.
Словно прочитав мои мысли, он коленом упирается в кровать и спрашивает:
— Я хочу, чтобы ты отсосала пятерым моим людям у меня на глазах. Так же, как мне. Смакуя. Сделаешь?
У меня внутри все переворачивается. Мир грез рушится. Меня будут пускать по кругу, пока я дышу. Лишь ради того, чтобы этот ублюдок насытился лицезрением извращений.
— Вряд ли у меня получится, — произношу неясно. — Я неопытна в этом деле. Ты был первым, у кого я… глотала. И надеюсь, станешь последним.
Кажется, мой ответ его удовлетворяет. Он не срывается, не хватает меня за волосы, а лишь улыбается уголком губ.
Не сводя с меня глаз, Ризван снимает брюки, оголив свой вновь воспрянувший ото сна член. Его размер меня до сих пор пугает. И как только он в меня влезает?!
Лихорадочно сглотнув, я натягиваю покрывало к подбородку и отодвигаюсь. Ризван медленно залезает на кровать и нависает надо мной. Дыру жжет на моем лице, клеймо рабыни выжигает.
Я начинаю задыхаться. В висках стучит от осознания, что он снова собирается меня отыметь. Хочется закричать: «Имей совесть, я же сотрусь!», — но разве ему есть до этого дело? Сотрусь — утилизирует. Таких, как я, тысячи. Таких, как он, единицы…
— Нежно любишь? — вдруг интересуется без намека на грубость.
— Что? — переспрашиваю, недоумевая и напрягаясь сильнее.
Он стягивает с меня покрывало, обдает мою грудь взглядом, будто жаром, и подгибает одну мою ногу. Опускается, дыханием касаясь моей щеки, а членом — моей вагины, и горячо шепчет:
— Хочу наградить тебя, Роксана. — Зубами прикусывает мою мочку и скребет ими по шее. Кажется, сейчас вонзит в артерию. Аж сердце замирает. — Ты заслужила, — добавляет он и, впившись в мои губы поцелуем, толкается в меня членом.
Перед моими глазами сыплются искры, яркими вспышками рассекая сгустившуюся тьму.
Онемевшие губы вновь обретают чувствительность. Тело безотказно за бесценок продается Ризвану. Разум отключается. Мне не хватает воздуха. Медленно ползущая по венам кровь набирает скорость. Сердце снова остервенело бьется в клетке ребер.
Откуда-то берутся силы и аппетит отвечать Ризвану на поцелуй — лютый, мучительный, животрепещущий.
— Рассчитываешь, я буду потакать твоим желаниям? — Он отстраняется от меня, колюче заглянув в мои глаза. Чуть приподнимается и, не дав мне опомниться, переворачивает меня на живот. Придавливает своим телом к кровати и шипит мне на ухо: — Не на того нарвалась, Роксана! Ты моя подстилка. Щель. Шлюха. Тут я хозяин, а я не считаюсь с предпочтениями грязной рабыни. Хотя можешь называть себя моей секретаршей. Если от этого трах со мной обретает для тебя иные краски.
Он снова вбивается в меня. Глубоко. Жестко. Грубо. Я лицом зарываюсь в подушку и заглушаю ею свой горький крик отчаяния.
Ненавижу его. Презираю. Проклинаю. За то, что обезволил меня, растоптал, унизил. За то, что пленил мое тело. Овладел им. Проник во все уголки и отравил собой.
Придет день — и он поплатится. За все, что сделал со мной и сделает в будущем. Я уверена. Потому что я не сдамся. Мой брат не сдастся.
Мои бедра приподнимаются одним мощным рывком. Колени подгибаются. Руки оказываются перекрещенными на пояснице. Вцепившись в мои запястья мертвой хваткой, Ризван ускоряет свой темп. Кровать под нами скрипит. Изголовье стучит о стену. Вкупе с потрескиванием камина, моими стонами и утробными рычаниями Ризвана, эти звуки будоражат воображение, рисуя для меня картины бесперспективного грядущего. Сплошной секс — преступный, развратный, испорченный. И я — в оковах наложницы, с призрачной надеждой однажды наказать это чудовище.
