— Дьявол и преисподняя! — яростно воскликнул Джастин Брант, шестой граф Уэстон. Поток ледяной воды, скатившись с полей его промокшей шляпы, с дьявольской точностью вылился прямо ему за шиворот. Почувствовав, как холодная вода потекла по спине, Джастин со злостью сжал зубы. «Да провались эта чертова кокетка в тартарары!» — подумал граф. Надо только изловить ее — а это непременно произойдет, причем довольно скоро, — и он раз и навсегда отучит ее от непослушания! В этом граф готов был поклясться.
Его кучерский плащ с несколькими капюшонами совсем не подходил для суровой ирландской погоды. Плащ едва прикрывал его сверху, не спасая от ветра и дождя, на что и намека не было, когда Джастин выезжал из Гэлвея. Дождь обрушился на него стремительными потоками с угадываемой непредсказуемостью — как и все ирландское. Не прошло и пяти минут, как граф вымок до нитки. Сверкающих ботфортов — гордости Мэннинга, слуги Джастина, — было не узнать. Джастин ничуть не сомневался, что и мышино-серые штаны, и белоснежный шейный платок также находятся в плачевном состоянии. И во всем виновата эта невыносимая девчонка! Однако Джастин был вынужден напомнить себе, что не стоит так уж проклинать ее: он всегда относился к одежде без педантизма, и Мэннинг частенько ворчал, что вещи хозяина находятся в безобразном состоянии.
Впрочем, беспорядок в одежде еще можно было бы стерпеть, но ведь еще и парный экипаж, изготовленный специально для него и известный каждому уважающему себя джентльмену, был вчера безнадежно испорчен: налетел на огромную выбоину в дороге там, где ее не должно было быть! В результате колесо элегантного экипажа сломалось, поэтому граф был вынужден оставить его — вместе с лошадьми! — в Гэлвее на ремонт. Кляча, которую он сумел взять напрокат, представляла собой настоящий скелет, обтянутый старой кожей. Таких уродцев Джастину в жизни не доводилось видеть! А уж когда эта уродина поплелась по дороге, граф понял, что она еще хуже, чем ему показалось с первого взгляда. С таким же успехом он мог ехать и на корове. Единственным, что хоть как-то утешало Джастина и смягчало его гнев против мисс Меган Кинкед, его подопечной, была уверенность в том, что он не натолкнется ни на кого из своих друзей, которые безжалостно высмеяли бы его, увидев в таком растрепанном виде.
Джастин уже несколько часов ехал в ужасающих условиях. Пока кляча с трудом пробиралась по жидкой грязи, граф думал о том, что едва ли когда-либо в жизни ему было так холодно, мокро и так хотелось есть. Кстати, до побега Меган он был уверен, что прибудет в Маамз-Кросс-Корт — свое ирландское поместье — еще до ленча. Теперь время уже близилось к обеду, но впереди лежало еще пять миль пути — в своем экипаже и с собственными лошадьми он преодолел бы это расстояние минут за пятнадцать. Теперь же на полудохлой кляче ему, чего доброго, придется тащиться еще долгих часов пять.
Одна мысль об этом привела Джастина, и так не отличавшегося спокойным нравом, в ярость. Девица может считать себя счастливицей, если он просто не станет сдерживать себя в выражениях, поймав ее. Хотя ей пару месяцев назад и стукнуло семнадцать и она уже могла считаться настоящей леди, вела себя Меган как распущенный сорванец, поэтому и он будет обращаться с ней как с маленьким хулиганом. Решив, что он может в конце концов как следует отшлепать ее, Джастин даже немного успокоился. Господи, подумать только, сколько раз она выводила его из себя! Но на сей раз ей не отвертеться от наказания, и она в полной мере вкусит последствия своего поведения. Меган поймет, что он совсем не таков, как этот тупоголовый Чарльз Стэнтон, которого она с такой легкостью постоянно обводила вокруг пальца.
За последние восемь месяцев Меган уже третий раз убегала из пансиона — кстати, очень престижного, — куда ему стоило больших трудов пристроить ее, потому что за разного рода провинности Меган весьма вежливо, но настойчиво выставляли уже из нескольких учебных заведений. Но, принимая во внимание слабый пол этого создания и то, что девушка осталась сиротой (а также нежелание без толку нервничать по пустякам), Джастин оставался весьма терпим к ее выходкам. Но эта! Девица нанесла ему последний удар! Когда вечером граф вернулся из «Уайтса», управляющий Эймс сразу же сообщил ему, что во время его отсутствия произошло нечто ужасное: его воспитанницу, кажется, похитили цыгане. Встревожившись (хотя и усомнившись в достоверности сообщения), граф сразу же отправился в Бат, в пансион для благородных девиц мисс Чевингтон, где, проведя быстрый опрос, он, как и следовало ожидать, выяснил, что вся история о похищении не более чем выдумка.
