"..Увидев Кутайсова, царского брадобрея, турка по национальности, которого Павел пожаловал "в рассуждении долговременной и усердной его службы, в гардеробмейстеры 5-го класса"..."
"...В красном мальтийском мундире с голубой лентой через плечо вошел черноволосый смуглый Кутайсов, бывший царский брадобрей, а ныне граф...." Л. Раковский "Генералиссимус СУВОРОВ" )
Таким образом, 11-го января был уволен Бирилев и на его место назначен старый адмирал Диков, человек весьма порядочный, с незапятнанной во всех отношениях репутацией, Георгиевский кавалер; но, конечно, ни по своим способностям, ни по своим летам, Диков не был предназначен для того, чтобы занять пост морского министра, а потому он продержался на этом посту очень недолго и должен был покинуть этот пост, - о чем, может быть, я буду иметь случай говорить далее.
Государь Император назначил Дикова потому, что в то время он не мог найти соотвтствующего человека. Прежде всего Государь остановился на пресловутом адмирале Алексееве.
Адмирал Дубасов мне рассказывал, что как-то Государь его вызвал и предлагал ему занять пост управляющего морским министерством.
Адмирал Дубасов от этого назначения уклонился, ссылаясь, между прочим, на свое здоровье, но главное основание его отказа, как мне объяснил Дубасов, заключалось в том, что при существовавших условиях, он считал невозможным исправить наше морское ведомство. Невозможность эта, по его мнению, заключалась в следующем:
1. в крайней дезорганизации морского ведомства, в особенности, после всех наших поражений во время японской войны, - после Цусимы, а затем
2. вследствие естественного недоверия ко всему, что касалось морского ведомства со стороны Государственной Думы и Государственного Совета и, наконец,
3. вследствие невозможности, - по мнению Дубасова, мнению, которое разделяю и я, вести дело при том влиянии, которое имел Великий Князь Николай Николаевич, как председатель комитета государственной обороны.
Дубасов, человек очень твердого и решительного характера. Он не орел, для того, чтобы что-нибудь усвоить, ему требуется довольно много времени, но раз он усвоил, сообразил - тогда он {360} крайне тверд в своих решениях. Вообще, Дубасов, человек в высшей степени порядочный и представляет собою тип военного. При таких его свойствах, свойствах самостоятельности и уважения к самому себе - Дубасов, конечно, не мог ладить с председателем государственной обороны Великим Князем Николаем Николаевичем, про которого, если бы он не был Великий Князь, говорили бы, что он "с зайчиком" в голове.
Когда Дубасов отказался от поста морского министра, то Государь Император сказал:
- Как вы думаете? Я полагаю назначить на пост морского министра, - раз вы от этого поста отказываетесь, - адмирала Алексеева?
Когда Дубасов не мог не выказать своего ужаса и сказал Государю, что, по его мнению, после всего того, что произошло на Дальнем Востоке и той постыдной роли, которую во всем этом деле играл Алексеев, - назначить его морским министром - это прямо сделать вызов обществу, Его Величеству благоугодно было заметить, что многие нарекания на Алексеева совершенно неосновательны, неправильны, так как не знают о том, какие Алексеев имел инструкции от Меня (Государя).
Дубасов ответил на это Его Величеству, что если даже оставить в стороне эту часть, то во всяком случае, он настолько знает Алексеева, как адмирала, что вне зависимости от его деятельности на Дальнем Востоке, он должен сказать, что Алексеев, как морской министр, который должен иметь задачу восстановить русский флот - немыслим.
Может быть, этот разговор Государя с Дубасовым повлиял на Его Величество и, не имея никого, он назначил морским министром Дикова.
Одновременно с назначением Дикова, в товарищи ему был назначен адмирал Бострем.
Адмирал Бострем был долго морским агентом в Англии при постройке там наших судов. О нем говорили, что он человеке не без способностей. Я его слышал несколько раз в Государственном Совете, он говорил довольно дельно, но весьма резко и не так, как должен был бы говорить человек благовоспитанный.
С уходом Дикова ушел с поста товарища министра и Бострем, и был назначен начальником Черноморского флота. Несколько месяцев тому назад Бострем по суду был уволен от этого места, ибо он при движении эскадры, находившейся под его командой, {361} проявил свой характер, допустил с одной стороны произвол, что имело последствием что один из кораблей сел на мель и, кажется, погиб.
