Всемирная история в 24 томах, Том 6 Римский период - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

В 24 ТОМАХ ТОМ 6

РИМСКИЙ ПЕРИОД

МИНСК

ЛИТЕРАТУРА

1998

УДК 937(03) ББК 63.3(0)3 В 84

Охраняется законом об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части, а также реализация тиража запрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Авторы:

А. Н. Бадак, И, Е. Войнич, Н. М. Волчек, О. А. Воротникова,

А. Глобус, А. С. Кишкин, Е. Ф. Коневу П. В. Кочеткова, В. Е. Кудряшов, Д. М. Нехай, А. А. Островцов, Т. И, Ревяко, Г. И. Рябцев, Н. В. Трус,

А. И. Трушко, С. А. Харевский, М. Шайбак

Редакционная коллегия:

И. А. Алябьева, Т. Р. Джум, С. М. Зайцев,

В. Н. Цветков, Е. В. Шиш

В84 Всемирная история: В 24 т. Т. 6. Римский период / А. Н. Бадак; И. Е. Войнич, Н. М. Волчек и др.— Мн.: Литература, 1998. —512 с.

ISBN 985-6274-52-4.

Истории императорского Рима от принципата Августа до падения Западной империи посвящаются главы шестого тома «Всемирной истории».

В 9370000000 ББК 63.3(0)3

ISBN 985-6274-52-4 (т. 6) ISBN 985-6274-25-7

ЧАСТЬ I

СТАНОВЛЕНИЕ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ. РАЗВИТИЕ ГОСУДАРСТВ ЕВРОПЫ И АЗИИ.

ГЛАВА 1

РАННЯЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ

Историю Древнего Рима принято делить на два этапа. Первый начинает свой отсчет от завоевания Римом Апеннинского полуострова и образования римско-италийского союза (VI — III вв. до н. э.). Он включает в себя создание Римской Средиземноморской державы (III — I вв. до н.э.), которую принято называть Римской республикой.

Второй этап в истории Древнего Рима начинается со времени падения республиканского строя в тридцатых годах

I в. до н. э. и образования Римской Империи.

В этом томе энциклопедии мы рассмотрим второй этап в истории Древнего Рима.

Римская Империя возникла не на пустом месте. Почву для образования создал Гай Юлий Цезарь (род. в 100 г. до н. э.), который сумел в рамках республиканского строя фактически воздвигнуть военную монархию.

В период непрестанных гражданских войн и внутренни> распрей, которые буквально раздирали государство на час ти, он сумел, «победив своих противников, не только удержат* гигантское государство от развала, но и укрепить его границы

Приведем цитату крупнейшего немецкого историка, фи лолога и юриста Теодора Моммзена (1817 — 1903), чей на

учный труд «История Рима» имеет всемирную славу. В нем он дал блистательный анализ событий, свершившихся в важнейший период европейской истории и впервые сформулировал фундаментальные выводы. Они и сегодня поражают своей глубиной, точностью и универсальностью:

«Вот самый краткий очерк того, что сделал Цезарь. Недолгий срок был дан ему судьбой, но этот необыкновенный человек с гениальными дарованиями соединил и небывалую энергию в труде и работал беспрерывно, неустанно, словно у него не было завтрашнего дня. За двести лет до его времени социальные и экономические затруднения дошли в Риме до крайнего предела и угрожали гибелью народу. Тогда Рим был спасен тем, что он объединил под своей властью всю Италию и на более обширном поприще сгладились, исчезли внутренние противоречия, от которых невыносимо страдала община небольшая. Теперь снова в Римском государстве назрел до кризиса социальный вопрос. Государство изнывало во внутренних неурядицах и, казалось, нет уже из них выхода. Но гений Цезаря нашел путь спасения: слив в одно огромное целое все страны кругом Средиземного моря, Цезарь направил их к внутреннему объединению и на этом огромном, когда-то казавшимся беспредельном поле та борьба богатых и бедных, которая не находила себе разрешения в пределах одной Италии, могла разрешиться естественно и без труда.

Деятельностью Цезаря завершилась история эллинов и латинов. После того, как греки и италики разделились, одна из этих народностей обнаружила дивные дарования в области индивидуального творчества, в области культуры. Другая выработала самое огромное и мощное государственное тело. В своей области каждое из этих племен достигло высшего возможного для человечества предела и вследствие односторонности своего развития клонилась уже к упадку. В это время и явился Цезарь. Он слил в одно народность, создавшую государство, но не имевшую культуры, с народностью, которая имела высшую культуру, но не имела государства. Два даровитейших племени древнего мира вновь сошлись теперь, в своем объединении почерпнули новые духовные силы, достойно заполнили всю обширную сферу человеческой деятельности и совместным трудом создали ту основу, на которой человеческий гений может работать, кажется, безгранично. Других путей для человеческого развития не найдено. На новом поприще работы безгранично много, и до сих работает на нем все человечество в том же духе и направлении, что и Цезарь, который в представлении всех народов остается единственным императором, олицетворением власти.»

Начало второго периода римской империи, а именно образование римской империи, связано с именем Гая Октавия, который был объявлен в завещании Гая Юлия Цезаря наследником его имущества и приходился ему внучатым племянником. В момент убийства Цезаря, Гай Октавий находился в Аполлонии Иллирийской.

Узнав о преступном заговоре, вследствие которого погиб его великий родственник, он тут же прибыл в Рим и потребовал от Марка Антония, который в то время возглавлял цезарианцев, передачи ему, согласно завещанию Цезаря, больших денежных средств, которые к этому времени Антоний успел присвоить себе.

Антоний ему отказал ^и Гай Октавий стал искать поддержки у Марка Туллия Цицерона, который в то время был предводителем республиканцев в сенате.

Цицерон, посчитав это для себя большой удачей и пытаясь ослабить цезарианцев, провел через сенат постановление, которым Гай Октавий признавался приемным сыном и законным наследником Гая Юлия Цезаря. С этого момента Октавий стал именоваться Гаем Юлием Цезарем Октавианом.

Став наследником огромных богатств и выполняя волю Гая Юлия Цезаря, Октавиан раздал беднейшим гражданам Рима ту сумму денег, которую завещал им Цезарь, и этим приобрел популярность в среде плебса и ветеранов.

Увидев, что его влияние в городе с каждым днем ослабевает, Марк Антоний уехал в Цизальпинскую Галлию. После его отъезда сенат объявил Антония врагом Республики. Цицерон, который был известен как непревзойденный оратор, стал пр9износить против него речи, которым он сам дал название «филиппики». Но он прекрасно пони-мал, что дальше этих речей дело пойти не может, так как на самом деле сенат бороться против Марка Антония не мог — он не имел войск.

В это время Цицерону предложил свою поддержку Октавиан. Он пообещал использовать весь свой авторитет для набора воинов-цезарианцев в армию, при условии, если сенат утвердит его в качестве претора — командующего войсками.

Сенат принял это условие Октавиана и он, находясь в возрасте девятнадцати лет, был объявлен претором. После этого ему удалось навербовать армию из ветеранов цезаря.

Затем республиканская армия, которую возглавили оба консула и претор Гай Цезарь Октавиан, выступила против войска Марка Антония.

Недалеко от Мутины произошло сражение, в котором войска Антония, не выдержав натиска, отступили. Но во время этой битвы оба консула погибли. Так в 43 г. до н. э. армию возглавил молодой претор Гай Цезарь Октавиан.

Но после того как он стал единым правителем огромного государства, прошло еще долгих тринадцать лет, на протяжении которых Октавиану пришлось воевать — и воевать не с внешними врагами.

Всего Октавиан вел пять гражданских войн: мутийскую, филиппийскую, перузийскую, сицилийскую и актийскую.

Первую и последнюю — против Марка Антония, вторую — против убийц Гая Юлия Цезаря, Марка Брута и Гая Кассия, третью — против Луция Антония, брата триумвира, четвертую — против Секста Помпея, сына Гнея.

Как и четыре предыдущие, пятая гражданская война закончилась полной победой Октавиана. В результате ее его главный соперник Марк Антоний и его жена — египетская царица Клеопатра, покончили жизнь самоубийством.

ПРАВЛЕНИЕ АВГУСТА. ПРИНЦИПАТ

Таким образом, после гибели Марка Антония и завоевания Гаем Цезарем Октавианом Египта, закончился в истории Рима период гражданских войн. Единым правителем огромной Римской державы с этого момента стал Гай Юлий Цезарь Октавиан, который открыл своим правлением новый период в истории древнего Рима — период Римской империи.

Совершилось это в 30 г. до н. э. и Октавиан стал единственным правителем Рима и всех его владений. В 29 г. до н. э. Октавиан возвратился в Рим и с триумфом отпраздновал свою победу. Он торжественно сложил с себя сан триумвира и взамен его получил от сената и комиций звание императора.

Еще до этого он был пожизненно наделен правом народного трибуна. Но несмотря на это, положение Октавиана не было достаточно прочным. Не прекращались попытки переворота, мятежи и заговоры. Их возглавляли молодой Лепид, после него — Варрон Мурена и Фанний Цепион, вслед за ними — Марк Эгнацин, после него — Плавтий Руф и Луций Павел, а также Луций Авдасий, которого уличили в подделке подписи, Азиний Эпикад — полуварвар-парфин и раб Телеф.

У каждого из этих злоумышленников были свои планы и свои цели. Так Авдасий и Эпикад намеревались похитить и отвезти в войска его дочь Юлию и племянника Аг-риппа с островов где они жили.

А раб Телеф, поверив в пророчество, которое сулило ему высшую власть, намеревался напасть на Октавиана и на сенат. Не раз жизни Октавиана угрожала смертельная

опасность.

Однажды ночью возле его спальни схватили некоего харчевника из иллирийского войска с ножом на поясе, который сумел обмануть стражу. Тогда так и не удалось установить, был ли он сумасшедшим, или притворялся — даже пыткой от него не добились и слова.

Но каждый из заговоров Октавиан своевременно раскрывал по доносам и ликвидировал их еще до того, как они становились опасны. Кроме этого, возложив на себя роль цензора, он провел большую чистку в сенате, исключив из него бывших сторонников

Марка Антония и других враждебных себе лиц. Кроме этого Октавиан распустил большую часть легионеров, позаботившись о том, чтобы они в будущем не выступили против него: каждый из них был наделен земельным участком, которые были отобраны во время гражданских войн у противников триумвиров.

В борьбе со своими противниками Октавиан часто ис' пользовал хитрость. Так в конце 28 г. до н. э. он объявил о том, будто тяжело болен. После своего «выздоровления» он собрал в январские иды (13 января 27 г. до н. э.) за' седание сената. На этом заседании он сообщил о полном окончании гражданских войн и установлении мира на все^

пространстве римских владений; После этого, сославшись на плохое здоровье, он просил сенат освободить его от обязанностей правителя.

В ответ на его слова раздались просьбы сенаторов «не оставлять Республику». Но Октавиан казался непреклонным. Он заявил о своем твердом намерении удалиться от государственных дел. И тогда сенат «приказал» Октавиану остаться во главе управления Римской республики.

Октавиан якобы был вынужден подчиниться «приказу» сената. В итоге с 13 января 27 г. до н. э. и до момента своей смерти в августе 14 г. н. э. Гай Юлий Цезарь Октавиан стоял во главе римского государства согласно «постановлению» сената.

Система государственного управления, которую установил Октавиан, и которая впоследствии была закреплена его преемниками, в последующие годы получила название принципата и просуществовала вплоть до конца

II в. н. э. Формально Октавиан подчеркивал, будто он установил Республику. Была полностью сохранена видимость подобного государственного управления, но Октавиан вел весьма тонкую политическую игру. Благодаря умело разыгранной в 27 г: до н. э. комедии, Октавиан получил такие полномочия, которые создали ему весьма особое положение в Республике.

Готовился к этому он заранее. Еще в 29 г. до н. э. он под предлогом удаления недостойных, провел чистку сената, удалив из него двести человек — бывших сторонников Марка Антония, которые открыто выступали против него. Оставшиеся сенаторы были благодарны ему за то, что он оставлял их у власти и поэтому шли на всяческие уступки ему.

Формально центральным органом власти в Риме продолжал считаться сенат. Регулярно созывались трибутные комиции, на которых выбирали римские магистраты. Сенат также назначал наместников, которые управляли римскими провинциями. Но все это совершалось под полным контролем Октавиана, который благодаря принятым между 27 и 23 гг. до н. э. постановлениям, получил ряд постов, закрепивших его исключительную власть.

В результате этих постановлений в Риме установился практически новый государственный строй. Верховным органом власти продолжал считаться сенат. Его решения имели силу закона, он продолжал оставаться одной из высших судебных инстанций и управлял всеми провинциями, кроме

Галлии и Иллирии, Македонии и Сирии — наиболее важных в военно-политическом отношении, в которых были расквартированы легионы.

Этими провинциями управлял Октавиан посредством своих легатов и префектов. Египет же, после завоевания, был и вовсе объявлен его личным владением. В последующие годы распределение провинций многократно менялось в результате присоединения новых, а также в связи с внутренним положением в провинциях, военными действиями и размещением войск: Октавиан, а позже и его преемники, всегда брали на себя управление теми провинциями, которые нуждались в срочных преобразованиях и в которых располагались основные войска государства.

Сенат продолжал распоряжаться государственной казной — аэрарием. В то же время Октавиан увеличил число квесторов,, эдилов, преторов, консулов, входящих в состав магистратов, чтобы дать возможность большему числу людей занять эти почетные должности.

Доходило до того, что консулы выполняли свою обязанность только в определенные месяцы, а в другие они заменялись другими, которые назывались консулы-суффекты. В то же время сенат выбрал Октавиана своим принцепсом, кроме этого ему было присвоено звание Август — наименование, которое раньше употреблялось лишь при обращении к божествам.

Октавиан был объявлен пожизненным консулом. А это значит, что он являлся верховным главнокомандующим всеми римскими вооруженными силами. Но за свою жизнь он только дважды воевал с внешними врагами.

Первую — далматскую войну он вел юношей, вторую — кантабрийскую, уже после поражения Марка Антония. Во время далматской войны он даже был ранен. В одном из боев камень попал ему в правое колено, а в другом он повредил голень и обе руки, находясь на мосту, который обвалился.

Все остальные войны он поручал своим легатам. Но во время некоторых походов в Германию и Паннонию, он присутствовал сам, либо находился неподалеку, выезжая ради этого из Рима в Равенну, Медиолану или Аквиалею.

Таким образом, под его начальством, либо под его наблюдением, были покорены Кантабрия, Аквитания, Пан-нония, Далмация, а также Ретия, альпийские племена вин-деликов и салассов. Во время его правления были остановлены набеги дакийцев — после того, как Октавиан уничтожил их трех вождей и все войско.

Он оттеснил германцев за Альбий, а подчинившихся ему свевов и сигамбров перевел в Галлию и поселил на полях* вдоль Рейна. Вот как о нем писал Гай Светоний Транквилл в своей книге «Жизнь двенадцати Цезарей»:

«Другие беспокойные племена он также привел к покорности. Никакому народу он не объявлял войны без причин законных и важных. Он настолько был далек от стремления распространять свою власть или умножать воинскую славу, что некоторых варварских вождей он заставлял в храме Марса Мстителя присягать на верность миру, которого они сами просили; а с некоторых впервые пробовал брать заложниками женщин, так как видел, что заложниками — мужчинами они не дорожат; впрочем, всем и всегда он возвращал заложников по первому требованию, всех, кто бунтовал слишком часто и вероломно, он наказывал только тем, что продавал их пленниками в рабство с ус-лрвием, чтобы рабскую службу они несли не вдалеке от родины и прощение получали не раньше, чем через тридцать лет. Слава о такой достойной его умеренности побудила даже индийцев и скифов, лишь понаслышке нам известных, просить через послов о дружбе Августа и римского народа, а парфяне, по его требованию, уступали ему беспрекословно Армению и вернули ему знамена, отбитые у Марка Красса и Марка Антония, и добровольно предложили заложников и даже царем своим выбрали из нескольких притяза-телей того, которого одобрил Август».

Но вернемся к вопросу о государственном устройстве древнего Рима во времена правления Октавиана —Августа. Римская республика, как известно, была органом господства верхушки полиса и она уже не могла выполнять функции руководства огромной римской державы, а поэтому оказалась обречена.

Именно поэтому на смену ей пришла империя во главе с императором — человеком, единовластно управлявшим огромным государством, состоящим из множества провинций. Именно упорядочение управления провинциями и было главной задачей государства по окончаний изнурительных гражданских войн, которые раздирали древнеримское государство на протяжении целого столетия.

В это время ощущалась острая необходимость организации государственной власти достаточно сильной, чтобы управлять мировой державой, и достаточно гибкой, чтобы Удовлетворить самые различные слои населения, из которых состояли социальные верхи Рима, Италии и провинции.

Особым пунктом заботы государственной власти являлась армия, которая была опорой империи. Именно поэтому государственный строй, который установился в римской империи во время правления Октавиана Августа, носит название принципата ( от лат. princeps — первый), так как императоры всегда числились первыми.

Рассмотрим поближе социальные слои, из которых состояло население Римской империи. Основную роль в жизни столицы государства — Рима продолжало играть сословие сенаторов. За время гражданских войн и проскрипций ряды их сильно поредели, многие из них потеряли состояние, в то же время, в их ряды вступили новые, люди из разбогатевших италиков — сторонников триумвиров, а также сумевших выслужиться военных.

Но, тем не менее, сенаторы оставались высшим сословием. Принадлежность к нему определялась, в первую очередь, знатным происхождением, а также имущественным цензом не менее миллиона сестерциев.

Из сенаторов назначался высший командный состав легионов — легаты и старшие трибуны, а также наместники большинства провинций, префекты Рима — должность новая, которую ввел Октавиан «для обуздания рабов и мятежников».

Сыновья зачислялись в сословие всадников, но после прохождения магистратуры они получали возможность доступа в сенат. Хотя среди сенаторов появилось много новых людей, но все же большинство из них составляли крупные землевладельцы, которые владели множеством рабов, занятых на работах в имениях, где помимо них трудились управители, казначеи, садовники, повара, пекари, кондитеры, слуги, которые заведовали парадной утварью и слуги, которые заведовали утварью обычной и одеждой, а также спальники, цирюльники, носильщики, банщики, массажисты, сукновалы, красильщики, гладильщики, ткачихи, швеи, сапожники, плотники, кузнецы, музыканты, чтецы, певцы, писари, врачи, повивальные бабки, строители, художники и множество других слуг.

Список крупных рабовладельцев конца 1 в. до н. э. и начала 1 в. н. э. оставил римский историк и писатель Плиний Старший. В числе других он упоминает сенатора, который владел 4116 рабами. Кроме этого, у каждого аристократа была широкая клиентела из живших близ его имения крестьян, отпущенников, плебеев.

В клиентелу входило, как и во времена республики, население многих городов в провинции. Само собой, что с людьми, владевшими подобными богатствами, нельзя было не считаться. На это Октавиану указывал и опыт Гая Юлия Цезаря. Поэтому Август, в годы своего правления, всячески пытался сохранить добрые отношения с сенаторами.

Не избежало изменений и второе, после сенаторов, привилегированное сословие римского общества — всадники. И хотя теперь их традиционная деятельность, основывавшаяся на откупах провинциальных косвенных налогов, находилась под жестким контролем государства, перед ними открылись широкие возможности продвижения на военной и государственной службе.

Из этого сословия набирались трибуны и центурионы легионов, командиры вспомогательных частей, секретари и чиновники в провинциальном управлении. В Египте же, даже префекты назначались из сословия вгсадников.

Эта была одна из самых высоких должностей для этого сословия. Увенчать же карьеру всадника могла лишь должность префекта преторианской гвардии. Эта гвардия, которая насчитывала девять когорт по тысяче человек в каждой, была организована Октавианом Августом для своей личной охраны. Размещалась она в Риме и Италии.

Преторианцы находились в привилегированном положении. Они получали по 750 денариев жалования в год и служили всего шестнадцать лет, в то время как легиона-рий получал лишь 225 денариев в год и должен был служить двадцать лет.

Со времен правления Августа префект гвардии был традиционно одним из первых лиц в государстве. Впоследствии, во времена правления других императоров, префекты преторианцев нередко решали судьбу престола империи.

Всадники, как и сенаторы, также имели свой ценз, но составлял он не миллион, а 400 тыс. сестерциев. В ряды всадников вступали наиболее богатые и знатные члены муниципальной аристократии Италии, а также выдвинувшиеся по службе военные. Из их числа пополнялся сенат. Кроме всего прочего Октавиан Август создал для них ряд новых должностей — надзирателей за дорогами, общественными зданиями, водопроводами и т. д. Занимавшие эти должности всадники, получали государственное жалование. Так же, как и сенаторы, сословие всадников, Удостаивалось всяческого внимания со стороны императора. Он регулярно устраивал им торжественные смотры, а главой всего сословия обычно назначался кто-нибудь из близких родственников императора.

Из всех сословий наиболее резко изменилось положение римского городского плебса. Сословие это было весьма неоднородным. Небольшая его часть, которая состояла из вольноотпущенников, владела торговыми лавками, небольшими мастерскими, кое-кто имел небольшие земельные наделы под сад или огород и продавал в Риме фрукты, овощи и цветы, но основную часть городского плебса составляли разоренные, не имеющие постоянной работы люмпены, которые жили случайными заработками и незначительной поддержкой государства.

Так, при императоре Августе, 200 тыс. человек получали бесплатно хлеб и пользовались производившимися изредка денежными раздачами. Эта часть населения города постоянно росла, но в то же время она утратила свое бывшее политическое значение. Правда комиссии еще существовали, но они уже не имели никакого значения.

Лишь однажды, в 19 г. до н. э., когда императора Августа не было в городе, плебс попробовал выставить своего кандидата на должность консула. Им был эдил Эгнатий Руф. Он вызвал симпатии плебса после того, как организовал за свой счет отряды рабов, которые тушили частые в Риме пожары. Но сенат не одобрил его кандидатуру и в городе начались волнения. Весть об этом дошла до Августа, и он поспешил возвратиться в Рим. Волнения были быстро остановлены, а Эгнатий Руф брошен в тюрьму, где и закончил свою жизнь. После этого Октавиан Август распорядился, чтобы пожарные команды, которые назывались когортами стражи, были организованы за государственный счет. После они получили и полицейские функции. *

Волнения в среде плебса изредка возникали и в последствии, особенно в связи с задержками поступления продовольствия. Именно поэтому для надзора за порядком в городе были организованы еще особые городские когорты, которые несли чисто полицейскую службу. Солдаты из этих когорт занимали среднее положение между простыми ле-гионариями и преторианцами. Они получали по 375 денариев в год и служба у них считалась выгодной. Именно поэтому они были целиком преданы императору, который мог на них положиться.

Но император Август был слишком мудрым политиком, чтобы не понимать, что, ограничиваясь мерами подавления, он не сможет целиком обезопасить себя от выступлений плебса. Поэтому он вел тонкую политику и в отношении этого сословия. Так же как и с сенаторами и всадниками, он пытался отвлечь плебс от политики и привлечь его на свою сторону.

Для этого стал усиленно пропагандироваться традиционный культ ларов — душ предков, являющихся хранителями фамилии дома, а также имения потомков. И культ гения, который, по убеждению римлян, сопровождал их на протяжении всей жизни. Так люди, которые зависели от кого-либо — рабы, клиенты и т. п., почитали ларов и гения своего хозяина.