Девчонка вбила себе в голову, что непременно должна еще раз сбежать из пансиона. Ей удалось уговорить цыган, проезжавших мимо, взять ее с собой. Можно не сомневаться, подумал Джастин, что теперь-то бедняги сожалеют о содеянном, его воспитанница сумеет убедить любого в чем угодно. Успокоив впавшую в истерику мисс Чевингтон, которая уверяла, что не хочет больше иметь никакого дела с мисс Кинкед — воспитанница она графа или нет! — Джастин устремился вслед за цыганами. После дня пути граф нагнал их, но, увы, Меган уже сбежала и от них, видимо, успела убедиться, что кочевая цыганская жизнь вовсе не такова, как она себе представляла. Джастин и встревожился, и рассердился (поначалу самую малость): ведь его воспитанница подвергалась риску, путешествуя в одиночку по опасным дорогам. Но чем дольше длились поиски, тем более крепчал его гнев.
Он догадался, что путь Меган лежал в Ирландию и наверняка она с легкостью приняла предложение какого-то любезного незнакомца подвезти ее. Хорошо хотя бы, что ей в голову не пришло заметать следы! Где бы граф ни оказывался, все, начиная от хозяек постоялых дворов и кончая добродушными фермершами, помнили «очаровательную маленькую мисс», такую вежливую и милую, которая путешествует без сопровождающих, и показывали графу, куда она направилась. Джастин считал, что она должна догадаться о том, что кто-то пустится за ней в погоню, но, видимо, она не считала нужным прятаться от погони, и лишь по одной причине: это ее ничуть не волновало. Подумав об этом, граф заскрежетал зубами от злости. Прежде ликвидировать последствия шалостей маленькой ведьмы всегда отправлялся Чарльз Стэнтон. Можно не сомневаться: паршивка и на этот раз ждет, что секретарь графа приедет за ней, чтобы отвезти назад в пансион, как он уже дважды делал. Но нет, на сей раз все будет иначе! Настало время преподать ей урок, который она надолго запомнит.
Признаться, девчонка раздражала его с того самого дня, когда Ричард, безвольный младший брат графа, двенадцать лет назад утонул вместе с Мойрой, на которой имел глупость жениться. Они пошли на дно, как и судно, перевозившее их из Ливерпуля в Дублин. Мойра была на несколько лет старше Ричарда. Ирландская крестьянка, она, по ее словам, зарабатывала пением, выступая в сомнительных заведениях Дублина, до тех пор, пока не подцепила слабохарактерного Ричарда. Меньше чем за год они просадили внушительное состояние Ричарда. Ко дню их гибели они жили на щедроты Джасти-на в Маамз-Кросс-Корте, удаленном от игорных заведений, в которых так любила бывать Мойра и которые, по сути, стали причиной разорения Ричарда. Когда Ричарда не стало, Джастин, к большому удивлению, узнал о существовании ребенка — пятилетней девочки, очевидно, дочери Мойры от какого-то предыдущего брака. Во всяком случае, Джастин решил, что был предыдущий брак, потому что даже мысль о том, что девочка появилась на свет неизвестно от кого, была ненавистна графу. Ведь Ричард никак не мог быть отцом ребенка — с Мойрой они провели вместе меньше двух лет. Но, как ни крути, девочка существовала и жила в Маамз-Кросс-Корте, и вот теперь он, Джастин Брант, стал ее опекуном. Конечно, он мог бы и отказаться от такой «чести», и никто не осудил бы графа за это, скорее его поступок бы одобрили: мало того что никто ничего не знал о родных девочки, она, ко всему прочему, даже не состояла в родстве с Брантами.