* По поводу изложенного выше инцидента с закулисным проектом преобразования морского министерства с подразделением на два независимых отдела - собственно министерства и генерального штаба, по примеру того, как это существовало в то время в военном ведомстве, кстати замечу, что это было сделано в военном ведомстве по инициативе Великого Князя Николая Николаевича после назначения Куропаткина командующим войсками в действующую армию (1904 году) и уже в прошедшем (1909 году) уничтожено, опять все сосредоточено в руках военного министра и даже комитет обороны уничтожен.
Это произошло главным образом потому, что Великий Князь Николай Николаевич потерял свое всеобъемлющее значение, что должно было отчасти случиться с водворением, хотя значительно оскопленных (не столько первоначальным законом, сколько последующими мероприятиями Столыпина) представительных камер, но преимущественно потому, что Черногорская принцесса, жена принца Юрия Лейхтенбергского, которую с ним развели, чтобы выдать за Великого Князя Николая Николаевича, разошлась с Императрицей, или, вернее страсть к ней питаемая угасла и перешла на госпожу Вырубову. Если бы не эти причины, то, вероятно, до сих пор сказанное подразделение военного ведомства существовало бы, несмотря на всю его несуразность. Такое подразделение действительно существует в Германии, но там оно проведено органически, с ног до головы, там боевая, строевая, т. е. чисто военная часть систематически отделена от административной: первая в лице корпусных командиров находится в руках Императора, который действует через своего начальника походной канцелярии и независимого от военного министра начальника генерального штаба (фельдмаршал великий Мольтке), а административная находится в руках военного министра, который входить в состав министерства и имеет дело с представительными собраниями депутатов.
Наша же военная система заимствована в шестидесятых годах из французской военной окружной системы, в которой административная, строевая, боевая, военно-ученая части - все слиты вместе. На местах все подчинено командующему военного округа, в центре - военному министру, входящему в состав министерства, которому фактически подчинены и командующие военными округами. Обе системы имеют свои {362} преимущества и свои недостатки, но они систематичны, оба здания построены по определенному плану. У нас же в 1904 году, оставляя все на низах и в туловище без изменения, взяли да вместо одной головы (военного министра) посадили две независимые (военного министра и начальника генерального штаба). Конечно, из этой пробы ничего выйти не могло.
Как только новобрачная супруга Великого Князя потеряла значительную долю симпатии, сам Великий Князь потерял значительную часть влияния, а как только сие влияние сократилось - неестественное подразделение военного министерства, на самом верху усилившее многовластие, всегда сопутствующее безвластию, было уничтожено и все сосредоточилось в руках нового военного министра генерала Сухомлинова, который приобрел, по-видимому большое влияние, вероятно, по началу "медовых месяцев", так сродных натур Императора, а кроме того, оказалось, что он презабавный балагур. Я его лично мало знаю, а на сколько могу судить по предыдущей его деятельности, он должен иметь некоторые положительные достоинства, в том числе уравновешенность и спокойствие, которые он проявил, будучи генерал-губернатором в Киеве во время моего министерства. *
{363}
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
ПОКУШЕНИЕ НА МОЮ ЖИЗНЬ
Когда я вернулся из заграницы, то к моему дому было поставлено несколько агентов охранного отделения, из которых постоянно, поочередно сидели у меня в вестибюль. Заметив это, я им дал маленькую комнату для того, чтобы они могли быть там и не находиться в вестибюле, в виду того, что ко мне приходило много лиц и они могли видеть, что у меня сидят агенты охранного отделения. Таким образом, со стороны Столыпина и со стороны находящейся в его ведении секретной полиции, было оказано в отношении меня как бы особое предупреждение.
Через некоторое время, по моем приезде я начал получать угрожающие письма с различными значками, как-то - с крестом, скелетом, которыми меня предупреждали, что вот такие-то партии решили) меня убить. Я на эти письма не обращал внимания и их уничтожал.
29-го января мне жена предложила ехать вечером в театр; мне не хотелось и я не поехал вечером, а ожидал доктора по горловым болезням. Часов в 9 вечера пришел ко мне бывший мой сотрудник, когда я был министром финансов, Гурьев, довольно известный публицист, который помогал мне составить одну работу, касающуюся дел Дальнего Востока. Я ему для этой работы предъявил некоторые документы из моего архива и, так как я не хотел, чтобы эти документы выходили из моего дома, то для справок он приехал ко мне.