После волнений плебса стал усиленно воздаваться культ ларам и гению Октавиана Августа. Для этого в Риме и Италии основывались многочисленные коллегии, частные и государственные.

Кроме того, для отвлечения плебса от политики, проводились частые и роскошные зрелища, на которых нёиз-менно появлялся и сам император. На зрелища он не жалел средств — отовсюду выписывались редкие звери и гладиаторы. Август покровительствовал популярным актерам.

Кроме этого, на средства Октавиана Августа и членов его семьи, в Риме развернулось огромное строительство. Сам Август говорил, что получив Рим кирпичным, он оставляет его мраморным. Постройки давали работу множеству плебеев и способствовали росту популярности Августа, а также повышали престиж Рима как столицы империи. Вот что об этом написал Гай Светоний Транквилл:

«Вид столицы еще не соответствовал величию державы. Рим еще страдал от наводнений и пожаров. Он так отстроил город. Он по праву гордился тем, что принял Рим кирпичным, а оставляет мраморным. И он сделал все, что может предвидеть человеческий разум для безопасности города на будущие времена.

Общественных зданий он выстроил очень много; из них важнейшие — форум с храмом Марса Мстителя, святилище Аполлона на Палатине, храм Юпитера Громовержца на Капитолии. Форум он начал строить, видя, что для толп народа и множества судебных дел уже не достаточно двух площадей и нужна третья; поэтому он поспешил открыть этот форум, не дожидаясь окончания Марсового храма, и отвел его для уголовных судов и для жеребьевки судей. О храме Марса он дал обет во время далматской войны, в которой мстил за отца; и он постановил, чтобы здесь принимал сенат решения о воинах и триумфах, отсюда отправлялись в провинции военачальники, сюда приносили украшения триумфов полководцы, возвращаясь с победой. Святилище Аполлона он воздвиг в той части палатинского дворца, которую, по словам гадателей, избрал себе бог ударом молнии, и к храму присоединили портики с латинской и греческой библиотекой: здесь на склоне лет он часто созывал сенат и просматривал списки судей. Юпитеру Громовержцу он посвятил храм в память избавления от опасности, когда во время кантабрийской войны, при ночном переходе, молния ударила прямо перед его носилками и убила раба, который шел с факелом. Некоторые здания он построил от чужого имени, от лица своих внуков, жены и сестры — например, портик и базилику Гая и Луция, портик Ливия и Октавии, театр Мар-целла. Да и другим видным гражданам он настойчиво советовал украшать город по мере возможностей каждого, воздвигая новые памятники или восстанавливая и улучшая старые. И много построек было тогда воздвигнуто многими гражданами: Марцием Филиппом — храм Геркулеса Му-сагета, Луцием Корнифицием — храм Дианы, Азинием Пол-лионом — атрий Свободы, Мунацием Планком — храм Сатурна, Корнелием Бальбом — театр, Статилием Тавром — амфитеатр, Марком Агриппой — многие другие* превосходные постройки.

Весь город он разделил на округа и кварталы, постановив, чтобы округами ведали по жребию должностные лица каждого города, а кварталами — старосты, избираемые из окрестных обывателей. Для охраны от пожаров он расставил посты и ввел ночную стражу. Для предотвращения наводнения расширил и очистил русло Тибра, за много лет занесенное мусором и суженное обвалами построек. Чтобы подступы к городу стали легче со всех сторон, он взялся укрепить Фламиниеву дорогу до самого Ари-мина, а остальные дороги распределил между триумфаторами, чтобы те вымостили их на деньги от военной добычи.

Священные постройки, рухнувшие от ветхости или уничтоженные пожарами, он восстановил и, наравне с остальными украсил богатыми приношениями. Так, за один раз он принес в дар святилищу Юпитера Капитолийского 16 тыс. фунтов золота и на пятнадцать миллионов сестерциев жемчуга и драгоценных камней».

Август заботился о престиже не только города Рима, но и об уважении к званию римского гражданина. Теперь он очень придирчиво рассматривал кандидатов на получение римского гражданства и всячески внушал римлянам, что они прирожденные властители мира.

Такая политика римского великодержавия преследовала цель создать резкие грани, которые разделяли бы римлян и не римлян, чтобы, с одной стороны, облегчить управление римским плебсом и, с другой, держать в повиновении покоренные народы.

Такая политика Августа устраивала и сенаторов и всадников,. но все же аристократы, которые поддерживали его на пути к власти, ждали от него, чтобы он обеспечил покорность рабов.

Именно эта задача стояла на первом месте во всей политики принципата. На протяжении всего существования римского общества, его основой являлась фамилия, которая включала в себя всех свободных и рабов, находившихся под властью ее главы.

В первый период истории Рима это были преимущественно свободные члены семьи — жена, дети, внуки, а также клиенты, но, по мере развития рабства, фамилия все более расширялась за счет рабов.

В юридических текстах начального этапа римской империи именно они и подразумевались обычно под словом «фамилия». Жизнь раба целиком ограничивалась замкнутой сферой фамилии. Господин распоряжался не только его судьбой, но и жизнью. Раб участвовал в фамильных праздниках, фамильном культе, отправляемом господином или управлявшим по его указу рабом-виликом.

Считалось, что всех членов фамилии, кроме реальной власти главы семейства связывало освященное религией и обычаем чувство pietas — термин, который принято переводить как «благочестие». Но перевод этот является весьма условным. На самом деле это было значительно более широкое понятие. Оно включало в себя не столько отношение человека к божеству, сколько взаимный долг родителей и детей, патрона и клиента, господина и раба,а впоследствии, во время империи, — правителя и подданного.

Продолжительные гражданские войны расшатали не только государственное правление, они оказали отрицательное воздействие и на культ фамилии: сражавшиеся с обеих сторон привлекали к своей борьбе рабов, рабы-отпущенники, которые доносили на своих господ и патронов, получали во время проскрипций награды от представителей противоположного лагеря.

Это привело к тому, что рабы стали вступать в коллегии свободных, они принимали участие в культах восточных богов, слушали и повторяли опасные для хозяев прорицания. Одним словом, они вышли из сферы фамилии на гораздо более широкую социально-политическую арену.

Пошатнулись сами устои фамилии, власть отца и господина, повсюду все сетовали об исчезновении древней пие-тас. Рабы стали убегать от своих хозяев, убивали своих господ. В завоеванных провинциях рабы, которые еще не успели смириться со своим положением, постоянно угрожали восстанием.

Так, обращенные в рабство астуры и кантабры перебили своих господ и бежали на родину в Иберию (Испания). Само собой, что все это не нравилось аристократам и они требовали навести порядок.

Для удовлетворения их требований Август предпринял жестокие меры для обуздания рабов. Их вооруженные отряды были быстро ликвидированы. В действие был введен старый закон, по которому в случае насильственной смерти господина все его рабы, находившиеся под одним с ним кровом или на расстоянии окрика, но не пришедшие на помощь, предавались пытке и казни.

В законе говорилось, что, только при таких мерах, господин может избавиться от вечного страха, живя среди враждебных ему рабов.

Октавиан Август ввел также законы, по которым был ограничен отпуск рабов на волю по завещанию, а также рабов моложе тридцати лет. Теперь никто не мог отпустить более ста рабов. Таким образом, император ограничил приток бывших рабов в среду плебса и уменьшил, по возможности, их объединение. Рабы же , на теле которых было клеймо господина, указывающее на их особенную ненадежность, даже в случае получения свободы, не имели права стать римскими гражданами. Август весьма низко ставил вольноотпущенников, постоянно это подчеркивал и откровенно показывал. Даже самых богатых из них он никогда не допускал к своему столу. Исключение было сделано лишь для Ме-нодора, отпущенника Секста Помпея, который предал в свое время Октавиану весь флот своего господина, в результате чего Октавиан смог победить одного из самых опасных своих соперников.

Кроме этого, вольноотпущенникам была запрещена военная служба. Их брали лишь в пожарную охрану и во флот. Но моряки, как известно, всегда занимали самое низ-

на такой шаг, как награждение рабов и вольноотпущенников, которые укрывали и спасали своих господ, осужденных но время проскрипций.

В этом Август, как и во всем остальном, вел последо-нательную политику. Историки, в подтверждение этого, Знобят приводить в пример один случай.

Однажды Август обедал у своего друга Ведия Пол-лиона, у которого существовало традиционное наказание провинившихся рабов — он бросал их на съедение муренам — хищным рыбам с ужасной головой, напоминающей голову дракона, которых он для этого держал в специальных прудах.

И вот один из рабов, прислуживавших за столом, случайно разбил драгоценный бокал. Зная, что ему грозит страшная казнь, несчастный бросился на колени перед Августом и стал умолять его о заступничестве.

Естественно, Октавиана мало интересовала судьба какого-то раба. Но он прекрасно понимал, что каждым своим шагом, каждым своим поступком должен поддерживать в пароде славу доброго и справедливого господина. Август оказался в неловкой ситуации: по идее, он должен был защитить несчастного раба, но, в то же время, не имел права вмешиваться в отношения господина и раба, в соответствии с культом, который им же и насаждался.

Но Октавиан Август и тут проявил мудрость. Он потребовал, чтобы ему подали все остальные бокалы и разбил их один за другим, избавив этим раба от казни.

Это был не единственный случай, когда он выступал в качестве судьи. Вот что об этом пишет Гай Светоний Транквилл:

«Списки давних должников казны, давшие больше всего повода к нареканиям, он сжег; спорные казенные участки в Риме уступил их держателям; затянувшиеся процессы, в которых унижение обвиняемых только тешило обвинителей, он прекратил, пригрозив равным взысканием за возобновление иска.

Чтобы никакое преступление или судебное дело не оставалось без наказания и не затягивалось, он оставил для разбирательства и те тридцать с лишним дней, которые магистры посвящали играм. К трем судейским декуриям он прибавил четвертую, низшего состояния, назвав этих судей «двухсотниками» и, отдав им тяжбы о небольших суммах. Судей он назначал только с тридцати лет, то есть на пять лет раньше обычного. И лишь, когда многие стали избегать судейской должности, он нехотя согласился, чтобы каждая декурия по очереди в течение года была свободна от дел, и чтобы в ноябре и декабре обычных разбирательств вовсе не производилось.

Сам он правил суд с большим усердием, иногда даже ночыо; если же бывал болен — то с носилок, которые ставили возле судейских мест, или даже дома, лежа в постели. При судопроизводстве он обнаруживал не только высокую тщательность, но и мягкость: например, желая спасти одного несомненного отцеубийцу от мешка и утопления — а такая казнь назначалась только признавшимся, — он, говорят, обратился к нему так: «Значит, ты не убивал своего отца?» А когда разбирался подлог завещания и все, приложившие к нему руку, подлежали наказанию по Корне-лиеву закону, он велел раздать судьям для голосования, кроме двух обычных табличек, оправдательной и обвинительной, еще и третью, объявлявшую прощение тем, кто ставил свою подпись по наущению или по недомыслию. Апелляции от граждан он каждый раз передавал городскому претору, апелляции от провинциалов — лицам консульского звания, которых он назначал для разбора по одному на каждую провинцию.

Он пересмотрел старые законы и ввел некоторые новые: например, о роскоши, о прелюбодеянии и разврате, о подкупе, о порядке брака для всех сословий. Этот последний закон он хотел сделать еще строже других, но бурное сопротивление вынудило его отменить или смягчить наказание, дозволить трех летнее вдовство и увеличить награды. Но и после этого однажды на всенародных играх всадники стали настойчиво требовать от него отмены закона: тогда он, подозвав сыновей Германика, на виду у^е£х, посадил их к себе и к отцу на колени, знаками и взглядами убеждая народ не роптать и брать пример с молодого отца. А узнав, что некоторые обходят закон, обручаясь с несовершеннолетними или часто меняя жен, он сократил срок помолвки и ограничил разводы.»

Таким образом, Август, трижды возвращаясь к законам о семье во время своего принципата, принял специальные полномочия «куратора нравов». Чтобы разъяснить вышеприведенную цитату, уточним, что законы эти предписывали всем гражданам страны вступать в брак и иметь детей. Люди, Которые не соблюдали их, ограничивались в праве наследования и занятия различных должностей, И, напротив, люди, у которых было трое и больше детей, получали различные привилегии и государственные пособия.

В то же время, в соответствии с этими законами, предписывалось строго блюсти нравы. Отцу давалось право убить любовника дочери и дочь, которых он поймал на месте преступления. Муж был обязан подать в суд на свою неверную жену и ее «сообщника», которые в свою очередь лишались части имущества и высылались на пустынные острова средиземного моря.

Если же муж в суд не подавал, то любой гражданин имел право обвинить его в сводничестве. Все это, по мнению Августа, должно было воссоздать древнюю семью, возродить угасающую pietas и упрочить власть отца и господина.

Законы эти встречали ожесточенное сопротивление среди высших слоев населения Рима, но это и не удивительно, так как они содержали внутренние противоречия. Они были направлены на укрепление власти мужа и отца, но дозволяли государству вмешиваться в замкнутый некогда мир фамилии и уже не муж, а суд карал неверную жену. Это противоречие постепенно все более и более разрасталось и в самом конце существования римской империи привело почти к полной замене власти главы фамилии государственной властью.

Но законы о семье возникли не от сиюминутного желания Августа, в этом была его жизненная позиция. Обратимся снова к Гаю Светонию Транквиллу:

«Особенно важным считал он, чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной и рабской крови. Поэтому римское гражданство он жаловал очень скупо, а отпуск рабов на волю ограничил. Тиберий просил его о римском гражданстве для своего клиента-грека — он написал в ответ, что лишь тогда согласится на это, когда тот сам убедит его в законности своих притязаний. Ливия просила за одного галла с податного племени — он освободил его от подати, но отказал в гражданстве, заявив, что ему легче перенести убыток для его казны, чем унижение для чести римских граждан. А для рабов он поставил множество препятствий на пути к свободе, еще больше — на пути к полноправной свободе: он тщательно предусмотрел и количество и положение, и состояние отпускаемых, и особо постановил, чтобы раб, хоть раз побывавший в оковах или под пыткой, уже не мог получить гражданства ни при каком отпущении.

Даже одежду и платье он старался возродить древние. Увидев однажды в собрании толпы людей в темных плащах, он воскликнул в негодовании: «Вот они — Рима сыны, владыки земли, облаченные в тогу!», — и поручил эдилам позаботиться впредь, чтобы все, кто появляется на форуме и поблизости, снимали плащи и оставались в тогах.

Щедрость по отношению ко всем сословиям он, при случае, высказывал не раз. Так, когда в Александрийском триумфе он привез в Рим царские сокровища, то пустил в оборот столько монеты, что ссудные проценты сразу понизились, а цены на землю возросли; а впоследствии, когда у него бывал .избыток денег от конфискаций, он на время ссужал их безвозмездно тем, кто мог предложить заклад на двойную сумму. Сенаторам он повысил ценз с 8 до 12 сотен тысяч сестерциев. А у кого такого состояния не оказалось, тем он сам его пополнил. Народу он то и дело.раздавал денежные подарки, но не всегда одинаковые: то по четыреста, то по триста, а то и по двести пятьдесят сестерциев на человека. При этом он не обходил и малолетних, хотя обычно мальчики допускались к раздаче лишь с одиннадцати лет. При трудностях со снабжением он часто раздавал гражданам и хлеб по самой малой цене или даже даром, а денежные выдачи удваивал.

Однако при этом заботился он не о собственной славе, а об общем благе: это видно из того, что, когда горожане стали жаловаться на недостаток и дороговизну вина, он унял их строгими словами:«Мой зять Агриппа достаточно построил водопроводов, чтобы никто не страдал от жажды!» В другой раз, когда народ стал требовать обещанных подарков, он ответил, что умеет держать свое слово; когда же толпа стала домогаться подарков не обещанных, он эдиктом выразил порицание ее наглости и бесстыдству и объявил, что подарков не даст, хотя и собирался. Твердость и достоинство обнаружил он, когда узнал, что после его обещания раздать подарки много рабов получило, свободу и было внесено в списки граждан: он заявил, что кому не было обещано, те ничего и не получат, а остальным дал меньше, че_Ам обещал, чтобы общая сумма осталась прежней. Однажды, во время сильного неурожая, от которого трудно было найти средства, он выселил из Рима всех работорговцев с их рабами и ланист с их гладиаторами, всех иноземцев, Кроме врачей и учителей, и даже часть рабов. Когда же снабжение наладилось, он, по его собственным словам, собирался навсегда отменить хлебные выдачи, так как Из-за них приходило в упадок земледелие; но он оставил эту мысль, понимая, что рано или поздно какой-нибудь Честолюбец снова мог бы их восстановить. Однако после этого он умерил выдачи так, чтобы соблюсти выгоды не Только горожан, но и землепашцев, зерноторговцев.

В отношении зрелищ он превзошел всех предшественников: его зрелища были более частые, более разнообразные, более блестящие. По его словам, он давал игры четыре раза от своего имени, и двадцать три раза от имени других магистратов, когда они были в отлучке или не имели средств. Театральные представления он иногда устраивал по всем кварталам города, на многих подмостках, на всех языках: гладиаторские бои — не только на форуме шш в амфитеатре, но также и в цирке и в септах (впрочем иногда он ограничивался одними травлями); состязания атлетов — также и на Марсовом поле, где были построены деревянные трибуны; наконец морской бой — на пруду, выкопанном за Тибром, где теперь Цезарева роща. В дни этих зрелищ он расставлял по Риму караулы, чтобы уберечь обезлюдевший город от грабителей.

В цирке у него выступали возницы, бегуны и зверобои: иногда это были юноши из самых знатных семей. Устраивал он не раз и Троянскую игру, с участием старших и младших мальчиков, чтобы они, по славному древнему обычаю, показали себя достойныхми своих благородных предков. Когда в этой потехе упал и разбился Ноний Аспренат, он подарил ему золотое ожерелье и позволил ему и его потомкам именоваться Торкватами. Однако ему пришлось прекратить эти развлечения, когда оратор Азиний Поллион гневно и резко стал жаловаться в сенате н£ то, что его внук Эзер-нин тоже сломал себе ногу при падении. Для театральных и гладиаторских представлений он привлекал иногда и римских всадников, пока сенат не запретил это декретом; после этого он один только раз показал с подмостков знатного юношу Луция, и то лишь как диковинку, потому что он был двух футов ростом и семнадцати фунтов весом, но голос имел неслыханно громкий. Парфянских заложников, впервые прибывших в Рим в праздничный день, он также привлек на зрелища и, проведя их через арену, посадил во втором ряду над собой. Но даже и в дни, свободные от зрелищ, он выставлял напоказ в разных местах все, что привозилось в Рим невиданного и любопытного: например, носорога — в септе, тигра — в театре, змею в пятьдесят локтей длиной — на комиции.

Однажды в цирке во время обетных игр он занемог и возглавлял процессию, лежа на носилках. В другой раз, когда он открывал праздник при освящении театра Мар-целла, у его консульского кресла разошлись крепления и он упал навзничь. На играх, которые он давал от имени внуков, среди зрителей вдруг началось смятение — показалось, что рушится амфитеатр; тогда, не в силах унять их и образумить, он сошел со своего места и сам сел в той части амфитеатра, которая казалась особенно опасной.

Среди зрителей, которые ранее сидели беспорядочно и вели себя распущенно, он навел и установил порядок. Поводом послужила обида одного сенатора, которому в Пу-теолах, на многолюдных зрелищах, никто из сидящей толпы не захотел уступить место; тогда и было постановлено сенатом, чтобы на всяких общественных зрелищах первый ряд сидений оставался свободным для сенаторов. Послам свободных союзных народов он запретил садиться в орхестре, так как обнаружил, что среди них были вольноотпущенники. Солдат он отделил от граждан. Среди простого народа он отвел особые места для жителей женатых; отдельный клин — для несовершеннолетних; и соседний — для их наставников, а на средних местах воспретил сидеть одетыми в темные плащи. Женщинам он даже на гладиаторские бои не дозволял смотреть иначе, как с самых верхних мест, хотя по старому обычаю на этих зрелищах они садились вместе с мужчинами. Только девственным весталкам он предоставил в театре отдельное место напротив преторского кресла. С атлетических же состязаний он удалил женщин совершенно: и когда на понтификальных играх народ потребовал вывести пару кулачных бойцов, он отложил это на утро следующего дня, сделав объявление, чтобы женщины не появлялись в театре раньше пятого часа.

Сам он смотрел на цирковые зрелища из верхних комнат в домах своих друзей или вольноотпущенников, а иногда — со священного ложа, сидя вместе со своей женой и детьми. Часто он уходил с представления на несколько часов, иногда даже на целый день, испросив прощения и назначив вместо себя распорядителя. Но когда он присутствовал, то ничем уже более не занимался: то ли он хотел избежать нареканий, которым на его памяти подвергался его отец Цезарь за то, что во время игр читал письма и бумаги или писал на них ответы, то ли просто любил зрелища и наслаждался ими, чего он никогда не скрывал и в чем не раз откровенно признавался. Поэтому даже не на своих зрелищах и играх он раздавал от себя и других много дорогих подарков, поэтому и на всяком греческом состязании он непременно награждал по заслугам каждого атлета. Но больше всего он любил смотреть на кулачных бойцов, в особенности латинских: и не только на обученных и признанных,

которых он иногда даже стравливал с греками, но и на простых горожан, которые в переулочках бились стена на стену, без порядка и правил. Одним словом, он не обошел вниманием никого и умножил их привилегии, гладиаторам запретил биться без пощады, актеров разрешил наказывать только в театре и во время игр, а не всегда и везде, как это позволялось должностным лицам по старому закону. Тем не менее, и на состязаниях борцов, и на битвах гладиаторов, он всегда соблюдал строжайший порядок, а вольности актеров сурово пресекал: узнав, что Стефанион, актер римской комедии, держит в услужении матрону, постриженную под мальчика, он высек его в трех театрах и отправил в ссылку. Пантомима Гиласа он, по жалобе претора, наказал плетью при всех в атрии своего дома. А Пилада выслал из Рима и Италии за то, что он со сцены оскорбительно показал пальцем на зрителя, который его освистал».

Но несмотря на все сказанное выше, можно смело утверждать, что главной и первой заботой Августа была армия. Она в свое время обеспечила ему победу и единовластие. И в то же время он прекрасно понимал, что армия может стать и очень опасной силой, направленной против власти самого императора, поэтому Август предпринимал много мер, которые ограничивали роль армии.

После победы над Марком Антонием ему удалось захватить огромную добычу в Египте, и это помогло ему щедро расплатиться с солдатами и обеспечить ветеранов землей, не прибегая более к конфискации. Таким образом, он значительно сократил количество военных, оставив из семидесяти с лишним легионов, стоявших под оружием в 33 г. до н. э., только двадцать пять. .

В Италии никакого войска, кроме городских и преторианских когорт не осталось. Все легионы были размещены только в провинциях. Легионарии набирались из римских граждан, главным образом италиков и римлян. Все остальные посты занимали сенаторы и всадники. Простой солдат мог дослужиться только до центуриона, то есть командира центурии — подразделения легиона, составлявшего одну шестидесятую его часть и включавшего сто солдат.

И тем не менее, авторитет Августа базировался на тех огромных материальных средствах, которыми обладал прин-цепс и, в первую очередь, на том, что он был бесконтрольным командующим огромной постоянной армией.

