Первое, что я замечаю — это как душно в доме. Как внутри сушки для белья. Рождественско-новогодняя жара набирает обороты. Жаль, не могу оставить дверь открытой.
Самое время бесцельно побродить. Нахожу несколько бутылок пива в холодильнике. Почему бы и нет? Здорово освежает, пока я листаю документы Даниэлы. Закончив, кладу бутылки в портфель и иду наверх.
Тут еще жарче. Снимаю куртку и кладу на маленький столик, скидывая с него вазу, чтобы освободить место. Ваза разбивается. Тело было найдено в супружеской спальне. Вместо того чтобы дальше бесцельно тратить время, направляюсь прямиком туда.
Окна выходят на запад, и закатное солнце освещает всю комнату. Спальня приблизительно такого же размера, как все остальные спальни, в которые я вламывался. Темный ковер отливает зеленым и синим одновременно. По всему полу раскидано больше дюжины пластмассовых пронумерованных значков. Похожие номерки, только поменьше, выдают в ресторанах и кафе, чтобы запомнить, кто заказывал семгу, а кто кофе-латте. В папке номерками обозначены вещи, которые были найдены на этих местах: например, волосы, кровь или нижнее белье. Тут и там разбросаны запасные пакетики для улик. Неудивительно, что полиция никак не укладывается в бюджет. Каждый раз, как я кого-нибудь убиваю, им приходится выделить очередную сумму на расследование. Надеюсь, это несильно влияет на мою зарплату.
Стены покрыты красными рельефными обоями, чересчур светлыми для этой комнаты, и это создает иллюзию еще большей духоты. Запах смерти еще не развеялся. Он пропитал ковер и, наверное, останется тут навсегда. Окна занимают большую часть противоположной стены, рядом со мной — шкаф-купе. Репродукция какого-то пейзажа, то ли австралийского, то ли мексиканского, висит над кроватью, и я подумываю, не взять ли ее с собой, чтобы отнести маме. Прикроватный столик, как обычно, завален всякой ерундой: пачка обезболивающих таблеток, маленькая баночка ночного крема, будильник и коробка салфеток. Такой же столик стоит с другой стороны кровати. По всей комнате, как и по всему дому, рассыпан белый порошок, выявляющий отпечатки пальцев. Похоже на кокаин.
Я заглядываю в папку и нахожу схематическое изображение спальни. Есть еще схема всего этажа. Точно не заблужусь. Смысл схем в том, чтобы дать общий обзор месторасположения тех предметов, которые были найдены. На схеме указано, что напротив кровати, в дальнем конце спальни, есть дверь в ванную. Следую изображению и вижу, что оно не врет.
Тело было найдено на кровати. Лента, обрисовывавшая контуры тела, так там и осталась. Выглядит она так, будто ее рисовал школьник. Наверное, это самая легкая работа в участке. Представляю себе интервью при приеме на такую работу: «ну, если вы можете нарисовать контур этого апельсина, работу получите».
Иду, наступая на номерки и пакетики для улик. Сажусь на край кровати. Лента провисает и слегка сдвигается. До сих пор все мои усилия свелись к разбитой вазе и сидению на мягкой кровати, а я уже вспотел. Когда я провожу рукавом по лбу, он промокает. Закатываю рукава и кладу портфель на кровать. Открываю его, чтобы пистолет был под рукой.
Я сам точно не знаю, что именно ищу, поэтому решаю разбить этот вечер на локальные цели. Буду двигаться маленькими шажками. Моя краткосрочная цель должна быть проста: найти что-нибудь, с чем можно будет работать, поработать с этим, а затем превратить результат в долгосрочную цель. Подставить этого парня, свалив на него все семь трупов, да и восьмой тоже, если его когда-нибудь найдут. Парковочный билетик все еще у меня и может быть использован как доказательство. Но я слишком далеко забежал вперед. Сначала надо достичь краткосрочной цели.
Начинаю осматриваться. Приятное местечко. Я был бы не против тут пожить. Неплохой телевизор в углу, диаметр экрана пятьдесят сантиметров. Может, убийца смотрел телевизор, пока ее насиловал. А может, она смотрела. Семейные фотографии, с их фальшивыми улыбками в камеру, заполняют всю комнату. Некоторые стоят на прикроватных столиках, некоторые висят на стенах. Если они и смотрят на меня, то здесь я этого взгляда не чувствую.
Журнал с кроссвордами лежит на втором прикроватном столике, рядом с телефоном. Телефон не работает, его выдернули из стены. На полу, рядом со столиком, пульт от телевизора. На каждой кнопке — порошок для выявления отпечатков пальцев. Кладу журнал с кроссвордами в портфель и направляюсь к гардеробу. Красивая одежда. Ее вещи не в моем вкусе. А одежда мужа не моего размера. Тщательно изучаю содержимое ящиков, но ничего не нахожу. Ее белье пахнет кондиционером для ткани и приятно на ощупь, если провести им по лицу. Бросаю несколько трусиков в портфель.