Но как бы то ни было, Джастин всегда очень серьезно относился к своим обязанностям, а эта девочка как раз вошла в их число. Поэтому, проклиная себя за дурацкую щепетильность, граф отправился в Ирландию, чтобы самому взглянуть на маленькую виновницу его новых забот. Признаться, он был приятно удивлен. Малышка оказалась очаровательным хрупким существом — пышная копна спутавшихся черных волос, фиалковые глаза… А белая, словно фарфоровая кожа, казалось, просто опровергает всякую мысль о недостойном появлении девочки на свет. Заляпанный пятнами фартук был косо повязан на ее хрупкой фигурке, прелестное личико чем-то вымазано, но все это такие милые и легко исправимые недостатки. Внимательно оглядев ребенка и поразившись ее холодному оценивающему взгляду, граф велел миссис Донован, экономке, умыть девочку, которая тем временем показывала доброй женщине язык. Джастин едва не рассмеялся, когда возмущенная миссис Донован попыталась вывести малышку из комнаты. А потом, когда девочка подбежала к нему и обхватила его за колени, ища защиты от экономки, которая все пыталась увести ее, граф даже расчувствовался. Наконец, решив, что ребенок немного успокоился, Джастин оторвал цепкие ручки от своих ног. В ответ малышка впилась перламутровыми зубками ему в бедро, на котором и по сей день оставался небольшой шрам в форме полумесяца.
Более мудрый человек тут же отказался бы от одной мысли возиться с диковатой сироткой. Но Джастин, которому в ту пору было всего двадцать четыре года, не знал, что не все в жизни ему по плечу. Он твердо задумал сделать из дикарки настоящую леди, даже если это будет стоить ему жизни. И все последующие годы Джастин посвятил этому. Но если на сей раз его и не хватит апоплексический удар, то уж воспаление легких ему обеспечено. И еще он вынужден был признать: она каждый раз обходила его. Несмотря на все усилия, на огромные суммы денег, которые он потратил на ее образование и воспитание, его трудная подопечная, казалось, твердо решила идти по манящему ее пути порока.
Джастин вынужден был признать, что некоторая доля вины за это лежит и на нем. Он был слишком занят собой и не уделял девочке должного внимания. По сути, он и встречался-то с ней всего раза по два в год, причем встречи эти длились не больше десяти минут. А все заботы о воспитании он возложил на плечи многострадального Стэнтона да на многочисленные учебные заведения, в которых ей приходилось учиться. В последние два года он вообще не видел Меган. Вспомнив об этом, граф испытал легкий укор совести, но тут же подумал в оправдание себе, что был действительно слишком занят. Как пэр Англии, Джастин много занимался государственными делами — куда более важными, разумеется, чем какая-то там девчонка, которая даже не являлась его дочерью.
Бесполезно было надеяться, что Алисия, его жена, стала бы заботиться о Меган. Алисия вообще ни о ком не заботилась с того самого дня, когда пятнадцать лет назад, к своему великому удовольствию, получила титул графини Уэстон. Честно говоря, граф сомневался, что за последние двенадцать лет провел с женой больше времени, чем с воспитанницей. Обеим женщинам, правда, по разным причинам, не нашлось места в его жизни. Тетушка Софронсия, которую граф очень любил, дала ему понять, что будет вести себя корректно с Меган, если им доведется встретиться на людях, но не более того. С точки зрения этой леди, Джастин поступил опрометчиво с Меган, позволив девочке подняться на столь высокую ступень в обществе, чего не давало ей ее происхождение. Гетушка часто повторяла, что леди не становятся, а рождаются, добавляя при этом, что воспитывать и обучать Меган — то же самое, что стричь дворнягу под пуделя.
На Джастина произвело большое впечатление сообщение Стэнтона (скрывавшего свою симпатию к Меган) о том, что девушка скоро выйдет из пансиона. Как молодая леди, достигшая семнадцати лет, и как воспитанница графа Уэстона она должна будет выходить в свет. От одной мысли об этом Джастину становилось не по себе. Он не испытывал желания выезжать в свет с самонадеянной, непослушной и невоспитанной девицей, которая, конечно же, приведет в негодование весь Лондон. И даже знакомые дамы ему не помогут. Что ж, пусть так. Последняя выходка маленькой негодницы так разъярила графа, что он твердо решил: уж на этот раз он заставит ее слушаться.
В животе у Джастина громко заурчало. Оторвавшись от невеселых размышлений, граф вспомнил о своем нынешнем жалком состоянии. Он был до того голоден, что, казалось, готов съесть захудалую клячу, которая несла его вперед. Ему нелегко было усмирить свое холеное, хорошо развитое — высотой в шесть футов два дюйма — тело. За весь день у графа в желудке побывали лишь кружка эля да холодная ячменная лепешка. Поэтому неудивительно, что чрево его протестует! К тому же с каждой минутой становилось все холоднее. Правда, промокнуть больше было уже невозможно, но дождь, похоже, и не собирался утихать.