Хорошо укомплектованные, оснащенные технически по всем требованиям военного искусства того времени, легионы были расквартированы группами в наиболее важных в военном и экономическом положении провинциях.

Командующие легионами — легаты и старшие командиры — военные трибуны назначались самим Октавианом Августом. Срок службы воинов в легионах был установлен в двадцать лет. В течение службы воины получали годовое жалование, а при отставке — донативу (особый подарок и надел земли). Воинам пожилого возраста, а также выходившим в отставку — так называемым ветеранам — раздавали отдельные поселения в различных частях римской империи. Они являлись оплотом государственной власти. Часто из них выбирались местные магистраты.

Но в то же время, в армии насаждалась жестокая дисциплина. От солдат требовали беспрекословного подчинения. За малейшую провинность они несли различные наказания — от розг до казни в случае массового неповиновения или бегства с поля боя.

И хотя военные еще помнили те времена, когда Октавиана называли «солдатским вождем», теперь он никуда не позволял ни себе, ни своим близким обращаться к ле-гионариям с привычным ранее для них словом «соратники». Теперь к ним обращались только «солдаты».

Поначалу служба в армии считалась весьма привилегированной, но когда египетская добыча истощилась, и, в то же время, участились войны, отставку и награды стали оттягивать на неопределенный срок. Чтобы пополнить военную казну, Август ввел налоги на наследство и на отпуск рабов, но все-таки денег на содержание армии не хватало, поэтому в армию шли неохотно, и иногда приходилось прибегать к принудительным наборам.

Кроме легионов, в некоторых крупных городах римских провинций стояли когорты. Они были призваны охранять римских администраторов, местные храмы, тюрьмы, а по ночам — ворота и улицы городов. Положение солдат этих вспомогательных частей, набиравшихся из покоренных провинциалов или из, так называемых, союзных , а фактически зависимых народов, было еще хуже.

Это были конные и пешие отряды (алы и когорты) в 500 или 1000 человек, взятых из одного племени, по названию которого они именовались. Набор в эти части нередко служил поводом к восстанию. Само собой, что боевые качества таких войск не были высокими.

В самой Италии были расквартированы особые прето-РИанские когорты. В эпоху Республики в каждой римской армии была когорта, которая охраняла военачальниками его ставку — так называемая когорта претория.

Август для личной охраны и поддержания в Италии порядка создал девять когорт преторианцев по тысяче человек каждая (триста всадников и семьсот пехотинцев). Три из преторианских когорт были оставлены в самом Риме, а остальные шесть — в различных городах Италии.

Воины-преторианцы рекрутировались из уроженцев Италии. В то же время они получали жалование в три раза больше, чем обычные легионеры. Срок службы их был сокращен и составлял шестнадцать лет. Во главе преторианского корпуса, который фактически являлся императорской гвардией, стояли два префекта претории.

Для охраны морских границ и традиционных морских путей на Средиземном море было создано несколько постоянных эскадр военных кораблей. Кроме этого существовали флотилии, которые охраняли берега Галлии и Понта Евк-синского ( ныне — Черное море).

Общая численность вооруженных сил Римской империи при Октавиане Августе достигла 300 тыс. человек. Эта постоянная римская армия, созданная им, просуществовала около четырех столетий. Это была армия регулярная, надежная и твердая. Она составляла оплот правителей римской империи в их внутренней и внешней политике.

Вот что пишет об этом Гай Светоний Транквилл:

«В военном деле он ввел много^изменений и новшеств, а кое в чем восстановил и порядки старины. Даже своим легатам он дозволял свидания с женами только в зимнее время, да и то с большой неохотой. Римского всадника, который двум юношам-сыновьям отрубил большие пальцы рук. чтобы избавить их от военной службы, он приказал продать с торгов со всем его имуществом; но увидев, что его порываются купить откупщики, он присудил его своему вольноотпущеннику с тем, чтобы тот дал ему свободу, но отправил в дальние поместья. Десятый легион за непокорность он весь распустил с бесчестием. Другие легионы, которые неподобаюищм образом требовали отставки, он уволил без заслуженных наград. В когортах, отступивших перед врагом, он казнил каждого десятого, а остальных переводил на ячменный хлеб. Центурионов, а равно и рядовых, покинувших строй, он наказывал смертью. За остальные проступки налагал разного рода позорящие взыскания: например, приказывал стоять целый день перед преторской палаткой, иногда — в одной рубахе и при поясе, иной раз - с саженью или с дерновиной в руках.

После гражданских войн он уже ни разу ни на сходке, ни в приказе не называл воинов «соратниками», а только «воинами» и не разрешал иного обращения ни сыновьям, ни пасынкам, когда они были военачальниками: он находил это слишком льстивым и для военных порядков, и для мирного времени, и для достоинства своего и ближних. Вольноотпущенников он принимал в войска только для охраны Рима от пожаров pi л и от волнений при недостатке хлеба, а в остальных случаях — всего два раза: в первый раз — для укрепления колоний на иллирийской границе, во второй раз — для заищты берега Рейна. Но и этих он нанимал еще рабами у самых богатых хозяев и хозяек и тотчас отпускал на волю, однако держал их под отдельным знаменем, не смешивал со свободнорожденными и вооружил по-особому. Из воинских наград он охотнее раздавал бляхи, цепи и всякие золотые и серебряные предметы, чем почетные венки за взятие стен pi валов: на hpix он был крайне скуп pi не раз присуждал их беспристрастно даже рядовым бойцам. Марка Агриппу после морской победы в Сицилии он пожаловал лазоревым знаменем. Только триумфаторам, даже тем, кто сопровождал его в походах и участвовал в победах, он не считал возможным давать награды, так как они сами имели право их распределять по своему усмотренрио.

Образцовому полководцу, по его мнению, меньше всего пристало быть торопливым pi опрометчивым. Поэтому он часто повторял изречения:«Спеши не торопясь», «Осторожный полководец лучше безрассудного» и «лучше сделать поудачнее, чем затеять побыстрей». Поэтому же он никогда не начинал сражение или войну, если не был уверен, что при победе вьшграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогается малых выгод ценой больших опасностей он сравнивал с рыболовом, который удрпг рыбу на золотой крючок: оторвись крючок, никакая добыча не возместит потери.»

Имея безраздельную власть над такой огромной армией, Октавиан Август мог позволить себе и дальше вести тонкую политическую игру. Он любил повторять, что своим правлением он восстановил республику, а сам — не имеет никаких особых привилегий. Вот что об этом пишет Гай Светоний Транквилл:

«Милосердие его и гражданственная умеренность засвидетельствованы многимр! примечательными случаями. Не буду перечислять, скольким и каким своим противникам он не только даровал прощение и безопасность, но и допустил их к первым постам в государстве. Плебея Юния Новата он наказал только денежной пеней, а другого — Кассия Потавина, — только легким изгнанием, хотя первый распространял о нем злобное письмо от имени молодого Агриппы, а второй при всех заявлял на пиру, что полон желания и решимости его заколоть. А однажды на следствии, когда Эмилию Элиану из Кордубы в числе прочих провинностей едва ли не больше всего вменялись дурные отзывы о Цезаре, он обернулся к обвинителю и сказал с притворным гневом: «Докажи мне это, а уж покажу Элиану, что у меня есть язык: ведь я могу наговорить о нем еще больше», — и более он ни тогда, ни потом не давал хода этому делу. А когда Тиберий в письме жаловался ему на то же самое, но с большей резкостью, он ответил ему так:«Не

поддавайся порывам юности, милый Тиберий, и не слишком возмущайся, если кто-то обо мне говорит дурное: довольно и того, что никто не может нам сделать дурного».

Храмов в свою честь он не дозволял возводить ни в какой провинции иначе, как с двойным посвящением ему и Риму. В столице же он от этой почести отказывался наотрез, даже серебряные статуи, уже поставленные в его честь, он все перелил на монеты и из этих денег посвятил два золотых треножника Аполлону Палатинскому.

Диктаторскую власть народ предлагал ему неотступно, но он на коленях, спустив с плеч тогу, обнажив грудь умолял его от этого избавить. Имени «государь» он всегда страшился как оскорбления и позора. Когда при нем на зрелищах мимический актер произнес со сцены:

— О добрый, справедливый, государь! — и все, вскочив с мест, разразились рукоплесканиями, словно речь шла о нем самом, он движением и взглядом тотчас унял непристойную лесть, а на следующий день выразил зрителям порицание в суровом эдикте. После этого он даже собственных детей и внуков не допускал ни в шутку, ни всерьез называть его господином, и даже между собой запретил им пользоваться этим лестным обращением. Не случайно он старался вступать и выступать из каждого города и городка только вечером или ночью, чтобы никого не беспокоить при' ветствиями и напутствиями. Когда он бывал консулом, то обычно передвигался пешком, когда не был консулом — в закрытых носилках. К общим утренним приветствиям он допускал и простой народ, принимая от него прошения с необычайной ласковостью: одному оробевшему просителю он даже сказал в шутку, что тот подает ему просьбу, словно грош слону. Сенаторов в дни заседаний он приветствовал только в курии на их местах, к каждому обращаясь по имени без напоминания; даже уходя и прощаясь, он не заставлял их вставать с места. Со многими он был знаком домами и не переставал бывать на семейных праздниках, пока однажды в старости не утомился слишком сильно на чьей-то помолвке. С сенатором Церринием Галлом он не был близок, но когда тот вдруг ослеп и решил умереть от голоду, он посетил его и своими утешениями убедил не лишать себя жизни.

Однажды в сенате во время его речи кто-то сказал:«Не понимаю!», — а другой:«Я бы тебе возразил, будь это возможно!» Не раз, возмущенный жестокими спорами сенаторов, он покидал курию; ему кричали вслед:«Нельзя запрещать сенаторам рассуждать о государственных делах!» При пересмотре списков, когда сенаторы выбирали друг друга, Антисий Лабеон подал голос за жившего в ссылке Марка Лепида, давнего врага Двгуста и на вопрос Августа:«Неужели не нашлось никого достойнее?», ответил:«У каждого свое мнение». И все-таки за вольные и строптивые речи от него никто не пострадал. Даже подметные письма, разбросанные в курии, его не смутили: он обязательно их опроверг и, не разыскивая даже сочинителей, постановил только впредь привлекать к ответу тех, кто распространяет под чужим именем порочащие кого-нибудь стихи или письма. В ответ на задевшие его дерзкие или злобные шутки он также издал эдикт; однако принимать меры против вольных высказываний в завещаниях он запретил.

Присутствуя на выборах должностных лиц, он всякий раз обходил трибы со своими кандидатами и просил за них По старинному обычаю. Он и сам подавал голос в своей трибе как простой гражданин. Выступая свидетелем в суде, он Терпел допросы и возражения с редким спокойствием. Он Уменьшил ширину своего форума, не решаясь выселить владельцев из соседних домов. Представляя вниманию народа своих сыновей, он каждый раз прибавлял:«Если они того заслужат». Когда перед ними, еще подростками, встал И разразился рукоплесканиями целый театр, он был этим очень недоволен. Друзей своих он хотел видеть сильными

и влиятельными в государственных делах, но при'’тех же правах и в ответе перед теми же судебными законами, что и прочие граждане. Когда его близкий друг, Ноний Аспренат был обвинен Кассием Севром в отравлении, он спросил в сенате, как ему следует поступить: он боится, что по общему мнению, если он вмешается, то отнимет из-под власти законов подсудимого, а если не вмешается, то покинет и обречет на осуждение друга. И с одобрения всех он несколько часов просидел на свидетельских скамьях, но все время молчал и не произнес даже обычной в суде похвалы подсудимому. Присутствовал он и на процессах клиентов, например, у некоего Скутария, солдата на сверхсрочной службе, обвиненного в насилии. Только одного из подсудимых и только откровенными просьбами спас он от осуждения, перед лицом судей умолив обвинителя отступиться: это был Кастриций, от которого он узнал о заговоре Мурены.

Какой любовью пользовался он за эти достоинства, нетрудно представить. О сенаторских постановлениях я не говорю, так как их могут считать вынужденными или льстивыми. Всадники римские добровольно и по общему согласию праздновали его день рождения каждый год два дня подряд. Люди всех сословий по обету ежегодно бросали в Курциево озеро монетку за его здоровье. А на новый год приносили ему подарки на Капитолий, даже если его и не было в Риме; на эти средства он потом купил и поставил по всем кварталам дорогостоящие статуи богов — Аполлона-Сан-далиария, Юпитера-Трагеда и других. На восстановление его палатинского дома, сгоревшего во время пожара, несли деньги и ветераны, и декурии, и трибы, и отдельные граждане всякого разбора, добровольно и кто смог; но он едва прикоснулся к этим кучам денег и взял не больше, чем по денарию из каждой. При возвращении из провинции, его встречали не только добрыми пожеланиями, но и пением песен. Следили даже за тем, чтобы в день его въезда в город никогда не совершались казни.

Имя отца отечества было поднесено ему всем народом внезапно и единодушно. Первым это сделали плебеи, отправив ему посольство в Анций, а после его отказа — приветствуя его в Риме при входе в театр огромной толпой и в лавровых венках; вслед за ним и сенат высказал свою волю, но не в декрете и не общим криком, а в выступлении Валерия Мессалы. По общему поручению он сказал так:«Да сопутствует счастье и удача тебе и дому твоему Цезарь Август! Такими словами молимся мы о вековечном благоденствии и ликовании всего государства: ныне сенат в согласии с римским народом поздравляет тебя отцом отечества!» Август со слезами на глазах отвечал ему такими словами: привожу их в точности, как и слова Месса лы: «Достигнув исполнения моих желаний, о чем еще могу я молить бессмертных богов, отцы сенаторы, как не о том, чтобы это ваше единодушие сопровождало меня до скончания жизни!»

Но к этому возвеличиванию Октаваин шел, сохраняя видимость карьеры равного среди равных. В течение нескольких лет он избирался консулом (в общей сложности он был консулом тринадцать раз). Помимо этого он, по постановлению сената еще с 36 г. до н. э. имел трибунскую власть, которая давала ему право распоряжаться всеми гражданскими делами в Риме.

Позже он получил власть проконсульскую.

Он также был верховным судьей всех римских граждан. Как и сенат, он имел право выдвигать кандидатов в магистраты. Следует отметить, что его кандидаты баллотировались вне очереди и, конечно, имели все шансы быть избранными. Для этого он также использовал свой авторитет, как мы смогли убедиться из цитаты римского историка.

Якобы для покрытия расходов по вверенным принцепсу отраслям управления была создана особая казна — фиск, которая сложилась на основе отдельных провинциальных фисков, существовавших еще в период Республики.

Постепенно казна эта совершенно вытеснила эрарий, которым распоряжался сенат. Вот как пишет об этом Гай Светоний Транквилл:

«Не всегда он вступал в должность в Риме: четвертое консульство он принял в Азии, пятое — на острове Самосе, восьмое и девятое — в Тараконе.

Триумвиром для устроения государства он был в течение десяти лет. В этой должности он сперва противился коллегам и пытался предотвратить проскрипции; но когда проскрипции были все же объявлены, он превзошел жестокостью их обоих. Тех еще многим удавалось умилостивить мольбами и просьбами — он один твердо стоял на том, чтобы никому не было пощады. Он даже внес в список жертв своего опекуна Гая Торания, который был товарищем по эдильству его отца Октавия. Более того, Юлий Сатурнин сообщает, что по совершении проскрипций Марк Лепид извинялся перед сенатом за случившееся и выражал надежду, что с на-• казаниями покончено и отныне наступит время милосер-дня; Октавий же напротив заявил, что он хоть и прекращает проскрипции, он оставляет за собой полную свободу действий. Правда, впоследствии, как бы раскаиваясь в своем упорстве, он возвел во всадническое достоинство Тита Виния Филопомена, так как о нем говорили, что он во время проскрипции укрыл своего патрона от убийц.

Будучи триумвиром, он многими поступками навлек на себя всеобщую ненависть. Так, Пинарий, римский всадник, что-то записывал во время его речи перед солдатами в присутствии толпы граждан; заметив это, он приказал заколоть его у себя на глазах как лазутчика и соглядатая. Тедия Афра, назначенного консулом, который язвительно отозвался о каком-то его поступке, он угрозами довел до того, что тот наложил на себя руки. Квинт Галлий, претор, пришел к нему для приветствия с двойными табличками под одеждой: Октавий заподозрил, что он прячет меч, однако не решился обыскать его на месте, опасаясь ошибиться; но, немного спустя, он приказал центурионам и солдатам стащить его с судейского кресла, пытал его как раба и, не добившись ничего, казнил, своими руками выколов сперва ему глаза. Сам он однако пишет, что Галлий под предлогом беседы покушался на его жизнь, а за это был брошен в тюрьму, потом выслан из Рима и погиб при кораблекрушении или при нападении разбойников.

Трибунскую власть он принял пожизненно и раз или два назначал себе товарища на пять лет. Принял он и надзор за нравами и законами, также пожизненно; в силу этого полномочия он три раза производил народную перепись, хотя и не был цензором; в первый и третий раз — с товарищем, Ъ промежутке — один».

Октавиан любил подчеркивать, что, восстановив Республику, он не принял никаких титулов и званий, перечащих республиканскому строю и превосходил «товарищей» по магистратурам только авторитетом, которого он достиг лишь благодаря своим исключительным заслугам.

Обратимся снова к названному выше римскому историку:

«О восстановлении республики он задумывался дважды; первый раз — тотчас после победы над Антонием, когда еще свежи были в памяти частые обвинения его будто единственно из-за Октавиана республика еще не восстановлена; и во второй раз — после долгой и мучительной болезни, когда он даже вызвал к себе домой сенаторов и должностных лиц и передал нм книги государственных дел. Однако, рассудив, что и ему опасно будет жить частным человеком, и республику было бы неразумно доверять своеволию многих правителей, он без колебаний оставил власть за собой; и трудно сказать, что оказалось лучше, решение или его последствия. Об этом решении он не раз заявлял вслух, а в одном эдикте он свидетельствует о нем такими словами: «Итак, да будет мне дано установить государство на его основе целым и незыблемым, дабы я, пожиная желанные плоды этого свершения, почитался творцом лучшего государственного устройства, и при кончине унес бы с собой надежду, что заложенные мною основания останутся непоколебленными». И он выполнил свой обет, всеми силами стараясь, чтобы никто не мог пожаловаться на новый порядок вещей».

Поэтому, чтобы выделить его из всех остальных магистратов, было сделано предложение присвоить ему имя Ро-мула, чем подчеркивалась его заслуга, будто он заново основал Рим.

Но это имя слишком напоминало Октавиану одиозный титул «государя» и он не согласился. Тогда выход был найден Мунацием Планком, участником почти всех враждебных Октавиану коалиций и только перед битвой при Акции перешедшим на его сторону. Он предложил присвоить прин-цепсу имя Августа, которое затем, как и имя Цезаря, носили все правители империи. Оно может быть приблизительно переведено как «возвеличенный божеством», что придавало власти принцепса как бы религиозную санкцию. С этого момента Октавиан и стал именоваться «императором Цезарь Август, сын Божественного (имеется ввиду Галий Юлий Цезарь)».

Еще до этого, когда в 12 г. до н. э. умер бывший триумвир Лепид, который до самой смерти оставался великим понтификом, на его место был избран Октавиан Август. С этих пор он и все его приемники были великими понтификами. Тем самым они концентрировали в своих руках всю полноту военной, гражданской и религиозной власти.

Таким образом, несмотря на формальное республиканское государственное управление, и юридическое двоевластие императора и сената, принципат был задуман и осуществлен как монархия. Но подобные формальности имели большое значение. Дело в том, что видимость республики просуществовала около трех столетий, на протяжении которых монархическая власть постепенно выступала во все более и более неприкрытом виде. Процесс этот получил завершение лишь в конце III в. н. э., во время так называемой поздней римской империи. Следует заметить, что отношения Августа с сенатом до самых последних лет его правления носили относительно мирный характер. Несколько быстро раскрытых случайных, а не систематических, заговоров, несколько анонимных памфлетов, злословие в узких кругах, которое больше пугало собеседников, чем того, кто был его объектом, несколько дерзких ответов Августу на заседаниях сената, которые казались тогда верхом гражданского мужества, — вот все, чем смогли ответить сенаторы на фактическое крушение республиканского строя. Но в этом немалая заслуга и самого Октавиана Августа. Он всячески старался не обострять отношения с сенатом, старался поддерживать его значение, лично оказывал уважение сенаторам и требовал этого от других. Но, несмотря на это, Октавиан Август неуклонно оттеснял сенат на задний план. Дошло до того, что, боясь влияния сенаторов в провинциях, он запретил им покидать Италию без особого разрешения. Не желая допустить сближения сенаторов с плебсом, Август ограничил расходы частных лиц на зрелища, чтобы никто не превзошел его в роскоши и популярности.

Он вмешивался в управление сенатскими провинциями, создал совет в количестве двадцати человек, которые именовались его «друзьями». Этим советом велась подготовка всех важнейших мероприятий, которые затем поступали на лишь формальное утверждение сената. Дважды за годы своего правления он проводил чистки, изгоняя неугодных ему сенаторов и пополняя сенат преданными людьми. Если у таких людей не доставало денег до суммы сенаторского ценза, он выплачивал их сам.

На самые ключевые посты он лично назначал своих друзей и приближенных, иногда даже вольноотпущенников, что привело к зарождению императорской бюрократии, которая постепенно вытеснила старые республиканские учреждения. Высшей военной, административной и судебной властью в императорских провинциях обладали назначаемые Августом из числа преданных ему сенаторов наместники, имевшие звание легатов пропреторского ранга. Они управляли провинциями в соответствии^ императорскими инструкциями — мандатами, которые получали перед отъездом в свою провинцию. Сенатскими же провинциями управляли назначаемые сенатом проконсулы и пропреторы, которые, в то же время, обязаны были подчиняться приказам принцепса:

Римом управлял префект города, которого Август назначал из числа наиболее близких к себе сенаторов. Часто на государственную службу Август привлекал своих клиентов из числа всадников, а также своих рабов и вольноотпущенников.

Ранг всадников имели высшие префекты, к которым принадлежали: префект претория, командующий императорской гвардией; префект Египта, управляющий этой самой богатой и наиболее стратегически важной провинцией; префект анноны, организующей снабжение Рима продовольствием, префект вигилов, который заведовал пожарной охраной Рима и отвечал за порядок в ночное время. Всадники были также прокураторами провинций, которые отвечали за сбор налогов и выплату жалования расквартированным в провинциях войскам. Кроме этого, они были обязаны следить за деятельностью наместника провинции и обо всем подозрительном тут же докладывать Августу. Прокураторы-всадники иногда назначались наместниками небольших провинций и возглавляли некоторые финансовые ведомства в самом Риме. Наиболее низшие финансовые должности занимали императорские вольноотпущенники. Также из принадлежавших императору рабов и вольноотпущенников, была укомплектована императорская канцелярия. В штате наместников провинций находились их родственники, друзья и клиенты, так как канцелярии были укомплектованы отчасти рабами и вольноотпущенниками, а отчасти солдатами и младшими командирами, откомандированными из канцелярий, расположенных в провинциях легионов.

Конечно, всех этих людей, служивших в государственном аппарате ранней Империи, нельзя считать чиновниками в современном смысле этого слова. Их служба представляла собой чередование административных должностей с магистратурами (для сенаторов), командных постов в армии с работой управителей императорских поместий и различных служб императорского двора. При назначении человека на ту или иную должность, главную роль играли его личные связи.

