Графиню убеждали давать показания против мужа как против простого мошенника и шарлатана, уверяя, что тем самым смягчится его наказание. Калиостро оправдывался, опираясь на логику и богословие, и доказывал правоту и чистоту своих помыслов. Собранные все вместе фрагменты создавали нелепую и чудовищную картину жизни учителя, самозванца, целителя, благодетеля человеческого рода и еретика.
На допросах присутствовал сам папа Пий VII, что случалось нечасто. Если Калиостро говорил с позиций философии, его обвиняли в масонстве, если он оправдывался как христианин, его обвиняли в иезуитстве. А святым отцам масоны и иезуиты были одинаково ненавистны. Все и так были напуганы событиями, происходящими во Франции.
Когда Калиостро везли в крепость Святого Ангела, римская толпа выкрикивала мрачные угрозы в адрес французов и швырялась камнями. Граф вспомнил свой выход из Бастилии, тоже среди толпы, и расплакался. Ему уже не могли помочь ни друзья, ни деньги, ни влияние. Слишком ценным и нужным узником для Ватикана был Калиостро. Оставалось лишь одно: публично отречься от заблуждений, дабы избежать позорной смерти.
Этот обряд Калиостро и исполнил. Разутый, накрыв голову черным покрывалом, он прошел от крепости Святого Ангела до церкви Святой Марии и там пред пастырем прочитал свое отречение. А в это время на соседней площади сжигали его рукописи, письма и бумаги. Конечно, прежний, полный сил Калиостро заставил бы стихнуть пламя, залив его дождем. На прежнем Калиостро вмиг в прах разлетелись бы цепи, а сам великий маг перенесся бы в Париж, Варшаву или Лондон, чтобы уже оттуда освободить Лоренцу.
Но Калиостро был не тот. Не раз в тюрьме он напрягал волю и силу, проговаривал заклинания и даже кричал исступленно. Но лишь стуки слышались в сырой стене да проносились лиловые искры. Не слушались духи слабеющего мага. Тогда он бросался на пол и кусал пальцы, чтобы не взвыть от досады, боли и бессилия. Но иной раз так подступало черное отчаяние, что неистовый Калиостро кричал, требовал вина, бился головой о стену и рвался на волю.
Считается, что с этого момента Калиостро закончил все свои мирские дела, — он уже не увидел света Божьего, оставшись навсегда в мрачных подземельях инквизиции. Великий маг и авантюрист умер в тюрьме 26 августа 1795 года в три часа утра и был погребен без отпевания и креста. Лоренца умерла несколько дней спустя, не выходя из монастырской ограды.
В 1797 году французские войска заняли Рим. Генерал Домбровский 19 февраля того же года, оказавшись в тюрьме Святого Лео, спрашивал, где узник, ведь об освобождении его мечтали многие французы. Но генералу отвечали, что узник умер два года назад. Тогда генерал освободил всех томящихся здесь несчастных, а крепость взорвал.
Однако тот факт, что ни самого Калиостро, ни тела его, ни могилы не обнаружили, породил множество домыслов. В частности, утверждалось, что великому магу удалось бежать, убив священника и переодевшись в его платье. И что по сей день проживает Калиостро в далекой стране…
В конце XVIII — начале XIX века во Франции жила знаменитая гадалка мадемуазель Ленорман. Она родилась в городе, который основал один из рыцарей ордена тамплиеров, сожженный на костре как мастер-чернокнижник за пять веков до ее рождения. Возможно, это оказало решающее влияние на род занятий будущей прорицательницы.
Именно ей приписывают изобретение особой колоды карт, с помощью которой можно с очень высокой степенью вероятности предсказывать будущее.
Среди «клиентов» Ленорман были Наполеон и будущий король Швеции Бернадот. В салоне французской гадалки бывали и наши соотечественники — декабристы С. Муравьев-Апостол и К. Рылеев.
По мнению некоторых французских историков, дама, скрывающаяся за фамилией Ленорман, — это собирательный образ нескольких весьма влиятельных гадалок эпохи раннего романтизма. Вполне возможно, что сомнительность, присущая биографии французской прорицательницы, на самом деле не что иное, как одна из уловок этой необычной женщины, предпринятых, дабы сокрыть от потомков свою судьбу.