К тому времени, когда Джастин оказался у подъема, ведущего к Маамэ-Кросс-Корту, уже порядком стемнело. Луна не светила, поэтому стояла кромешная тьма, но граф отлично знал дорогу, риска свалиться в одно из многочисленных здешних болот у него не было. Подъехав ближе к дому, Джастин пришел в изумление — во всех окнах горел свет. Неужто Стэнтону удалось каким-то образом сообщить о его приезде и теперь слуги торопливо готовятся к приезду хозяина?
Как ни странно, в конюшне никого не оказалось, так что никто даже не взял у него лошади. Раздраженный, Джастин сам расседлал клячу и дал ей торбу с овсом. Господи, как же ему хотелось есть! Пробираясь в потемках к дому, граф думал, что проучить, пожалуй, стоит не только Меган. Во всяком случае, кто бы там ни отвечал за порядок в конюшне, завтра он пожалеет о своей халатности.
Подойдя к лестнице, ведущей к передней двери трехэтажного особняка, Джастин с удивлением услышал музыку. Ирландскую музыку. Печальную. Примитивную. Заунывную.
Как только граф вошел в дом, музыка стала громче. В холле было пусто, даже Донована, управляющего, не оказалось поблизости. Джастин побрел по длинному коридору к голубому салону, откуда доносились звуки музыки. Несмотря на гулкие шаги и раздраженное шлепанье мокрыми перчатками по бедрам, никто не вышел ему навстречу.
Джастин отворил дверь. То, что предстало его взору, заставило графа замереть на месте. От изумления он лишился дара речи; он не верил своим глазам! Донован побагровел, его длинные волосы тряслись с таким же возмущением, как голова и фалды черного камзола. Толстушка жена управляющего хохотала — без сомнения, она была пьяна. Навеселе, похоже, были и все остальные — человек тридцать собравшихся в салоне. Все танцевали безумный ирландский танец, пристукивая ногами и хлопая в ладоши. Кучка каких-то замызганных музыкантишек играла со всем мыслимым усердием, на какое только была способна. Ковер ручной работы скатали в рулон, элегантная мебель была, видимо, в спешке кое-как распихана по углам, чтобы расчистить середину комнаты для танцев.
Никем не замеченный, Джастин прислонился к стене, сложив на груди руки и наблюдая за происходящим. На его губах играла сардоническая усмешка — граф представлял, как изменятся физиономии слуг, когда они обратят внимание на его присутствие.
Музыканты заиграли громче. На середину дубового паркета выдвинули круглый стол — великолепный восточный стол из тиса с мраморной инкрустацией, а потом подняли на него какую-то девушку.
— За нашу почетную гостью! — раздался возглас Донована, сопровождаемый громкими криками «ура!».
Женщина — тоненькая, но с соблазнительными выпуклостями — рассмеялась и отвесила благодарный поклон.
По знаку Донована музыканты заиграли ирландский рил[1].
— Подарите нам танец, мисси!
Просьба Донована была поддержана хором голосов. Девушка, стоявшая на столе, приподняла подол голубого платья и заткнула его за пояс, показав всем пышные нижние юбки и стройные ножки в белых чулках.
Сбросив туфельки на высоких каблучках, она кокетливо повела плечами. Джастин одобрительно заулыбался. Все еще не замеченный слугами, он не без удовольствия поглядывал на красивые ножки, мелькавшие в кружевных оборках нижних юбок.
От быстрых движений убранные в прическу длинные волосы плясуньи — цвета воронова крыла — рассыпались по плечам. Джастин нахмурился. Что-то шевельнулось в его памяти. И тут она посмотрела на него. Граф увидел волевой подбородок, смеющиеся розовые губы, маленький, чуть вздернутый носик… И кожа… Кожа была белой-белой, как подвенечное платье девственницы. А потом взгляды их встретились, и Джастин заметил, что глаза у нее фиолетовые, как анютины глазки. Прямые черные брови… Необычайно густые ресницы… Но вот она заметила его, глаза расширились и стали огромными, как блюдца. Джастин был поражен. Резко выпрямившись, он отошел от двери, а его воспитанница — его воспитанница! — остановилась и застыла на месте с грацией марионетки, у которой отрезали поддерживающие ее веревочки.
— Немедленно слезай! — взревел граф, направляясь к девушке. Не дай Бог она еще больше откроет свои ноги.
