Еще слово. Смерть "на улице", конечно, метафора. На днях Даниельсон умер в Ольгинской больнице, где лежит сейчас и его тоже умирающая сестра.
Дом писателей,
4 июля 1918 г.
Впервые опубликовано в книге: Русские современники о К Марксе и Ф Энгельсе. М., 1969
Печатается по тексту книги
Д. И. РИХТЕР
Из воспоминаний "Житейские встречи" 335
Я жил в Лейпциге и занимался исключительно делами журнала "Вперед". В Лейпциге я вращался большей частью в кругу местных социал-демократов В. Либкнехта, А. Бебеля и других. Приходилось ездить по делам редакции "Вперед" и в Лондон. В одну из таких поездок в Лондоне я застал Льва Савельевича Гинзбурга, приехавшего из Петербурга. Гинзбург передал в редакцию, что есть возможность устроить перевозку журнала "Вперед" через Стокгольм, и кто-то из членов редакции предложил мне организовать это дело. Надо было заручиться рекомендацией в Стокгольм. Вот с этой целью я вместе с П. Л. Лавровым и отправился к К. Марксу, с которым Петр Лаврович был знаком.
Маркс жил в северной части Лондона, не особенно далеко от квартиры редакции "Вперед". Подходя к дому, в котором жил Маркс, мы встретили его дочь *, замечательно красивую девушку. Она очень приветливо поздоровалась с Петром Лавровичем и сказала, что папа дома и будет рад нас принять. Маркс действительно был дома и по своему обыкновению сидел в кабинете. Кабинет его занимал большую комнату в 3 или 4 окна, выходивших на улицу. Убранство самое простое: вдоль стен полки с книгами, почти посреди комнаты небольшой, очень простенький письменный стол, несколько кресел и стульев, не помню даже, был ли в нем диван и картины или портреты на стенах. Одно мне бросилось в глаза: на камине стояла в простенькой рамочке фотография Н. Г. Чернышевского, копия с известной его фотографии, снятой еще до ссылки. Это, как мне впоследствии сказал Маркс, подарок одного из его русских друзей, вероятно, Г. А. Лопатина.
* - Элеонору Маркс. Ред.
20
Сам Маркс по своей внешности не мог не произвести впечатления. Среднего роста, довольно коренастый пожилой человек (ему тогда было 57 лет), с легкой проседью на покрытой шапкой черных волос голове.
Нас встретил он очень любезно и, по-видимому, был рад посодействовать просьбе своих русских parteigenoss'oв. В Стокгольме знакомых у него не было, он даже не мог сказать, была ли там какая-нибудь социалистическая организация, но дал мне письмо в Копенгаген к главе датских социал-демократов *, члену датского парламента, по профессии адвокату, и сказал, что он для меня сделает все, что может.
Угостил нас Маркс красным вином, очевидно, это было у него в обычае, потому что, когда я был у него во второй раз, он угощал меня тем же. Поговорил с нами: с Лавровым - о какой-то научной работе, со мной - о лейпцигских "молодых" товарищах, т. е. о Либкнехте, которому тогда было лет 50, и Бебеле (около 40).
Во второй раз я был у Маркса один. О своих русских знакомых Маркс, а потом и Энгельс, который пришел к нему во время этого моего посещения и с которым Маркс меня познакомил, отзывались различно: об одних с нежностью - о Г. А. Лопатине, Н. Ф. Даниельсоне (последнего они оба знали только по письмам)336 и отчасти о П. Л. Лаврове. К последнему, особенно Маркс, относились как-то снисходительно; очевидно, они оба удивлялись обширности его знаний, но не были особо высокого мнения о его уме; между прочим, кто-то из них назвал его философом-эклектиком.
Впервые опубликовано в газете "Неделя", М., 1965, 24-30 января, № 5
Печатается по тексту книги: Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. М., 1969
* - очевидно, Луи Пио. Ред.
М. М. КОВАЛЕВСКИЙ
Из статьи "Мое научное и литературное скитальчество"
Мой парижский приятель Григорий Николаевич Вырубов, бывший в то время издателем Журнала Положительной Философии, снабдил меня рекомендацией к Джону Льюису, а другой мой приятель, Корье, открыл мне доступ в дом Карла Маркса. С этими двумя рекомендациями я вскоре перезнакомился со всеми специалистами моего предмета, журналистами и политическими деятелями, советы и указания которых впоследствии были мне весьма полезны[...]