Между прочим, это дало повод к такому инциденту: как-то раз, уже это было впоследствии через несколько месяцев после того момента, который я описываю, приехал ко мне министр двора барон Фредерикс и обратился ко мне с следующим разговором: он мне сказал, что он пришел ко мне {364} от Его Величества передать просьбу Государя о том, что ему сделалось известно, что я хочу издать какую-то книгу, касающуюся наших финансов и управления финансами В. Н. Коковцева и что, так как ему сказали, что я хочу изобразить наши финансы и наше управление в неодобрительном виде, то он просит меня эту книгу не издавать. На это я ответил барону Фредериксу, что я никакой книги подобной не составлял и не собираюсь составлять, а поэтому и прошу доложить Государю, что дошедшие до него сведения совершенно ложны. Я догадался, что это ему доложил, вероятно, В. Н. Коковцев, который, узнавши, что ко мне ходит Гурьев, думал, что я собираюсь вместе с Гурьевым писать что-нибудь о современных финансах.
Гурьев вообще был нелюбим Коковцевым, потому что, когда Коковцев вступил на должность министра финансов, то Гурьев написал статью, в которой он высказал различные вообще финансовые соображения и сказал, что мы дошли до того, что на должность министра финансов вступают лица, мало подготовленные к этой должности, и что это напоминает те объявления, которые печатаются в газетах, где кухарки предлагают свои услуги и говорят, что кухарка за повара; вот и эти министры финансов своего рода кухарки за повара. Это очень не понравилось Коковцеву; может быть, другой государственный деятель не обратил бы на это никакого внимания, но у Коковцева есть маленькая черта обидчивости, и в зависимости от этой маленькой обидчивости, он этого выражения никогда не мог простить Гурьеву.
Но так как я опасался, что барон Фредерикс может не точно передать мой ответ Государю Императору, то я сейчас же, по уходе барона, написал Его Величеству письмо, в котором сообщал, что у меня был барон Фредерикс, который передал то-то; что я ничего подобного не собирался печатать, что я ничего не составляю и что если приходит Гурьев, то он приходит составлять такую работу, которая, если когда-нибудь и появится в печати, то, вероятнее всего, после моей смерти. В этом письме я Государя благодарил, что Государь, получивши такого рода сведения, был так милостив, что соизволил справиться лично у меня, верно это, или не верно?
Этим последним я намекал Государю, что если бы Его Величеству угодно было всегда делать то же самое, то, вероятно, массы тех сплетен, которые доходят и доходили до него, и которым он, вероятно, по крайней мере в некоторой части верил и верит, что этих сплетен не существовало бы, или, по крайней мере, они не производили бы на него того впечатления, которое могут производить.
Итак, я возвращаюсь к 29-му числу. Гурьев ко мне пришел, я вынул документы, он начал просматривать. В это время мне доложили, - это было часов в 10 вечера, что ко мне пришел доктор. Доктор приходил ко мне раза два в неделю, так как я болел горлом и моя болезнь уже тянулась десятки лет, то он приходил, чтобы мне прополаскивать горло. Я сказал Гурьеву, что так как ко мне пришел доктор, то уж, пожалуйста, отложите вашу работу на следующий какой-нибудь день; приходите ко мне, другой раз, предупредите меня по телефону и тогда я вам дам Все эти документы. Он меня просил не прерывать начатую им работу и мне сказал, что он просит меня позволить удалиться с этими документами, в другую комнату, чтобы он мог заняться, покуда я буду возиться с доктором. Я согласился на это и сказал моему камердинеру, чтобы он отвел Гурьева в верхний этаж моего дома, а именно в гостинную моей дочери.
Когда моя дочь вышла замуж за Нарышкина, то гостиная ее и спальня не были обитаемы, и поэтому эти комнаты мало, или почти не топились. Камердинер отвел туда Гурьева и, когда он вошел, то увидел, что в комнате очень холодно. Вследствие этого, мой камердинер пошел и сказал истопнику, чтобы тот пришел и затопил печку. Между тем Гурьев расположился работать, делать выписки из документов, а в это время со мной занимался доктор. Не успел доктор окончить осмотра, как пришел ко мне сверху камердинер, очень встревоженный, и говорит, что Гурьев очень просит меня немедленно придти наверх по очень важному делу. Я просил доктора отложить дальнейший его осмотр моего горла на следующий раз, а сам пошел наверх.