Складывающийся государственный аппарат был разнородным по своему составу, хаотичным по своей структуре и малочисленным, если учесть, что он должен был обслуживать мировую державу. Это происходило потому, что в то время еще большую роль играли республиканские традиции, да и объем административной работы не был велик, так как ранняя Империя представляла собой совокупность самоуправляющих муниципиев, полиса и родоплеменных общин, но, несмотря на свое несовершенство, этот государственный аппарат всячески способствовал укреплению э^асти Августа и его преемников. Он позволил наладить более эффективное управление государственными делами, чем это было в период поздней Республики.

Тогда же было заложено основание огромному императорскому хозяйству, которое, все разрастаясь, сделало впоследствии императоров крупнейшими землевладельцами империи. В результате чего они стали, не только политически, но и экономически сильнее сенаторов. Несмотря на то, что Август очень неохотно давал права римского гражданства уроженцам провинции, однако многие знатные провинциалы его получили. Более того, в городе Кирене Август даже вмешался в борьбу между римскими поселенцами и местной знатью, оказав помощь именно последним против злоупотреблений живших там римлян. Особым покровительством Августа пользовалось население италийских городов. некоторые из представителей местной италийской знати вошли в состав всаднического и даже сенаторского сословий. Италийские купцы вели торговлю не только во всех провинциях римской империи, но и за ее пределами.

Август развернул гигантскую строительную деятельность как в самом Риме, так и в других областях государства. В столице империи были реставрированы и заново отстроены восемьдесят два храма, а также построен специальный архитектурный комплекс — Форум Августа, роскошный театр, названный в честь племянника Августа Мар-целла, храм всем богам — Пантеон, «жертвенник мира» и многое другое. На Палатинском холме Август построил себе роскошный дом, который постепенно стал центром политической жизни города. После него все императоры строили свои дворцы на этом месте.

В годы правления Августа было приложено множество усилий для обеспечения постоянного и бесперебойного снабжения огромного многолюдного города Рима хлебом и водой. Для этого на Тибре и в порту Рима — Остии, были воздвигнуты большие склады, отремонтированы и построены новые водопроводы-акведуки. Обеспечением города хлебом заведовал префект анноны, снабжением водой — префект вод. Во главе же всего управления городом стоял городской префект, главными функциями которого по словам историка Тацита, были «быстрая расправа и обуздание рабов и мятежных граждан».

МУНИЦИПАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ ИТАЛИИ

Ко времени правления Октавиана Августа в аграрной жизни Италии происходил массовый процесс разорения мелких землевладельцев. Правда сельский плебс еще сохранялся на севере страны, но его политическая роль была весьма незначительной. Основной фигурой в экономике сельского хозяйства стали собственники рабовладельческих вилл средних размеров. Именно в их среде искал поддержки Октавиан Август и, следует заметить, его политика по укреплению фамилии встретила наибольшую поддержку как раз в этой среде — обладателей имении в несколько сот югеров и нескольких десятков рабов. Из них выбиралась городская верхушка муниципиев — сословие декурионов, городские советы. Из них также выбирались городские магистраты. Позиции средних землевладельцев усилились в Италии особенно после проведения проскрипций, наделения землей 300 тыс. ветеранов и основания 28 колоний. Владельцы средних земельных наделов господствовали на севере и в. средней Италии, хотя здесь имелись и крупные латифундии. Эта политика благотворно сказалась на подъеме сельского хозяйства Италии в I в. н. э. Хотя зерно уже тогда ввозилось в основном из Египта, но в Италии было широко развито скотоводство. Повсюду выращивали виноград и оливы. Италия торговала со всем миром вином, маслом, шерстью, что приносило большие доходы италийским собственникам, которые восхваляли Августа, сумевшего установить мир, в связи с чем люди могли спокойно заниматься своей повседневной хозяйственной деятельностью.

В основном на земле работали рабы, лишь изредка применялся сезонный наемный труд. Часто земля сдавалась в аренду крупному арендатору и тогда она обрабатывалась его рабами. Были случаи, когда сами рабы выступали в качестве арендаторов. Нередко ветераны, получившие землю и не приученные вести хозяйство, сдавали ее в аренду прежнему хозяину. Аренда обычно выплачивалась деньгами, договор заключался на пять лет. По истечении этого срока по желанию сторон договор можно было продлить. Но все это не приостановило процесса концентрации земли в руках крупных землевладельцев. Укрепление сословия средних землевладельцев способствовало развитию хозяйственной жизни городов, тесно с ним связанной. Муниципальная знать, входившая в сословие декурионов, из Которого пополнялся состав городских советов и избирались магистраты, заботилась о благоустройстве городов. Именно в сословии декурионов искал поддержки Октавиан Август в городах. Он всячески ему покровительствовал. Во многих городах Август и члены его семьи избирались патронами, что устанавливало дополнительную связь между ними и италийскими городами.

Немалую роль в муниципальной жизни Италии играли ветераны, которые смешались с местной знатью и составляли основное ядро приверженцев итератора. Ветераны также занимали муниципальные должности во многих италийских городах. Сохранилась надпись из Капуи, в которой говорится о ветеране, некогда служившем в войске «бога Цезаря», участвовавшем во всех походах Августа и после окончания войн поселившемся в Капуе. ЗДесь он занимал почетные муниципальные должности, щедро делился с городом своим состоянием.

Немалую роль в экономике Италии играло ремесло — текстильные, металлические и керамические изделия вывозились из страны наравне с продуктами земледелия. Особенно заметно развивалось и процветало известное еще со времен республики керамическое производство Арреция (ныне Ареццо). Археологи по многочисленным находкам черепков с клеймами арретинских мастеров установили, что арретинская художественная керамика изготовлялась в мастерских, где иногда работало до сотни рабов. Владельцы наиболее крупных мастерских стремились открывать свои филиалы не только на территории Италии, но и в других местах, вплоть до Малой Азии. Значительную роль в ремесле и торговле играли вольноотпущенники, которые иногда наживали огромные состояния.

Известно, что в 1 в. до н. э. Италия, наравне с Римом, находилась в привилегированном положении по отношению к другим землям империи. Подавляющее большинство жителей страны являлось римскими гражданами. Правда, на севере еще сохранились поселения кельтских и лигурийских племен, но Август постепенно их приписывал к городам, наделяя правами латинского гражданства. Такими образом, во времена правления Августа была завершена полная «романизация» Италии, включая ее самую северную часть — Цизальпинскую Галлию. Но на этом император Август не остановился. Во время его принципата началась широкая романизация западных земель. Также продолжалась эллинизация восточных провинций. Хотя следует заметить, что эти процессы велись в разных землях в различной степе-пн, поэтому понятия «романизация» и «эллинизация» — условные. Внешним проявлением романизации является рост городов и развитие муниципальной жизни провинций. В свя-' зи с развитием городов, земли провинций делились между городами, превращались в городские территории. Л жившее на них сельское население, становилось гражданами городов. В отсталых провинциях, население которых еще находилось в стадии разложения первобытнообщинных отношений, это вело к ослаблению племенной знати, дроблению сосредоточенных в ее руках земельных владений и вслед за этим к развитию классических форм рабства, очевидному прогрессу ремесла, торговли, а также к распространению на эти земли римской культуры.

Города с самого начала их образования являлись сложным хозяйством. Они обладали значительным имуществом, которое состояло из денег, общественных зданий, городской земли и городских рабов. Этим имуществом распоряжались советы декурионов и городские магистраты. Они пускали в оборот городские капиталы, ссужая их под проценты, сдавали различные подряды по городскому благоустройству, строительству, отдавали в аренду часть земли, которая принадлежала городу, занимались снабжением города продовольствием и регулировали его продажу населению. Они же следили за взиманием налогов и повинностей, которыми облагался весь город. В случае процветания города, эти должности становились весьма выгодными и желанными, так как открывали большие возможности для обогащения. В связи с этим, богатые и знатные горожане не скупились на украшения родного города, часто раздавали бедным деньги н продовольствие, чтобы привлечь на свою сторону симпатии горожан и получить большинство голосов при выборах на магистратские должности. В случае успеха^онн, вступая в должность, обязаны были внести большую сумму в городскую кассу. Эти расходы делали магистратуры доступными лишь для весьма состоятельных людей. Вольноотпущенникам доступ к ним был закрыт и только сыновья самых богатых из них могли рассчитывать вступпть в круг городской элиты. Так было заведено в городах Италии, так со временем стало и во многих провинциях.

Как и при Гае Юлии Цезаре, во времена Октавиана Августа большую роль играло основание многочисленных провинциальных колоний ветеранов. Эти колонии получали землю и иногда их наделяли так называемым италийским правом, независимо от того, в какой провинции она находилась. В таком случае колонисты владели землей на основе полного римского права собственности, в отличие от других владельцев провинциальных земель, потому что на все остальные земли верховная собственность принадлежала государству. Ветераны легионов и их семьи, согласно специальному эдикту Августа, освобождались от всяких налогов, на какой бы земле они ни появились. Они приводили на новые земли своих рабов и налаживали хозяйство по римскому образцу. Эти колонии стали форпостами последующей романизации земель. Некоторые города даже получали права муниципиев, однако большая часть городов оставалась в зависимости от центральной государственной власти.

Немалую роль в провинциальной политике империи играли раздача персонального римского гражданства. По данным переписей (ценза), которые трижды проводились при Августе, число римских граждан за первые двадцать лет его принципата (28-8 гг. до и. э.) выросло на четыре процента, а последующие двадцать один год (8г. до н. э. — 14 г. н. э.) — на одиннадцать процентов. Вот как обо всем этом пишет Гай Светоний Транквилл:«Вот каким образом устроил он город и городские дела.

В Италии он умножил население, основав двадцать восемь колоний. Он украсил их постройками, обогатил податями и даже, отчасти, приравнял их по правам и значению к столице: именно он установил, чтобы декурионы каждой колонии участвовали в выборах столичных должностных лиц, присылая свои голоса за печатями в Рим ко дню общих выборов. И чтобы у именитых людей не уменьшалось влияние, а у простых — потомство, он всех, кого город представлял к всаднической службе, с готовностью к ней допускал, а всех, кто мог похвастаться сыновьями или дочерями, он при своих разъездах по областям награждал тысячей сестерциев за каждого.

Из провинций он взял на себя те, которые были значительнее и управлять которыми годичным наместникам было трудно и небезопасно; остальные он отдал в управления проконсулам по жребию. Впрочем, некоторые он в случае надобности обменивал, а при объездах часто посещал и те и другие. Некоторые союзные города, своеволием увлекаемые к гибели, он лишил свободы; другие города он или поддержал в их долгах, или отстроил после землетрясения, или наградил латинским или римским гражданством за заслуги перед римским народом. Как кажется, нет такой провинции, которую бы он не посетил, если не считать Африки и Сардинии: он и туда готовился переправиться из Сицилии после победы над Секстом Помпеем, но ему помешали сильные и непрерывные бури, а потом для этого уже не представилось ни времени, ни повода.

Царства, которыми он овладел по праву войны, он почти все или вернул прежним их властителям, или передал другим иноземцам. Союзных царей он связал друг с другом взаимным родством, с радостью устраивая и поощряя их брачные и дружеские союзы. Он заботился о них как о частях и членах единой державы, приставлял опекунов к малолетним или слабоумным, пока они не подрастут или не поправятся. А многих царских детей воспитывал или обучал вместе со всеми...

Желая быстрее и легче получать вести и сообщения о том, что происходит в каждой провинции, он сначала расположил по военным дорогам через небольшие промежутки молодых людей, а потом расставил и повозки, чтобы можно было в случае надобности лично расспросить тех гонцов, которые доставляли донесения прямо с мест. Подорожные, бумаги и письма он первое время запечатывал изображением сфинкса, потом изображением Александра Великого и наконец — свои собственным, резьбы Диоскурида; им продолжали пользоваться и его преемники. В письмах он всегда точно отмечал время их написания, указывая час дня и даже ночи».

ЖИЗНЬ ПРОВИНЦИЙ

Как уже говорилось выше, римское гражданство получить было не легко, оно давалось, главным образом, сторонникам Августа, которые поддерживали его еще во время гражданских войн. В этом случае не имело значения ни происхождение, ни место жительства такого человека. Например, гражданин сирийского города Розоса, Селевк, который служил командиром (навархом) во флоте Октавиана, не только стал римским гражданином, но был освобожден от подати и получил ряд привилегий в отношении торговли и суда. Римские граждане были привилегированной частью провинциалов и объединились в организации со своими особыми выборными магистратами.

В восточных землях империи продолжали сохраняться прежние категории населения и прежние формы самоуправления. Как и раньше, высшее место занимали «эллины», в число которых входили наиболее богатые и привилегированные слои горожан. Сохранились эдикты Августа из города Кирены, которые доказывают, что он покровительствовал «эллинам», ограждал их от притеснения римских граждан, имевших до этого исключительное право заседать в судах. Теперь же в восточных провинциях судебные комиссии составлялись наполовину из эллинов, а наполовину из римских граждан. Он разрешил посылать непосредственно к нему посольства, чем ограничивал произвол чиновников. Таким образом он завоевал поддержку среди аристократических сословий, а также среди хозяев больших мастерских в восточных провинциях, которые еще во время гражданских войн поддерживали Октавиана. Они приветствовали установление мира и власти Рима, что давало им возможность вести большие дела, j

Также из местной знати состояли провинциальные собрания, главной целью которык былр^отправление культа богини Рима и Августа, который на востоке по примеру эллинистических царей, почитался в качестве бога. Тогда как на Западе существовал культ его гения, или его «божественной силы». В знак особого расположения к этим городам, он разрешил именовать себя их «патроном», «восстановителем», «основателем». Август всячески искал поддержку и набирал сторонников среди местной знати, пытаясь создать из них прочную опору своей власти.

Как и во всех остальных случаях, особым положением пользовался Египет, который считался собственностью императора. Здесь города, кроме Птолемаиды, Навкра-тиса и Александрии не имели самоуправления. Вся страна была как будто сельской территорией, подчиненной императорскому префекту. Отсутствие привилегированных территорий в Египте способствовало консервации строя, который существовал еще при Птолемеях. Это облегчало эксплуатацию страны, из которой выкачивалось необходимое количество хлеба для Рима и всей Италии. Несмотря на то, что восточные землевладельцы и торговцы охотно признавали власть Августа, среди местного плебса постоянно росла ненависть к Риму и лично к императору Августу. Это и не удивительно, так как именно отсюда в Италию поставлялись основные продукты питания, а также отсюда поступали рабы на земли римских магнатов. На востоке среди плебса зрело недовольство, распространялись пророчества, будто придет день, когда падет Рим и римляне-поработители сами станут рабами, будто явится справедливый царь и спаситель, который освободит угнетенные народы и настанет царство счастья, золотой век.

Все это создавало неспокойную обстановку. В Египте, вскоре после его захвата, вспыхнуло восстание, которое охватило Фиваиду и в котором приняло участие население пяти крупнейших городов этой области. Само собой, восстание это было жестоко подавлено. Изредка до Рима доходили смутные слухи о мятежах в Сирии и Малой Азии, о постигшей их за это жестокой расправе. Недовольство, протест местного населения, идеализация своего прошлого («золотой век»), надежды на лучшее будущее все чаще стали оформляться в религиозные течения, смутные прорицания и тайные учения. Именно на этой почве позже зародилось христианство.

Абсолютно иным было положение в западных провинциях. Во многих из них еще вовсе не было городов, а поэтому городской знати. Главную роль здесь играла родовая и племенная аристократия.‘Поэтому, завоевывая западные провинции, Рим искал поддержки среди этой знати. Среди нее набирал сторонников и Август. Многие знатные галлы служили в римском войске командирами вспомогательных частей, личный состав которых набирался из их соплеменников. Они получали римское гражданство и Имя Юлиев — родовое имя Августа. Так в первой, основанной в 43 г. 'до н. э. колонии Великой Галлии — Лугдуне, Когда был воздвигнут величественный алтарь богини Рима,

жрецами стали избираться представители романизованной галльской аристократии. Они же входили в общее галльское провинциальное собрание. Одной из главных задач этого собрания было устройство празднеств жертвоприношения при лугдунском храме.

Но как бы там ни было, романизация этих земель только начиналась. Местная аристократия еще не примирилась с римским владычеством, с унизительным положением побежденных, с обидным прозвищем «варвары». Некоторые представители этой знати нередко возглавляли восстания против владычества Рима. Надо заметить, что борьба восставших в западных провинциях всегда велась с особенным упорством, несмотря на то, что римляне, всегда жестоко расправлялись с ними. В первые годы принципата ближайший сторонник Августа — Агриппа, вел ожесточенную борьбу с испанским племенем астуров и кентабров. Восстание это то затухало, то вспыхивало с новой силой. Агриппа опустошал земли, сжигал жилища, безжалостно истреблял непокорных. Но, несмотря на все это, подавить восстание удалось с огромным трудом. Несколько раз начинались волнения а галльских и африканских землях. Но самым опасным для римского владычества было крупное восстание придунайских народов, которое произошло в конце правления Августами длилось целых три года (6 — 9 гг. н. э.).

Римляне издавна стремились покорить придунайские зем-у ли и северную часть Балканского полуострова, которые были населены племенами далматов, паннонцев, мезов и фракМ-цев. За много лет до правления Августа здесь возникли поселения римских граждан. Главным образом они состояли из италийских купцов, а посему получали устройство городов римского права. Местные же племена оставались на положении перегринов (чужеземцев). Они находились под управлением римских командиров в должности префектов. Вначале иллирийские области находились под верховным надзором Агриппы, а после его смерти они распались на провинции — Рецию, Норик, Далмацию, Паннонию, Ме-зию. Фракийские племена частично расселились на территории римских провинций, а частично подчинились местным властителям из племени одрисов, которые целиком зависели от Рима. С этих покоренных земель взимались огромные подати, тут регулярно проводились рекрутские наборы.

Восстание началось в 6 г. н. э. Пасынок Августа — Тиберий, готовился к войне с царем германского племени маркоманов Марободом, царство которого находилось на

территории современной Чехии. Маробод, как и многие «варварские» цари, некоторое время жил в Риме и, как видим, он не терял времени зря. За эти годы он смог многому научиться. Марободу удалось создать сильный союз племен, он организовал армию по римскому образцу и оказывал гостеприимство всем, кто был недоволен господ ством Рима, а также римским перебежчикам. Готовясь к войне, Тиберий собрал войско из двенадцати легионов. Придунайские племена должны были пополнить его армию вспомогательными частями. Этот новый набор и оказался той каплей, которая переполнила чашу терпения. Далмация и Паннония восстали. Восстание возглавили три племенных вождя. Двоих из них звали Батон, а одного — Пинна. Все римские граждане, которые оказались в руках восставших были перебиты. Оба Батона и Пинна собрали довольно большую армию. В Риме распространился слух, что через десять дней враг может быть у ворот столицы. С Марободом был спешно заключен мир, тем более, что военные действия против него, еще не разворачивались. Август потребовал, чтобы богатые люди пожертвовали часть состояния на военные нужды. С востока были вызваны легионы на помощь Тиберию, Август включил в армию рабов, которых поставили крупные собственники, даровав им предварительно свободу.

И все же, несмотря на такие чрезвычайные меры, предпринятые императором, восставшие боролись целых три года. Они выдержали длительную осаду в укрепленных городах. Иногда им даже удавалось вторгаться в границы соседних провинций, иногда они переходили к партизанским действиям. В это же время, возможно не без участия пан-нонцев и далматов, восстало и фракийское племя бессов. Тогда, увидев тщетность своих усилий, Тиберий прибег к испытанному средству — он сумел переманить на свою сторону одного из Батонов. Соблазненный мыслью получить власть из рук Рима, он предал войска своих соплеменников и своего товарища Пинну. Власти ему получить так и не удалось, так как сразу же после этого он был схвачен и казнен вторым Батоном, но движение уже было ослаблено. Вскоре восставшие были разбиты. Понесли поражение и бессы. После подавления восстания многие из них были расселены в Мезии, в районах преданных Риму греческих городов. Расправа была чрезвычайно жестокой. У всех побежденных была отобрана земля, некоторым отрезали руки, многих продавали в рабство.

Но не успели римляне подавить Панноно-Далматское восстание, как тут же восстали народы, жившие на тер-ритории Германии. После покорения Галлии и образования на левом берегу Рейна двух провинций — Верхней и Нижней Германии, римляне попытались подчинить себе и за-рейнские области. В результате неоднократных походов, в которых принимали участие пасынки Августа Тиберий и Друз, казалось, что уже вся страна, вплоть до Эльбы, может считаться присоединенной к империи. Римляне здесь вели обычную для себя политику: отдельные племена были поставлены на разные ступени зависимости. Местная знать дружила с командирами германских частей и получила римское гражданство. Однако племенная знать германцев была более враждебно настроена в отношении Рима, чем галльская аристократия, прежде всего потому, что среди германцев не было столь сильного социального расслоения, как среди галльцев. А поэтому знать германцев с трудом переносила римский гнет и гораздо менее нуждалась в римской поддержке.

В 9 г. н. э. к германцам был послан Квинкцилий Вар, известный к тому времени бесстыдными вымогательствами в Сирии, которой он ранее управлял. Он вздумал ввести среди германцев римское судопроизводство, которое было тем совершенно чуждо и обременительно. Это они не стерпели и восстали. Движение возглавил знатный херуск и римский гражданин Арминий. Вар оказался захваченным врасплох. Во время жестокой битвы в Тевтобургском лесу почти все его солдаты были перебиты, а сам он покончил жизнь самоубийством. И хотя восстание херусков не грозило Риму такой непосредственной опасностью как Панноно-Далматское, впечатление в Риме от известия о поражений в Тевтобургском лесу было очень сильным. Сам Август, по рассказам современников, в отчаянии воскликнул: «Вар! Вар! Верни мои легионы!» После этого Август распустил отряд своих телохранителей, которые были набраны из германцев. Из Рима были высланы также все галлы. Опасались вторжения германцев в Галлию и восстания рабов. Но разрозненные дружины германцев дальше изгнания захватчиков не пошли, они разошлись по своим поселкам. Галлия пребывала в спокойствии. Рабы остались покорными. Однако после этого поражения усилилось недовольство римской знати, которая все еще мечтала о восстановлении сенатской Республики.

Вся внешняя политика императора Августа была направлена на установление мира в огромной стране, которая на протяжении долгих десятилетий сотрясалась от гражданских войн, а также на укрепление положения в далеких провинциях. Поэтому политику Августа можно охарактеризовать как весьма осторожную и сдержанную. Правда на Западе Август все же стремился расширить границы империи до Рейна и Дуная и подчинить соседние племена, чтобы воспрепятствовать их союзу с недовольными племенами в своих провинциях. Пытался он также заключить с некоторыми соседними племенами договоры, по которым они брали на себя защиту границ империи, становясь таким образом ее клиентами. Исходя из всего вышесказанного, следует, что Август предпочитал дипломатические средства при проведении своей внешней политики. Например, он установил мирные отношения с парфянским царем Фраатом IV, не оказавшись при этом от своего влияния на Армению. В 20 г. до н. э. Фраат IV в качестве мирного жеста возвратил Риму пленных и военные значки (орлы легионов и другие военные знамена), захваченные во время походов Красса, а также разгрома войск сирийского наместника в 40 г. до н. э. и похода Марка Антония. Возвращение парфянами знамен и уцелевших римских пленников было представлено в Риме чуть ли не капитуляцией Парфии перед Римом. Еще большей победой посчитали тут появление в Риме сыновей Фраата IV, которых он отправил в столицу империи в качестве заложников. Никто и не догадывался, что на самом деле Фраат IV отправил к Августу своих сыновей, так как опасался за их жизнь. Дело в том, что парфянская знать после подписания Фраатом IV мира с императором Августом, выражала большое недовольство и он боялся, чтобы они не захватили членов его сег^ьи и не использовали их в качестве орудия борьбы Против него самого.