Первое впечатление, вынесенное мною из знакомства с Марксом 338, было самое неприятное. Он принял меня в своем известном салоне, украшенном бюстом Зевса олимпийского. Его нахмуренные брови и, как показалось мне с первого разу, суровый взгляд невольно вызывали в уме сравнение с этим бюстом, особенно ввиду чрезмерного развития лба и падавших назад обильных вьющихся и уже седых волос[...] Но вскоре мне суждено было встретиться с ним на водах в Карлсбаде. Здесь, за неимением другого общества, он тесно сблизился со мною. Мы делали совместно наши утренние и вечерние прогулки и совместно нарушали диету за бутылкой рюдесгейма, к которому он чувствовал особую нежность. Вне своего обычного антуража этот великий человек становился простым и даже благодушным собеседником, неистощимым в рассказах, полным юмора, готовым подшутить над самим собою. Помню я его рассказ о том, как, оставшись однажды без денег, он понес в парижский ломбард серебряную посуду своей жены. Жена его, урожденная фон Вестфален, со стороны матери была в родстве с герцогами Аргайл. На посуде имелся поэтому дворянский герб. Это сопоставление дворянских претензий с резко выраженными чертами еврей
22
ского типа повело к тому, что Маркс был задержан и жене пришлось доказывать принадлежность ей посуды и добиваться освобождения мужа. Маркс явился мне вскоре по возвращении в Англию и в неожиданном свете любящего отца семейства, готового баловать своих дочерей и внучат, а также преданного друга, испытывавшего поистине братскую привязанность к Энгельсу. Эти два человека встретились в ранней молодости и на первый раз взаимно оттолкнули друг друга. Один был гегелианцем, другой - шеллингианцем. Inde irae *. Но вскоре общее дело и общая эмигрантская жизнь на чужбине сблизили их до того, что Энгельс сделался своим человеком у Маркса, и наоборот. Не знаю, удалось ли Марксу обратить Энгельса в гегелианство, но что сам Маркс оставался до конца не допускающим компромисса последователем гегелевской философии, в этом я не раз имел возможность убедиться из собственных его заявлений. Помню, как однажды он объявил мне, что есть только два способа мышления логическое по диалектическому методу Гегеля и нелогическое. Он, впрочем, признавал за собою заслугу человека, поставившего в основание трехугольника то, что Гегелем было поставлено в его вершине, и, говоря это, он разумел, что экономические влияния признаны были им руководящими и основными даже для философских и научных теорий.
Он не прочь поэтому был считать Лоренца Штейна до некоторой степени своим учеником и охотно вспоминал о его сотрудничестве в Rheinische Jahrbiicher 340. Журнал этот издавался Марксом, если не ошибаюсь, в Кёльне за несколько лет до переезда сперва в Париж, откуда он был выслан Гизо, а затем в Лондон 341. В числе сотрудников был Гейне. Карл Маркс уже в это время работал над развитием своей теории Mehrwerth'a **. Впервые он высказал ее в систематическом виде в своих известных возражениях Прудону Бедность философии ***. Переезд в Лондон доставил Марксу возможность собрать богатый материал по английской экономи
23
* Отсюда гнев (Ювенал. Сатира первая). Ред.
** - прибавочной стоимости. Ред.
*** К. Маркс. "Нищета философии. Ответ на "Философию нищеты" г-на Прудона". Ред.
ческой истории, для чего он усердно посещал Британский музей, изучал на дому "синие книги", которыми его собственная библиотека была особенно богата. Усиленные занятия надорвали его здоровье, и он нередко уже в эпоху моего знакомства с ним жаловался на какие-то внутренние боли. Видя его, однако, постоянно бодрым и умственно, и физически, все окружающие не придавали особого значения его жалобам, приписывая их мнительности, а между тем не прошло пяти лет, и под влиянием личного горя - потери жены и старшей дочери, госпожи Лонге, нередко помогавшей ему в черновой работе, - у него развилась чахотка; он тщетно боролся с болезнью в Алжире и умер в Лондоне, не доживши до шестидесяти лет *. В середине семидесятых годов ничто не предвещало такого раннего конца.
Маркс продолжал работать усиленно, научился русскому языку и читал внимательно русские "синие книги", присылаемые ему приятелем ** из Петербурга.
Он собирался дать в ближайших своих томах особенное развитие русскому и американскому материалу, но это не мешало ему читать и много постороннего своей теме, снабжая всегда прочитанное своими заметками. Вот почему после его смерти Энгельс показывал мне тетради, наполненные выдержками из Моргана (Древнее общество), Карденаса (История собственности в Испании), моего сочинения об общинном землевладении, Кареева (История крестьян во Франции)342. Некоторыми из этих заметок воспользовался Энгельс в своем этюде о происхождении семьи и собственности *. Указаниями Маркса руководствовался он также и в своей критике "дюринговских потуг" совершить переворот в науке **. Маркс не без некоторого самодовольства говорил мне, что Дюринг всем встречным заявляет, что источником нападок на него является не кто другой, как он, Маркс. Во время моего знакомства с Марксом он и его семья вели весьма замкнутый образ жизни. Редко когда можно было встретить в его доме чистокровных англичан, за исключением разве Гайндмана, недавнего главы английских социалистов. Ортодоксальные экономисты не находили еще нужным считаться с ним в это время. Маркс рассказал мне однажды следующий инцидент. Леви, автор истории торговли, читал публичную лекцию о согласии экономических интересов. В конце лекции дозволено было присутствующим сделать свои возражения. Встает Гайндман и объявляет, что в числе экономистов, так или иначе высказавшихся о согласии и несогласии интересов, лектор не упомянул Карла Маркса. "Я не знаю его", - последовал ответ. Такое отношение английских экономистов тем более удивляло меня, что в Берлине Вагнер и Энгель не раз упоминали имя Маркса, то соглашаясь, то споря с ним. Но англичане почему-то считают политическую экономию своим исключительным достоянием и редко когда ссылаются на иностранных писателей по этому предмету. Получивший первый том Капитала от автора, Спенсер, например, счел нужным передать через общих знакомых, что незнание немецкого языка ставит его в невозможность
26
прочесть книгу. Несколько иначе отнесся к Марксу Дарвин. Он послал ему длинное письмо, которым Маркс очень дорожил и которое сохранилось в его бумагах.
