Адская боль вырвала ее из темноты. Меган закричала — ей казалось, что живот разрывается на части. Боль не проходила, и она снова закричала.
— Господи, пошлите за доктором! — раздался над самым ее ухом чей-то оглушающий вопль, и она сразу же узнала голос Джастина.
Ей хотелось позвать его, попросить о помощи, но дикая боль не позволяла говорить — она могла лишь стонать.
— Меган! — Он крикнул так громко, словно лишился рассудка.
Меган почувствовала, как сильные руки мужа подхватили ее. Ощутив жар его тела, она догадалась, что он несет ее куда-то. Ее ресницы затрепетали, веки приоткрылись на мгновение, и она увидела, что муж поднимается на второй этаж. Джастин шел, перепрыгивая через несколько ступенек, шел, прижимая к груди жену, извивавшуюся в конвульсиях. Потом перед ее глазами поплыли круги, в голове зашумело, и Меган, застонав, закрыла глаза.
— Боже мой, что случилось? — донесся откуда-то издалека голос Дженет.
— Она упала со скалы и пролетела футов шесть, — объяснил Джастин. — Слава Господу, какой-то выступ… задержал падение. Когда я поднял ее, она была без чувств, а потом принялась кричать. Ты наверняка слышала ее вопли. Наверное, она потеряет ребенка, и одному Богу известно, чем все это кончится для нее. — Граф говорил, ни на секунду не замедляя шага.
Потом Меган услышала, как открывается дверь, ощутила, как муж опускает ее на кровать. Руки Джастина отпустили ее, а ей так хотелось попросить его не уходить, не выпускать ее из объятий. Но тут что-то снова оборвалось в животе, и дикая боль прорезала все нутро. Меган завизжала, пытаясь удержать в себе драгоценную ношу. Кто-то злобный и жестокий старался отнять у нее ребенка, вырвать его из ее лона и унести куда-то далеко — туда, где она больше не увидит своего дорогого малыша.
— Не-ет! — закричала она, подтягивая колени к животу и обхватывая их руками, словно пытаясь защитить свое дитя. — Нет! Нет! Нет!
— Меган!..
Она еще в жизни не слышала, чтобы чей-то голос выражал столько эмоций, сколько их выражал сейчас голос ее мужа. Ей хотелось ответить ему, но на это не было сил. Чьи-то когтистые лапы опять потянулись к ее малышу.
— Ты можешь что-нибудь сделать для нее?! — Это Джастин после очередного крика жены обратился к Дженет.
Несколько мгновений Дженет испуганно смотрела на извивающееся в муках тело молодой женщины, но, увидев, что глаза Джастина полны ужаса, осознав, что тот едва с ума не сходит от собственной беспомощности, Дженет заставила себя собраться с мыслями.
— Давайте я помогу, милорд, — решительно заявила она. — Начались роды. — Склонившись над Меган, Дженет уверенными движениями ощупала ее живот. — Нужен доктор.
Джастин в жизни еще не был так напуган. Меган и его ребенок могли умереть у него на глазах, а он ничем не был в состоянии помочь им. И самое ужасное: он сам стал виновником трагедии.
— Мистер Стэнтон уже отправился за доктором, — раздался рядом голос священника. — Если она… В общем, я могу помочь? — Преподобный Пик стоял в дверях, вопросительно глядя на графа.
Джастин обернулся к священнику, почти не замечая слуг, собравшихся за спиной святого отца. Прошло некоторое время, прежде чем до него дошел смысл слов преподобного Пика — тот, очевидно, спрашивал, не стоит ли ему соборовать Меган перед смертью.
— Нет! — взревел Джастин, глядя на священника. Его лицо приняло устрашающее выражение.
Слуги, толпившиеся за спиной Пика, крадучись, поспешно ретировались, дабы не попасть под горячую руку разгневанного господина. Преподобный Пик, откланявшись, тоже ушел.
— Девочки, мне понадобится помощь двоих из вас, — заговорила Дженет. — Остальные пусть возвращаются к своим обязанностям. Флора, ты поставишь на огонь котел с водой и, как только закипит, принесешь сюда воду. А ты, Энн, собери побольше чистых полотенец и простыней. И немедленно неси сюда.
Короткие приказания Дженет вывели слуг из состояния шока. Сама же горничная склонилась над распростертым на кровати телом молодой женщины, которое внезапно стало на удивление податливым. Дженет проверила пульс Меган. Потом принялась расстегивать на ней платье.
Джастин стоял рядом, наблюдая за происходящим. Руки его были сжаты в кулаки, лицо побелело от непривычного чувства беспомощности.