Когда я пришел наверх, то увидел во вьюшке печки четырехугольный маленький ящик; к этому ящику была привязана очень длинная бечевка. Я спросил Гурьева, что это значит? На что истопник мне ответил: что, когда он отворил вьюшку, то заметил конец веревки и начал тащить и, вытащив веревку арш. 30, увидел, что там есть ящик. Тогда они за мной послали. Я взял этот ящик и положил на пол. Ящик и веревка были очень мало замараны сажей, хотя несколько и были. Тогда Гурьев хотел, чтобы этот ящик вынесли из дому и его там вскрыли. Так как я несколько раз был предупреждаем, что на меня хотят сделать покушение, то мне пришла мысль в голову, не есть ли это адская машина. Поэтому я сказал Гурьеву и людям, чтобы они не смели трогать ящик, а сам по телефону дал знать охранному отделению.
{366} В то время охранным отделением города Петербурга заведывал полковник Герасимов, ныне генерал, состоящий при министре внутренних дел.
Немедленно приехали из охранного отделения, сначала ротмистр Комиссаров, ныне он заведует жандармским управлением Пермской губернии, а в то время он заведывал самым секретным отделением в охранном отделении, за ним приехал Герасимов, потом судебный следователь, товарищ прокурора, затем директор департамента полиции и нахала целая масса полицейских и судебных властей.
Ящик этот ротмистр Комиссаров вынес сам в сад и раскупорил его. Когда он раскупорил, то оказалось, что в этом ящике находится адская машина, действующая посредством часового механизма. Часы поставлены ровно на 9 часов, между тем было уже около 11 часов вечера. Тогда, когда он вскрыл ящик и разъединил вспышку, а вспышка должна была произойти посредством серной кислоты, то принес ее в дом и положил на стол около моего кабинета в моей библиотеке. Все начали осматривать эту машину, затем составлять всевозможные протоколы.
Сейчас же делали допросы, - в это время Гурьев уже уехал, - причем допрашивали прислугу, допрашивали истопника, как он нашел, а также меня. Я им показал все то, что я кратко выше изложил, причем Герасимов мне задал вопрос: не подозреваю ли я кого-нибудь в том, что сделано, кто подложил машину? Я наивнейшим образом сказал, что совершенно никого не подозреваю, что я личных врагов не имею, политические мои враги в то время были не анархисты, а союз русского народа, т. е. крайние правые и что я не могу себе представить, чтобы эти лица могли сделать на меня покушение и еще в таком ужасном виде, потому что, если бы это покушение совершилось, то пострадали бы не только я, но могла пострадать моя жена и моя прислуга.
Они в это время осматривали все. Между прочим, дворник им показал, что за несколько дней до этого, или днем ранее этого, 28-го числа подходил к нему какой-то господин в дохе, так что воротник был поднять и лицо его было незаметно и что он спрашивал у дворника, где находятся моя спальня и спальня моей жены? Дворник ответил, что он этого не знает. Тогда он сказал, что если граф и графиня спят с левой стороны, то он советует перейти направо. Подозревая, что этот господин есть вероятно из той шайки, которая мне подложила адскую машину, я не понимал, почему он советует перейти с левой стороны дома на правую, потому что направо спальня моя и жены, а налево комнаты были пусты. Они мне спустили адскую машину на левую сторону дома, поэтому я думал, что дворник спутал, что, может быть, тот человек советовал перейти с правой на левую, но потом я случайно разъяснил, в чем дело.
Затем последовали все допросы вне дома. Вечером часов в 11 вернулась моя жена из театра и была крайне удивлена тою массою полицейских и судебных властей, которые наполняли мои комнаты.
