— Анжелика! — окликнула её Агафья Тихоновна.
Девушка повернулась к ней с невозмутимым видом.
— Ты почему не на занятиях?
Анжелика скорчила жалостливое лицо и сказала:
— Я вчера не успела поужинать, а сегодня — позавтракать и на занятиях по ритуальным песням мой живот так громко бурчал. Профессор Прохор Сиявуш отправил меня в столовую…
Агафья Тихоновна кивнула, мол, можешь идти.
Но едва Анжелика подошла к раздаче, Агафья Тихоновна снова окликнула девушку:
— Анжелика, кушай быстрее, ты нам нужна!
Староста кивнула и быстренько поставила на разнос тарелку с запеканкой, взяла кусочек хлеба и травяной чай. Села за ближайший столик…
Пока Анжелика кушала, все молчали. Агафья Тихоновна рассматривала свой балахон, в котором она по-прежнему была одета, находила на нем какие-то невидимые волосинки и пылинки и стряхивала их. Полина, задумчиво подперев щёку кулаком, возила вилкой по тарелке — рисовала в остатках сметаны цветочки. Анна Юрьевна с Петром Ильичом нежно перебирали пальцы друг друга, переглядывались и улыбались, казалось, что для них никого больше не существует… А Марта поглядывая исподтишка на всех, и на Анжелику в том числе, думала о том, как вовремя староста появилась в столовой. Словно стояла за дверью и ждала, когда в ней начнут нуждаться.
А ещё она думала о том, что Анжелика всегда появляется вовремя. И вспомнила, что по этому поводу говорил мультяшный Винни Пух: «Это ж-ж-ж неспроста!»
Но что именно неспроста, она додумать не успела — дверь в столовую снова открылась и вошёл Бард. Он на миг замер в дверях, словно не ожидал увидеть тут кого-нибудь. Но потом уверенно прошагал к раздаче. Проходя мимо их столика, Бард приветственно кивнул, задержав взгляд на Полине — Полина вспыхнула, как маков цвет. Анжелику же он словно бы и не заметил. Зато она глянула ему в спину с такой брезгливостью, будто он сколопендра какая-то.
— Агафья Тихоновна, — спросила Анна Юрьевна. — Я здесь среди учащихся не заметила юношей, кроме вот этого молодого человека. Они где-то в другом месте учатся?
— Нет, мужчин тут нет. Древняя кровь только по женской линии передаётся, — ответила профессор травологии.
— Значит, древняя кровь есть у всех студенток этого университета? — продолжила расспрашивать Анна Юрьевна.
Агафья Тихоновна сморщилась, потом вздохнула и нехотя ответила:
— Как бы да… Но у остальных очень мало, не то, что у вас. А у некоторых это вообще следствие заклятия…
Марта отвлеклась от Барда и с удивлением посмотрела на Агафью Тихоновну.
— Ну, с Серафимовичем понятно. А что тогда здесь, в университете магии, делает он? — слова вырвались прежде, чем она смогла осознать их.
— Это личный помощник профессора Февроньи Статс, — холодно ответила Агафья Тихоновна. — Он помогает ей в её исследованиях.
Марта уже готова была спросить о том, в каких таких исследованиях он ей помогает, но, глянув на Полину, прикусила язычок.
— А в нём есть древняя кровь? — спросила Анна Юрьевна.
— Нет, конечно! — усмехнулась Агафья Тихоновна, и по интонации, с какой это было сказано, Марта поняла, что Агафья Тихоновна не одобряет присутствие в университете магии личного помощника, но по какой-то причине вынуждена мириться с ним.
Между тем Бард взял себе еды и, повернувшись ко всем спиной, сел в стороне, как бы выражая своё отношение к тому, что думает Агафья Тихоновна о его присутствии в этих стенах.
— Я поела, — раздался внезапно голос Анжелики.
Марта вздрогнула. Пока она наблюдала за Бардом, не увидела, как Анжелика доела, унесла грязную посуду и подошла к их столику.
— Вот и хорошо, обрадовалась Агафья Тихоновна. Найди, пожалуйста, Серафимовича, скажи ему, что мы ждём его в столовой.
— Хорошо, — ответила Анжелика и, взметнув юбкой, поспешила к выходу.
— Что ещё вам рассказать, пока Серафимович не придёт? — спросила Агафья Тихоновна, улыбаясь.
Марта ничего не успела ответить, её перебила Полина.
— А дорасскажите легенду про друзей… Ну, которую вы вчера вечером не успели дорассказать, — попросила она.
— Хорошо, — улыбнулась Агафья Тихоновна. — Слушайте…
* * *
…Долго Рок и Флинт ворочались, никак уснуть не могли. И то ведь, вляпались по самое не балуй! И верили друзья горбунье, и не верили, да ведь альтернативы-то не было. Вот и решили послушать её.
В конце концов свежий воздух и молодость сделали своё дело, и друзья уснули. А как солнце только выглянуло из-за леса, так и разбудил их хозяин.
— Вот вам, — говорит, — первое испытание! Гусей-лебедей к пруду гоните.
Обрадовались друзья. Не испытание это, а так, баловство. Ребёнок справится, а тут двум парням-богатырям такое задание дали. Пошли к сарайке, где гуси-лебеди ночевали, а там горбунья уже крутится, вроде как по хозяйству управляется.
— Рано радуетесь, — говорит. — Гуси-то непростые. То души умерших на войне. Не осознали они ещё, что умерли, воюют всё. Как откроете калитку, так заклюют вас насмерть.
— И что нам делать? — спрашивает Рок, а Флинт молчит и слушает.
— А вы походный марш им сыграйте, да «Ать-два, левой!» скомандуйте… — сказала горбунья и юркнула на летнюю кухню завтрак готовить.
Постояли друзья в раздумьях, да делать нечего — нужно задание выполнять. Да вот только на чём походный марш играть? И не умеют они… да и помнили, как вчера вечером горбунья гусей-лебедей гнала — без всякого марша и строевых команд. Погоняла прутиком, как всегда в деревне делают.
Переглянулись Рок и Флинт да и открыли сарайку.
Гуси-лебеди как свет увидели, крыльями забили, шеи повытягивали, зашипели. Друзья перед их напором и отступили. А гуси-лебеди волной идут и окружают…
Как только друзья ступили на луговую траву, оглушили их взрывы, срежет металла, стоны раненых… Засвистели выстрелы — только голову пригибай! Газы ядовитые горло дерут, слёзы из глаз катятся, земля-матушка, как одна кровавая рана, к себе тянет — то ли укрыть, то ли успокоить навечно. По небу ревущие птицы летят, железные яйца теряют, те, долетев до земли, взрываются… По лугу железные твари ползут, рычат, огнём плюются. От плевков тоже всё взрывается. Кругом гарь и смрад. А гуси-лебеди… То не гуси уже, а солдаты бегут в атаку… на Рока и Флинта! Окружают их, штыками да мечами колют, из ружей стреляют… Ещё чуть-чуть, и сгинут друзья на чужой войне.
И вот когда, казалось бы, надежды на спасение не осталось, Флинт вдруг запел — хрипло, с болью:
Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
И сердце девичье забьётся
С восторгом чувств — не для меня…