Мы уже знаем со слов Гая Светония Транквилла как Август относился к войне. Он справедливо полагал, что агрессивная политика на Востоке потребует больших денежных средств и у него при этом не было полной уверенности в ее успехе, поэтому Август и его ближайший советник — Марк Випсаний Агриппа выбрали объектами для своих территориальных притязаний богатые металлом области на северо-западе Пиренейского полуострова, земли к северо-востоку от Адриатического моря. В отношении остальных земель,

Август применял систему зависимых царств. Такими цар. ствами были Мавретания в Африке, Коммагена, Каппадокия, Галатея, Иудея и другие в Азии. Формально являясь независимыми, они не только были обязаны охранять римские границы, но и фактически были ему подчинены. Август утверждал их царей и являлся верховным арбитром в их внутренних и внешних делах. Так как наиболее подробно известно тогдашнее положение дел в Иудее, то именно по внутренней жизни в этом государстве, не трудно судить о^: положении дел и в других зависимых царствах. ¹

В эти годы царем Иудеев был Ирод. Вначале он под-1 держивал Марка Антония, но после поражения последнего при Акции, перешел на сторону Октавиана. В подтверждение этого он отстроил величественный город, который назвал в честь Октавиана Кесарией. Кроме этого, он использовал любой повод, для того, чтобы продемонстрировать преданность римскому императору. Большие налоги, которые взимал царь Ирод, а также его открытое пристрастие к греческой культуре, вызвали большое недовольство в народе Иудеи. Возникла даже народная партия зелотов («ревнителей»). Ее члены требовали неотложно начать борьбу с римским владычеством. По-видимому, они стремились вернуть страну к теократии. Когда же царь Ирод умер и его сыновья отправились в Рим просить у Августа утверждения завещания их отца, который разделил между ними царство, в стране вспыхнуло восстание. Оно было жестоко подавлено римскими войсками. Впоследствии народные волнения в Иудее происходили еще не раз. Однажды восстание подняли из-за ценза — переписи, которая проводилась с целью установления суммы подушного и земельного налога. Отныне он должен был выплачиваться в римскую казну. Но это восстание, как и все остальные, закончились поражением.

ЛИЧНОСТЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА

Август был расчетливым политиком. Вся его деятельность была направлена на единство и укрепление империи, а также на поддержание господствующего положе^ ния римлян и италиков по отношению к остальным жителям гигантской державы. Август был тонкий, расчетливый, двуличный, умевший приспосабливаться к изменяющимся об-

стоятельствам и использовать их для извлечения максимальной выгоды политик. Никто никогда точно не знал, что у него на уме. Современники утверждают, что он настолько боялся выдать свои истинные мысли, что даже со своей женой Ливией говорил о важных делах только по предварительно составленному конспекту. Но все это использовалось для того, чтобы непреклонно идти к поставленной цели и, надо сказать, Августу удалось ее достичь. Популярность его в народе была такова, что в Италии некоторые города праздновали новый год в день, когда он впервые их посетил. Во многих провинциях ему воздвигались храмы и алтари. В его честь утверждали пятилетние игры чуть ли не в каждом маленьком городке.

Все цари, его друзья и союзники, заложили каждый в своем царстве города под названием Цезарея. А все вместе они намеревались достроить и посвятить гению Августа храм Юпитера олимпийского в Афинах, строительство которого началось еще в глубокой древности. Многие из них покидали царство, чтобы ежедневно сопровождать его не только в Риме, но и в провинциях. Ходили возле него они без всяких царских отличий, одетые в простые тоги, прислуживая ему как клиенты. Вот что писал об Августе, как о человеке, Гай Светоний Транквилл:

«Дружбу он завязывал нелегко, но верность соблюдал неуклонно и не только должным образом награждал заслуги и достоинства друзей, но и готов был сносить их пороки и провинности, — до известной, конечно, меры. Примечательно, что из всех его друзей нельзя найти ни одного опального, если не считать Сальвидиена Руфа и Корнелия Галла. Обоих он возвысил из ничтожного состояния, одного — до консульского сана, другого — наместничества в Египте. Первого, замышлявшего переворот, он отдал для наказания сенату; второму, за его неблагодарность и злокозненность он запретил появляться в своем доме и в своих провинциях. Но когда погиб и Галл, доведенный до самоубийства нападками обвинителей и указами сената, Август, поблагодарив за преданность всех своих столь пылких заступников, не мог удержаться от слез и сетований за то, что ему одному в его доме нельзя даже сердится на друзей сколько хочется. Остальные же его друзья насаждались богатством и влиянием до конца жизни, почитаясь первыми в своих сословиях, хотя ими подчас он бывал недоволен. Так, не говоря об остальных, он не раз жаловался, что даже Аг-риппе не достает терпимости, а Меценату — умения молчать, когда Агриппа из пустого подозрения, будто к нему охладели и предпочитают ему Марцелла, бросил все pi уехал в Ми-тилены, а Меценат, узнав о раскрытии заговора Мурены, выдал эту тайну своей жене Теренции.

В свою очередь, и сам он требовал от друзей такой же ответной привязанности как при жизни, так и после.смерти. Действительно, хотя он нимало не домогался наследств и никогда ничего не предпринимал по завещаниям людей незнакомых, но к последним заветам друзей был необычайно

чувствителен, и если в завещании о нем упоминалось небрежно и скупо, то непритворно огорчался, а если почтительно и лестно, то непритворно радовался. Когда завещатели оставляли детей, он или тотчас передавал им свою долю наследства и отказанные ему подарки, или же сохранял ее на время их малолетства, а в день совершеннолетия или свадьбы, возвращал с процентами.

Хозяином и патроном был он столь же строгим, сколько милостивым и мягким. Многих вольноотпущенников он держал в чести и близости — например, Ликина, Келада и других. Косм, его раб, оскорбительно о нем отзывался — он удовольствовался тем, что заковал его в цепи. Диомед, его управляющий, сопровождал его на прогулке, но когда на них вдруг выскочил дикий кабан, перепугался и бросил хозяина одного — он побранил его не за провинность, а только за трусость и опасное происшествие обратил в шутку, так как злого умысла тут не было. И в то же время он заставил умереть Пола, одного из любимых своих вольноотпущенников, узнав, что тот соблазнял замужних женщин: Таллу, своему писцу, он переломал ноги за то, что тот за пятьсот динариев выдал содержание его письма; а когда наставник и служители его сына Гая, воспользовавшись болезнью и смертью последнего, начали бесстыдно и жадно обирать провинцию, он приказал их швырнуть в реку с грузом на шее...

Праздники и торжества справлял он обычно с большой пышностью, а иногда — только в шутку. Так, на Сатурналиях и в другое время, ежели ему было угодно, он иногда раздавал в подарок и одежды, и золото, и серебро, иногда — монеты разной чеканки, даже царские и чужеземные, а иногда только губки, мешалки, клещи и т.п. предметы с надписями двусмысленными и загадочными. Любил он также на пиру, продавать гостям жребии на самые неравноценные предметы или устраивать торг на картины, повернутые лицом к стене, чтобы покупки то обманывали, то превосходили ожидания покупателя. Гости с каждого ложа должны были предлагать свою цену и потом делить убыток или выигрыш.

Что касается пищи — я и этого не хочу пропустить, — то ел он очень мало и неприхотливо. Любил грубый хлеб, мелкую рыбешку, влажный сыр, отжатый вручную, зеленые фиги второго сбора; закусывал и в предобеденные часы, когда и где угодно, если только чувствовал голод. Вот его собственные слова из письма:«В одноколке мы подкрепились хлебом и финиками»...

С виду он был красив и в любом возрасте сохранял привлекательность, хотя и не старался прихорашиваться. О своих волосах он так мало заботился, что давал причесывать себя сразу нескольким цирюльникам, а когда стриг или брил бороду — то одновременно что-нибудь читал или даже писал. Лицо его было спокойным и ясным, говорил ли он или молчал: один из галльских вождей даже признавался среди своих, что именно это поколебало его и остановило, когда он собирался при переходе через Альпы, Приблизившись под предлогом разговора, столкнуть Августа в пропасть. Глаза у него были светлые и блестящие; он любил, чтобы в них чудилась некая божественная сила и бывал доволен, когда под его пристальным взглядом собеседник опускал глаза, словно от сияния солнца. Впрочем, к старости он стал хуже видеть левым глазом. Зубы были

у него редкие, мелкие, неровные. Волосы — рыжеватые и чуть вьющиеся; брови — сросшиеся, уши — небольшие, нос — с горбинкой и заостренный, цвет кожи — между смуглым и белым, росту он был невысокого — впрочем, вольноотпущенник Юлий Марат, который вел его записки, сообщает, что в нем было пять футов и три четверти, — но это скрывалось соразмерным и стройным сложением и было заметно лишь рядом с более рослыми людьми.

Тело его, говорят, было покрыто на груди и на животе родимыми пятнами, напоминающими видом, числом и расположением, звезды Большой Медведицы...

Тяжело и опасно болеть ему за всю жизнь случилось несколько раз, сильнее всего — после покорения Кантабрии... Тогда его печень так страдала от истечения желчи, что он в отчаянии вынужден был обратиться к лечению необычному и сомнительному: вместо горячих припарок, которые ему не помогали, он по совету Антония Музы, стал употреблять холодные...

Свое слабое здоровье он поддерживал заботливым уходом. Прежде всего, он редко купался... Вместо этого он обычно растирался маслом или потел перед открытым огнем, а потом окатывался комнатной или согретой на солнце водой. А когда ему приходилось от ломоты в мышцах принимать горячие морские или серные ванны, он только окунал в воду то руку, то ногу, сидя на деревянном кресле, которое по-испански называл «дурета». Упражнения в верховой езде и с оружием на марсовом поле он прекратил тотчас же после гражданских войн. Некоторое время после этого он еще упражнялся мячом, набитым или надутым, а потом ограничился верховыми и пешими прогулками...

Для умственного отдыха он иногда удил рыбу удочкой, а иногда играл в кости, камешки и орехи с мальчиками-рабами. Ему нравились их хорошенькие лица и их болтовня и он покупал их отовсюду, особенно же из Сирии и Маврета- > нии; а к карликам, уродцам и тому подобным он питал отвращение, видя в них насмешку природы и зловещее предзнаменование.

Красноречием и благородными науками он с юных лет занимался с охотой и великим усердием. В Мутинской войне среди всех своих забот он, говорят, каждый день находил время И читать, и писать, и декламировать. Действительно, он впослеД' ствии никогда не говорил ни перед сенатом, ни перед народом, ни перед войском, не обдумав и не сочинив свою речь зара^ нее, хотя не лишен был способности говорить и без подготовки-

А чтобы не полагаться на память и не терять времени на заучивание, он первый стал все произносить по написанному... чтобы не сказать по ошибке слишком мало или слишком много. Выговор у него был мягкий и своеобразный. Он постоянно занимался с учителем произношения; но иногда у него болело горло и он обращался к народу через глашатая.

Он написал много прозаических сочинений разного рода; некоторые из них он прочитывал перед друзьями или перед публикой. Таковы «Возражения Бруту о Катоне», — их он читал однажды уже в старости, но, не дойдя до конца, устал и отдал дочитывать Тиберию; таковы «Поощрение к философии» и сочинение «О своей жизни» в тридцати книгах, доведенное только до кантабрийской войны. Поэзии он касался лишь бегло. Сохранилась одна книга, написанная гекзаметрами и озаглавленная «Сицилия», в соответствии с содержанием: сохранилась и другая книга, маленькая — «Эпиграммы», которые он по большей части сочинял в бане при купании. За трагедии он было взялся с большим пылом, но не совладал с трагическим слогом и уничтожил написанное; а на вопрос друзей, что поделывает его Аякс, он ответил, что Аякс бросился на свою.губку.

В слоге он стремился к изяществу и умеренности, избегая как пустых и звонких фраз, так и, по его выражению, «словес, попахивающих стариной»; больше всего он старался как можно яснее выразить свою мысль... Любителей старины и любителей манерности он одинаково осуждал за их противоположные крайности и не раз над ними издевался. В особенности он вышучивал своего друга Мецената за его, как он выражался, «напомаженные завитушки», и даже писал на него пародии...

Орфографию, то есть правила и предписания, установленные грамматиками, он не старался соблюдать и по-видимому, разделял мнения тех, кто думает, что писать надо так, как говорят...

В делах веры и суеверия вот что о нем известно. Перед громом и молнией испытывал он не в меру малодушный страх: везде и всюду он носил с собой для защиты от них тюленью шкуру, а при первом признаке сильной грозы, скрывался в подземном убежище, — в такой ужас повергла его когда-то ночью в дороге ударившая рядом молния...

Сновидениям, как своим, так и чужим, относящимся к нему, он придавал большое значение. В битве при Филиппах он по нездоровью не собирался выходить из палатки, но вышел, поверив вещему сну своего друга; и это его спасло, потому что враги захватили его лагерь и, думая ,угго он еще лежит в носилках, искололи и изрубили их на куски. Сам он каждую весну видел сны частые и страшные, но пус~ тые и несбывчивые. А в остальное время года сны были реже, но сбывались чаще. После того, как он посвятил на Капитолии храм Юпитеру Громовержцу и часто в нем бывал, ему приснилось, будто другой Юпитер, Капитолийский, жалуется, что у него отбирают почитателей, а он ему отвечает, что Громовержец, стоя рядом, будет ему привратником; и вскоре после этого он украсил крышу Громовержца колокольчиками, какие обычно вешались у дверей...

Некоторые приметы и предзнаменования он считал безошибочными. Если утром он надевал башмак не на ту ногу, левый вместо правого, это было для него дурным знаком; если выпадала роса в день его отъезда в дальний путь по суше или по морю, это было добрым предвестием быстрого и благополучного возвращения. Но больше всего волновали его чудеса. Когда между каменных плит перед его домом выросла пальма, он перенес ее к водоему богов Пенатов и очень заботился, чтобы она пустила корни. Когда на острове Капри с его приездом вновь поднялись ветви древнего дуба, давно увядшие и поникшие к земле, он пришел в такой восторг, что выменял у неаполитанцев этот остров на остров Энарию. Соблюдал он предосторожности и в определенные дни: после нундин не отправлялся в поездки, а в ноны не начинал никакого важного дела; правда, Тиберию он написал, что здесь его останавливает только недоброе звучание слова «ноны».

Из чужеземных обрядов он с величайшим почтением относился к древним и издавна установленным, но остальные презирал...

... Не лишним будет сообщить и о событиях, случившихся до его рождения в самый день рождения и впоследствии, по которым можно было ожидать его будущего величия и догадываться о его неизменном счастье.

В Велитрах (родина Августа) некогда молния ударила в городскую стену и было предсказано, что гражданин этого города когда-нибудь станет властителем мира. В надежде на это жители Велитр и тогда и потом не раз воевали с римским народом, едва не погубив самих себя; но последующие события показали, что это знамение предвещало могущество Августа. Юлий Марат сообщает, что за несколько месяцев до его рождения, в Риме, на глазах у всех совершилось чудо, возвестившее, что природа рождает римскому народу царя. Устрашенный сенат запретил выкармливать 6е™™То,а°^_и^ВсГ^{М Г}Г^{: у к}°^г° =“»“

F , юзаоотились, чтобы постановление сената не

попало в казначейство: каждый надеялся, что знамение от носится к нему. У Аскалепида Мендетского в «Рассуждениях о богах» я прочитал, что Атия однажды в полночь пришла для торжественного богослужения в храм Аполлона и осталась там спать в своих носилках, между тем, как остальные матроны разошлись по домам; и тут к ней внезапно скользнул з^ей, побыл с нею и вскоре уполз, а она, проснувшись, совершила очищение, как после соития с мужем. G этих пор на теле у нее появилось пятно в виде змеи, от которого она никак не могла избавиться и поэтому больше никогда не ходила в общие бани; а девять месяцев спустя родился Август и был по этой причине признан сыном Аполлона. Эта же Атия незадолго до его рождения видела сон, будто ее внутренности возносятся ввысь, застилая и землю и небо; а ее мужу Октавию приснилось, будто из чрева Атии исходит сияние солнца.

В день его рождения, когда в сенате шли речи о. заговоре Каталины, Октавий из-за родов жены явился с опозданием; и тогда, как всем известно и ведомо, Публий Нигидий, узнав о причине' задержки и спросив о часе рождения, объявил, что родился повелитель всего земного круга. А потом Октавий, проводя свое войско по дебрям Фракии, совершил в священной роще Вакха варварские гадания о судьбе своего сына, и жрецы ему дали такой же ответ: в самом деле, когда он плеснул на алтарь вином, пламя так полыхнуло, что взметнулось выше кровли, до самого неба — а такое знамение у этого алтаря было дано одному лишь Александру Великому, когда он приносил здесь жертвы...

В свой последний день он все время спрашивал, нет ли в городе беспорядков из-за него. Попросив зеркало, он велел причесать ему волосы и поправить отвисшую челюсть. Вошедших друзей он спросил, как им кажется, хорошо ли он сыграл комедию жизни? И произнес заключительные строки:

Коль хорошо сыграли мы, похлопайте

И проводите добрым нас напутствием.

Затей он всех отпустил. В это время ктотто только что Прибыл из Рима; он стал расспрашивать о дочери Друза, Которая была больна, и тут внезапно испустил дух на руках У Ливии со словами: «Ливия, помни, как жили мы вместе! Живи и прощай!»

Смерть ему выпала легкая, какой он всегда желал^ В самом деле, всякий раз как он слышал, что кто-то умер быстро и без мучений, он молился о такой же доброй смерит ля себя и для своих — так он выражался. До самого последнего вздоха только один раз выказал он признаки помрачения, когда вдруг испугался и стал жаловаться, что его тащат куда-то сорок молодцов. Но и это было не столько помрачение, сколько предчувствие, потому что именно сорок воинов-преторианцев вынесли потом его тело народу.

Скончался он в той же спальне, что и его отец Октавий, в консульство двух Секстов, Помпея и Апулея, в четырнадцатый день до сентябрьских календ, в девятом часу дня, не дожив тридцати пяти дней до полных семидесяти шести лет».

Сорок четыре года Август был единоличным правителем Римской империи. Незадолго до смерти (14 г. н. э. ) он составил политическое завещание, которое впоследствии было озаглавлено как «Деяния божественного Августа». В нем он пытался подвести некоторые итоги своего правления. Сухими и короткими фразами изложил он свою деятельность с момента вступления на политическую арену, стараясь показать, как благотворна была она для государства. Но, чтобы ни писал в своем завещании Август, уже к концу его правления всем стало ясно, что итоги его не так блестящи.

Конечно, установление империи стало свершившимся фактом. Уже никому не казалось странным , что в предчувствии скорой кончины, Август стал готовить преемника. После ранней смерти своих внуков и Агриппы, которого он также намечал преемником, единственно возможной была кандидатура его пасынка Тиберия. Август усыновил его и назначил своим наследником.

Но установление династической власти было, возможно, единственным несомненным успехом сорокалетней государственной деятельности Августа. Во всех же остальных вопросах порядок не был достигнут. Весьма остро стоял вопрос о рабах, хотя открытых восстаний уже не было. Военная мощь империи, дисциплина войск были далеко не на том уровне, на котором привыкли представлять их в своих официальных версиях правители Рима. По всему было видно, что армия эта не способна поддерживать незыблемую власть Рима над миром. Неудачи в Паннонии и Германии потребовали многих материальных затрат, что вызвало недовольство сената. Не достигли желанной цели и брачные законы. Аристократия всячески обходила и нарушала их, даже дочь самого императора Августа и его младшая внучка Юлия были осуждены и выгнаны из Италии за разврат. Да, как он ни старался, но не вернулись ни «нравы предков», ни «золотой век».

Экономика Италии находилась в состоянии относительного подъема, но она оказывалась зависимой от провинций. А это было опасно, так как общественный слой, который поддерживал императора в провинциях, был не велик и полагаться на него было не безопасно. К тому же провинции, особенно западные, постоянно находились под угрозой восстаний.

КУЛЬТУРА В ПЕРИОД СМЕНЫ ЭПОХ

Август стремился поддерживать свое господство не только применением силы, но прекрасно понимал, что, как форма государственного правления огромной римской империи, принципат нуждался в идеологическом оформлении. Август очень ревнортно следил за тем, как меняется по отношению к нему общественное мнение, а поэтому в целях пропаганды своей собственной политики, использовал не только политические средства, о которых мы говорили выше. Огромное внимание Август уделял литературе, изобразительному искусству; для пропаганды политики среди простого населения использовались даже такие традиционные средства, как лозунги на злобу дня, которые чеканились на монетах.

Такими официальными лозунгами принципата были мир, pietas и свобода. Окружающие Августа друзья, а в особенности один из наиболее близких к нему Гай Цильний Меценат, оказывали всяческую материальную поддержку и покровительство римским поэтам, писателям и художникам, ожидая в ответ прославления действий Августа. Впоследствии, как мы знаем, имя этого филантропа стало нарицательным и теперь меценатами называют тех людей, которые материально поддерживают деятелей искусства.

В кругу Мецената оказались крупнейшие римские поэты того времени — Квинт Гораций Флакк, Публий Вергилий Марон, а также их современники Альбий Тибулл и Секст Проперций.

По-видимому, первые два попали в окружение Мецената не только благодаря своему таланту. Дело в том, что ^еЩе во времена гражданских войн, в широких массах снова

стала очень популярна распространенная на Восток/идея о божественном спасителе, который осчастливит людей и вернет на землю «золотой век». Сходные мотивы встречаются и у Горация (65 —8 гг. до н. э.). Впоследствии эти их строки послужили возвеличиванию названных поэтов, так как христиане увидели в этом пророчества о рождении Иисуса Хрцста.

Особенно творчество Вергилия превозносилось в эпоху раннего возрождения. Как известно, Данте Алигьери в своей бессмертной «Божественной комедии» описывает фантастическое путешествие, которое он якобы совершил по Чистилищу — по католическим догматам, — преддверие ада. В этом путешествии его сопровождал Вергилий.. Приведем цитату из самой поэмы, в которой ясно видно отношение итальянского поэта нового времени к своему великому предшественнику:.

«Так ты, Вергилий, ты родник бездонный,

Откуда песни миру потекли? —

Ответил я, склоняя лик смущенный. —

О честь и светоч всех певцов земли,

Уважь любовь и труд неутомимый,

Чтоб в свиток твой мне вникнуть помогли!

Ты мой учитель, мой пример любимый;

Лишь ты один в наследие мне вручил Прекрасный слог, ввзде превозносимый.

Смотри, как этот зверь меня стеснил!

О вещий муж, приди мне на подмогу,

Я трепещу до сокровенных жил!»

