Все готово. Работа сделана. Осталось выставить свой товар.
Мелисса медленно идет ко мне по траве и держит в руке мой пистолет. Она доверяет мне настолько, что назначает встречу ночью, в пустом парке, но не настолько, чтобы прийти безоружной. Это меня не удивляет. Как и ее не удивляет, когда я достаю пистолет детектива Кэлхауна и прицеливаюсь.
Стою на месте и терпеливо жду. Она останавливается в метре от меня. Не улыбается. Может быть, она не находит ничего смешного в этой ситуации. Как и ничего страшного.
— Похоже, ты никак не можешь со мной наобщаться, — говорю я, оглядывая ее с головы до ног.
— Создается такое впечатление, правда? Деньги принес?
Я встряхиваю пакет, который держу в руке.
— У меня есть кое-что лучше денег.
Она направляет дуло прямо мне в лицо.
— Да что ты?
Протягиваю ей пакет. Мы оба стоим, нацелившись друг на друга. Она быстро заглядывает внутрь.
— Видеокамера.
— Точно.
— Зачем?
— Может, захочешь кассету посмотреть.
— Ах ты ублюдок.
— Почему?
Она швыряет в меня камерой.
— Ах ты, сукин сын.
Я начинаю смеяться. Судя по ее реакции, она все поняла.
— У меня есть копии, Мелисса, и если со мной между делом что-нибудь случится, ну не знаю, вообще хоть что-нибудь, то копия этой пленки тут же попадет в руки полиции.
— Ты тоже на этой пленке, Джо.
— Вообще-то нет. Но это неважно. Если ты меня убьешь, то полиции мне бояться будет нечего.
Она молча смотрит на меня несколько секунд, потом вздыхает.
— Итак, пат. Точно так же, как если со мной что-нибудь случится, Джо — говоря твоими же словами, ну не знаю, вообще хоть что-нибудь, — копии всего компромата, который я на тебя имею, попадут к тем же людям.
— По-моему, отличная сделка, — говорю я, и это лучший результат, на который я могу надеяться. Это то, к чему я стремился. Конечно, мне все еще хочется пропустить ее через мясорубку, но если не пренебрегать инстинктом самосохранения, лучше этого не делать.
Мелисса кивает и убирает пистолет в сумочку.
— Ну, должна сказать, все это было не слишком забавно, Джо.
— И я так считаю, — отвечаю я, также убирая свой пистолет.
— Что ты сделал с копом?
Пожимаю плечами:
— Да как обычно.
Ни один из нас не отворачивается. Разговор окончен. Правила ясны, и мы оба это понимаем. И тем не менее вот мы стоим в метре друг от друга, но ни я, ни она не можем разрядить обстановку до конца, забыв о том, что произошло. Мы слишком много пережили, и просто так уйти невозможно. Это было бы все равно что проснуться рождественским утром и обнаружить, что все, кого ты знаешь, подарили тебе одинаковые пары носков.
Лицо ее освещено луной, и от этого кожа выглядит бледной. Я снова поражаюсь, как она прекрасна. Если бы не острое желание вытащить нож и…
Мы одновременно делаем шаг друг другу в объятия и начинаем целоваться. Она засовывает язык в мое горло так, будто там где-то спрятан Святой Грааль, и я пытаюсь проделать то же со своим языком. Наши тела трутся друг о друга. Я вожу руками по ее спине. Она водит руками по моей, но не делает никаких попыток достать мой пистолет.
Я думаю, что это похоже на первоначальное описание убийства Даниэлы Уолкер Кэлхауном. Вот он разговаривает с ней, а мгновение спустя она уже мертва. То же происходит со мной, и я с трудом осознаю происходящее, потому что тело мое движется автоматически. Разница вся в том, что я совершенно искренне не понимаю, зачем я это делаю. Десять секунд назад я просто стоял и смотрел на нее, а теперь мои руки мечутся по ее спине, и я прижимаю ее грудь к своей груди. Через несколько секунд мы отстраняемся и смотрим друг на друга и оба не знаем, что сказать, и не понимаем, что вообще происходит.
Я вижу ненависть в ее глазах, и я уверен, что в моих тоже немало злости… и мы снова целуемся, на этот раз еще более страстно.
Не могу понять, исчезают, или, наоборот, нарастают, наш гнев и наша злость. Мелисса открывает рот, чтобы что-то сказать, я делаю то же самое, но вместо этого мы вцепляемся друг в друга с новой силой. Страстные объятия, впивающиеся губы, язык-стрела. Все остальное перестает иметь какое-либо значение, и у меня нет ни капли сомнения, что по всему миру, в этот самый момент, люди встречают свою любовь. Понятия не имею, что встретил я, но мне это нравится.