— Я могу что-нибудь сделать? — прохрипел он наконец.
Дженет лишь молча покачала головой.
— Ничего, милорд, — твердо ответила она. — И вообще мужчине не нужно это видеть. Вы бы лучше спустились вниз, милорд. Вы ничего не можете сделать, вам остается только ждать.
Джастин пристально посмотрел в глаза своей бывшей нянюшки.
— Я не оставлю ее, — заявил он.
Дженет выдержала его взгляд и, помолчав, коротко кивнула:
— Только уйдите с дороги и не мешайте… — Не успела Дженет договорить, как вновь раздался громкий крик роженицы.
…Всю ночь и весь следующий день Меган мучилась в родовых схватках. Наконец приехал доктор, которого Чарльз вытащил прямо из постели. Увидев, в каком состоянии роженица, доктор лишь покачал головой. Он тоже, в свою очередь, пытался уговорить графа Уэстона оставить жену и спуститься вниз, но Джастин не поддавался ни на какие уговоры, заявив, что ни при каких обстоятельствах не согласится покинуть жену. И добавил, что выгнать его из спальни Меган под силу, возможно, лишь одному Господу Богу.
Это случилось утром следующего дня. Крики Меган с каждым часом становились все слабее, пока не превратились в едва слышные стоны. Ее лицо стало серым, голова со слипшимися от пота и спутавшимися кудрями металась по подушке. Вся ночная рубашка тоже пропиталась потом. Меган лежала на спине, подтянув к груди колени. Джастин сидел рядом с женой в изголовье кровати, то и дело обтирая ее лицо влажным полотенцем. С тех пор как граф принес ее в дом, он не выходил из комнаты Меган ни на минуту, не ел и не спал.
Дженет и доктор Лэмпетер хлопотали возле роженицы. Наконец, выпрямившись, доктор взглянул на графа.
— Мне очень жаль, милорд, — с горечью проговорил он.
Джастин с ужасом посмотрел на врача; его рука, которую он собирался опустить в таз с холодной водой, чтобы в очередной раз смочить полотенце, застыла в воздухе. Теперь граф был уже не просто бледен — он походил на мертвеца.
— Вы должны решить, — продолжал доктор тем же тоном. — Я не в состоянии спасти… обоих.
Джастин уставился на Лэмпетера невидящим взглядом. Доктор же смотрел на графа с сочувствием.
— Ваша жена или ваш ребенок? Выбирайте, милорд, — произнес доктор. — Кого из них вы выберете? Кто должен остаться в живых?
Джастину казалось, что сердце его сжала чья-то безжалостная холодная рука. Закрыв глаза, он представил себе сына, которого, оказывается, уже любил, хотя и не вполне осознавал это.
— Спасите мою жену, — прошептал он.
Потом, двигаясь точно лунатик, поднялся с кровати и подошел к окну. Он смотрел во тьму, в то время как доктор делал свое дело.
Часом позже все было кончено. Ребенок оказался мальчиком — сыном, о котором Джастин всегда мечтал, хотя и не знал этого. Малыш родился вполне нормальным, хотя и появился на свет на целый месяц раньше положенного срока. Пуповина прочно обмоталась вокруг шейки и задушила мальчика, когда его головка проходила по родовым каналам. Если бы Джастин предпочел сохранить жизнь сына, а не жены, то доктору пришлось бы делать кесарево сечение, чтобы извлечь ребенка; Меган же, измученная тяжелыми родами и большой потерей крови, не вынесла бы операции.
Меган так и не пришла в сознание на следующее утро, когда ребенок был опущен в маленькую могилку. Джастин, весь в черном, стоял, опустив голову, пока могильщики закапывали тело его новорожденного сына. Чарльз ни на шаг не отходил от графа, а короткую церемонию похорон проводил преподобный Пик. Кроме слуг, столпившихся поодаль, священник был единственным посторонним, пришедшим, чтобы посочувствовать убитому горем отцу. Дженет предпочла остаться у постели Меган, состояние которой по-прежнему внушало опасения.
Когда Меган придет в себя, ей придется рассказать правду, и это должен будет сделать он, ее муж. Эта мысль преследовала Джастина с того самого мгновения, как стало ясно, что их сыну не суждено выжить. Потеряв над собой контроль тем злополучным вечером и ударив Меган, он убил собственного сына — словно выстрелил в него из пистолета. Джастин понимал это, и его горе не уменьшалось от того, что лишь ему да Меган было в точности известно, что послужило причиной их размолвки на скале; кроме того, граф понимал: даже если Меган прежде не испытывала к нему ненависти, то теперь, узнав, что он, по сути, погубил ее ребенка, она возненавидит его. Он боялся говорить ей правду, но это была его святая обязанность. Он не мог, не имел права перекладывать свою вину на чьи-то плечи.