Мария Анна Аделаида Ленорман родилась 27 мая 1772 года в усадьбе близ Алансона, в пятидесяти лье от Парижа. Ее отцом был богатый торговец мануфактурой. На восьмом месяце беременности супруга мануфактурщика Франсуа Ле-нормана упала. Последствия этого могли быть катастрофическими. Впрочем, они такими и оказались. Но ребенок выжил, хотя уже с трех лет родители поняли, что у их девочки серьезные физические недостатки. Одна нога у нее была несколько короче другой, а левое плечо выше правого. В детстве девочка много болела. Для тела ей требовалось минимальное количество пищи, а для души — любовь.
Мария Анна знала, что Бог есть, но знала это несколько отстраненно. Ей казалось, что Бог есть только до тех пор, пока о нем думаешь, но как только думать перестаешь, он сразу исчезает. Она была похожа на зерно, которое падает в землю, дает росток и не порывает своей связи с землей, не лишается глубинной мощи. Мария Анна ощущала свое начало, принадлежность части своей души чему-то страшному, необычному. Это давало ей возможность видеть мир не таким, каким его видело большинство.
Девочку часто мучали головные боли, которые предвещали либо грозу, либо ссору в семье. Она видела вокруг людских голов какое-то сияние, слышала что-то похожее на шепот, всегда предварявший речь одного из членов семьи. Этот шепот исходил из голов людей. Она не сразу поняла или догадалась, что слышит их мысли.
Когда девочка немного подросла, она столкнулась с отчуждением. Сверстники ее не признавали, боялись и сторонились. Она росла одинокой, и никто не видел ее играющей в обычные детские игры. Как правило, девочка сидела, забившись куда-нибудь в угол, и думала о чем-то своем, держа в руке горсть земли.
Ей нравилось бродить вокруг их дома, ходить по дорожкам, высматривая что-то свое. Иногда она не появлялась к обеду, а возвращалась лишь поздно вечером и безропотно сносила положенную ей порцию наказания.
Трехлетнее обучение в приходской школе при церкви Нотр-Дам-Бон-Секур оказало на нее решительно не то воздействие, которое ожидал ее отец. Она научилась разговаривать со святыми, как с реальными людьми. Девочка спрашивала и как будто что-то слышала в ответ.
Ее мать довольно поздно и с некоторым чувством ужаса заметила, что дочь обладает вполне выраженными необычными способностями и свойствами, которые еще немного, и можно было бы называть сверхъестественными. Так, казалось, дочери был совершенно неведом страх темноты. Она никогда не плакала и не пугалась, когда за тяжкие провинности ее запирали в большой темной комнате, смело спускалась в омут черного глубокого подвала, где, по уверениям няньки, жила нечисть и куда не осмеливались ходить дети постарше даже с фонарем.
Она никогда не натыкалась в темноте на острые предметы или углы, невесть откуда колющие или режущие других детей или взрослых. Она умела видеть в полной темноте, как кошка, пользуясь каким-то шестым чувством (так думала ее мать) или, наоборот, обладая особым зрением, непохожим на зрение простых смертных (так думал ее отец).
На самом деле девочка не столько видела, сколько слышала дыхание, неясный шепот или свист, исходящие от разных предметов. И с этим ничего нельзя было поделать. Первое время она сама пугалась этого, а потом привыкла и научилась относиться к этому как к неведомой игре, игре с кем-то невидимым, кого она ничуть не боялась, хоть он и был весьма могущественным. Этот кто-то подарил ей необычные свойства — вот все, что она про себя знала, но чувствовала, что его подарки на этом не закончатся и все самое интересное впереди.
Мария Анна умела видеть через ткань, сквозь стены, то есть через все те преграды и препятствия, которые не позволяют обычным людям видеть сквозь них.
Мария Анна всегда знала, кто именно из родителей находится за плотно закрытыми дверями спальни или гостиной, а также кто именно из домочадцев отсутствует и как далеко находится от дома.
