Марта вдруг подумала, что Серафимович все две тысячи лет ждал, что ему придётся допахать это чёртово поле, выполнить магический договор. Поэтому он и ходил в берцах — был готов… А что, вполне!
Эта мысль Марте понравилась. Но тут пришла следующая — а что у него за часы? Сумрачный колдун, когда увидел часы, то не захотел пожать руку Серафимовичу. Значит, это не просто часы, а какой-то прибор… По перемещению? Откуда и куда? Из этого мира в тот? А зачем? Зачем Серафимович носит эти часы и почему во всём университете магии нет часов. И зеркал тоже нет…
Марта усмехнулась — они столько с Полиной мечтали о том, чтобы где-то в тишине и покое поговорить, обдумать всё, что происходило с ними с тех пор, как они попали под заклятие роз. Теперь у Марты было много времени — думай не хочу!
«Хочу думать или не хочу?» — подумала Марта и усмехнулась своим мыслям. Думать приходилось невзирая на желания. Во-первых, потому что голову нужно было чем-то занять, чтобы справиться с болью. А во-вторых, нужно было найти выход — поле бесконечное и простому смертному человеку не под силу вспахать его всё. Даже пятерым смертным не вспахать! Значит, нужно найти решение… Должно быть решение!
«Думай, Марта, думай!» — приказала она себе.
Бабушка учила её в трудных ситуациях идти к истокам. Идти туда, где всё началось.
Что ж, к истокам, так к истокам… только где они, эти истоки?
Марта оглянулась на подруг и сердце её сжалось от боли за них. Она оглядела поле — конца-краю по-прежнему не было видно. Она снова зацепилась взглядом за спину Серафимовича — началось всё с него. С его предательства. И если бы это можно было б как-то изменить… Вернуться и убедить или заставить его пахать поле там… тогда…
Но время течёт и повернуть его вспять невозможно — это все знают.
Или всё-таки можно?
И что будет, если повернуть время вспять? Ну вернётся туда Серафимович, допашет поле вместе с другом и что?
А ничего! Не будет университета магии, не будет этой странной битвы с Сумрачным колдуном, не будет студенток и преподавателей, а главное, не будет здесь самого Серафимовича…
Сердце Марты сжалось от боли и на глазах выступили слёзы.
Получалось, для того, чтобы облегчить участь Полины, Анжелики и Анны Юрьевны с Петром Ильичом, нужно пожертвовать Серафимовичем. Всё в душе воспротивилось этим мыслям.
— Он не пешка, чтобы им жертвовать! — сказала себе Марта.
Сказала негромко, но Серафимович, казалось, услышал её. Он словно бы ждал чего-то такого. Оглянулся и посмотрел на Марту, потом замедлил ход, а после и вовсе остановился.
Марта удивлённо смотрела на него. Она с трудом разогнула уставшую спину и сейчас не знала: радоваться ли передышке, опасаться ли новой волны страданий или… Ох, не зря Серафимович перестал пахать!
А он между тем оставил своего быка и сильно хромая пошёл к Марте, помахав всем остальным, чтобы они тоже подошли.
Марта смотрела на него и видела перед собой человека, во всём виде которого просто вопила обречённость.
Когда все собрались, Серафимович хрипло сказал:
— Вы должны принести меня в жертву. Вы тут из-за меня, и, если принесёте меня в жертву, поле отпустит вас.
— Нет! — ответила Марта чуть быстрее, чем все остальные. — Нет!
Даже Полина сказала с неприкрытой ненавистью:
— Нет!
Именно Полининому «нет» Серафимович удивился больше всего. И спросил у неё:
— Почему нет? Вам-то я больше всего страданий доставил.
Полина усмехнулась и зло ответила:
— Сбежать хотите?
— В смысле? — удивился Серафимович. — Я хочу вам облегчить жизнь.
— Сбежать хотите… — Полина усмехнулась. — Сбежать от страданий… Нет уж! Пашите идите!
— Но ведь… — Серафимович был обескуражен.
— Понимаете, уважаемый, — вмешался в разговор Пётр Ильич. — Вот вы принесёте себя в жертву. А как нам потом с этим жить? Вы побывали в этой шкуре уже, не так ли?
Серафимович удивлённо посмотрел на Петра Ильича, а потом обвёл взглядом остальных и растерянно произнёс:
— Я только думал…
— Как всегда вы думали только о себе, — отрезала Анжелика, но в её словах не было привычной Марте резкости.
И тогда Марта неожиданно для самой себя спросила у Серафимовича:
— А если бы была возможность вернуться на две тысячи лет назад и там допахать поле, или сделать то, что вы сделали, что б вы сейчас выбрали?
Серафимович грустно посмотрел на неё и тихо ответил:
— Дня не было, чтоб я не думал об этом. И ещё совсем недавно мой ответ был бы однозначным — я бы допахал несмотря ни на что. А вот сейчас я не знаю.
И Серафимович заглянул в глаза Марте. И она в его глазах, как в зеркале, увидела себя. Нет, не отражение — образ. От этого одного взгляда перед Мартой обнажилась душа Серафимовича, душа, полная любви к ней, к Марте.
— Если я сейчас отправлюсь туда, я не буду помнить ничего из… Я не вспомню вас, не вспомню университет, ничего…
— Куда не кинь, всюду клин, — покачала головой Анна Юрьевна.
— То есть, вы с этими воспоминаниями готовы умереть, но не готовы жить? — презрительно спросила Полина.
Марта с удивлением посмотрела на Полину. Она не узнавала подругу — та открылась для неё совершенно с новой стороны.
Серафимович стоял растерянный.
— Это поле бесконечно, — пробормотал он.
— В природе нет ничего бесконечного, разве что человеческая глупость, — пожал плечами Пётр Ильич.
Серафимович уставился на Петра Ильича, а потом перевёл взгляд на его ноги. Пётр Ильич был босой. Обмотки то ли потерялись, то ли он сам снял их, и теперь стоял просто. Закатанные до колен штаны оголяли крепкие мускулистые икры, и Марта подумала, что, наверное, босиком по свежевспаханному полу хорошо пройтись, приятно…
«Пройтись! — оборвала она себя, — А не работать!»