Джастин просидел у кровати жены всю ночь; его лицо осунулось, глаза ввалились. Дженет была не на шутку встревожена состоянием своего хозяина. Знавшая графа всю его жизнь, утиравшая его слезы, когда он был ребенком, помогавшая графу-подростку пережить неизбежные трудности, с которыми сталкиваются все дети, она никогда не видела Джастина в таком угнетенном состоянии. Ее сердце обливалось кровью — и за него, и за бедную девочку, которая теперь тихонько лежала в постели. Дженет единственная из всей прислуги знала, как много значил для Меган этот ребенок. Она понимала, что девушка будет вне себя от горя.
Рассвет едва окрасил небо в бледно-розовые тона, когда Меган наконец открыла глаза. Джастин не спал. Сидя в кресле возле кровати, он смотрел в незашторенное окно на великолепное утро. Граф выглядел измученным и усталым. Глядя на его резкий профиль, четко выделявшийся в зыбком утреннем свете, Меган почувствовала неладное. Лишь большое горе могло так изменить ее мужа.
— Джастин… — с трудом разлепив потрескавшиеся, пересохшие губы, прошептала девушка.
Она все еще побаивалась его, даже надеялась в глубине души, что он не услышит ее. Но граф тотчас же повернулся к ней. Увидев, что огромные глаза Меган открыты, Джастин встал и с трудом, точно древний старец, подошел к кровати. На фоне светлого окна высокая фигура графа казалась совсем темной. Меган в испуге заморгала, увидев, что лицо мужа потемнело и постарело за то время, что она пролежала без сознания.
— Мой ребенок?.. — с усилием выдохнула несчастная. Если он сейчас скажет ей о том, чего она так боится, ей не пережить этого, промелькнуло у Меган.
Граф молчал, и, казалось его молчание растянулось на долгие часы, хотя он лишь успел тяжко вздохнуть, перед тем как ответить:
— Мы потеряли его.
Джастин не знал, какими еще словами можно сообщить эту ужасную новость. К тому же он понимал, что никакие слова не помогут смягчить боль и горе, вызванные сообщением о потере долгожданного ребенка. Увидев, что жена еще больше побледнела — хотя это представлялось невозможным, — что ее глаза еще более расширились от ужаса, Джастин инстинктивно протянул руки, желая коснуться ее щеки. Но Меган отвернулась, и у графа стало совсем скверно на душе. Он бессильно уронил руку, так и не коснувшись щеки жены.
— Пожалуйста, уйди, — ледяным тоном проговорила она.
Джастин был готов к тому, что жена разгневается на него, но все же он очень тяжело переживал этот удар — слишком уж явно она оттолкнула его.
А как ему хотелось вымолить прощение, обнять ее, зарыться, как ребенок, лицом в ее грудь — и зарыдать! Но, увы… Чувствуя, что сердце разрывается от боли, Джастин повернулся и медленно вышел из комнаты, попросив Дженет занять его место у постели больной.
Горе плотным туманом окутало для Меган весь мир. Ей казалось, что она ничего не видит, ничего не слышит. Ничто на свете больше не имело для нее значения, она могла думать лишь о своей утрате. У нее возникло ощущение, что вместе с ребенком умерла частица ее души — никогда в жизни она так не горевала. Она знала, что ее муж тоже страдает, но не могла позвать его к себе, успокоить, предложить вместе переживать утрату. Все оставшиеся силы нужны были ей теперь для того, чтобы выжить.
В конце концов Дженет заставила Меган встать с постели и снова совершать ежедневные прогулки. Инстинктивно Меган избегала подходить к скалам, возле которых прежде так любила гулять. Теперь она стала ходить к повороту дороги, ведущей в город. Как-то раз ноги как бы сами собой занесли ее к небольшому кладбищу. Стоя у ограды, она смотрела на маленький могильный камень, под которым вечным сном покоился ее новорожденный сын. Меган не заплакала, но больше никогда не приходила сюда.
Дженет всегда сопровождала ее на прогулках, хотя и продолжала заниматься домашними делами. Меган никогда не оставляли одну даже ночью: в смежной с ее спальней комнате постоянно дежурили или Дженет или одна из служанок. Дверь туда всегда была открыта, так что Меган в любой момент могла обратиться к ним с какой-нибудь просьбой.