Но, как известно, не только христиане обратили внимание на пророчества Вергилия и Горация, эти идеи бы- j ли широко использованы окружением Августа. Как уже говорилось выше, для своих восточных подданных он сам был богом и к нему они не редко прилагали эпитет «спаситель».

В Риме и Италии он, не выступая как живое божество, пропагандировал идею нового счастливого века, дарованного им людям. Он всячески укреплял консервативные настроения в массах путем реставрации древних религиозных верований и морали. Сделавшись великим понтификом, Август не только восстановил многие храмы, но также и целый ряд древних празднеств, в которых принимали участие он сам, его семья, приближенные и множество римских граждан.

Так, с древних времен в Риме каждые сто или сто десять лет справлялись так называемые «секулярные» (столетние игры). С наступлением мира, Август решил отпраздновать их с небывалой торжественностью, что и произошло в 17 г. до н. э. Все жители Италии были приглашены на это трехдневное празднество. Увеселения и угощения сменялись молитвами и жертвоприношениями за мир, благополучие и плодородие земли и всех на ней живущих. Горацию был заказан секулярный гимн, который исполняли юноши и девушки из знатных семей. Сам император с семьей принимал деятельное участие в торжествах. Он ставил цель поразить воображение народа. Кульминационным моментом праздника было ночное шествие и жертвоприношение, что должно было внушить массе римлян мысль о наступлении нового века. После этого в Риме был установлен культ «божественного Юлия» в честь обожествленного Гая Юлия Цезаря, приемного отца Августа. А во многих провинциях почитался «гений Августа», для служения которому были созданы специальные жреческие коллегии, строились храмы и воздвигались жертвенники.

Но и тут Август показал себя расчетливым и холодным политиком: использовав популярные в массах надежды на божественного спасителя и «золотой век», Август постарался тут же уничтожить мятежные идеи, которые могли быть с ними связаны. По его приказу специальная жреческая коллегия тщательно собрала и пересмотрела все пророчества и предсказания, которые ходили в народе и приписывались древним пророчицам-сивиллам. Все записи прорицаний, в которых комиссия углядела опасный для принципата дух, были сожжены. Август также запретил поклоняться в Риме восточным богам, которые нашли там уже многих почитателей, особенно среди плебса, вольноотпущенников и рабов.

Все это проводилось под лозунгом возрождения римской старины и нравов предков. Лозунги эти имели тот же смысл, что и призыв к возрождению pietas. Рабов стремились вернуть к фамильным культам, оградив их от «опасных учений, которые дали бы им возможность объединиться»; свободным же гражданам Рима внушалось, что они самой судьбой поставлены намного выше всего остального человечества. Делалось это, чтобы сплотить их вокруг римской религии, римских добродетелей и императора Августа, воскресившего их. Во времена принципата возрождались давно забытые старые обряды, восстанавливались давно пришедшие в упадок жреческие коллегии, поощрялись исследования в области римских древностей.

Даже поэт Публий Овидий Назон, который прославился любовной лирикой, в угоду императору Августу принялся за кропотливое исследование о древнейшей римской религии, в результате чего появилась его поэма «Фасты» («календарь»). Она содержала перечень римских праздников, а также обрядов, которые были связаны с ними и версии об их происхождении. Но не только этот поэт прославлял римскую старину и Августа. Этим проникнуто творчество и других великих поэтов — Вергилия, Горация, Трибул-ла, Проперция, которые, следует заметить, сами принадлежали к среде крупных собственников, а поэтому политика Августа не могла не нравиться им.

Все они входили в литературные кружки, которые находились под покровительством ближайшего после Агриппы друга Августа — Мецената, а также бывшего противника Октавиана, а впоследствии его ярого сторонника — Валерия Мессалы. Все эти поэты были уроженцами италийских городов, некоторые из них происходили из всаднических родов. Только Квинт Гораций Флакк был сыном вольноотпущенника. Многие из них потеряли свои земли во время гражданских войн. Известны стихи неизвестного поэта, в которых он со страстной ненавистью отзывается о ветеранах, захвативших §го землю во времена второго триумвирата. В стихах этих он заклинает свою землю, чтобы она не давала плодов незаконным и нечестивым владельцам. Сам Вергилий в одной из своих эклог жалуется на пришельцев — солдат, которые захватили его имение, но с окончанием гражданских войн он стал на сторону нового режима.

Публий Вергилий Марон считается выдающимся поэтом древнего Рима. Он родился в Андах (возле г. Мантуи), изучил риторику и философию, учился у известного философа эпикурейской школы, Сирона. Свою литературную деятельность Вергилий начал еще в 40-е г. до н. э. В это время он подражал неотерикам и больше всего Катуллу, в основном его «ученой поэзии». В конце 40-х — начале 30-х годов Вергилий выпустил сборник, который состоял из десяти эклог — «Буколики». Это сразу сделало его известным поэтом. В этом сборнике Вергилий, опираясь на традицию,буколической («пастушеской») поэзии, которая сформировалась в литературе эллинизма, создал особый жанр поэтической утопии с условными фигурами-масками пастухов, которые жили в некой идеальной буколической стране — Аркадии. Они были поглощены любовью и поэзией, не стремились ни к богатству, ни к власти. В эпоху гражданских войн этот условный мир явился выражением мечты поэта о счастье, но уже в «Буколиках» прозвучали мотивы идеальной идеологии — прославление и обожествление принцепса. Именно после появления «Буколик» Вергилий сблизился с покровителем римских поэтов Меценатом, став вскоре главой его литературного кружка. В течение 30-х гг. до н. э. он создал большую дидактическую поэму, которая была посвящена сельскому труду — «Геор-гики». В ней он прославлял сельский труд, деревню, как опору государства, стремился их опоэтизировать, возбудить интерес к сельскому труду.

Это отвечало насущным потребностям политики императора Августа, который стремился возродить сельское хозяйство Италии, разоренное гражданскими войнами.

В «Георгиках» Вергилий выступал уже как убежденный сторонник идей принципата.

Обе эти книги создали автору большую популярность, но пережившую века славу величайшего римского поэта принесла ему эпическая поэма «Энеида», над которой он работал десять лет, вплоть до своей смерти в 19 г. до н. э.

Сам император Август постоянно интересовался его трудом и слушал отдельные части поэмы.

В этой поэме рассказывается о приключениях и битвах троянского героя Энея, сына Венеры, которому боги предназначили основать новый город в Италии и стать родоначальником царей Альба-Лонги, Ромула и рода Юлиев. В двенадцати книгах «Энеиды» рассказывается, как Эней бежал вместе со своей дружиной из горящей Трои, Неся на плечах своего старого отца Анхиза. А рядом с ним Шел его сын Асканий, который в последствии был назван К)лом. После долгих странствий и неудач Эней попал в Карфаген, где правила царица Дидона. Она выслушала Рассказ Энея о его подвигах и скитаниях, полюбила его.

3 Зак. 996

Но их союз расторг сам Юпитер, который напомнил Энею, что его ждет великое будущее в Италии и он снова отправился в путешествие. Покинутая царица в отчаянии кончила жизнь самоубийством. Эней же, прибыв в Сицилию, похоронив здесь Анхиза, с помощью Сивиллы спустился в подземное царство, где его умерший отец показал ему будущих великих мужей Рима и величайшего из них, прямого потомка Энея — Августа, который вернет на землю «золотой век», прекратит войны и раздоры, расширит власть Рима до Индии и Каспийского моря. В самой Италии Эней долго воевал с латинами и этрусками, после женился на Лавинии, дочери царя Латина, и заложил начало новому царству латинов и троянцев.

Вергилий избрал сюжет о мифическом предке римлян — троянце Энее, сыне Венеры, который получил распространение в Риме еще в 3 в. до н. э. и служил целям утверждения величия Рима. В своей поэме Вергилий прославлял древние римские доблести и благочестия, воплощенные в образе главного героя. Будущее величие Рима и Августа в поэме возвещает и Анхиз, и сам Юпитер, который определяет миссию римлян на земле: пусть другие народы сильнее в науках и искусствах; назначение римлян — быть владыками мира, щадить побежденных и покорять надменных. Знаменитые деятели, создавшие величие Рима, по мнению Вергилия, были сильны мужеством, суровой простотой и благочестием (pietas), сам Эней — образец благочестия, которое и обеспечило ему победу. Благочестивых он видит и спустившись в царство мертвых, в стране блаженных; зато нечестивые терпят там страшные муки. С большой любовью Вергилий описывает древние обычаи и обряды римской религии и простую сельскую жизнь. «Энеида» так ярко воплотила идеологию принципата, что на долгие века осталась любимым про- i изведением римлян, ее комментировали еще в 5 в. н. э. Ее [ цитировали поэты, историки и авторы эпитафий, высеченных на надгробьях в Италии и в провинциях, по ней изучали прошлое Рима, по ней гадали.

Напоминая, что Август является потомком Энея (род Юлиев, к которому принадлежал Октавиан, вел свое происхождение от Иула, сына Энея, а тем самым — от самой Венеры) Вергилий способствовал зарождению положения о божественности принцепса, служившей важнейшей идеологической основой власти Августа. Долгое время эта поэма была классическим произведением и для европейских литератур, она служила единственным образцом эпоса вплоть

до знакомства с поэмами Гомера и оказала влияние на создание ряда эпических поэм Нового времени.

Процитируем начало первой книги этой великой поэмы _в переводе С. Ошерова:

ЭНЕИДА. Книга первая

Битвы и мужа пою, кто в Италию первым

из Трои —

Роком ведомый беглец — к берегам приплыл

Лавинийским. Долго его по морям и далеким землям бросала Воля богов, злопамятный гнев жестокой

Юноны.

Долго и войны он вел, — до того как, город

построив,

В Лаций богов перенес, где возникло племя

латинян,

Города Альбы отцы и стены высокого Рима.

Муза, поведай о том, по какой оскорбилась

причине

Так царица богов, что муж, благочестием

славный,

Сколько по воле ее претерпел превратностей

горьких,

Столько трудов. Неужель небожителей гнев так *

упорен?

Город древний стоял — в нем из Тира выходцы

жили,

Звался он Карфаген — вдалеке от Тибрского

устья,

Против Италии; был он богат й в битвах

бесстрашен. Больше всех стран, говорят, его любила

Юнона,

Даже и Самос забыв; здесь ее колесница

стояла,

Здесь и доспехи ее. И давно мечтала богиня,

Если позволит судьба, средь народов то

царство возвысить. Только слыхала она, что возникнет от крови

троянской

Род, который во прах ниспровергнет тирайцев

твердыни.

Царственный этот парод, победной гордый

войною,

Ливии гибель неся, придет: так Парки судили.

Страх пред грядущим томил богиню и память

о битвах.

Прежних, в которых она защищала любезных

аргивян.

Ненависть злая ее питалась давней обидой,

Скрытой глубоко в душе: Сатурна дочь

не забыла

Суд Пирса, к своей красоте оскорбленной

презренье,

И Ганимеда почет, и царский род ненавистный.

Гнев ее не слабел; по морям бросаемых

тевкров,

Что от данайцев спасались и от ярости грозной

Ахилла,

Долго в Лаций она не пускала, и многие годы,

Роком гонимы, они по волнам соленым

блуждали.

Вот сколь огромны труды, положившие Риму

начало.

Не менее популярен был римский поэт Квинт Гораций Флакк, который родился в небольшом городе Вензии на юге Италии в семье вольноотпущенника. Отец отвез его в Рим, где Гораций учился вместе с сыновьями знатных римлян. Когда ему было двадцать лет, Гораций отправился в Афины для продолжения образования. Здесь его застала начавшаяся после убийства Гая Юлия Цезаря гражданская война. Он пошел на войну и сражался в войсках Брута в качестве командира легиона. После поражения республиканцев при Филиппах (42 г. до н. э.) Гораций вернулся в Рим. Он остался без средств к существованию, так как имение отца было конфисковано, и стал писцом. В те же годы он начал свою литературную деятельность. Вскоре он обратил на себя внимание поэтов Вергилия и Вария. Через некоторое время Гораций вошел в литературный кружок Мецената. Гай Цильний Меценат подарил ему поместье в Сабинских горах и этим дал возможность поэту все свое время посвятить литературным занятиям. Дружба с Меценатом определила и идейную направленность его творчества. Отныне Гораций стал «Августовым певцом». Провозвестником идеологической политики принципата. Умер

Гораций в 8 г. до н. э., пережив лишь на два месяца своего Друга и покровителя Гая Цильния Мецената.

Творчеству Горация повезло больше, чем наследию других римских поэтов, оно дошло до наших дней полностью. Он писал сравнительно небольшие произведения — сатиры, лирические стихотворения, которые назывались одами, послания. Его стихи разнообразны и изящны. Как до него Катулл, он пользовался новыми, заимствованными у греческих поэтов размерами, которые мастерски применял к латинскому языку, и он восхвалял принесенный Августом мир и радости сельской жизни, и он воспел победу при Акции, но иногда в его произведениях проскальзывала тень сомнения. Изредка он напоминает, что земледельцу опостылела земля, которую он возделывает, что рабыни не желают давать жизнь будущим рабам, несмотря на то, что им обещана свобода за рождение троих детей. Он пишет о богатых и скупых, невежественных и глупых людях, о жажде наживы и погоне за наследством. «Odi profanum Vulgus» — ненавижу черную чернь. Такими словами начал Гораций третью книгу своих знаменитых од. Несмотря на то, что он много лет пользовался покровительством Мецената, который подарил ему имение, иногда он в своих произведениях намекает на тяжелое положение поэта, который стал клиентом влиятельного вельможи и тем самым утратил личную свободу. Очень часто в своем творчестве он обращался к любовным мотивам, воспевал дружбу, призывал наслаждаться жизнью. В его поэзии оживают сцены и картинки римской и сельской жизни. Историки литературы очень ценят его стихотворение о поэзии. Оно является одной из древнейших поэтик. Гораций очень высоко оценивал миссию поэта. Он считал, что обязан воспитывать своих современников и стремиться к наивысшему мастерству в своем искусстве. Надо заметить, что в этом он преуспел больше многих своих современников. Сам Гораций это прекрасно осознавал, а поэтому писал, что воздвиг себе памятник «долговечнее меди» и «выше царских пирамид». Он был уверен в том, что память о нем не исчезнет, пока стоит Капитолий. Эта уверенность его не обманула. Стихи Горация сейчас переведены почти на все языки мира, его читают на всей планете. А теперь коротко рассмотрим его творчество. Первые его стихи, которые он писал в 30-х гг. 1в. до н. э. были собраны в две книги «Сатир» («Сатур»). Сам поэт назвал их беседами. В них он рассуждает на различные темы философско-этического, литературно-критического, бытового и автобиографического характера. Примерно в то же время он писал свои «Эподы» — ямбические стихотворения самого разнообразного содержания. Большое внимание в них он уделяет эподам на тему дня. Они посвящены гражданским войнам. Их содержание свидетель-ствует о том, что сам поэт отказался от идеалов Республики и твердо стал на позиции царизма. Главным произведением Горация считаются четыре книги «Од» («Песен»). В них с наибольшей полнотой раскрылась морально-духовная направленность его поэзии — прославление принципата, прославление Августа, а также собственные морально-философские воззрения поэта. Но, кроме этого, в «Одах» много стихотворений и на любовно-лирическую тему. В этих книгах Гораций достиг совершенства своего художественного мастерства. Стихи отличаются яркой образностью, свежестью языка, филигранной отделкой стиля, разнообразием ритма, блестящей композицией произведений.

В конце своей жизни Гораций работал над «Посланиями» — стихотворными письмами, которые по содержанию близки «Сатирам». В «Послании к Пизонам», которое называют также «Искусство поэзии», Гораций излагает свои взгляды и воззрения на литературу, литературное творчество, формулирует собственные эстетические принципы и дает практические советы начинающим литераторам. Следует заметить, что советам этим следовали не только римские поэты, большое влияние «Послание к Пизонам» оказало и на поэтику классицизма. Процитируем небольшой отрывок из этого произведения:

к ПИЗОНАМ

Если художник решит приписать к голове

человечьей

Шею коня, а потом облечет в разноцветные

перья

Тело, которое он соберет по куску отовсюду —

Лик от красавицы девы, а хвост от чешуйчатой

рыбы, —

Кто бы, по-вашему, мог поглядев, удержаться

от смеха?

Верьте, Пизоны: точь-в-точь на такую похожа

картину

Книга, где образы все бессвязны, как бред

у больного,

И от макушки до пят ничто не сливается

в цельный

Облик. Мне возразят: «Художникам, как и

поэтам,

Издавна право дано дерзать на все, что

угодно!»

Знаю у и сам я беру и даю эту вольность

охотно —

Только с умом, я не так, недоброе путалось

с добрым,

Чтобы дружили с ягнятами львы, а со змеями

пташки

Так ведь бывает не раз: к обещавшему много

зачину

Bdpyt подшивает поэт блестящую ярко заплату,

Этакий красный лоскут — описанье ли рощи

Дианы,

ручья, что бежит, извиваясь, по чистому

лугу,

Или же Рейна-реки, или радуги в небе

дождливом, —

Только беда: не у места они. Допустим, умеешь

Ты рисовать кипарис, — «о зачем, коль щедрый

заказчик

Чудом спасается вплавь из обломков крушенья?

Допустим,

Начал ты вазу лепить, — зачем же сработалась

кружка?

Стало быть, делай, хочешь, «о делай простым

и единым.

Нас ведь, поэтов, отец и достойные дети, обычно

Призрак достоинств сбивает с пути. Я силюсь

быть краток —

Делаюсь темен тотчас; кто к легкости только

стремится —

Вялым становится тот; кто величия ищет —

надутым;

Кто осторожен, боится упасть, — worn влачится

во прахе;

Ну, а кто пожелал пестротою рискнуть

непомерной,

Тот пририсует и вепря к реке, и дельфина

к дубраве:

Если науки не знать — согрешишь, избегая

ошибки!...

Во времена правления Августа ораторское искусств#, которое очень высоко ценилось при Республике и которое достигло тогда наивысшего расцвета, стало быстро приходить в упадок в связи с тем, что постепенно угасала политическая борьба. Талантливые люди теперь стали больше обращаться к литературе. Этому всячески способствовал лично сам император Август и его приближенные. Они старались привлечь к искусству внимание публики,, устраивали общественные библиотеки, организовывали публичные выступления поэтов и писателей. В это время в Риме была в большой моде любовная лирика, элегии в духе александрийских поэтов. Стихи писали даже знатные люди. Сам император Август, как мы это видели из цитаты Гая Светония Траквилла, тоже любил занятия литературой. Большую популярность приобрели в эти годы любовные элегии Альбия Тибулла и Секста Проперция. Первый из них родился в 50-х г. до н. э. Он происходил из старинного всаднического рода, был близок к знаменитому вельможе Мессале Корвину, участвовал в его военных походах и был членом его поэтического кружка. Этот кружок на протяжении всего своего существования противостоял окружению Мецената. Тибулл работал в жанре любовной элегии, продолжая традиции «новых поэтов». Следует заметить, что любовная элегия в римской поэзии представляла собой литературное направление оппозиционное идеологии принципата. Тибулл в своем творчестве отказался от официальных тем прославления принцепса, римской доблести и гражданственности. Тибулл обращался к личной любовной тематике, он считал любовь единственным смыслом жизни. Она поглощала все мысли и чувства поэта.

Вообще для римской элегии характерна такая жанровая структура, которая выражалась в системе ограниченных сюжетных ситуаций и мотивов, в ряде традиционных образов-масок ( бедный поэт, его возлюбленная, богатый соперник, сводня). В творчестве Тибулла много автобиографических мотивов, которые органично растворяются в его поэтических образах.

Элегии всегда группировались в циклы (в книги), которые объединялись вокруг имени вымышленной возлюбленной. Так первая книга Тибулла носит имя Делии, вторая — Немезиды. Делия — это эпитет богини Дианы, рожденной на острове Делос, а Немезида — богиня возмездия. Элегия создавала ирреальный мир любви и поэзии, в который поэт пытался уйти от действительности. В поэзии Тибулла это находит отражение в образах мирной сельской идиллии, любви как основы и смыс-

да существования, в резком осуждении войны, золота и всех сИЛ, разрушающих жизненные идеалы. В качестве примера Процитируем одно из произведений Альбия Тибулла, которое вошло во вторую книгу его «Элегий»:

Вижу я, быть мне рабом: госпожа для меня

отыскалась;

Ныне навеки прощай, древняя воля отцов!

Рабство печальное мое, и цепи меня удручают;

Но горемычному впредь путь не ослабит

АмурJ

Так, неповинен ли я или в чем прегрешил, — он

сжигает.

О, я горю! Отстрани, дева, свой жгучий

огонь!

Чтобы не знать никогда таких жестоких

страданий,

Камнем хотел бы я быть оледенелых вершин

Или в безумии бурь стоять нерушимым утесом

В море, где хлещет волна, утлым грозя

челнокам.

Горек отныне мне день, а ночи тень — еще

горше,

Каждый час у меня мрачною желчью залит.

Ах, ни певец Аполлон, ни элегии мне не

помогут:

Тянет за деньгами вновь жадную руку она.

Музы, ступайте вы прочь, если нет от вас

пользы влюбленным:

Чтил ведь я вас не затем, чтобы войну

прославлять,

Не воспевал я ни солнца путей, ни того, как

сияет,

Круг свой закончив, Луна, вспять возвращая

коней.

Нет, я стихами ищу к госпоже моей легкой

дороги.

Музы: ступайте вы прочь, если бессильны

стихи!

Ах, дары добывать я должен грехом и

убийством,

Чтобы в слезах не лежать возле закрытых

дверей!

Иль воровать из храмов святых богов украшенья.

оскорблю:

Учит злодействам она, госпожой моей хищницу

сделав.

Пусть святотатственных рук дело узнает

теперь!

Сгиньте же все, кто себе изумруды зеленые

копит,

Кто белоснежную шерсть красит в тирийский

багрец!

Все это вводит в соблазн, и блестящий из

Красного моря

Жемчуг, и косская ткань жадных красавиц

влекут..,

(Перевод Льва Остроумова.)

Умер Альбий Тибулл в 19 г. до н. э., когда ему не было еще тридцати лет.

Секст Проперций, который умер через два года после Тибулла и прожил чуть больше тридцати лет, родился в маленьком умбрском городке Ассизии, на западных склонах Апеннин. Приехав в Рим, он сблизился с некоторыми из известных поэтов и таким образом оказался в литературном окружении Мецената. ‘Как и Тибулл, Проперций писал элегии и, подчиняясь требованиям жанра, обращался к тем же самым темам, сюжетным ситуациям и образам. Но на этом заканчиваются общие черты этих двух поэтов. В отличие от прозрачных и ясных стихов Тибулла, поэзия Проперция усложненная, стиль его вычурный, перегруженный мифологическими сюжетами, характерный для Александрийской школы в Греции. Стихи его горят пафосом и темпераментом. Вместо картинок сельской жизни Тибулла, в поэзии Проперция мы видим увлечение городской суетой. Проперций, вступив в кружок Мецената, постепенно отошел от элегической темы и в конце концов стал поэтом официального направления, поэтом, прославляющим идеологию принципата. Вот цитата из третьей книги «Элегий» Секста Проперция в переводе Льва Остроумова:

Общий я смех возбуждал за столом многолюдного

пира;

Всякий, кто только хотел, мог надо мною

трунить.

Сил у меня набралось пять лет прослужить тебе

верно:

Ногти кусая, не раз верность помянешь мою.