Закусив угол подушки, я зажмуриваюсь и отгоняю от себя малейшую тень испытываемого наслаждения. Я не должна получать удовольствие от действий этого подонка. Это неправильно! Но тело похоже на фанатика. Оно живет отдельной жизнью. Каждой клеточкой вверенное во власть монстра. Поэтому вопреки моим мысленным мольбам, я получаю оргазм, завибрировавший во всех мышцах, зазвеневший в ушах, запылавший огненными всполохами перед глазами.
Ризван извергает свою горячую тягучую сперму на мою спину, когда я безвольно падаю на кровать. Чувствую его горьковато-терпкий запах и окончательно признаю, насколько его слова реальны. Я — подстилка. Щель. Шлюха. Рабыня. Та, о которую он спокойно вытирает свой конец, плюет и уходит из комнаты, на все замки заперев за собой дверь. А я глотаю слезы, испытывая стыд, ужас, тоску и жалость к самой себе.
Долго смотрю на потухающий камин, потом отправляюсь в душ, где смываю с себя следы Ризвана — его сперму, пот, прикосновения, поцелуи. Забиваюсь в угол душевой кабины и, обняв колени, утыкаюсь в них лбом. Реву горькими слезами, пока не замерзаю.
Обернувшись в мягкий махровый халат, возвращаюсь в комнату и сдергиваю с кровати простыню. Не хочу на ней спать. Противно. До боли в груди, до скрежета зубов, до тошноты. Залезаю на матрас, обеими руками обнимаю подушку и закрываю глаза.
Тишина. Покой. Полное безмолвие и кромешная темнота. Теперь я могу отдохнуть, поспать, набраться сил. Но нельзя забывать, что скоро он вернется и все повторится. А шестое чувство подсказывает мне, что будет только хуже. Как бы я ни играла, ни втиралась к нему в доверие, ни угождала ему, он заставит меня молить о смерти. Одолеть, обмануть его не получится. Или получится? Просто не так быстро, как мне бы хотелось. Придется поднапрячься, набраться терпения, найти его слабые стороны. У всех они есть. И его оголятся когда-нибудь. Надо приглядеться, прислушаться, почувствовать его интуицией.
С надеждой на спасение я засыпаю, погрузив себя в еще один кошмар. Во сне вздрагиваю, становясь свидетельницей убийств: того парня в подвале, своего шефа, своего брата. Он спускает курок снова и снова, стреляя в тех, кого я знаю, в тех, кто мне дорог, а в финале — в меня.
Проснувшись в холодном поту, кое-как разлепляю глаза. В комнате уже светло. Утро или день, я не знаю. Тело гудит. Между ног все онемело. Щека все еще побаливает. Трогаю ее пальцами — жжет.
Вздохнув, приподнимаюсь на локтях и осматриваюсь. Я уже не одна. За мной опять наблюдают темные пронизывающие глаза. Но в этот раз в кресле сидит не Ризван. Такой же крепкий парень, даже чем-то похожий на Ризвана, но не он. В майке и трико. С влажными от пота руками.
Я подтягиваю к себе ноги и скрываю их под подолом халата, с опаской косясь на незнакомца. Какие только мысли не посещают мою больную голову. Это кто-то из родственников Ризвана, его служащих или знакомых. Тот, кому он меня продал на сегодня. Должна же я как-то отрабатывать кусок хлеба. Или же это кто-то подосланный его далеко не гостеприимной мамой. Трудно сказать, когда совсем ничего не знаешь ни о Ризване, ни о его бизнесе, ни о его семье, ни о его жизни в целом.
— Ну привет, — скалится парень белозубой улыбкой. — Я Ильяс. Младший брат Риза. Слышал ночью, как вы тут развлекались.
Я нервно сглатываю. Наверное, нас слышал весь дом. Прижимаюсь спиной к изголовью и притягиваю к себе подушку. Слабоватый щит, но инстинкт самосохранения побуждает искать хоть какую-то защиту.
— Зачем вы пришли? — спрашиваю охрипшим ото сна голосом.
Он подается чуть вперед, локтями упирается в свои разведенные колени и угрожающе произносит:
— Познакомиться с тобой поближе.