181
- Возьми себя в руки! Не губи свою молодость бесплодной тоской. Постарайся найти утешение в искусстве, дари его вновь людям и тем самым верни себе радость бытия. Того, что произошло, не изменишь!
- Да, ты прав! - страстно воскликнул юноша. - Не изменишь того, что произошло!
Он схватил скрипку и заиграл. Неподражаемые звуки полились со струн, потрясая и игравшего и слушавшего; никто, никогда и нигде не слышал ничего подобного, невозможно было даже представить такую проникновенную силу, доброту, такое величие, затрагивающее самые глубины человеческого духа. Плененная душа рыдала, жаловалась, одновременно утешая сына. Она и в самом деле могла, забыв о себе, ликовать вместе с ним, радуясь, что наконец-то он обрел то, к чему так горячо стремилось его сердце, что она могла дать ему это, хоть и ценой утраты собственного блаженства.
Изо дня в день пела теперь скрипка. Да и по ночам можно было слышать ее удивительные, неслыханные звуки. Все стремились послушать их. Никто не шумел больше вблизи его жилища. Не слышно было цоканья копыт по мостовой. Толпы людей окружали террасу дома, прося его выйти или раскрыть окно. Стар и млад, богач и бедняк - все толпились вокруг него, умоляя сыграть им, словно верующие, с благоговейным трепетом взирающие на сотворение чуда, внимающие таинственному откровению.
Как бы сливались две души, столь различные и столь единые: невинная душа - пленница, самоотверженная, страдающая и терзающаяся в муках, и осознающая свою грешность, но все же освобожденная душа художника, который увидел, что превзошел свою самую смелую мечту. В мучительном блаженстве, но и в глубоком раскаянии, юноша чувствовал, что не в силах разбить скрипку и освободить столь любимую им душу. Пылающий страстью, он предавался наслаждению. Он мог бы пасть ниц и возблагодарить всевышнего, если бы не понимал прекрасно, что своим удивительным счастьем обязан не всевышнему, а преступлению.
Дьявол торжествовал. Он отделил чистую душу от источника ее существования, душа же художника,
182
стремившаяся лишь к возвышенному, благородному, опутана теперь грехом, который навсегда скроет от нее источник чистого света.
Никогда не покидали сына угрызения совести, и в то же время его охватывало мощное стремление гения, земного божества, создавать в музыкальной форме нечто новое, доселе не существовавшее, и в восхитительной гармонии суметь передать другим, кто не был столь одарен, как он, то, что так волновало его душу: насилие и кротость, борьбу и покой, природу и творение рук человеческих, начало и конец сущего. Он походил на немого, который был осужден скрывать то, что теснило его вдохновенное сердце, и который удивительным образом получил вдруг возможность раздаривать свое богатство - и только наделенная душой скрипка подарила ему возможность говорить.
Он создал мощные произведения искусства, которые разнесли его славу по всему свету, но никто из художников не мог произвести такого грандиозного впечатления, как он сам. Когда же он дирижировал оркестром и звуки его скрипки, подобно урагану и небесной музыке, парили над волнами мелодии, тогда и музыкантам удавалось достичь таких высот, которые были им до сих пор неведомы.
Конечно, его произведения будут жить дальше, а вот его божественная мощь умрет вместе с ним, если он не передаст свою скрипку достойному преемнику. Но этому не бывать! Разве может он обречь горячо любимую им душу на вечное заточение? Но юноша твердо знал: если разбить скрипку, разобьется и его сердце. Он пытался успокоить свою больную совесть тем, что дарил искусство всем людям. Он играл и при королевских дворах, и в домах бедняков, и в концертных залах, и в церквах. Богатство, которое текло в руки, он раздавал страждущим. Церкви пустовали, если он не играл там. Ни одна проповедь, ни один обряд не мог дать молящимся так много, как глас одухотворенного искусства, и если уж он звучал в храмах, слушали только его.
Больные забывали о своих страданиях, несчастные вновь обретали мужество и надежду, во дворцах тускнели бессмысленный блеск и роскошь, возникали своего рода места паломничества.