Был июнь, погода стояла прекрасная. Меган хотелось бы насладиться этими дивными днями, но она не могла не думать о крохотном тельце сына, лежащем в холодной темной могиле. Впрочем, и плакать не могла, но все ее существо восставало против алой судьбы, отнявшей у нее дитя. Об этом она с горечью размышляла ежечасно, ежеминутно.
Джастин остался в Виндсмере. Это могло бы удивить Меган, если бы она вообще была в состоянии чему-нибудь удивляться. Но пока муж являлся для нее лишь напоминанием об утрате. Меган избегала его, а когда они случайно встречались, то она даже не замечала, как он исхудал и осунулся. В ее сердце осталось лишь место для боли.
Чарльз временами куда-то ненадолго уезжал, но потом возвращался в Виндсмер. Меган не обращала внимания ни на его отъезды, ни на возвращения. Подносы с едой уносили из ее комнаты нетронутыми; и, если не считать ежедневных прогулок, она никуда не выходила из своих покоев.
Однажды ночью, через пять недель после смерти ребенка, Меган, как обычно, лежала без сна, глядя невидящим взглядом в полог кровати над ее головой. В последнее время она почти не спала и вертелась с боку на бок до тех пор, пока не наступало утро. И вдруг, впервые с той страшной ночи, ей пришло в голову, что она должна как-то изменить свою жизнь. Например, она могла встать, пройтись по комнатам, могла даже выйти на прогулку, если ей удастся проскользнуть мимо Дженет, спавшей в смежной комнате. Какое-то время Меган пребывала в раздумьях: что же ей все-таки предпринять? Мысль о том, что у нее есть выбор — лежать без движения или чем-то заняться, — привела ее в восторг. Совершив над собой усилие, она поднялась с постели. Осторожно, стараясь не шуметь, взяла с кровати халат, надела его и завязала поясок вокруг талии, которая стала почти такой же, как прежде. Вспомнив, что в последнее время она уже не могла затягивать пояс и лишь запахивала халат, Меган тут же начала горевать о ребенке и уже подумала было о том, что стоит, пожалуй, снова улечься в постель. Не пойдет же она, в конце концов, на прогулку ночью! Но какая-то неведомая сила заставила ее преодолеть себя. Нет, она пойдет! Этим поступком она, возможно, поможет себе справиться с горем.
Меган медленно и осторожно спускалась вниз — боялась разбудить кого-нибудь и вызвать тем самым неизбежные расспросы. Оказавшись внизу, она направилась к парадной двери. К ее удивлению, в нескольких подсвечниках еще горели свечи. Но, дойдя почти до самой двери, Меган поняла, почему в доме горит свет: еще не все легли спать. Она услышала голоса — мужские голоса — из розовой гостиной, находившейся слева от нее. Подкравшись на цыпочках к приоткрытой двери, Меган без труда узнала низкий голос Джастина. Она замерла на месте. Прислушалась.
Джастин говорил с Чарльзом. Судя по тому, что язык его слегка заплетался и слова не всегда можно было разобрать, Джастин изрядно выпил.
— Думаешь, я не говорил себе этого? — с горечью произнес граф.
Чарльз отвечал:
— Ты должен говорить это не мне, а Меган.
— Но как я могу?! — вскричал Джастин. — Она презирает меня, и у нее есть для этого все основания.
— Послушай, Джастин…
— Господи, Чарльз, я сам заварил всю эту кашу! — Теперь голос Джастина звучал глухо, словно он говорил, уткнувшись лицом в ладони. — Я так хотел ее, что не смог сдержаться! Как я ненавидел себя за свою несдержанность! Но всеми святыми клянусь, я не хотел этого! Она была такой милой, такой привлекательной! Я в жизни ничего так не желал, как ее! Но и она тоже тянулась ко мне, говорила, что любит меня! Теперь-то я понимаю: она просто восторгалась мной, как восторгаются девчонки взрослыми мужчинами. Но как бы там ни было, я воспользовался этим! Она была семнадцатилетней невинной Девочкой, моей воспитанницей, а я… я затащил ее в постель! Я во всем виноват! А бедняжка даже не знала, что я женат! Ты можешь себе такое представить? Оказывается, за все те годы, что мы с тобой навещали ее в разных пансионах, ни один из нас ни разу не упомянул имени моей жены! Вот тогда она и возненавидела меня — когда узнала про Алисию. Не могу сказать, что я виню ее за это… Нет, мне не может быть оправдания… Я разрушил ее жизнь, и я убил собственного ребенка…
— Но, Джастин… — попытался возразить Чарльз.