В ванной комнате тоже ничего интересного. Бритва мужа, стоящая над раковиной, гораздо симпатичнее моей. Это не единственная вещь, которую он тут оставил. Вернувшись обратно в спальню, я сажусь на тот же угол кровати и убираю бритву в портфель, предварительно завернув ее в трусики, чтобы не повредить ножи.
Красные стены. Зелено-голубой ковер. Я никогда особо не был в курсе, что модно, а что нет, поэтому не знаю, входят ли эти цвета в моду или уже устарели, или снова входят в моду. Как и не уверен в том, нравятся они мне или нет.
Сосредоточиться.
Вспоминаю отчет о вскрытии. У Даниэлы была возможность поцарапать убийцу, и, так как на запястьях у нее остались следы, скорее всего, она его поцарапала до того, как он начал ее душить. Однажды мне так сильно расцарапали грудь, что нужно было накладывать швы, но так как к врачу я пойти не мог, то купил кучу пластырей. Использовал около полудюжины, чтобы закрыть рану. Прекрасно зажило. Не считая воспаления.
Единственная кровь, найденная на месте преступления, была ее собственная. Он не наносил ударов ножом — просто врезал несколько раз по лицу. Капли крови, оставшиеся на подушке после того, как ее вжали туда лицом, похожи на красные слезы. Еще несколько капель брызнули на пол. На ручке двери, рядом со следами от перчаток, также остались следы крови.
Я перечитываю доклад, сверяюсь с изложенными там утверждениями. Все равно ставлю на мужа, но это уже не кажется такой уж удачной идеей — у него очень хорошее алиби. Тело было найдено с руками, скрещенными на груди, и она была накрыта простыней. Глаза у нее были открыты, но смутные разводы на веках указывают на то, что убийца их закрыл, перед тем как надеть перчатки и начать уборку. Значит, они сами открылись. Я опять думаю о том, что, возможно, он раскаивался в содеянном. Может быть, он заблуждался настолько, что считал, будто, воздав ей какие-то почести после смерти, искупит этим тот факт, что забрал у нее жизнь. Выглядит как обычное домашнее убийство, если не считать наличия алиби. К тому же я видел ее мужа в участке наутро после убийства, и был он действительно в полном смятении, как будто не верил, что кто-то, кроме него самого, мог сотворить такое с его женой.
Я снова заглядываю в отчет. Ничего не было украдено: ни исчезнувших драгоценностей, ни пропавшей налички. В большинстве случаев виновный муж пытается выдать все за неудавшееся ограбление. Когда я убиваю, я ничего никогда не забираю с собой, и, так как убийца пытался мне подражать, он тоже ничего не взял. Но откуда он это знал? Точно не через прессу. Может, просто совпадение?
Я пробыл здесь около сорока минут. Надо было открыть окно. Воздух все еще спертый, но солнце уже не светит так ярко. Я неудачно наклоняю толстую папку, и ее содержимое рассыпается по кровати. Мои мысли начинают разбегаться. Время идет, и я понимаю, что застопорился. Начинаю обводить глазами место преступления, представляя, что тут произошло, пытаясь поставить себя на место убийцы. Ставить себя на чье-либо место легко для таких, как я. Несколько мгновений она умирает, и я почти чувствую ее.
Тем не менее ответов, которые я так надеялся здесь найти, по-прежнему нет. Никакого озарения, никаких вспышек света или звона колоколов, указывающих на прорыв в деле. Ничего, только одно незначительное совпадение и пропотевшая насквозь рубашка. Я думал, будет проще. Черт, ведь это должно быть проще. Только ничего просто не выходит. Особенно когда ты очень этого хочешь. Я хочу помочь этой мертвой женщине, так же, как хочу помочь себе, но что с того? Проще ли становится искать ответы? Конечно, нет. Все, что мне хочется сейчас сделать, это взять бесплатно доставшуюся мне электрическую бритву и кроссворд, уйти и больше никогда сюда не возвращаться. Пойти домой, покормить рыбок и лечь спать. Забыть об этом эпизоде. Двигаться вперед. Не знаю точно, к чему именно.
Я начинаю потягиваться и зевать, я уже готов уйти, сдаться. Духота лишь способствует этому подавленному состоянию. Зевота заставляет меня мигать, мигать быстро-быстро, а это, в свою очередь, увеличивает приток крови к глазам. Они начинают фокусироваться, очертания комнаты становятся более резкими, и все предметы в ней как будто обретают трехмерность…
Вот оно!
В одно мгновение я наполняюсь самыми разными мыслями и эмоциями. Во-первых, мне противно. Мне стыдно, что я провел здесь столько времени и умудрился этого не заметить. Во-вторых, я возбужден, потому что наконец-то вижу — ну, не совсем вижу, — нечто, что может иметь решающее значение. И сильнее всего я чувствую облегчение. Я благодарен за то, что могу теперь двигаться дальше, за то, что мне не придется бросать расследование — по крайней мере, не на этом этапе, — и облегченно думаю о том, что смерть Даниэлы, возможно, будет-таки отомщена.