183
И вот в то время в Толедо было совершено преступление, вызвавшее всеобщий переполох, но тайна его оставалась неразгаданной. Как-то ранним утром у юного графа - сына испанского гранда - на улице похитили шкатулку, полную золотых монет. Заподозрили каменотеса, который один только и был в это время вблизи от палаццо, где жил с родителями пострадавший. Каменотеса схватили, допросили, обыскали его убогое жилище, но так ничего и не нашли.
Настал день суда. Мрачно и горделиво отвергал подсудимый все обвинения, повторяя только: "Ищите же, но вы ничего не найдете. Я-то шел на работу, а тот, бледный от бессонной ночи, возвращался с пирушки домой, чтобы, проспав весь день, опять набраться сил для новых наслаждений. Вы же хотите отнять у меня последнее - мою свободу!". Наконец, не найдя доказательств его виновности, каменотеса отпустили. Уходил он, высоко подняв голову. И тут вдалеке он увидел группу людей, безмолвно толкавшихся вокруг какого-то дома.
- А, знаменитый скрипач! Нынче я все равно уже опоздал на работу, так хоть доставлю себе удовольствие небывалым наслаждением.
И этот рослый человек поспешил вперед и смешался с толпой слушателей.
Юный музыкант стоял на открытой террасе, купаясь в солнечных лучах. Мощные и сладостные звуки струились сквозь прозрачный воздух. Казалось, что ликующий хор ангелов, громоподобный глас низвергались с небесных высот. Неотвратимо, все ближе и ближе надвигалось это на только что оправданного человека, его горделивый вид поблек, слезы, доселе не появлявшиеся на его глазах, струились теперь по лицу. Он пал ниц.
Скрипка умолкла. Потрясенный, он вскочил, бросился прочь и взобрался на башню собора, где работал. Можно было видеть, как он спустился вниз с какой-то ношей и кинулся назад в только что покинутое им здание суда.
Судья и пострадавший все еще были там, собираясь обсудить новые пути поимки преступника.
- Что тебе еще надо? Ты же свободен! - воскликнул судья.
184
- Нет, - ответил тот трепеща. - Покарайте меня. Вот сокровище, я его еще не тронул.
Воцарилось молчание. Судья подал знак графу, чтобы тот посмотрел, его ли это вещь. Тот подтвердил: да, это его шкатулка, которую еще и не пытались открыть.
С отсутствующим взором виновный внимал отдаленному голосу.
- Зачем же ты так бесстыдно лгал? - строго спросил судья.
- Я не лгал, я же сказал только, что вы ничего не найдете, вы ведь и не нашли бы никогда ничего.
- Где же ты прятал добычу?
- На самом верху соборной башни установили фигуру ангела с полым постаментом. Я там работал, восстанавливая поврежденную молнией голову и крыло ангела. Тогда-то и заметил, что один из камней постамента свободно вынимается. В то утро я спрятал ящичек внутри постамента, задвинув камень на место. Там должна была быть моя сокровищница.
- Мне представили тебя как тихого, прилежного, необыкновенно способного работника. Как могло случиться, что ты решился на преступление?
- Да, у меня есть способности и я мог бы чего-нибудь добиться, но из-за бедности не получил образования, не мог учиться у больших мастеров. В то утро я шел на работу (я всегда прихожу первым) и сетовал на судьбу, которая не давала мне возможности выкарабкаться. Мне без труда удалось в точности восстановить голову и крыло ангела. Если бы у меня были деньги, думаю, и я тоже смог бы создать что-нибудь великое, о чем не раз мечтал. Но моего заработка едва хватает, чтобы прокормить себя и младших братьев и сестер. Тут, нетвердо ступая, из кабака вышли двое изысканно одетых ночных гуляк.
- Тебе невероятно везло сегодня в игре, - недовольно проворчал один, и невероятно глупо было с моей стороны, делая небывало высокие ставки, проиграть только что полученное наследство дядюшки-скряги, скопившего дома золотые горы. Я, конечно, достаточно богат, но тому, кого охватывает игорный азарт, тому уже приходится туго. И что же ты сделаешь со своим сказочным выигрышем?