Слезы не тронут меня: изведал я это искусство, —

ты, замышляя обман, Кинфия, плачешь всегда.

Плачу и я, уходя , но слез сильнее обида.

Нет, не желаешь ты в лад нашу упряжку влачить!

Что же, прощайте, порог, орошенный слезами

молений,

гневной рукой моей все ж не разбитая дверь,

Но, да придавит тебя незаметными годами

старость,

и на твою красоту мрачно морщины падут!

С корнем тогда вырывать ты волосы станешь

седые —

Но о морщинах тебе зеркало будет кричать!

Будешь отверженной ты такое же видеть

презренье

И о поступках былых, злая старуха, жалеть.

Эта страница тебе возвестила беду роковую:

Так научись трепетать перед концом красоты.

Но особо отличался в стремлении заслужить милость императора Августа, в лести принцепсу, «золотому веку», прошлому Рима, Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — 18 г. н. э. ). Родился он в городе Сульмоне, в старинной всаднической семье. Отец отправил его в Рим, где будущий поэт получил хорошее риторическое образование. Это наложило отпечаток на все его творчество. Государственная служба не привлекала Овидия, он бросил свою карьеру и целиком занялся поэзией.

К нему очень рано пришла известность. Он сблизился со многими знаменитыми поэтами, в том числе с Тибуллом, Проперцием, а после того как женился на богатой римлянке, стал сам богатым и это открыло ему доступ в высшее общество и ко двору императора Августа.

Первыми его произведениями были сборники любовных элегий «Amores» и стихотворных посланий мифологических героинь своим возлюбленным или мужьям «Героиды». Оба эти сборника отличаются риторичностью. Тут, по-видимому, сказалось то образование, которое получил Овидий. Он продолжал работать в жанре любовной элегии и считал своими предшественниками Тибулла и Проперция. Оставаясь в рамках жанра, он обращался к традиционным мотивам и ситуациям, часто используя опыт своих предшественников.

Овидий внес в элегию новую, неизвестную ей до сих пор тональность, — иронию. Он придал элегии риторическую окраску и блеск остроумия.

Овидий достаточно безразлично относился к политике и к официальной идеологии. Но тем не менее, к концу века он стал признанным главой римских поэтов, первым поэтом Рима. К этому времени он издал свою знаменитую поэму «Наука любви», в которой откровенно издевался над моральным законодательством Августа и пародировал многочисленные «науки» и в частности риторику.

«Наука любви» подвела итог первого этапа творчества Овидия, после этого он взялся за «Метаморфозы» — большую мифологическую поэму эпического характера, где попытался объединить многочисленные эпизоды из мифологии и римских легенд, которые рассказывали о превращениях героев, начиная с возникновения мира и до чудесного превращения Юлия Цезаря в звезду. В «Метаморфозах» поэт попытался обратиться к прославлению Рима и самого прин-цепса, однако, несмотря на официозный замысел и редкое славословие в честь Августа, он не смог отойти в этой поэме от свойственных своему творчеству черт. В «Метаморфозах» преобладает любовная тематика, ироничное отношение к морали и религии, легкость и игривость тона, риторическая окраска повествования. Вскоре Овидий написал и другую поэму, в которой еще отчетливее выразил идеологическую направленность — поэма «Фасты» («Календарь»). Здесь он в систематическом порядке по месяцам излагал все памятные дни и празднества римского календаря, объясняя их названия и происхождение. Таким образом, поэма отвечала реставрационной политике Августа, который стремился восстановить древние обряды и старинную строгость нравов.

Но когда поэма «Фасты» была написана только до половины, а «Метаморфозы» еще не были изданы, в 8 г. н. э. Овидий, находясь на вершине славы и жизненного благополучия, неожиданно по приказу самого Августа был выслан из Рима на далекую окраину римской империи — в город Томис вблизи устья Дуная (современный город Констанца). Здесь он и провел последние десять лет своей жизни. Объясняют это тем, что в нимфах и героинях Овидия римские аристократы узнавали своих современниц — гетер и легкомысленных замужних матрон. Август давно с неудовольствием следил за творчеством Овидия, особенно он был раздражен «Наукой любви», _где давались советы как соблазнить женщину или обмануть _мулса и весьма недвусмысленно высмеивалось брачное законодательство Августа.

Оказавшись на Черном море, Овидий тщетно писал в рим скорбные послания, умоляя о прощении. Прощения он не получил и умер в ссылке. Эти его «Послания с Понта», _а также созданные в последние годы жизни «Скорбные элегии» проникнуты глубокой тоской о родине и близких, принадлежат к лучшим творениям мировой поэзии. Страдания и горе поэта не могли не изменить характер его творчества, когда на смену холодному остроумию ранних стихов пришли глубокая искренность и подлинное чувство. Приведем цитату из элегии III, которая вошла в третью книгу «Скорбных элегий» в переводе С. Шервинского:

ЭЛЕГИЯ III

Может быть, ты удивишься тому, что чужою

рукою

Это послание мое писано: болен я был

болен, неведомо где у краев неизвестного мира,

В выздоровленье своем не был уверен я сам.

Вообрази, как страдал я душой, не вставая

с постели,

В дикой стране, где одни геты, сарматы кругом.

Климат мне здешний претит, не могу и к воде я

привыкнуть.

Здесь почему-то сама мне земля не мила.

Дом неудобный, еды не найдешь подходящей

больному,

Некому боли мои Фебовой лирой унять;

Друга здесь нет, кто меня утешал бы занятным

рассказом

И заставлял забывать времени медленный

ход. Изнемогая, лежу за пределами стран и

народов

И представляю с тоской все, чего более нет.

В думах, однако, моих ты одна первенствуешь

супруга.

Главная в сердце моем принадлежит тебе часть.

Ты далеко, но к тебе обращаюсь, твержу твое

имя,

Ты постоянно со мной, ночь ли подходит

иль день.

Даже когда — говорят — бормотал я в безумии

бреда,

Было одно у меня имя твое на устах.

Ежели мой обессилеет язык под коснеющим

неб ом у

И уж его оживить капля не сможет вина,

Стоит мне весть принести, что жена прибыла, —

и я встану,

Мысль, что увижу тебя, новой мне силы придаст.

Буду ль я жив, не уверен... А ты, быть может,

в веселье

Время проводишь, увы, бедствий не зная моих?

Нет, дорогая жена! Убежден, что в отсутствие

мужа

Обречены твои дни только печали одной.

Если, однако, мой рок сужденные сроки исполнил

И подошел уже час ранней кончины моей, —

Ах, что стоило б вам над гибнущим сжалиться,

боги,

Чтобы хотя б погребен был я в родимой земле,

Хоть бы до смерти моей отложено было возмездье

Или внезапный конец ссылку мою предварил!

Прежде я с жизнью земной, не намучившись, мог

бы расстаться —

Ныне мне жизнь продлена, чтобы я в ссылке

погиб...

Проза во времена императора Августа не была так широко распространена, как поэзия. Наиболее блестящим прозаиком этого времени считается историк Тит Ливий. Он написал объемную — в ста сорока двух книгах, — историю Рима. Она написана в том же духе, что и «Энеида» Вергилия. В ней он с благоговением вспоминает тех, кто благодаря своим «истинно римским добродетелям» сделал из маленького городка великий город, город-повелитель мира. Только за это император Август простил Ливию его симпатии к Помпею. Но это — довольно редкий случай подобного либерализма. Например, сочинения Либиена и Кассия Севера, которые прославляли Брута, он приказал сжечь. Приведем здесь в качестве цитаты предисловие из книги первой «История от основания Рима» Тита Ливия в переводе В. Смирина:

«СОЗДАМ ЛИ? Создам ли я нечто стоящее труда, если опишу деяния римского народа от первых начал города.

Тверд^{0 не знаю}> ^{да и знал} бы, не решился бы сказать, ибо иЖУ " затея не нова, и даже избита, ведь являются все ^в_оВые писатели, которые уверены, что либо в изложении событий подойдут ближе к истине, либо превзойдут неискусную древность в умении писать. Как бы там ни было, я найду радость в том, что я и в меру своих сил постарался увековечить подвиги главенствующего на земле на-

Р°Да; и в столь великой толпе писателей слава моя не будет заметна, утешением мне будет знатность и величие тех, ^в Чьей тени окажется мое имя. Сверх того, самый пред-^Мет требует трудов непомерных — ведь надо углубиться ® Минувшее более чем на 700 лет, ведь государство, на-^ав с малого, страдает уже от своей громадности. Не со-^1неваюсь также, что рассказ о первоначальных и близ-к ним временах доставит немного удовольствия большинству читателей — они поспешат к событиям той недавней поры, когда силы народа, давно уже могущественного, истребляли сами себя; я же, напротив, и в том буду искать награды, заслуги, труд, что, хоть на время, — пока всеми мыслями устремляюсь туда, к старине, — отвлекусь от зрелищ бедствий, свидетелем которых столько лет было наше поколение и избавлюсь от забот, способных если не отклонить пишущего от истины, то смутить его душевный покой. Рассказы о событиях, предшествовавших основанию города и еще более ранних, приличны скорее творениям поэтов, чем строгой истории... Я не намерен ни утверждать, ни опровергать. Древности простительно мешать человеческое с божественным, возвеличивать начало городов; а если какому-нибудь народу позволительно освещать свое происхождение и возводить его к богам, то военная слава римского народа такова, что назови он самого Марса своим предком и отцом своего родоначальника, племена людские и это снесут с тем же покорством, с каким сносят власть Рима. Но подобного рода рассказам, как бы на них ни смотрели, чтобы ни думали о них люди, я не придаю большой важности. Мне бы хотелось, чтобы каждый читатель в меру своих сил задумался над тем, какова жизнь, каковы нравы, каким людям и какому образу действий — дома ли, на войне ли — обязана держава своим зарождением и ростом; пусть он далее последует мыслью как в нравах появился сперва разлад, как потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах. В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамлении величественного целого; здесь и для себя, и для государства ты найдешь, чему подражать, здесь же — чего избегать: бесславные начала, бесславные концы.

Впрочем, либо пристрастность к самому делу вводит меня в заблуждение, либо впрямь не было никогда государства более великого, более благочестивого, более богатого добрыми примерами, куда алчность и роскошь проникли бы так поздно, где так долго ц так высоко чтили бы бедность и бережливость. Да, чем меньше было имущества, тем меньше было и жадности; лишь недавно богатство привело за собою корыстолюбие, а избыток удовольствий — готовность погубить все ради роскоши и телесных утех.

Не следует однако начинать такой труд сетованиями, которые не будут приятными и тогда, когда окажутся необходимыми; с добрых знамений и обетов почли бы начать, а будь _то у нас как у поэтов в обычае — и с молитв богам и богиням, чтобы они даровали начатому успешное завершение».

При императоре Августе литература достигла своего расцвета и если принципат нельзя назвать «золотым веком» римской истории, то его можно назвать по праву «золотым веком» римской литературы. К этому времени она соединила в себе разнообразие и мастерство форм эллинических поэтов с содержанием близким к идеологии правящих кругов римской империи. Римская литература этого времени оказала огромное влияние на развитие всей мировой литературы, но в ней уже в это время показывались черты, которые привели впоследствии римскую литературу к упадку, — это зависимость писателя от официальной идеологии и еще большая зависимость от знатных покровителей. В связи с чем литераторы постепенно утрачивали не только духовную, но и, фактически, личную свободу.

РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ В I В. Н. Э.

Вернемся теперь к последним годам правления императора Августа. Процитируем с этой целью отрывок из книги I «Анналов» великого римского историка Корнелия Тацита в переводе Г. Кнаббе: «И вот Август, стремясь упрочить свое господство, возвеличил Клавдия Марцелла, еще совсем юного сына своей сестры, сделав его верховным жрецом, а также куральным эдилом, и Марка Агриппу, родом незнатного, но бесстрашного полководца, разделявшего с ним славу победы; предоставляя ему консульства два года кряду и позднее, после кончины Марцелла, взяв его в зятья. Своих пасынков, Тиберия Нерона и Клавдия Друза он наделил императорским титулом, хотя все его дети были тогда еще Живы. Ведь он принял в род Цезарей сыновей Агриппы, Гая и Луция, и страстно желал, чтобы они, еще не снявшие отроческую претексту, были провозглашены главами Молодежи и наперед избраны консулами, хотя по видимости и противился этому. После того, как Агриппы не стало, Лу-Ция Цезаря, направившегося к Испанским войскам и Гая, возвращавшегося из Армении с изнурительной раной, унесла

смерть, ускоренная судьбой или кознями мачехи Ливии, а ДрУ³ умер еще ранее, Нерон остался единственным пасынком принцепса. Все внимание теперь устремляется на него одного. Август усыновляет его, берет себе в соправители, делит с ним трибунскую власть; и уже не в силу темных происков Ливии как прежде, — теперь его открыто почитают и пре-возносят во всех войсках. Более того, Ливия так подчинила себе престарелого Августа, что тот выслал на остров Пла-назию единственного своего внука Агриппу Постума, молодого человека большой телесной силы, буйного и неоте- j санного, однако не уличенного ни в каком преступлении. Правда во главе восьми легионов на Рейне Август все же поставил сына Друза — Германика и приказал Тиберию усыновить его: хотя у Тиберия был родйой сын юношеского возраста, представлялось желательным укрепить семью дополнительной опорой. Войны в эти годы не было, за исключением войны против германцев, продолжавшейся скорее для того, чтобы смыть позор поражения и гибели целого войска вместе с Квинтилием Варом, чем стремлением распространить римскую власть или захватить богатую добычу. Внутри страны все было спокойно, те же неизменные наименования должностных лиц; кто был помоложе, родился после битвы при Акции, даже старики, и те большей частью — во время гражданских войн. Много ли еще оставалось тех, кто своими глазами видел Республику?

Итак, основы государственного порядка претерпели глубокое изменение и от общественных установлений старого времени нигде ничего не осталось. Забыв о еще недавнем всеобщем равенстве, все наперебой ловили приказания принцепса; настоящее не порождало опасений, покуда Август во цвете лет деятельно заботился о поддержании своей власти, целостности своей семьи и гражданского мира. Когда | же, в преклонном возрасте, его начали томить недуги и те- : лесные немощи и стал приближаться его конец, пробудились i надежды на перемены и некоторые принялись толковать впустую о благах свободы, весьма многие опасались гражданской войны. Иные — желали ее. Большинство однако на все лады разбирали тех, кто мог стать их властелином: Агриппа — жесток, раздражен нанесенным ему бесчестием и ни по летам, ни по малой опытности в делах не пригоден к тому, чтобы выдержать такое бремя; Тиберий Нерон — зрел годами, испытан в военном деле, но одержим присущей роду Клавдиев надменностью и часто у него прорываются, хотя и подавляемые, проявления жестокости. С раннего

детства он был воспитан при дворе принцепса; еще в юности превознесен консульствами и триумфами; и даже в годы, проведенные им на Родосе под предлогом уединения, а в действительности изгнанником, он не помышлял ни о чем ином, как только о мести, притворстве и удовлетворении тайных страстей. Ко всему этому еще склоняла его мать с ее женской безудержностью: придется рабски повиноваться женщине и сверх того, двоим молодым людям, которые какое-то время будут утеснять государство, а когда-нибудь и расчленят его.

Пока ходили эти и подобные толки, здоровье Августа ухудшилось и некоторые подозревали, не было ли тут злого умысла Ливии. Ходили слухи, что за несколько месяцев перед тем Август, открывшись лишь нескольким избранным и имея при себе только Фабия Максима, отплыл на Планазию, чтобы повидаться с Агриппой; здесь с обеих сторон были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви, и отсюда возникло ожидание, что юноша будет возвращен пенатами деда; Максим открыл эту тайну своей жене Марции, та — Ливии. Об этом стало известно Цезарю; и когда вскоре после того Максим скончался, — есть основание предполагать, что он лишил себя жизни, — на его похоронах слышали причитания Марции, осыпавшей себя упреками в том, что она сама была причиной гибели мужа. Как бы там ни было, но Тиберий, едва успев прибыть Ъ Иллирию, срочно вызывается материнским письмом; не вполне выяснено, застал ли он Августа в городе Ноле еще живым, или уже бездыханным, ибо Ливия, выставив вокруг дома и на дорогах к нему стражу, время от времени, пока принимались меры в соответствии с обстоятельствами, распространяла добрые вести о состоянии принцепса, как вдруг молва сообщила одновременно и о кончине Августа и о том, что Нерон принял на себя управление государством. Первым деянием нового принцепса было убийство Агриппы Постума, с которым, застигнутым врасплох и безоружным, не без тяжелой борьбы справился действовавший со всей решительностью центурион. Об этом деле Тиберий не сказал в сенате ни слова; он создавал видимость будто так распорядился его отец, переписавший трибуну, приставленному для наблюдения за Агриппой, чтобы тот не замедлил Предать его смерти, как только принцепс испустит последнее Дыхание. Август, конечно, много и горестно жаловался на Нравы этого юноши и добился, чтобы его изгнание было подтверждено сенатским постановлением; однако никогда он не ожесточался до такой степени, чтобы умертвить Ktfro-либо из членов своей семьи и маловероятно, чтобы он пошел на убийство внука ради безопасности пасынка. Скорее, Тиберий и Ливия — он из страха, а она из свойственной мачехам враждебности — поторопились убрать внушавшего подозрения и ненависть юношу. Центуриону, доложившему, согласно воинскому уставу об исполнении отданного ему приказания, Тиберий ответил, что ничего не приказывал и что отчет о содеянном надлежит представить сенату. Узнав об этом, Саллюстий Крисп, который был посвящен в тайну (он сам отослал трибуну письменное распоряжение) и боясь оказаться виновным — ведь ему было равно опасно и открыть правду, и поддерживать ложь, — убедил Ливию, что не следует распространяться ни о дворцовых тайнах, ни о дружеских совещаниях, ни об услугах воинов и что Тиберий не должен умалять силу принципата, обо всем оповещая сенат: такова природа, что отчет может иметь смысл только тогда, когда он отдается лишь одному.

А в Риме тем временем, принялись соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники, чем кто-то был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, чтобы не могло показаться, что он либо обрадован кончиной принцепса, или, напротив, опечален началом нового принципата; так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и ложь. Консулы Секст Помпей и Секст Аппулей первыми принесли присягу на верность Тиберию; они же приняли ее у Сея Страбона, префекта преторианских когорт и Гая Ту-рания, префекта по снабжению продовольствием; вслед за тем присягнули сенат, войска и народ, ибо Тиберий все дела начинал через консулов, как если бы сохранялся прежний республиканский строй и он все еще не решался властвовать; даже эдикт, которым он созывал сенаторов на заседания был издан им со ссылкой на трибунскую власть, предоставленную ему правлением Августа. Эдикт был немногословен и составлен с величайшею сдержанностью: он намерен посоветоваться о почестях скончавшемуся родителю; он не оставляет заботы о теле покойного и это единственная общественная обязанность, которую он присвоил себе. Между тем, после кончины Августа, Тиберий дал па^ роль преторианским когортам, как если бы был императором; вокруг него были стража, телохранители и все прочее, что принято при дворе. Воины сопровождали его на форум и в курию. Он направил войскам послания, словно

ихТечей ^сенате 1?^{ИНЦепса и} вообще ни в чем, кроме сво-Р не выказывал медлительности. Основная

причина этого — страх, как бы Германик, опиравшийся на столькие легионы, на сильнейшие вспомогательные войска союзников и исключительную любовь народа, не предпочел располагать властью, чем дожидаться ее. Но Тиберий все еще считался с общественным мнением и стремился создать впечатление, что он скорее призван и избран волей народной, чем пробрался к власти происками супруги прин-цепса и благодаря усыновлению старцем. Позднее обнаружилось, что он притворялся колеблющимся ради того, чтобы глубже проникнуть в мысли и намерения знати; ибо, наблюдая и превратно истолковывая слова и выражения лиц, он приберегал все это для обвинений».

Во времена правления императора Августа, начался процесс изменения состава правящего класса империи и хотя к середине 1 в. н. э. потомки старой знати составляли всего одну десятую от общего количества сенаторов, а остальные разбогатели и достигли высокого положения уже при империи, были выходцы из сословия всадников, выслужившиеся императорские чиновники, иногда даже сыновья богатых вольноотпущенников, но, тем не менее, в среде сенаторов все еще витали идеи Республики. Крупнейшие рабовладельцы и землевладельцы Италии никак не могли примириться с потерей политической власти, они желали поступаться своими исключительными правами и привилегиями. Культ республики и последних «республиканцев» — Брута и Кассия, процветал в их среде. Само собой силы республиканцев были ослаблены, этому способствовало еще и то, что в сенат в последние годы, хоть и в небольшом количестве, попали уроженцы Нарбонской Галлии и Испании, а затем и наиболее богатые и знатные представители общин Великой Галлии. О возврате к республике всерьез уже никто даже и не мечтал, но знать хотела хотя бы видеть у власти принцепса, которого бы они выбрали сами и который таким образом хоть как-то зависел бы от них.

Представители этой группы сенаторов все еще стремились к подавлению низших сословий — рабов, плебса либо просто провинциалов путем прямого насилия. Они высказывали недовольство тем, что знать провинции получила право высказывать одобрение либо порицание уходившему в отставку провинциальному наместнику. И по этой их оценке император награждал его, либо придавал суду. А когда в сенат были допущены галлы, это и вовсе вызвало среди оп-

позиции негодование и насмешки. Ну а богатые и влиятель ные вольноотпущенники и вовсе вызывали у них лютую ярость. Они требовали принятия закона, который бы разрешил патрону вернуть в рабство вольноотпущенника, если он ему казался «неблагодарным».

Следует заметить, что в первые дни своего правления, Тиберий прибегнул к той же политике, что и его приемный отец — Октавиан Август. В доказательство этого приведем цитату из Корнелия Тацита:

«На одну из бесчисленных униженных просьб, с которыми сенат простирался перед Тиберием, тот заявил, что, считая себя непригодным к единодержавию, он, тем не менее не откажется от руководства любой частью государственных дел, какую бы ему ни поручили. Тогда к Тиберию обратился Азиний Галл: «Прошу тебя, цезарь, указать, какую именно часть государственных дел ты предпочел бы получить в свое ведение?» Растерявшись от не- . ожиданного вопроса, Тиберий не сразу нашелся; немного спустя, собравшись с мыслями, он сказал, что его скромности не пристало выбирать или отклонять что-либо из того, от чего в целом ему было бы предпочтительнее всего отказаться. Тут Галл ( по лицу Тиберия он увидел, что тот раздосадован) разъяснил, что со своим вопросом он выступил не с тем, чтобы Тиберий выделил себе долю того, что вообще неделимо, но чтобы своим признанием подтвердил, что дело государства едино и должно управляться волею одного. Он присовокупил к этому восхваления Августу, а Тиберию напомнил его победы и все выдающиеся в течение стольких лет свершения на гражданском поприще. Все же он не рассеял его раздражение, издавна ненавистный ему, так как, взяв за себя Випсанию, дочь Марка Агриппы, в прошлом жену Тиберия, он заносился, как казалось Тиберию, выше дозволенного рядовым гражданам, унаследовав высокомерие своего отца Азиния Полиона. i

После этого говорил Луций Аррунций, речь которого, мало чем отличавшаяся по смыслу от выступления Галла, также рассердила Тиберия, хотя он и не питал к нему старой злобы; но богатый, наделенный блестящими качествами и пользовавшийся такой же славой в народе, он возбуждал в Тиберии подозрения, ибо Август, разбирая в своих последних беседах, кто, будучи способен заместить принцепса, не согласится на это, кто не годясь на это, проявит такое желание, а у кого есть для этого и способности, и жела-ние, заявил, что Миний Лепид достаточно одарен, но от'

кажется, Азиний Галл алчен, но ему это не по плечу, а Луций Аррунций достоин этого — и, если представится слу-чаи, дерзнет. В отношении первых двоих сообщения совпадают, а вместо Аррунция некоторые называют Гнея Пи-зона. Все они, за исключением Лепида, по указанию принцепса были впоследствии обвинены в различных преступлениях. Квинт Гатерий и Мамерк Скавар также затронули за живое подозрительную душу Тиберия: Гатерий — сказав: «До коли же Цезарь, ты будешь терпеть, что государство не имеет главы?» А Скавар — выразив надежду на то, что просьбы сената не останутся тщетными, раз Тиберий не отменил своей трибунской властью постановление консулов. На Гатерия Тиберий немедленно обрушился, слова Скавара, к которому возгорелся более непримиримой злобой, обошел молчанием. Наконец, устав от общего крика и от настояний каждого в отдельности, Тиберий начал понемногу сдаваться и не то чтобы согласился принять под свою руку империю, но перестал отказываться и тем самым побуждать к уговорам. Рассказывают, что Гатерий, явившись во дворец, чтобы отвести от себя гнев Тиберия и бросившись к коленям его, когда он проходил мимо, едва не был убит дворцовой стражей, так как Тиберий, то ли случайно, то ли наткнувшись на его руки, упал. Его не смягчила даже опасность, которой подвергся столь выдающийся муж; тогда Гатерий обратился с мольбой к Августе и лишь ее усердные просьбы защитили его.

