Они еще не разошлись, а высоко в небе уже появились черные силуэты воронов, прилетевших на выстрелы.
- Как и тогда, - грустно сказал генерал.
- Может быть, те самые, военные, - заметил Молчанов. - Они ведь очень долго живут.
Встревоженные многолюдьем, вороны улетели. Ошиблись. Не те времена.
В другом месте, на седловине между невысоких хребтов, в старой, жухлой траве и в кустарнике неожиданно отыскали несколько немецких винтовок с истлевшим ложем, но с примкнутыми штыками, деревянные ручки от гранат, искореженный пулеметный станок, истлевшие каски, множество ружейных гильз.
Стояли над находкой, вспоминали.
- Ребята, так это ж место, где врукопашную с егерями сходились! воскликнул кто-то. - Помните, когда рота немцев к нам в тыл проникла вон по той ложбине? Мы ее неприступной считали, а там нашелся проход...
В истории битв за перевалы был случай, когда русским солдатам пришлось повернуть оружие и сражаться за свой собственный тыл. Тогда, в час смертельной опасности, они не дрогнули. С немецкими егерями сошлись врукопашную, рубились лицом к лицу и одолели врага, ликвидировав очень серьезную попытку прорыва. А проход перекрыли. В узком ущелье, которое заканчивалось отвесной стеной метров в двадцать высотой, оказывается, нашелся сквозной тоннель, пробитый водой. Об этой трубе, замаскированной буреломом, никто не знал. Впрочем, как выяснилось позже, один человек все-таки знал. И предал своих.
- Нашелся мерзавец, который провел немцев, - сказал генерал, когда все перипетии этого боя были вспомянуты. - Жалко, что не удалось установить, кто же.
- Удалось, товарищ генерал, - сказал худенький, невысокого роста человек, с нервным, дергающимся лицом. - Если помните, я служил тогда в контрразведке дивизии. Так вот, когда выбили немцев из Майкопа, нам удалось захватить часть документов немецкой комендатуры. Там нашлась любопытная ведомость - оплата за предательство. Один из тех, кто расписался в получении иудиных сребреников, - как раз тот мерзавец, лесник из станицы Саховской, вот фамилию не помню... То ли Бобниченко, то ли Лотниченко - в общем, на "о" кончается.
- Отыскали его?
- А как же! Судили, он в лагерях оказался. Получил по заслугам.
- Что там лагеря! Мы из-за него человек тридцать потеряли. За подобные штучки полагается расстрел на месте.
- Это уж как трибунал...
Егор Иванович с усилием вспомнил того человека. Из далекого прошлого возник образ верткого, безалаберного, или, как в станицах говорят, непутевого мужичка, он ходил всегда быстрыми-быстрыми шажками, вечно спешил, всем заглядывал в глаза и всем улыбался, а голосок у него был такой мягкий, мыльный, будто у добренького. Тогда он был молод, Егору Ивановичу приходилось встречать его на совещаниях. Ну да, только фамилия не Бобниченко, а Матушенко, это уж точно. Исчез он после того случая. Никогда больше не виделись. И хорошо, что не виделись.
И снова шли по перевалу, и вспоминали, останавливались всюду, где удавалось найти безымянные могилы солдат, - подновляли их, выводили на дощечках имена, фамилии и стояли над памятными местами, вспоминая стертые временем события. А вечером садились у огромного костра, закрывали спину от холодного ветерка и мечтательно пели.
Иногда заводили особенно душевное:
Горела роща под горою,
И вместе с ней пылал закат,
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят...
И все невольно оглядывались на желтые березы у каменистого хребта, на старую землянку в пяти шагах от костра, и казалось, что песня эта сложена про них, про троих, оставшихся в живых, и про тех пятнадцать, что остались лежать в роще, и про другие тысячи и миллионы, своей грудью загородившие Отчизну от страшной опасности в сороковые, трагические годы.
С берез, буков и кленов падали желтые листья. Грустная тишина, когда приблизилось былое.
На другой день подошли к высшей точке перевала и стали сооружать обелиск. Его поставили сами ветераны. Нашлись среди них архитекторы, каменщики, бетонщики. А цемент и железо привезли на вьюках. Камень же брали с перевала, рядом. Тот, что опален порохом.
Прошлись известковой кистью по свежей кладке, сняли леса. Обелиск обдуло ветром, подсушило, и уже издали глянули на него: белый, строгий штык, устремленный в голубое-голубое небо.
Когда вернулись в Желтую Поляну, ветеранов ждала вся школа.
И снова были встречи, вечера воспоминаний, рассказы, которые не забудутся всю жизнь.
Были слезы. Много слез. Вспоминали-то о войне, о потерях. Но звучал и смех. Жизнь шла своим чередом.
3
Егор Иванович не объяснял сыну, куда уходит.
К южной границе заповедника собрались еще четверо из Желтой Поляны во главе с опытным лесником Тарковым. Готовились как в сражение: чистили карабины и пистолеты, ладили вьюки, осматривали подковы у лошадей, точили на оселке ножи.
Саша после занятий успел еще раз сбегать вниз, где в небольшом парке располагался местный отдел заповедника. Отца он нашел в радиорубке. Молчанов информировал свое начальство о намеченном маршруте и выслушивал наставления.
Когда Егор Иванович освободился, Саша спросил:
- Ты за Самуром заедешь?
- Непременно.
- Цибе своему не говори о походе.
Егор Иванович только улыбнулся. А Саша сказал:
- Он заодно с браконьерами, правда?
- Не доказано, сынок. Только подозреваем.
- А Самур? Помнишь, как он бросался? Это тебе что - не доказательство?
- Не торопись, все выяснится.
- А чего выяснять-то? Следы у лесного дома от его сапог? И Самур на кого зря не кинется.
- Что Самур - согласен. А вот следы... Знаешь, сколько одинаковых сапог носят люди! Это не довод. Обвинение тяжкое, надо разобраться хорошенько, чтоб ошибки не случилось.
- Все равно ты поосторожней с ним.
- Ладно, сынок, понятно. Но и ты никому ни слова о маршруте. Мы отсюда поедем не вместе. Ребята завтра подадутся через приют, а я выйду сейчас, сделаю большой крюк. Проведаю нашего Рыжего в Кабук-ауле, заберу Самура на поводок, потом заверну на Прохладный за Александром Сергеевичем и вместе уже оттуда подадимся на юг. На обратном пути заверну в Поляну. Чтоб все было хорошо, понял?
- У меня-то будет хорошо. Ты сам...
- Не первый раз. Матери будешь писать?
Саша кивнул.
- Скажешь, - встречались, ходили вместе. Ну, привет и все такое. Напиши, что в октябре, пожалуй, приду домой.