А однажды, когда отец припрятал деньги так хорошо, что и сам их не смог найти (он постоянно менял свои тайники, опасаясь воров), она указала место за спинкой кровати, в потайном углублении. И надо же — именно там и лежал мешочек, туго набитый звенящим золотом.
Все эти странные свойства, которым девочка пока не знала объяснения, не слишком пугали ее. Она как будто даже не обращала на них внимания. Но родители — другое дело. Случалось, Мария Анна бездумно вспоминала имя того или иного соседа, и (о чудо!) через час или полтора он стучался в их дверь. И это были не единичные случаи.
Попытки слуг, нянюшек, кухарок и даже соседей, наблюдавших за жизнью семейства Ленорман, сообща найти объяснения странным талантам некрасивой дочери Ленормана к успеху не приводили. А если и приводили, то только в тупик, в который за собой они заводили местного кюре, нечаянно обратившись к нему за советом.
Как только девочка получила разрешение на первое причастие, прошла через таинство конфирмации, как через некий охранительный барьер, и стала с точки зрения того общества, в котором жила, достаточно самостоятельной, отец, ни секунды не колеблясь, отдал ее на воспитание в монастырь бенедиктинцев.
Первые дни в монастыре похожи на сон. С самого начала Мария Анна стала личным врагом матери настоятельницы. С первого взгляда, который бросила на нее та, нет, со звука шороха ее сильно накрахмаленного монашеского платья, трущегося о холодный каменный пол, девочка поняла, что монахиня может ее убить. Ее жизнь стоила ровно столько, сколько ее послушание и прилежание.
Чтобы обмануть настоятельницу, Мария Анна стала образцом для подражания, непритязательное-ти и зубрежки. Но ее все равно наказывали. Иногда девочку запирали в холодный карцер, в котором вместо матраса приходилось довольствоваться холодным каменным полом. Мария Анна часами стояла на горохе в углу и читала «Отче наш», повторяла три символа веры. Она вызубрила наизусть Старый и Новый Завет, потому что это тоже было наказанием.
Как ни удивительно, именно учеба в монастыре обогатила ее знаниями и, кто знает, не будь этой строгой муштры, может быть, в ней до конца так бы и не выкристаллизовался тот странный дар, который позволил ей заглядывать в будущее.
Более того (и совершенно неожиданно для нее), учеба в монастыре имела и положительные стороны, приятные ей. Она очень полюбила арифметику. Более других ее занимали таинственные операции над числами и удивительные метаморфозы, происходящие с простыми числами при их сложении и вычитании. И если бы ей были даны те же возможности, что и мужчинам, то, возможно, она стала бы великим математиком. Девочка часами могла постигать тонкости арифметического сложения и вскоре превзошла познания своих педагогов. Целыми днями Мария Анна пропадала в библиотеке, куда остальных девочек было не затащить, рассматривая старинные, украшенные непонятными буквицами и рисунками рукописи. Этим она выгодно отличалась не только от других воспитанниц, но даже и от монахинь, не переносивших запаха книжной пыли мертвых рукописей.
Ее приставили к матери библиотекарше и разрешили проводить в книгохранилище столько времени, сколько ей вздумается. Больше всего ее интересовали древние рукописи книгохранилища. Она освоила язык Вергилия.
В древних трактатах объяснялась символика цифр. Она узнала много таинственного и необычного. О том, что ноль — это царь потустороннего мира. И что цифра «пять» означает эротическое начало, а цифра «шесть» — зарождение чувства. «Двенадцать» есть цифровое выражение Вселенной, а «восемь» означает самое гармоничное распределение.
Настоятельница монастыря, конечно же знавшая о необычных талантах девочки Марии Ленорман, была невыносима. Простая мысль, что под одной с нею крышей живет девочка, которая обладает даром слышать то, о чем говорят находящиеся далеко от нее люди, и видеть сквозь стены, пугала ее.
Возможно, она спутала Марию Ленорман с провидением, которого боялась, как огня.
Но Мария Анна услышала голос, который ей сообщил, что настоятельницы скоро в монастыре не будет! И действительно, очень скоро мать настоятельницу перевели в другое место. Это было одним из первых предсказаний Ленорман.
