На следующее утро мой внутренний будильник меня не подводит, хотя и просыпаюсь я совершенно разбитым. Все возвращается на круги своя, по крайней мере настолько, насколько это возможно для человека, лишившегося левого яичка. И все же мне продолжают сниться сны, и это меня беспокоит. В эту ночь я разговаривал с папой. Сон был довольно сбивчивый, но я помню отдельные куски, где он спрашивал меня, что я делаю. Наверное, он спрашивал это, потому что я запихивал его в переднюю дверцу машины, где он был найден. Я обмотал его запястья поролоном и полиэтиленом в пузырьках, чтобы веревка не оставила синяков. Он не мог опустить окна или открыть двери. Он не мог включить кондиционер или выключить двигатель, чтобы перекрыть угарному газу доступ в салон. Он снова и снова просил меня перестать, и постепенно кожа его обретала синюшный оттенок. Мамы там не было. Она играла в бридж в каком-то местном игровом центре неподалеку. На самом деле это было в последний раз, когда она вообще во что-либо играла. Он закончил просить меня, чтобы я перестал, а потом сказал, что любит меня. А потом он умер. Вот так, сейчас — это папа. А в следующую секунду — уже ничто.
Я совершенно не привык к снам и после этого проснулся совершенно больным, и меня трясло. Конечно, я не убивал своего отца. Я очень его любил и, как и моей маме, никогда бы не сделал ничего, что могло бы причинить ему боль. Наверное, Уолт, упомянувший о самоубийстве моего отца, навеял мне этот образ. Никто не знает, почему папа совершил то, что совершил. Почему он зашел в гараж, сел в машину и через шланг начал запускать угарный газ в салон через боковое окно. Он даже записки не оставил.
Я подробно объясняю коту, что не следует точить когти о мебель или о стены. Он не точит. Пару секунд он оглядывается, а потом решает, что лучше всего отдохнуть от ночного пребывания в ванной под кроватью. Я кормлю рыбок, ставлю про себя галочку, чтобы не забыть купить еды коту, после чего с помощью швабры загоняю кота обратно в ванную.
Включаю радио, слушаю новости.
Как я и предполагал, огонь с машины перекинулся на окрестности и пару часов полыхал, никем не замеченный. Пожарные до сих пор на месте, хотя уже давно все под контролем. Говорят, что, если бы не легкий дождик, ближайшие кусты и деревья могли бы пострадать. Говорят это так, будто кому-то есть дело до кустов и деревьев, как будто в стране на них дефицит. Он ни слова не упоминает о машине, о погибших проститутках. Диктор, зачитывающий новости, переходит от одного сообщения к следующему, что-то об овцах. Говорит, что теперь на каждого человека приходится десять овец. Он ничего не упоминает о каком-то готовящемся бунте овец, как и не объясняет, зачем нам еще больше увеличивать их поголовье с помощью клонирования.
Спуск по лестнице дается легче, чем накануне. Поездка на автобусе тоже. На работе не узнаю ничего нового, кроме того, что люди, с которыми я работаю, ничего не смыслят в том, чем занимаются.
— Я приготовила тебе бутерброды, — говорит Салли, когда мы встречаемся у дверей моего офиса прямо перед обедом.
— Спасибо.
Я съедаю ее бутерброды и выпиваю еще одну таблетку. Ощущения такие, будто она спускается где-то в стороне от пищевода, и ощущения эти не из приятных. Снова вспоминаю сон и размышляю, почему я вижу так много снов в последние дни. Прихожу к выводу, что причина в том, что в настоящий момент мне не удается заняться наяву тем, о чем многие люди только мечтают. Через пару часов после обеда я иду по коридору со своей шваброй и ведром и вдруг вижу ее. Мелисса. Сидит за столом. Оборачивается и подмигивает мне. Я делаю шаг к ней, потом шаг от нее и в результате остаюсь стоять на месте. После всего, что она со мной сделала, я чувствую в ней что-то такое, чем не могу не восхищаться.
Сегодня на ней дорогой серый деловой костюм, в котором она выглядит как хорошо оплачиваемый юрист. Ее волосы аккуратно забраны на затылок, и на ней мало косметики. Выглядит как женщина, которой любой мужчина безумно захотел бы верить.
Она одаривает меня мгновенной улыбкой, после чего вновь сосредотачивает свое внимание на детективе Кэлхауне. Они что, работают вместе?
— Здравствуй, Джо, как дела?
Я оборачиваюсь и вижу Шредера, который стоит и потягивает из стаканчика с кофе, который не я ему приготовил.
— Хорошо, детектив Шредер.
— Ты ее знаешь?
— Э?
Он кивает на Мелиссу.
— Ты как будто ее узнал.
Отрицательно качаю головой.
— Нет.
Он усмехается.