Рассматривая все, делая всевозможные исследования, никто из судебных властей и полицейских не догадался пойти на крышу и посмотреть, есть ли какие следы хода к той трубе, которая соответствует той комнате, во вьюшке которой найдена адская машина. Между тем, в этот вечер ко мне пришел курьер, который был при мне, когда я был министром финансов и потом председателем совета министров, Николай Карасев, человек очень смышленный. Он сейчас же полез наверх и усмотрел, так как в это время был снег и все крыши были в снегу, что есть след, идущий с крыши соседнего дома Лидваля к этой трубе, о чем он и передал судебному следователю, и тогда судебный следователь проверил это только на следующий день и, действительно, нашел эти следы.
Затем Николай Карасев передал мне свое соображение, что, по его мнению, надлежит проверить все трубы, не имеются ли еще где адские машины, но я проверить никак не мог, так как это было поздно ночью. Все власти уже поразъехались, а агенты охранного отделения, находившиеся при мне, смотрели на все это, как посторонние зрители. При таких условиях я с женой легли спать, но, конечно, сна не могло быть особенно спокойного при таких обстоятельствах; к счастью, у меня жена очень решительная и твердая женщина, а поэтому мне ее успокаивать было не нужно, скорее она своим хладнокровием успокаивала мои нервы.
Мы не знали, к кому же обратиться, чтобы проверить трубы, нет ли в других трубах адской машины. Мы боялись, если мы обратимся к нашим трубочистам, то, может быть, они и подложат машину, или, во всяком случае, тогда скажут, что это, мол, трубочисты наши подложили машину; вследствие этого моя жена обратилась к генералу Сперанскому, заведующему зимним дворцом, прося его прислать дворцовых трубочистов. Генерал исполнил {368} просьбу, и на другое утро, 30 января, все трубы были проверены, причем в соседней трубе была найдена вторая адская машина, которая таким образом переночевала в трубе.
Эта адская машина попала не в верхний этаж, а в нижний, в запасную трубу, которая проходит мимо трубы, идущей к камину, находящемуся в столовой, и так как машина не нашла себе упора, то ее лица, покушавшиеся на мою жизнь, привязали наверху к трубе, так что она висла в нижнем этаже, как раз в столовой в запасной трубе.
Сейчас же вторично было дано знать охранному отделению и агенты охранного отделения вынули эту вторую машину; разрядил ее тот же Комиссаров и нашел, что эта адская машина совершенно такой же системы, как и первая, причем этот факт ясно показал, что та полицейская и судебная публика, которая накануне вечер проводила у меня для того, чтобы раскрыть, кто подложил первую машину, очень мало заботилась о моей безопасности и о безопасности моего дома, а заботилась гораздо более раскрыть и доказать что-то другое.
Когда при первом допросе меня судебный следователь спрашивал: подозреваю ли я кого-нибудь, и намекал на мою прислугу, я ответил, что я за свою прислугу ручаюсь и уверен, что никто из них не мог этого сделать и никогда не сделает. Я тогда, с своей стороны, обратился к полковнику Герасимову и спросил: "А вы думаете, кто бы мог сделать покушение". Он ответил, что он точно не знает, но, может быть, это кто-нибудь из правых.
Затем эти машины были переданы в лабораторию артиллерийского ведомства для того, чтобы сделать экспертизу. Экспертиза нашла, что машины эти не взорвались потому, что он были уложены в ящики, которые не могли дать полный ход молоточку будильника, в машине находящемуся, и поэтому молоточек будильника не мог разбить трубочки с серной кислотой, а вследствие этого и машины не могли взорваться.
Затем лаборатория артиллерийского ведомства нашла, что в остальном машины сделаны очень хорошо и они должны были взорваться от двух причин: или от биения молоточка будильника, или, если будильник не действовал, то тогда от топки печи. Будильники действовать не могли, вследствие того, что машины были вложены в узкие ящики. А что касается второй причины, то случайно {369} она не могла иметь места потому, что спустили первую машину в такую комнату, где печь не топилась каждый день, а раза 2-3 в неделю; вторая же машина, которая была вложена в запасную трубу, если от будильника взорваться не могла, то, так как она находилась в трубе, которая не топилась, она не могла взорваться и от топки; таким образом, вторая машина могла взорваться только от детонации, т. е. если бы взорвалась первая машина, то от детонации взорвалась бы и вторая. Таким образом, первая и сама могла только взорваться от топки печи, вследствие узкости ящика, а вторая машина могла взорваться только по силе детонации, в случае взрыва первой машины.