— Спать! — ответил Пётр Ильич и пристально посмотрел на Анну Юрьевну.
— Да ну тебя, — отмахнулась она, зардевшись. — Девчонок разбудим…
— Мы потихоньку…
Под приглушённые смешки зелёное платье с вырезанными по бокам полосами легло на кресло, поверх легли тенниска и брюки. Двое, как единое целое спрятались под нежно-розовым пологом и укрылись тёмно-вишнёвым одеялом. После небольшой возни женские трусики отправились под подушку, а следом и мужские…
* * *
Птичий щебет, долетавший через закрытое окно не мог скрыть звуков, доносившихся с кровати Анны Юрьевны. Полина вцепилась зубами в одеяло, чтобы не выдать того, что она не спит и всё слышит.
Более того, она старалась не думать, чтобы случайно мысль не прозвучала «вслух», и Анна Юрьевна не услышала её.
Когда вошли в комнату, Полина постаралась побыстрее спрятаться от всех, сказала, что идёт спать.
На самом деле сна не было ни в одном глазу. Просто Полина хотела побыть одна, насколько это возможно, обдумать всё, случившееся накануне и этой ночью. Она помнила слова Марты о том, что Бард не тот, за кого себя выдаёт и боялась, что Марта тоже вспомнит об этом и начнёт говорить, что вот, мол, я же тебя предупреждала!..
Обсуждать сейчас свои чувства с кем бы то ни было Полина не хотела. Она хотела сама разобраться в своих чувствах и в сложившейся ситуации.
С одной стороны, Бард поступил, как последний мерзавец. С другой — Серафимович сказал, что тот был под действием заклятия. Но ведь он мог соврать, чтобы разозлить её, Полину, и тем самым заставить подняться.
И она разозлилась… и поднялась…
Но вдруг он соврал? Сказал нарочно… А на самом деле Бард по своей воле… И всё это просто мужская солидарность!..
Но если не соврал, то Бард не виновен… Он не сам чуть публично не изнасиловал, а это действие заклятия. А сам он никогда бы так не поступил…
Ведь не может заклятие заставить делать то, что человек делать не готов.
Или может?..
Или оно вытащило на поверхность тёмную, потаённую сторону Барда?
Вопросы одолевали Полину, и не было на них ответов.
Давно уже спала Марта. Стихли Анна Юрьевна и Пётр Ильич, и из-под их полога раздалось мерное дыхание. Полина повернулась на спину и открыла глаза.
Сквозь пелену небесно-голубого полога комната выглядела, как апартаменты в небесном море — стоило чуть пошевелить головой, и казалось, что колышется толща воздушной воды… Вот сейчас из-за облака-стола выплывет скат и, раскинув крылья, словно орёл, будет парить под потолком, А из-под кресла, как из норы появится мурена и зависнет, словно воздушный шарик на верёвочке. И если вдруг поднимется ветер, то мурену может унести… на семи ветрах да на семь сторон, как за семь морей да за семь веков… к семи ведьмам-матерям…
Слова пришли сами, из ниоткуда. Едва Полина вспомнила про ведьм-матерей, как увидела перед собой внутри полога семь лиц — полупрозрачных, но тем не менее, чётких, рельефных…
Они смотрели на Полину и ждали.
Полина некоторое время рассматривала их, как парящего ската и летающую мурену, но потом пришло осознание, что ведьмы-матери ждут её.
И как только Полина поняла это, ведьмы-матери переглянулись.
— Вы пришли за мной? — спросила Полина.
— Мы пришли к тебе, — ответила старшая ведьма-мать, словно захлопали ставни на ветру.
Полина мысленно повторила заклинание, вдумываясь в значения слов.
Ведьмы-матери терпеливо ждали.
— Я в заклинании говорила, что стану жертвой, чтобы был мир. Я готова.
Старшая ведьма-мать усмехнулась, вторая — покачала головой… А младшая ведьма-мать выплыла вперёд.
— Тебе что, нравится быть жертвой? — прошелестел листвой на ветру голос.
Полина открыла рот от удивления и возмущения. Потом, подумав, закрыла.
Получалось, что она всё время вела себя, как жертва. Может, потому и произошло с Бардом то, что произошло?..
Словно отвечая на её мысли старшая ведьма-мать кивнула.
— Я больше не хочу быть жертвой, — сказала Полина. — Мне не нравится…
Старшая ведьма-мать улыбнулась и снова кивнула.
— Мне нужно переписать заклинание? — спросила Полина, заглядывая в призрачные лица.
— А чего ты хочешь? — застучали под прибоем камушки на морском берегу.
Полина непроизвольно вспомнила Барда, то, как они шли по коридорам университета магии и беззаботно болтали о том и о сём.
И тут же устыдилась своих воспоминаний. Рассердилась на себя за них и расстроилась из-за того, что рассердилась. Потом вздохнула и сказала:
— Я не знаю. Другого человека ведь нельзя изменить…
— Но можно измениться самой, — заскрипели мачты, с трудом удерживающие наполненные ветром паруса.
— Я не знаю как. Перестать с ним разговаривать? Но это же не значит, что я изменюсь…
— Не значит… — зашелестел в степи камыш.
— Чего ты хочешь? — запел ветер в узком ущелье.
— Я хочу быть счастливой! И ещё хочу любить…
— Это хорошо, что ты хочешь сама любить, а не чтоб тебя любили, — захлопала крыльями ветряная мельница. — Любовь — это лучшее, что может с нами случиться. Даже если она безответная.
— Это больно… — прошептала Полина.
Старшая ведьма-мать улыбнулась.