— Просто глазеешь, а? Неудивительно.
Она знала, что я уборщик? В любом случае мой комбинезон это выдает, как и ведро со шваброй. Она знала об этом до того, как меня увидела? Но я задаю неправильные вопросы. Что мне действительно надо знать, так это то, зачем она сюда пришла. Пока что никто не вытащил из-за пазухи пистолет и не потребовал от меня признания.
Я отношу ведро и швабру к себе в офис, закрываю за собой дверь, вздохнув, падаю на стул, открываю портфель и жалею, что у меня нет пистолета. Он мне нужен.
Но теперь им владеет Мисс Архитектор, и не только им, но и мной тоже. В какую игру она тут играет? Зачем было меня пытать, лечить, потом выслеживать? И пришла она сюда для того, чтобы я понимал, кто теперь контролирует ситуацию. Бросаю взгляд на ножи. Не могу себе представить, как прорежу себе путь к выходу. Какие у меня альтернативы? Может, за мной уже следят? Нет. Если бы все это было ради того, чтобы меня арестовали, она никогда не пришла бы ко мне домой и не помогла бы мне с моей раной.
Когда я возвращаюсь в коридор с пылесосом, Мелиссы и Кэлхауна уже нет. Они продолжают беседу в маленьком конференц-зале наверху. Это помещение похоже на комнату для допросов, но обставлено симпатичнее, потому что предназначено для того, чтобы получать информацию в комфортных условиях от хороших людей. Там будут чай и кофе, легкий обед, приятная музыка. Эдакая красивая прелюдия перед поимкой убийцы. Мне одновременно хочется и оказаться там, чтобы послушать, и быть в тысяче миль отсюда. Когда я открываю дверь в большой конференц-зал, вижу множество детективов, столпившихся вокруг стенда на стене. Я ожидаю, что сейчас все они одновременно повернутся ко мне, как будто я местный авторитет, вошедший в салун на Диком Западе, но ко мне подходит только Алекс Хэнсон. Ему чуть за сорок. Суровый тип, похож на актера, играющего полицейского. Рубашка на нем мятая, рукава — закатаны, и выглядит он как человек, который вот-вот сделает великое открытие.
— Наверное, сейчас не самое лучшее время, Джо.
— Э?…
— Эта комната чистая. Наверное, в ближайшие два-три дня тут не надо убираться.
— А, тогда ладно.
Он похлопывает меня по плечу. Мне только кажется или он действительно чуть задерживает свою руку на моем плече? Он смотрит на меня как обычно или с каким-то особенным выражением?
— Спасибо, Джо.
Я разворачиваюсь к двери и борюсь с собой, чтобы не побежать. Напоминаю себе, что контролирую ситуацию именно я и что парадом командую тоже я, но если бы это было правдой, то у меня бы не сводило так судорожно живот. Правда в том, что теперь все рычаги в руках у Мелиссы. Уже на выходе бросаю последний взгляд на стенд и вижу фотографию сгоревшей машины. Боже. Я ничего не разузнал. Я вне игры.
Потом вдруг появляется шанс хотя бы что-нибудь узнать. Навстречу мне ползет детектив Уилсон Ч. Хьюттон, и в липком кулаке у него, как пробирка с инсулином, зажата шоколадная плитка. Очевидно, что мистер Ч. не собирается уходить. На нем черная водолазка, несмотря на то что в помещении жуткая жара. Если честно, я никогда не видел его ни в чем другом. Не знаю, с какой целью он так одевается, да он сам, скорее всего, не знает. Может, ему кажется, что так он выглядит значительнее. Или тоньше.
— Здравствуй, Джо.
— Привет, детектив Хьюттон. Вы как будто очень заняты. Что-то происходит?
Он улыбается мне, и в глазах его я вижу обычную сочувственную жалость.
— А ты не слышал?
— Что не слышал?
— У нас есть описание этого парня.
Ощущение такое, будто меня ударили ногой в живот, но я пытаюсь не отступать от роли Тормоза Джо. Может, эти люди просто со мной играют? Может, это некая изощренная ловушка, чтобы вывести меня на чистую воду?
— Как? — спрашиваю я, пытаясь унять дрожь в голосе.
— Вчера была еще одна жертва, Джо, еще одна проститутка. На этот раз у нас есть свидетель, который видел, как убийца выехал из переулка, где был брошен труп девушки.
Господи, интересно, как Кэлхаун чувствует себя теперь, когда женщина, которой он заплатил за секс два месяца назад, убита. Может ли ему быть еще хуже, чем мне? Он наверняка проассоциирует это убийство с предыдущей задушенной проституткой, но поверит ли в это?
— А вы уже поймали плохого человека?
Хьюттон отрицательно качает головой.
— Пока нет. Машина, на которой он ехал, была украдена.