Не дожидаясь его помощи, Меган соскочила со стола и обежала его, прежде чем повернуться к разгневанному опекуну. Музыка мгновенно стихла. Глядя горящим взором на бесстыдницу, Джастин чувствовал на себе полные ужаса взгляды нескольких десятков пар глаз. В салоне повисла гнетущая тишина. Открыв было рот, чтобы язвительно поблагодарить Меган за выступление, Джастин тут же закрыл его, решив повременить с обвинениями. Впрочем, судя по выражению ее лица, девушка не разделяла его чувств.
— Поговорим в библиотеке через час! — процедил Джастин сквозь зубы.
Меган ничего не ответила, лишь упрямо вздернула подбородок.
Едва сдерживаясь, граф повернулся на каблуках к замершим от страха слугам.
— М… милорд! — запинаясь, пробормотал Донован, спеша к господину. Миссис Донован, закусив нижнюю губу, поспешила вслед за мужем. Прочие слуги с надеждой поглядывали на управляющего и его супругу, но у всех был такой вид, словно они хотели оказаться невидимыми. — Мы… мы не ждали вас, милорд…
— В этом я не сомневаюсь, — бросил Джастин.
— Милорд… Мы… Я… — Донован никак не мог найти слов, чтобы объяснить необъяснимое.
Джастин перебил его.
— Чтобы ванна была готова через десять минут, — заявил он своему вспотевшему от ужаса управляющему таким тоном, что все замерли. — А минут через двадцать после ванны я буду обедать. — Граф перевел взгляд с Донована на его несчастную жену. — А что до остальных… — Хозяин поочередно посмотрел на всех присутствующих. — С остальными у меня разговор будет завтра. Со всеми! А сейчас ступайте заниматься своими делами!
— Слушаюсь, милорд! — прошептал Донован.
Не желая больше слушать его бормотание, граф резко повернулся и вышел из салона.
Ванна оказалась готова с головокружительной быстротой, особенно если принять во внимание, что дело происходило в Ирландии. Донован, отдуваясь, сам таскал ведра с горячей водой. (Можно было не сомневаться, что остальные слуги тряслись от страха в кухне, опасаясь попасться хозяину на глаза.) Когда фарфоровая ванна, доходящая графу до бедер, была наполнена водой, он стянул с себя мокрую одежду, а затем уселся на край гигантской кровати, которая служила многим поколениям графов Уэстон.
— Помоги мне, пожалуйста, — обратился Джастин к Доновану, кивнув на свои сапоги.
Управляющий со всех ног бросился на помощь хозяину.
— Вы разве без слуги приехали, милорд? — осмелился спросить Донован.
Джастин сурово посмотрел на него.
— Да, — коротко бросил он, вытягивая ногу.
Донован промолчал, услышав лаконичный ответ хозяина. Ухватившись руками за сапог, он подставил свой увесистый зад, чтобы граф мог упереться в него другой ногой. Джастин так и сделал, но снять мокрый сапог оказалось нелегко. Когда наконец дело было сделано, Донован решился завести разговор.
— Милорд, — начал он, оборачиваясь к хозяину, мрачный взгляд которого не побуждал к дальнейшей беседе. — Милорд, — упрямо продолжал управляющий, — я хотел бы объясниться.
— А ты полагаешь, что есть объяснения? Я был бы рад согласиться с тобой.
— Ну да, милорд, разумеется, есть! Как же! Видите ли, у мисси был день рождения, и мы…
— День рождения мисси? — опять перебил его граф. — Какой еще мисси? Одной из кухарок?
Донован вновь обернулся к господину. Глаза его были полны удивления.
— Да нет же, милорд! Мисс Меган! Вашей воспитанницы! — добавил он обиженным тоном, будто граф забыл о существовании девушки. — Нам просто хотелось отпраздновать ее день рождения! Он ведь не каждый день бывает у человека, не так ли, милорд? Бедняжка Меган! Она же сиротка, милорд, ни папы, ни мамы у нее нет! Не то чтобы вы не заботились о ней, милорд, — торопливо добавил управляющий, решившись бросить еще один взгляд на хозяина. — Но вы же такой занятой джентльмен, милорд, и у вас нет времени заниматься какими-то там днями рождения…
Джастин холодно остановил его:
— К твоему сведению, Донован, моя воспитанница, мисс Меган, получила от меня весьма щедрый подарок по случаю своего дня рождения, который был три месяца назад. И если она сказала, что день рождения ее сегодня, то просто надула вас, так-то вот.