Я начинаю улыбаться. Почти не верю своей удаче. Хотя, конечно, дело не в удаче. Дело в моих блестящих способностях. В интуиции. Да, главное, это интуиция.
Беру фотографии и начинаю их перебирать, пока не нахожу ту, на которой снята стена и дверь в коридор. Изучаю ее. Откладываю. Перевожу взгляд на комнату. И там, и там есть дверь. Те же стены. Тот же ковер. Растение в горшке, которое выглядит цветуще-зеленым на фотографии, в реальности уже потрепанное и засохшее, его бросили все, кроме Смерти. На фотографии у самой стены, рядом с живым растением, лежит перьевая ручка. В реальности рядом с растением лежит шариковая ручка. Конечно, это всего лишь ручка, мелкая деталь в общей схеме, но самое интересное то, что она не была занесена в каталог и унесена, значит, ее посчитали незначимой.
А между тем она была весьма значима. Была ли ручка оружием? Я направляюсь к растению, приседаю и разглядываю стену. Крошечный след, оставленный на стене, заметить трудно, но можно. Наклоняюсь еще ближе. Вижу маленькую точку чернил в серединке. Была ли первая ручка брошена в стену? И где она теперь? Зачем эта подмена? Может, Даниэла его поранила этой ручкой? Поэтому ее сюда отшвырнули? В таком случае на этой ручке осталось ДНК убийцы. Это нить, ведущая к убийце. Тогда эту ручку должны были сфотографировать. По ней даже должен был быть составлен отдельный отчет.
Я беру ее в руку, затянутую в перчатку. Ее покрывает тонкий слой белого порошка. Ее осмотрели и положили обратно, не найдя ничего интересного. Перьевая ручка была заменена на шариковую где-то в промежутке времени между тем моментом, когда была сделана фотография, и моментом, когда начали искать отпечатки пальцев. Так кто же поменял ручки?
Убийца. Вот кто. А людьми, находившимися в комнате между этими двумя моментами, были люди из полиции! Ее убил коп.
На несколько секунд я прикрываю глаза и представляю, как все это происходило. Он пришел сюда. Напал на нее. Ударил ее по лицу. И тогда она пырнула его ручкой. Возможно, не очень сильно, но достаточно, чтобы взбесить его до такой степени, что он швырнул ручкой в стену, в которую та вонзилась острием. Он бросил Даниэлу на кровать. Он не собирался ее убивать, но нельзя было допустить, чтобы она его опознала. Все случилось спонтанно. Ничего не было запланировано заранее. Ему пришлось искать подручные средства, чтобы ее связать. Он использовал ее маникюрные ножницы, чтобы удалить фрагменты своей кожи из-под ее ногтей. Он использовал ее расческу, чтобы вычесать волосы на лобке. Он ничего из этого не принес с собой, так как это не являлось частью плана. Когда она умерла, он тут же почувствовал свою вину. Сделал все возможное, чтобы спрятать улики, а потом накрыл ее тело, предварительно закрыв ей глаза. Но ему надо было уходить. Немедленно. Может, он прочитал над ней молитву. А может, и нет. Но вот в чем он действительно просчитался, так это в том, что забыл о ручке — забыл, пока не вернулся сюда, чтобы расследовать ее же смерть. И тогда он увидел на полу ручку и вспомнил. Фотографии уже были сделаны. Он не мог просто взять ее и забрать. Перьевой ручки, которую можно было бы подложить вместо той, у него с собой не было. Поэтому он пошел на риск, понадеявшись, что подмены никто не заметит, и, представьте себе, никто не заметил. Я никто, и никто не совершенен. Это просто ручка, валяющаяся в углу, рядом с комнатным растением. В центре комнаты лежал труп, который отвлек внимание. Смотришь на одно — упускаешь другое.
Я открываю глаза. Я пробыл здесь всего час и уже знаю, что убийцей был полицейский. Более того, я абсолютно уверен, что прав. Во всех книжках, которые я читал, серийным убийцей всегда был полицейский. Или следователь, или судебный пристав. Так почему бы и нет? Почему эта ситуация должна так уж отличаться от того, что пишут в книжках? В глубине души чувствую разочарование, что на деле работа детектива оказалась так проста. Если убийца не муж и не любовник, можно просто выстроить перед свидетелем полицейских, чтобы тот выбрал виновного.
Оставляю ручку на месте, так как больше она никакой информации предоставить мне не может. Разворачиваюсь и собираю портфель. Мне хочется кричать, петь, плясать, чтобы чем-то заменить те вспышки света, звон колоколов и свист в ушах, которые должны были сопровождать такой момент. Когда я подхожу к входной двери, разворачиваюсь, чтобы попрощаться с домом. У меня нет причин сюда возвращаться. Смотрю на коридор и на отходящие от него комнаты. Никакой причины.
Вот если только…
Усмехнувшись, я снова бегу наверх.