Огнем нежданных эпиграмм.
VI
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыни,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale *,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти своей.
VII
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
* - будь здоров. Ред.
114
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Процитировал он это наизусть на прекрасном русском языке. Я захлопала в ладоши, но Энгельс сказал: "Увы, этим кончаются мои познания в русском языке".
Этот человек произвел на меня неизгладимое впечатление: такой гостеприимный, открытый. Через несколько дней Энгельс пришел к нам с обратным визитом. Сидел мало, видимо хотел только завязать знакомство. Больше я его в большой компании не встречала. С моим мужем они виделись, собирались, беседовали на разные политические темы, бывали у них иногда и споры и недоразумения.
У меня к Энгельсу - рассказывает далее Фанни Марковна - было, пожалуй, сентиментальное отношение, и это отношение разделяла и Вера Засулич, с которой мы были друзьями. Мы иногда собирались с ней и, говоря о нем, готовы были плакать. Когда экономка Энгельса Елена умерла, ему нужно было кого-нибудь взять на ее место. Это место заняла Каутская, которая в это время разошлась с мужем и вышла замуж за доктора *. Я тогда познакомилась с ней и сразу же почувствовала к ней антипатию. Появление Каутской в доме Энгельса было несчастьем для него. У Каутской были дети, и она решила, что квартира, в которой Энгельс прожил 25 лет, стала мала. Каутская перевезла его в новый дом. Энгельс тогда был очень болен, и переезд только усугубил его болезненное состояние. До этого Энгельс жил в доме, где он знал все, где он сейчас же мог найти все книги, брошюры Маркса. В этом же доме он встречался с Марксом, туда же к нему приходила дочка Маркса. Это был его собственный дом, а Каутская перевезла его в новый дом с площадкой и все его книги сложила в новое место. Но Энгельс был болен и ничего не мог сделать. Его нужно было лелеять; не следовало менять квартиры. Это было жестоко в отношении Энгельса.
* - Л. Фрейбергера. Ред.
115
Как-то Каутская зашла к нам и сказала, что Энгельс болен, а ей нужно было идти куда-то. Она просила меня пойти к нему на несколько часов. Я пошла в этот "новый дом" с ненавистью. Я пробыла у Энгельса часа три и, глядя на него, просто страдала. Он обрадовался, когда узнал меня, и начал показывать мне все кресла, на которых сидел когда-то Маркс. Он показывал мне также письма К. Маркса, его фотографии, какие-то карикатуры на него. Все это Энгельс показывал с величайшей любовью; я же глядела на него и страдала, так как, когда я впервые встретила его, он был тогда такой цветущий, теперь же он был больной и беспомощный. За ним, наверное, плохо смотрели. У него была опасная болезнь - он страдал раком горла. Однако до самых последних дней Энгельс интересовался всеми событиями и много писал. Вера Засулич часто ходила к нему и делилась со мной впечатлениями. Все, кто любил его, приходили к нему, проводили у него много времени, но все знали, что он обречен.
Впервые опубликовано с сокращениями в сборнике: Воспоминания о Марксе и Энгельсе. М., 1956
Печатается по тексту книги: Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. М., 1969
IV
Стефан Борн
Себастьян Зейлер
Альфред Мейснер
Джордж Джулиан Гарни
Теодор Фридрих Куно
Франциска Кугельман
Ансельмо Лоренцо