Как и в ту неделю, которую я провел в постели с разорванной в клочья мошонкой, время как будто уходит и возвращается, как будто я попал в какое-то место, где время вообще не имеет никакого значения, важны лишь события. Луна все еще висит на небосводе, и мы гуляем под ней, спотыкаясь и поддерживая друг друга… где мы?
Она отводит меня к себе домой, а потом мы уже в спальне, и если бы я мог думать, то подумал бы, что она меня сейчас убьет. Я не успеваю сообразить, что происходит, как мы уже раздеты, и она лежит на мне, и мое единственное яичко прижимается к ней, и я понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как мы в первый раз поцеловались. Мне кажется, что я чувствую спиной влажную траву, хотя надо мной потолок.
Это действительно происходит? Я смотрю на Мелиссу снизу вверх и вижу на ее лице знакомую усмешку. Та же усмешка была у нее на губах, когда она раздавила мне яичко, но сейчас плоскогубцев что-то не видно.
Да, это действительно происходит.
Время снова исчезает, и мы возимся под простынями целую вечность, а потом лежим рядом и смотрим на потолок. Наконец я засыпаю и сплю как убитый до тех пор, пока не звонит будильник. Вот и выходные, и это здорово, потому что…
Радио оповещает, что сегодня воскресенье! Я сажусь и смотрю на нее, и, должен признаться, у меня нет ни малейшего желания ее убивать. Я смотрю, как она спит, но думаю о том, каково это, разорвать ее на куски, погрузить свои пальцы и нож в ее плоть и расчленить ее так изощренно, как только я могу… как только я мог бы… и это было бы забавно — но я никогда не смогу причинить ей боль.
Мне знакомо это чувство. Я смотрю на нее и знаю, что могу убить ее в любой момент, но еще я знаю, что рано или поздно, может, не сегодня и не завтра, но когда-нибудь мне придется устраивать свою жизнь. Я прижимаю нож к ее горлу, она просыпается, улыбается мне и желает доброго утра.
— Что ж, Мелисса, похоже, ты убиваешь людей, — говорю я, пожелав ей доброго утра в ответ.
— Похоже на то.
— И у тебя хорошо получается?
— Бесподобно.
— Хочешь, я тебя с мамой познакомлю?
Она смеется, потом мы занимаемся любовью. Позже я мысленно возвращаюсь к тому моменту, когда стоял в доме у женщины-инвалида и смотрел на ее рыбок. Тогда я не взял ни одной рыбки, потому что знал, что они не смогут заполнить ту пустоту, что была во мне. Знал ли я тогда то, что знаю сейчас? Что я был влюблен в Мелиссу?
Все эти убийства, все эти фантазии закончились, и в конце этого пути все, что я нашел, — это любовь. Похоже, жизнь моя развивалась как в типичном романе. Я чувствую себя как обычный Ромео, а Мелисса стала прекрасной Джульеттой.
Встаю, одеваюсь, разговариваю с ней и вдруг оказываюсь на улице и иду домой, вокруг меня мельтешат пешеходы и машины. Время от времени я осознаю, что перешел улицу или завернул за угол. Город довольно неплохо выглядит в это воскресное утро.
Я знаю, что меня не поймают никогда. Я слишком умен, чтобы это случилось. Несмотря на то чему они все учат, несмотря на то во что они все верят, иногда отрицательный персонаж просто уходит безнаказанным. Это жизнь. Век живи — век учись.
Счастливое окончание счастливой жизни. Вот к чему все свелось. Я был счастлив как Джо в роли Потрошителя Крайстчерча, но теперь я еще счастливее как Джо в роли Ромео. Этот безумный, шиворот-навыворот вывернутый мир повернулся таким образом, что я нашел истинную любовь. Я уйду с работы и подыщу себе что-нибудь менее лакейское. С котом и с благоверной передо мной раскрываются бесконечно заманчивые перспективы. Я потерял двух рыбок, но получил кое-что гораздо лучшее.
Я в двух шагах от своего дома, как вдруг рядом со мной, взвизгнув тормозами, останавливается машина. Уже тянусь за пистолетом, но потом вижу, что за рулем Салли. Вот почему визжали тормоза — такие люди, как она, водители никудышные. Я не представляю, как она права получила, но, наверное, это входит в ту же программу, что и раздача рабочих мест; якобы они от остальных ничем не отличаются. Салли открывает дверь и бежит ко мне, огибая машину, оставив мотор включенным. Она тяжело дышит, как будто эта шестиметровая пробежка совершенно вымотала ее. В руках у меня банка с кошачьим кормом, и я даже не помню, как ее покупал. Где мой портфель — одному богу известно. Светит солнце, дует теплый ветерок, и в кои-то веки не слишком жарко. Все идеально. Вот я иду один, вот через мгновение рядом со мной оказывается Салли. Она плачет.
Вздохнув, я кладу руку ей на плечо и спрашиваю, что случилось.