185
- Ах, - пробормотал зевая второй, - я куплю для моей маленькой Розиты жемчуга, которые будут стоить целого княжества. И когда она появится в них на сцене, все будут поражены. Если же еще останутся деньги, куплю своей левретке ошейник с брильянтами. Мне нравится вызывать зависть богов, к тому же ничего лучшего я придумать не могу.
Тут меня охватил неукротимый гнев. Люди, живущие в достатке, так бездарно проматывают все, что для меня, работающего честно и стремящегося стать тем, к чему создатель дал мне способности, навсегда останется недостижимым!
- Не искушай богов, не потеряй свой выигрыш. Ты с трудом держишься на ногах и шкатулка может оказаться слишком тяжелой для тебя, - сказал на прощание проигравший.
- Не беспокойся, - засмеялся тот в ответ. - И не волнуйся: сегодня вечером я дам тебе возможность отыграться, может ты вернешь себе все назад.
Они расстались. Сам не знаю, как это произошло, но я ударил сзади пошатывавшегося человека. Он упал, я схватил шкатулку и, прежде чем он смог подняться, побежал прочь, спрятал ее на башне и принялся за работу, как обычно.
- Что же заставило тебя раскаяться?
- Я услышал волшебные звуки скрипки. Словно голос матери, которую я потерял в детстве, говорил со мной, утешая, понимая и предостерегая одновременно.
Громко рассмеявшись, знатный юноша вскричал:
- Давно я уже так не веселился, как сегодня утром. Этот человек и в самом деле развлек меня. Сначала он с негодованием отклоняет оскорбляющие достойного человека подозрения, затем с гордостью принимает освобождение, хотя на самом деле оно-то и явилось несправедливостью по отношению к нему. Неожиданное возвращение украденного и морализирующая проповедь по поводу моего легкомысленного образа жизни, произнесенная в оправдание и для обоснования своих деяний. Поистине, подобные риторические достижения свидетельствуют о мужестве, что мне импонирует, и поскольку нрав у меня добрый, я хочу, чтобы этот человек не был наказан слишком сурово, хотя он этого, собственно, заслуживает. Ведь если этот благородный
186
разбойник полагает, что почти каждому неимущему позволено решать, не будет ли лучше, если чужое добро перейдет к нему, потому что ему не по нраву, как распоряжается этим добром его истинный владелец, - в этом случае кулачное право одержало бы верх. И, наконец, самое забавное. То, что я получил мое золото назад в целости и сохранности, конечно, очень приятно. Но то, что музыка может оказать такое же воздействие, как "допрос с пристрастием", - это уж абсурд. Насколько светлее стало бы будущее, если закоренелого грешника побуждал бы к раскаянию не суровый инквизитор, а звуки скрипки! Но если нынче взрослый мужчина, словно хнычущее дитя, пугается упреков умершей матери, ему не поверит ни один здравомыслящий человек. Сам я еще не слышал этого Орфея, творящего чудеса, поскольку лишь несколько недель назад вернулся в Толедо после долгого отсутствия. А что если мы завершили бы это удивительное утро концертом? Я слышал, что этот музыкант не скупится на исполнение. Мне кажется, что раскаявшийся вор, который более послушен музыке, нежели правосудию, мог бы еще кое в чем признаться. Может, он принадлежит к шайке разбойников и больше боится ее предательства или зависти, чем умершей матери. Я пошлю за этим чудо-скрипачом мои носилки, чтобы его доставили сюда. Если бы мы с моим другом не отослали их тогда домой, никакого нападения не было бы. Ну и этих драматических событий тоже. Я надеюсь, суд примет мое предложение.
Судья согласился, каменотес же совсем не прислушивался к насмешливым речам юного вельможи.
Вскоре музыкант уже входил в зал суда.
- Что вам надо от меня? - спросил он строго. - Посыльный сказал, что мое искусство должно заставить раскаяться преступника и еще раз послужить правосудию?
С глубоким почтением приблизился судья к человеку, который пользовался всеобщим уважением и восхищением.