Но граф тут же перебил его: казалось, он был не в состоянии остановиться, слова так и лились потоком:
— Только один раз, говорил я себе. Единственный раз я что-то получу для себя… Я хотел ее, Чарльз, и взял ее… Я провел ее через чистилище, Чарльз… Это я причинил ей боль, я унижал ее! Господи, ты знаешь, почему она упала с этой скалы? Убегала от меня! Потому что я ударил ее. Не смотри на меня с таким ужасом, приятель… Я знаю, что совершил низкий поступок, но ревность все сильнее терзала меня. Даже не понимая, что делаю, я замахнулся… Тогда она заплакала и побежала от меня, а потом оказалась на этой скале, упала… и мы лишились нашего ребенка… Слава Богу, я не убил и ее тоже… Господи, Чарльз, никогда не влюбляйся! Это чертовски больно…
Слушая его покаянную речь, Меган воспрянула духом: ей показалось, что в беспросветной тьме отчаяния забрезжил лучик надежды. А ведь ей ни разу не пришло в голову подумать о роли Джастина во всей этой истории, она даже не представляла, что он так страдает. И вдруг — по горечи в его голосе, по тому, что он говорил Чарльзу, — Меган поняла: муж горевал не меньше, чем она. Он, оказывается, тоже любил их ребенка и винил себя в его смерти. Может, его боль даже сильнее, чем ее собственная. К тому же, похоже, что Джастин все-таки любит ее.
Внезапно Меган осознала, какой эгоисткой была после смерти ребенка, как недостойно вела себя, отгородившись от мужа стеной, замкнувшись в своем горе, отказываясь понимать, что Джастин нуждается в ней.
А она была нужна ему! Эта мысль оказалась первой радостью за последние недели. Она причинила мужу боль, и лишь она может помочь ему преодолеть эту боль.
И наконец-то она может не только себя винить в смерти ребенка. Джастин тоже виноват… Да, он ударил ее и она убегала от него, ее подгоняло отчаяние. Но, нося ребенка под сердцем, она должна была держать себя в руках. Дженет рассказала ей, что младенец оказался удушенным пуповиной, а это могло произойти в любое время. Разумеется, если бы не их размолвка, все, возможно, сложилось бы иначе, но теперь никому — ни ей, ни Джастину — не узнать всей правды. Это Господь распорядился так, забрав к себе их дитя.
Но нельзя же вечно горевать об утрате! Все уже позади, ничего не изменить, но они с Джастином живы, и впереди у них вся жизнь. И вдруг Меган поняла, что больше всего на свете хочет прожить остаток отведенных ей Господом дней вместе с Джастином.
Однако тотчас же явилась мысль: теперь, когда их ребенка не стало, граф Уэстон может пожалеть о поспешной женитьбе. Меган невольно вздрогнула. Ведь Джастину пришлось пожертвовать очень многим, чтобы сделать ее своей женой. По сути, он разрушил свою жизнь. Пройдут годы, прежде чем он снова сможет занять место в палате лордов, если это вообще когда-либо произойдет. Не скоро еще он сможет входить в свой клуб, не опасаясь услышать за спиной шепоток сплетников, обсуждающих скандал, связанный с его именем. Джастин пошел на все это, потому что был человеком чести, потому что хотел дать их ребенку свое имя.
Пошел бы он на это, если бы она не забеременела? Любил ли он ее до такой степени, чтобы решиться на столь отчаянный поступок, как развод? Но тут Меган вспомнилось, что Джастин просил ее руки в ту ночь, когда они с Дональдом объявили о помолвке. Граф сказал, что разведется, если она согласится ждать его. Но из-за ребенка она все разрушила. Однако не будь этого ребенка, Меган согласилась бы ждать его вечно! А ведь Джастин тогда еще не знал о ее беременности, но уже готов был пережить неминуемый скандал из-за развода. Он не боялся за свое доброе имя, не боялся за свою репутацию! Так как же она могла усомниться в его любви?!
Зато сам Джастин сомневался в том, что она любит его. С тех пор как умер их ребенок, она избегала встреч с ним, не желала видеть его, была слишком занята собственными переживаниями. Меган едва не заплакала, подумав о том, как горевал ее муж, как переживал смерть сына, возлагая всю ответственность за происшедшее на себя.
Конечно, время не повернуть вспять, и потерянного сына не воскресить.
Но она может навеки связать свою судьбу с мужем, графом Уэстоном.