Донован оторопел.
— Ох нет, милорд! Не хотите же вы сказать, что…
— Да, Донован! Именно это я и хочу сказать и еще добавить при этом, что завтра у меня со всеми будет серьезный разговор. А теперь я буду благодарен тебе, если ты разведешь огонь в камине и займешься моими вещами, а меня самого оставишь в покое. Да, и не забудь принести еду. Я голоден! А с тобой мы поговорим завтра, — повторил он, заметив, что на лице управляющего появилось облегчение, когда он заговорил более мягким тоном. По сути, граф уже был готов принять объяснение управляющего, но не хотел, чтобы слуги слишком рано узнали об этом. Секрет управления поместьем, в котором он бывал от силы недели две в год, граф видел в страхе или, если хотите, в благоговении слуг перед ним.
— Да, милорд, — пробормотал Донован, опускаясь на колени перед очагом.
Джастин тяжело вздохнул: больше всего ему хотелось оказаться в своем лондонском доме. Вечно что-то случается в этой Ирландии! Донован закашлялся, стараясь раздуть пламя в камине. Вскоре от поленьев пошел едкий дым. Джастин снова вздохнул и, несмотря на дождливую погоду, велел управляющему открыть одно из узких высоких окон. Уж лучше подхватить простуду, чем умереть от удушья. Наконец Донован ушел, и Джастин забрался в ванну.
Оказаться в горячей воде было настоящим блаженством. Джастин откинулся на закругленный край ванны, чувствуя, что постепенно успокаивается. Правда, ванна была маловата для него, так что колени графа высовывались из воды, но даже это не рассердило его. Взяв кусок мыла, он принялся намыливать руки и грудь. Внезапно ему вспомнились перепуганные физиономии слуг. Неожиданно для себя Джастин ухмыльнулся. Весь этот эпизод можно было бы счесть весьма забавным, если бы не развязное поведение его воспитанницы, демонстрирующей всем свои ноги. Подумать только, женщина из его семьи посмела так поступить! Леди! Это было ужасно! Если только в свете прослышат об этом, скандала не миновать. Да, ей слишком многое дозволялось. Она должна узнать наконец, что он умеет управляться и с розгами.
Что и говорить, слуги не имели права так распоясываться, но в конце концов это же не их вина. Им самим и в голову бы не пришло так вести себя. Можно не сомневаться: в эту безумную затею их втянула маленькая ведьмочка, его воспитанница, и она за это ответит полной мерой.
Вот когда они встретятся в библиотеке, он выскажет ей все, что думает по этому поводу, и ее попка отведает его хлыста. Возможно, хотя бы это заставит ее вести себя, как подобает настоящей леди.
От размышлений Джастина оторвал стук в дверь.
— Заходи! — крикнул граф, подумав, что это Донован принес ему поднос с ужином.
Так оно и было. Донован поставил поднос на туалетный столик, стоявший возле кровати. Движения управляющего были такими вкрадчивыми, словно он боялся даже шорохом вызвать новый приступ гнева своего господина. Джастин едва сдерживался, чтобы не сказать Доновану, что вообще-то не держит на слуг зла и не считает их виновными в недавнем происшествии. Но, взвесив все, граф все же решил подождать до утра, чтобы за ночь слуги хорошенько обдумали свое поведение.
Бросив несколько несчастных взглядов на господина, Донован на цыпочках вышел из комнаты. Джастин, тщательно вымывшись, снова с наслаждением откинулся на край ванны, блаженно прикрыв глаза.
Через несколько мгновений он услышал, что дверь вновь отворилась. «Донован», — мысленно заключил граф, не считая нужным даже взглянуть на управляющего. Наверняка тот просто что-нибудь забыл или пришел еще раз извиниться перед ним. Дверь закрылась, и до Джастина донесся звук тихих шагов по ковру. Надо сказать, старания этого человека двигаться потише раздражали графа даже больше, чем шум.
— Донован… — проговорил Джастин, устало открывая глаза.
Увиденное заставило его резко выпрямиться, отчего часть воды с шумом выплеснулась из ванны. Он почувствовал, что краска заливает его лицо и шею — от негодования, злости и… — черт побери! — от смущения. Потому что вместо Донована он увидел Меган — ее фиолетовые глаза внимательно смотрели на него. Очень красивые, надо признаться, глаза, но какие-то… недобрые.