* Ф. Энгельс "Происхождение семьи, частной собственности и государства". Ред.
** Ф Энгельс. "Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом" Ред.
Впервые опубликовано в журнале "Русская мысль", М., 1895, кн. 1
Печатается с незначительными сокращениями по тексту книги: Русские современники о К. Марксе и Ф. Энгельсе. М., 1969
М. М. КОВАЛЕВСКИЙ
Встречи с Марксом
ИЗ РАБОТЫ "ДВЕ ЖИЗНИ"
Мне пришлось познакомиться с автором "Капитала" в самый разгар этой полемики с бакунистами и Дюрингом. При первом же знакомстве Маркс подарил мне обе брошюры. Из моих рук они перешли к профессору Зиберу и использованы были им в ряде статей частью в "Юридическом вестнике" и издававшемся мной впоследствии в Москве "Критическом Обозрении", частью в "Отечественных Записках" 345. Моим знакомством с Марксом я обязан был человеку, спасшему жизнь его зятю Лонге, члену Парижской коммуны. Рекомендовавший меня был одним из двух авторов дневника, веденного во все продолжение восстания и озаглавленного: "Революция 18 марта" 346. Несмотря на такую рекомендацию, Маркс отнесся ко мне на первых порах с большой подозрительностью: так сильно он был предубежден против русских со времени, как он выражался, измены Бакунина. Первые наши разговоры касались по преимуществу поведения его бывшего приятеля, которого он сам ввел в круги международной эмиграции Лондона и который одно время собирался быть переводчиком первого тома "Капитала" на русский язык. Эта задача, как известно, была выполнена впоследствии Николаем - оном *, при участии Германа Лопатина. В Лондоне в первую зиму мне пришлось быть у Маркса всего несколько раз. Он жил неподалеку от Regent's Park или, точнее, его продолжения, известного под названием Maitland Park, в полукруглом сквере (Crescent). Я помню еще номер его жилища - 41. Маркс занимал весь дом. В первом этаже помещалась его библиотека и гостиная. Здесь обыкновенно он и принимал своих знакомых. В это время две его старшие дочери ** были уже
28
замужем. Одна вышла за члена Парижской коммуны Лонге, другая - за известного теперь писателя Поля Лафарга; младшая - Элеонора, которую дома звали Тусси, - увлекалась в это время театром, игрою Ирвинга в шекспировских пьесах и одно время думала посвятить себя сцене.
* - Н. Ф. Даниельсоном. Ред.
** - Женни и Лаура. Ред.
Я особенно сблизился с Марксом летом на водах в Карлсбаде. Мы почти ежедневно делали совместные прогулки по горам и настолько сошлись, что в письмах того времени, недавно обнародованных в журнале "Былое", он относит меня к числу своих "научных друзей" (scientific friends) 347. Маркс работал в это время над вторым томом своего трактата *, намеревался отвести в нем значительное место порядку накопления капиталов в двух сравнительно новых странах - Америке и России, получал поэтому немало книг из Нью-Йорка и Москвы. Его можно было считать полиглотом. Он не только свободно говорил по-немецки, по-английски, по-французски, но мог читать на русском, итальянском, испанском и румынском языках. Читал он массу и нередко брал у меня книги, в том числе двухтомный трактат по истории земельной собственности в Испании и известное сочинение Моргана "Древнее общество" 342, привезенное мною из моего первого путешествия в Америку. Оно доставило материал для наделавшей шум брошюры Энгельса "О происхождении семьи" **.
Знать Маркса - значило быть также приглашаемым на воскресные вечера у Энгельса, нажившего значительное состояние в Манчестере, где у него была фабрика, и охотно принимавшего у себя и членов семьи Маркса, и посторонних посетителей, по преимуществу немцев. Сам Маркс допускал к себе посторонних людей с разбором. Многие из известных европейских писателей, в том числе Лавеле, тщетно выражали ему желание вступить с ним в личное знакомство. Он сторонился от них, жалуясь на нескромность газетных и журнальных интервьюеров, раз они являлись его идейными противниками. Из англичан он был в хороших, но все же далеких отношениях с некоторыми членами кружка позитиви
* - "Капитала". Ред.