Как только девочке исполнилось шестнадцать лет, отец забрал ее из монастыря.
Однажды, когда отца не было дома, Мария Анна случайно обнаружила колоду карт. Она почувствовала, как они шевелятся и как приятна на ощупь их атласная поверхность. Мария взяла колоду в руки. Каждая из карт по-разному ощущалась: одна была теплее, другая холоднее. Мария Анна почувствовала, что способна ими управлять. Она знала, что сейчас в ее ладони находится пики, а следующая карта принадлежала к масти черви.
Ей показалось, что колода карт постепенно, прямо на глазах распухает, становится все больше и больше, она даже слышит, как потрескивают бумажные поры в атласном картоне, из которого сделаны карты. И через некоторое время, сперва неясными призраками, потом все более четкими картинами Мария Анна увидела каждую из карт в отдельности. Но это были не привычные обычному человеческому глазу сердечки или сердечки с хвостиками, нарисованные на белой поверхности карт. Это были ожившие лица незнакомых людей, ухмыляющиеся лица пиратов, благочестивые лица монахинь или античных героев, полуобнаженных мужчин и женщин. Видение было нечетким и то пропадало, то появлялось.
Постепенно глаза привыкли к новым картинам, и появилось желание разложить их на поверхности стола. Ей как будто кто-то велел это сделать. Теперь оставалось только осторожно взять карты в руки и начать их раскладывать аккуратно, будто разливая из кувшина воду тонкой струйкой на поверхность стола, выводя этой струйкой непостижимые разуму картины, в которых сердце, однако, угадывало свой особый смысл. Смысл этот заключался в расположении карт, точнее, каждая из карт представляла собой дверь в мироздание, которое она вдруг для себя открыла. Но пока это мироздание было лабиринтом, по которому гуляли чужие человеческие судьбы. В одном она была уверена — она могла видеть эти судьбы…
После смерти отца семья Ленорман перебралась в Париж.
Мы не знаем подробностей появления в столице нашей героини. Однако известно, что, когда Ленорман исполнилось восемнадцать лет, она открыла вместе с подругой на рю де Турнон собственный салон, где гадала желающим дамам и господам на картах, по руке и номерам. Она не оставляла своего интереса к ботанике, познавая целебные свойства трав, а также интересовалась «составлением запахов».
Салон Ленорман приобрел огромную популярность. В нем перебывал весь цвет тогдашнего революционного Парижа. В 1793 году салон посетили Марат, Сен-Жюст и Робеспьер. Всем троим она предсказала насильственную смерть. «Когда я посмотрела на их ладони, — вспоминала сивилла, — мое зрение как бы заволокло, и сквозь пелену я увидела их тонущими в потоке крови. Не пройдет и года, — сказала я, — как все вы погибнете насильственной смертью. Вы, — повернулась я к Марату, — будете первым».
Так и случилось: Жан-Поль Марат несколько месяцев спустя был заколот Шарлоттой Корде, а двое других арестованы и казнены через год. Ленорман арестовали по подозрению в сочувствии к якобинцам, однако связи сделали свое дело, и ей разрешили продолжать практику.
Клиентами Ленорман были выдающийся дипломат и мастер политической интриги Шарль Талей-ран, вероломный министр полиции Жозеф Фуше, но самую большую известность, конечно, принесла Марии Ленорман дружба с Жозефиной Богарне, супругой молодого генерала Бонапарта.
Жозефина еще до знакомства с Наполеоном вместе со своей подругой Терезой Тальен, переодевшись горничными, отправились за советом к мадемуазель Ленорман. Под вывеской «Мадемуазель Ленорман, книготорговец» и скрывался ее знаменитый гадательный салон.
Еще не видя посетительниц, Мария Ленорман пригласила их войти:
— Сударыни, сделайте одолжение, пройдите в гостиную.
Подруги изумленно переглянулись. Неужели ясновидение позволило прорицательнице распознать в гризетках светских дам, еще не видя их? Первой в кабинет для гадания осмелилась пройти Тальен.