— Вы и это уже знаете? Ух ты, а вы умные.
— Он воспользовался этой машиной, чтобы избавиться еще от одного тела позднее, этим же вечером.
— Еще одна проститутка?
— Я не могу особо распространяться, Джо.
Он замолкает, чтобы откусить от своей плитки, как будто ему нужна дополнительная энергия, чтобы поважничать. Перемазанные шоколадом зубы начинают крошить лакомство. Пара крошек падает на воротник его водолазки. Не знаю, почему он просто не проглотит эту чертову штуку разом.
— Подозреваемые есть?
Он отрицательно качает головой и продолжает жевать.
— Мне пора идти, Джо.
— Конечно.
Возвращаюсь в свой офис. Руки у меня слегка дрожат. Спокойно. Спокойно.
Думать легко, делать — трудно. Нужно выкарабкиваться из этого хаоса, который мне устроила Мелисса. Проблема в том, что в голову не идет ничего, лишь оправдания того, что мне придется сделать ей очень больно. В конце концов приоткрываю дверь своего офиса и выглядываю в коридор. Он пуст. А может, мне просто уйти и проследить за ней? Вдруг все просто?
Я жду еще с полчаса, каждые две минуты выглядывая из офиса, жду Мелиссу, жду отряд полицейских, который придет меня арестовать. Этого не происходит, и я начинаю надеяться, что и не произойдет. Беру пылесос и выхожу на всеобщее обозрение. Слоняюсь по коридору, засасывая куски пыли и крошки с ковра, выжидаю. Иногда один или два детектива выходят из конференц-зала, направляются к своему рабочему месту или на улицу, но никто даже внимания на меня не обращает. Некоторые просто идут выпить кофе. Они кивают и улыбаются мне, но остается ощущение, что они меня не видят.
День тянется невыносимо медленно. Я поглядываю на часы и уже готов обвинить их в том, что они врут. Я не очень хорошо себя чувствую и каждый раз, когда чищу туалет, присаживаюсь в какой-нибудь кабинке и сижу пару минут, уронив голову на руки и чувствуя, что моя судьба в руках тех, кто недавно тут сидел. Все пытаюсь выследить Мелиссу, но не вижу ее. И Калхауна тоже не вижу, как и Шредера.
Весь вспомогательный персонал уже ушел. А может, они не ушли, может, они притаились за углом, подслушивают и подглядывают. Кроме Салли. Она все время на виду. Просто слоняется вокруг, спрашивает, как у меня дела, как поживает моя мама, не надо ли подвезти меня до дома.
Не знаю, каким чудом, но половина пятого все-таки наступает. Я почти не чувствую облегчения, потому что понятия не имею, сколько шагов мне удастся пройти, прежде чем кто-нибудь окликнет меня по имени, прикажет остановиться, лечь на пол и заложить руки за голову. Уже в коридоре, с портфелем в трясущихся руках, я едва успеваю заметить, что Мелисса тоже только собралась уходить и что ее провожает детектив Кэлхаун. Я думаю, не ждала ли она все это время, пока я закончу. Она пробыла тут около трех часов, беседуя с детективами. Дьявол, что она им рассказала?
Я быстро отступаю обратно в офис и выглядываю из-за двери. Пока она там стоит, из лифта выходит детектив Хэнсон. В его руках, в прозрачном полиэтиленовом пакете, лежит нож. Не просто нож, а мой нож. Мой любимый, кстати. Выражение гордости на его лице невозможно спутать ни с чем. Мелисса и Кэлхаун направляются к нему и к лифту. Останавливаются, чтобы поговорить. Я бы очень хотел узнать, о чем они говорят, и, если все пойдет так, как запланировано, скоро узнаю. Потом Кэлхаун заходит с ней в лифт и двери закрываются. Я кидаюсь к лестнице и сбегаю вниз, не обращая внимания на жжение в паху. И оно того стоило, потому что я успеваю заметить, как Мелисса выходит из здания. Теперь она одна. Иду к двери. Никто не кладет руку мне на плечо.
Смотрю направо. Мелиса направляется к Эйвон-Ривер, поэтому я поворачиваю туда же, перехожу ту же дорогу, обхожу тех же людей, что и она. Дойдя до поросшей травой насыпи, она поворачивает направо и идет прямо, параллельно темной водной глади. Я делаю то же самое, но пытаюсь сохранить расстояние между нами в добрые пятьдесят метров. Мне нужно быть внимательным, потому что, если она вдруг побежит, я не в том состоянии, чтобы ее догонять.
Через пару минут она сворачивает к ближайшей скамейке, садится и смотрит прямо на меня. Я останавливаюсь, изучаю землю у себя под ногами, как будто нашел там что-то интересное. Чувствую, что она продолжает на меня смотреть. Когда я поднимаю голову, то вижу, что она улыбается.