Много лести расточали сенаторы и Августе. Одни полагали, что ее следует именовать родительницей, другие — матерью отечества, многие, что к имени Цезаря нужно добавить — сын Юлии. Однако Тиберий, утверждая, что почести женщинам надлежит всячески ограничивать, что он будет придерживаться такой же умеренности и при определении их ему самому, а в действительности, движимый завистью и считая, что возвеличение матери умаляет его значение, не дозволил назначить ей ликтора, запретил воздвигнуть жертвенник в Удочерение и воспротивился всему остальному в таком же роде. Но для Цезаря Германика он потребовал пожизненной проконсульской власти и сенатом была направлена к нему делегация, чтобы оповестить об этом и вместе с тем выразить соболезнование в связи с кончиной Августа. Для Друза надобности в таком назначении не было, так он находился в то время в Риме и был Избран консулом на следующий год. Тиберий назвал двенадцать одобренных им кандидатов на должности прето-

ров — это число было установлено Августом — и в оувет на настоятельные просьбы сенаторов увеличить его, поклялся, что оно останется неизменным.

Тогда, впервые избирать должностных лиц стали сенаторы, а не собрания граждан на Марсовом поле, ибо до этого, хотя все наиболее важное вершилось по усмотрению принцепса, кое-что делалось и по настоянию триб. И народ, если не считать легкого ропота, не жаловался на то, что у него отняли исконное право, да и сенаторы, избавленные от

щедрых раздач и унизительных домогательств охотно при- j няли это новшество, причем Тиберий взял на себя обязательства ограничиться выдвижением не более четырех кандидатов, которые, впрочем, не подлежали отводу и избрание которых было предрешено. Народные трибуны, между тем, обратились с ходатайством, чтобы им было разрешено устраивать на свой счет театральные зрелища, которые были бы занесены в фасты и назывались по имени Августа ав-густалии. Но на это были отпущены средства из казны и народным трибунам было предписано присутствовать в цирке в триумфальных одеждах, однако приезжать туда на ко-

паз л Нова нм а к ^еН° ^{Н6 ыло}- Впоследствии эти ежегодные тся п\т а ^{ЫЛИ пе}Р^еД^{аны в} ведение претора, занимав-me УДеоными тяжбами между римскими гражданами _й чужестранцами».

ВОССТАНИЕ ГЕРМАНСКИХ И ПАННОНСКИХ ЛЕГИОНОВ

Пока в самом Риме происходили все вышеописанные события, в Паннонии вспыхнул мятеж в легионах, расквартированных там. Каких-либо причин этому не было. По-видимому, смена принцепса открыла путь к своевластию и беспорядкам, что породило надежду у простых солдат на добычу в междоусобной войне. В это время в лагере размещались три легиона, которыми командовал Ююш Блез. Когда он узнал о смерти Августа и о том, что власть теперь перешла в руки к Тиберию, он, в связи с трауром, освободил солдат от несения воинских обязанностей. Это привело к падению дисциплины, воины стали бунтовать и митинговать. В качестве подстрекателя больше всех старался Перцений, бывший актер. Его прежнее занятие способствовало тому, что он мог неплохо распалять простых воинов, эти бесхитростные люди стали собираться вокруг него. Вскоре у него появились сообщники, которые сами стали подстрекать солдат к мятежу. Наконец, известие о готовившемся бунте дошло до Юния Блеза. Он пытался отговорить рядовых воинов словами: «Уж лучше омочите руки в моей крови: убить легата — меньшее преступление, чем изменить императору; или целый и невредимый я удержу легионы верными долгу или погибну, подтолкнув вас моей смертью к раскаянию!» В это время воины, которых до этого отправили чинить дороги и мосты, узнали о беспорядках в лагере. Они, бросив работу, занялись грабежом и разграбили несколько деревень, а также город Навпорт, который находился на положении муниципия. Центурионов, которые пытались их удержать от подобных действий, они избили. Блез пытался предотвратить мятеж, но тот разгорался все сильнее. Вот что пишет об этих событиях Корнелий Тацит:

«Хотя Тиберий был скрытен и особенно тщательно утаивал наиболее неприятные обстоятельства, все же, узнав о случившемся, он решил направить в Паннонию своего сына Друза, вместе с ним высших сановников государства,

а также две преторианские когорты; Друз не получал о* него прямых указаний, и ему было предоставлено дейстч вовать смотря по обстановке. Когорты были сверх обычного усилены отборными воинами, вместе с ними выступала значительная часть преторианской конницы и лучшие из германцев, охранявших в то время особу императора; тут же находился и префект преторианцев Элий Сеян, имевший большое влияние на Тиберия; он был назначен в сотоварищи к Страбону, своему отцу, и должен был руководить юным Друзом. А всем остальным быть как бы напоминанием об ожидающих их опасностях и наградах. Навстречу Друзу вьйпли, словно выполняя тягостную обязанность, мятежные легионы, не изъявляющие такой встрече радости и не блиставшие воинскими отличиями, но безобразно неряшливые и с лицами, на которых под напускной скорбью отражалось скорее своеволие.

После того как Друз миновал укрепления и оказался по ту сторону вала, они ставят у ворот караулы и велят крупным отрядам находиться в определенных местах внутри лагеря и быть наготове; остальные окружили плотной стеной трибунал. На нем стоял Друз, требуя рукою молчания. Мятежники, оглядываясь на толпу, всякий раз разражались угрожающими возгласами, а посмотрев на Цезаря, впадали в трепет; смутный ропот, дикие крики, внезапная тишина. Противоположные движения души, побуждали их то страшиться, то устрашать. Наконец, воспользовавшись временным успокоением, Друз огласил послание отца, в котором было написано, что заботу о доблестных легионах, с которыми им было проделано столько походов, он считает своей первейшей обязанностью и, как только душа его оправится от печали, доложит сенаторам о положении воинов; а пока он направляет к ним сына, дабы тот безотлагательно удов-летворил их во всем, в чем можно немедленно пойти им на- ¹ встречу; решение всего прочего следует предоставйть се- . нату, ибо не подобает лишать его права миловать илй прибегать к строгости.

... Наступила ночь, в которой едва не разразились ужасные преступления, чему воспрепятствовала только случай' ность: сиявшая на ясном небе луна начала меркнуть. Не зная, в чем причина происходящего, воины увидели в неМ знамение, относящееся к тому, что их больше всего занимало, и затмение небесного светила поставили в связь со своей борьбой: если богиня снова обретет свое сияние и яркость, то благополучно разрешится и то, что они предприняли-

И они стали бряцать медью, дудеть в трубы pi рожки; смотря по тому, становилось ли луна ярче или напротив тускнела, они радовались или печалились; и после того как набежавшие облака скрыли ее от глаз и все сочли, что она окончательно исчезла во мраке и что этим им возмещаются страдания на вечные времена — ведь единожды потрясенные души легко склоняются к суевериям, — они предались скорби, думая, что боги порицают их поведение...

С наступлением дня Друз созывает собрание воинов и, хотя он не был красноречив, с прирожденным достоинством упрекает их за поведение в прошлом и одобряет их последние действия; он заявляет, что не уступит устрашению и угрозам; если он убедится, что они готовы повиноваться, если они обратятся к нему с мольбами, он напишет отцу, чтобы тот благосклонно отнесся к ходатайству легионов... Друз по своему душевному складу был склонен к крутым мерам; вызвав к себе Перцения и Вибулена, он приказал их умертвить. Многие говорят, что их трупы были зарыты в палатке военачальника, другие — что выброшены за вал в назидание всем остальным.

Затем были схвачены главнейшие вожаки мятежа; одних, скрывавшихся за пределами лагеря, убили центурионы и воины преторианских когорт; других, в доказательство своей преданности выдали сами манипулы».

В те же самые дни вспыхнули бунты легионеров в Иллирии и Германии. Воины требовали выплаты задержанного жалования, смягчения дисциплины, отпуска в отставку ветеранов. В Германии бунт был намного мощнее, так как многочисленны были легионы, расквартированные там.

«... они рассчитывали на то, что Германик не потерпит власти другого и примет сторону легионеров, которые, опираясь на свою силу, повлекут за собою всех остальных, — писал Тацит. — На берегу Рейна стояло два войска; то, которое носило название Верховного, было подчинено легату Гаю Силию; Нижним начальствовал Авл Цецина. Верховное командование принадлежало Германику, занятому в то время сбором налогов в Галлии. Те, что были под началом у Силия, колебались и выжидали, к чему приведет мятеж, поднятый их соседями; но воины Нижнего войска загорелись безудержной яростью; начало возмущению было положено двадцать первым и пятым легионами, увлекшими за собой первый и двадцатый, которые, размещаясь в том летнем лагере в пределах убиев, пребывали в праздности или несли необременительные обязанности. Так, прослышав о смерти

Августа, многие из пополнения, прибывшего после недавно произведенного в Риме набора, привыкшие к разнуздан^ ности, испытывающие отвращение к воинским трудам, принялись мутить бесхитростные умы, внушая им, что пришло время, когда ветераны могут потребовать своевременного увольнения, молодые — прибавки жалования, все вместе — чтобы был положен конец их мучениям и когда можно отомстить центурионам за их жестокость. И все это говорил не кто либо один, как Перцений среди паннонских легионов, и не перед боязливо слушающими воинами, оглядывавшимися на другие, более могущественные войска; здесь мятеж располагал множеством уст и голосов, постоянно твердивших, что в их руках судьба Рима, что государство расширяет свои пределы благодаря их победам и что их именем нарекаются полководцы.

И легат не воспротивился этому: безумие большинства лишило его твердости. Внезапно бунтовщики, обнажив мечи, бросаются на центурионов: они издавна ненавистны воинам и на них прежде всего обрушивается их ярость...

Весть о кончине Августа застала Германика в Галлии, где он занимался, как мы сказали, сбором налогов, он был женат на внучке Августа, Агриппине и имел от нее нескольких детей; сам он был сыном Друза, брата Тиберия и внуком Августа и все же его постоянно тревожила скрытая неприязнь дяди и бабки, тем более острая, чем несправедливыми были ее причины. Римский народ чтил память Друза и считалось, что если бы он заведовал властью, то восстановил бы в народе братство; отсюда такое же расположение и к Гериа-нику, те же, связанные с его именем, упования. И в самом деле, этот молодой военачальник отличался благонамеренностью, редкостной обходительностью отнюдь не походил речью и обликом на Тиберия, надменного и скрытого. Отношения осложнялись и враждой женщин, так как Ливия, по обыкновению мачех, преследовала своим недоброжелательством Агриппину; да и Агриппина была слишком раздражительна, хотя и старалась из преданности мужу и из любви к нему обуздывать свою неукротимую вспыльчивость.

Но чем доступнее была для Германика возможность захвата верховной власти, тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия. Он привел к присяге на верность Тиберию се-кванов и соседствующие с ними племена белгов. Затем, узнав о возмущении легионов, он поспешно направился к ним и они вышли из лагеря ему навстречу, потупив глаза, как бы в раскаянии. После того, как, пройдя вал, он оказался внутри укрепления, начались раздаваться разноголосые жалобы и некоторые из воинов, схватив его руку, как бы для поцелуя, всовывали в свой рот его пальцы, чтобы он убедился, что у них не осталось зубов; другие показывали ему свои обезображенные старостью руки и ноги. Он приказал собравшейся вокруг него сходке, казавшейся беспорядочным скопищем, разойтись по манипулам — так они лучше услышат его ответ — и выставить перед строем знамена, чтобы хоть этим обозначились когорты; они нехотя повиновались. Начав с прославления Августа, он перешел к победам и триумфам Тиберия, в особенности восхваляя те из них, которыми тот отличался в Германии вместе с этими самыми легионами. Далее он превозносит единодушие всей Италии, верность Галлии; нигде никаких волнений или раздоров.

Но когда он заговорил о поднятом ими бунте, спрашивая, где выдержка, где безупречность былой дисциплины, куда они дели своих центурионов, все они обнажают тела, укоризненно показывая ему рубцы от ран, следы плетей... Были и такие, что требовали раздачи денег, завещанных божественных Августом; при этом они высказывали Германи-ку наилучшие пожелания и изъявляли готовность поддержать его, если он захочет достигнуть верховной власти. Тут Гер-маник, как бы запятнанный соучастием в преступлении, стремительно соскочил с трибунала. Ему не дали уйти, преградили дорогу, угрожая оружием, если он не вернется на прежнее место, но он, воскликнув, что скорее умрет, чем нарушит долг верности, обнажил меч, висевший у него на бедре и, занеся его над своей грудью, готов был поразить ее, если бы находившиеся рядом не удержали силой его руку. Однако кучка участников сборища, толпившаяся в отдалении, а также некоторые, подошедшие ближе, принялись — трудно поверить! — всячески побуждать все же пронзить себя, а воин по имени Казузидий протянул ему свой обнаженный меч, говоря, что он острее. Эта выходка показалась чудовищной и вконец непристойной даже тем, кто был охвачен яростью и безумием. Воспользовавшись мгновенным замешательством, приближенные Цезаря увлекли его с собой в палатку.

Там они принялись обсуждать, как справиться с мятежом... Положение представлялось тем более угрожающим, что враги знали о восстании в римском войске и было очевидно, что они не преминут вторгнуться, если берег Рейна будет оставлен римлянами; а двинуть против уходящих легионов вспомогательные войска и союзников — значил о положить начало междоусобной войне. Пагубна стрб^ гость, а снисходительность — преступление; уступить bq, всем воинам, или ни в чем им не уступать — одинаково опасно для государства. Итак, взвесив все эти соображения, онц порешили составить письмо от имени принцепса; в нем говорилось, что отслужившие по двадцати лет подлежат увольнению, отслужившим по шестнадцать лет дается отставка с оставлением в рядах вексиллариев, причем они освобождаются от каких-либо обязанностей, кроме одной, отражать врага; то, что было завещано Августом, чего они домогались, выплачивается в двойном размере.

Воины поняли, что эти уступки сделаны с расчетом на время и потребовали немедленного осуществления обещаний. Трибуны тут же провели увольнение; что касается денежных выдач, то их отложили до возвращения в зимние лагеря. Однако воины пятого и двадцать первого легионов, отказались покинуть лагерь, пока им тут же на месте не выдали денег, собранных из того, что приближенными Цезаря и им самим предназначалось для дорожных расходов. Первый и двадцатый легионы легат Цецина отвел в город убиев; их походный порядок был постыден на вид, так как денежные ящики, похищенные у полководца, они везли посреди значков и орлов. Отправившись к Верхнему войску, Гер-маник тот час же по прибытии привел к присяге на верность Тиберию второй, тринадцатый и шестнадцатый легионы; воины четырнадцатого легиона проявили некоторое колебание, хоть они и не предъявляли никаких требований...

В эти тревожные дни все приближенные порицали Германика: почему он не отправляется к Верхнему войску, в котором нашел бы повиновение и помощь против мятежников? Он совершил слишком много ошибок, предоставив увольнение ветеранам, выплатив деньги, проявив чрезмерную снисходительность. Пусть он не дорожит своей жизнью, но почему малолетнего сына, почему беременную жену держит он при себе среди беснующихся и озверевших насильников? Пусть он хотя бы их вернет деду и госу-дарству. Он долго не мог убедить жену, которая говорила, что она внучка божественного Августа и не отступает перед опасностями, но наконец он со слезами, прижавшись к ее лону и обнимая их общего сына, добился ее согласия удалиться из лагеря. Выступало горестное ше' ствие женщин, среди них беглянкою жена полководца, несущая на руках малолетнего сына и окруженная рЫ' дающими женщинами приближенных...

При виде этого в воинах просыпается стыд и жалость, вспоминают о ее отце, ее дяде Августе; ее свекор — Друз; сама она, мать многих детей, славится целомудрием; и сын у нее родился в лагере, вскормлен в палатках легионов, получил воинское прозвище Калигулы, потому что, стремясь привязать к нему простых воинов, его часто обували в солдатские сапожки («калигулы» — авт.)... некоторые устремляются за Агриппиной, большинство возвратилось к Гер-манику, а он, все еще исполненный скорбью и гневом, обращается к окружавшим его со следующими словами:

«Жена и сын мне не дороже отца и государства, но его защитит собственное величие, а Римскую державу — другие войска, супругу мою и детей, которых я бы с готовностью принес в жертву, если б это было необходимо для вашей славы, я отсылаю теперь подальше от вас, впавших в безумие, дабы эта преступная ярость была утолена одной моею кровью и убийство правнука Августа, убийство невестки Тиберия, не отягчили вашей вины...

Зачем в первый день этих сборищ вы, непредусмотрительные друзья, вырвали из моих рук железо, которым я готовился пронзить себе грудь?! Добрее и доброжелательнее был тот, кто предлагал мне свой меч... И вы также, у которых , как я вижу, уже меняются и выражение лиц и настроения, если вы и вправду хотите вернуть делегатов сенату, императору — повиновение, а мне — супругу и сына, удалитесь от заразы и уймите мятежников; это будет залогом раскаяния, это будет доказательством верности».

Те, изъявляя покорность и признавая, что упреки Гер-маника справедливы, принимаются умолять его покарать виновных, простить заблуждавшихся и повести их на врага...

Так были улажены эти дела, но не меньшую угрозу составляло упорство пятого и двадцать первого легиона, зимовавших у шестидесятого милиария, в месте, носящем название Старые лагеря. Они первыми подняли возмущение; наиболее свирепые злодеяния были совершены их руками; возмездие, постигшее товарищей по оружию, их нисколько не устрашило и, не проявляя раскаяний, они все еще были возбуждены и не желали смириться. Итак, Цезарь снаряжает легионы, флот союзников, чтобы отправить их вниз по Рейну, решившись начать военные действия, если мятежники откажутся повиноваться».

А в Риме тем временем начались волнения, люди были недовольны тем, что Тиберий отсиживается за стенами ^г°рода. Они считали, что двое молодых людей — Герма-ник в Германии, а Друз — а Паннонии, не смогут остановить мятежи, так как не обладают для этого достаточным авто-ритетом. Люди считали, что император должен сам отправиться к восставшим, для того, чтобы образумить их своим собственным величием. Но Тиберий так и не покинул столицу. Объяснял это он тем, что не имеет права рисковать собственной жизнью, а тем самым подвергать случайностям великую державу. На самом деле он боялся, что легионы откажутся в повиновении ему. Но в это время Германик уже взял инициативу в свои руки, он отправил Цецине письмо, в котором предупредил его, что если тот не справится с бунтарями до прихода основных сил, войска его будут казнить поголовно. Цецина прочитал эти письмо орлоносцам, значконосцам и наиболее благонадежным воинам и они решились на крутые меры: по условному знаку благонадежные воины ворвались в палатки и перебили бунтовщиков. Это была настоящая резня: воины, которые до этого вместе сражались в одном легионе, убивали друг друга. В сражение это не вмешивались ни легат, ни трибун, ни остальные военачальники. После подавления мятежа воины, запятнанные изменой, рвались в честный бой. И тогда, перейдя линию укреплений, строительство которых начал еще Тиберий, они вторглись за пределы владений империи. Они совершили молниеносную военную экспедицию. Весть о чем доставила Тиберию' и радость и хлопоты, он радовался тому, что мятеж был подавлен, но будучи, как мы уже успели заметить человеком подозрительным, не на шутку встревожился возросшей военной славой Германика. Три раза войска Германика вторгались в западные области Герма-нии, которые Рим потерял в 9 г. н. э. Каждый раз они раз-бивали племенные ополчения, доходили до реки Альбы. Но римляне так и не смогли удержаться на захваченной тер' ритории. Каждый раз с наступлением холодов им прихо* дилось отходить за Рейн с большими потерями. После третье' го похода, когда войска понесли особенно большой урон, Тиберий решил окончательно прекратить войну на западных границах. Он отозвал Германика в Рим и чуть позднее or правил его на восточные границы империи. Надо сказать, что правлением Тиберия — надменного, двуличного, жес' токого, — были недовольны почти все. Сенат не был ис' ключением. По словам Гая Светония Транквилла Тиберий, говоря о внутриполитической ситуации в стране, сказал, что «он держит волка за уши».

Наиболее влиятельные представители сената тщательно готовили государственный переворот. По сценарию в Италии появился самозванец, который называл себя младшим из внуков Августа — Агриппой Постумом, как мы уже знаем, убитым по приказу жены Августа Ливии сразу же после смерти своего деда. Но с большими трудами Тиберию удалось схватить самозванца и подавить эти волненйя среди римской знати. Некоторые сенаторы были осуждены.

Для того, чтобы укрепить свое положение, Тиберий сосредоточил все преторианские когорты в Риме, построив для них специальный лагерь на окраине города, кроме этого, он вовсе перестал созывать трибутные и центуриатные ко-миции, а выборы магистратов с площади перенес в сенат. В отличие от Августа, Тиберий соблюдал режим строгой экономии в области финансов. Он резко сократил количество зрелищ и раздач, обратил в провинции несколько зависимых от Рима восточных царств. Тиберий увеличил податное обложение населения провинций. Все это вызвало недовольство среди низших слоев населения, так же как и среди высших. В провинциях несколько раз вспыхивали восстания.

По всем вышеуказанным причинам в Африке в 17 г. н. э. началось большое восстание, которое длилось восемь лет. Оно усугубилось в 21 г. волнениями в Галлии и Фракии. Восстание в провинции Африка возглавили нумидиец Так-фаринат — вождь племени мусуламиев. Раньше он служил в римской армии, но потом дезертировал и поднял на борьбу с Римом всех недовольных. К нему примыкали и другие племенные вожди, а кроме этого многочисленная беднота, недовольная двойным гнетом римских и пунических землевладельцев. Следует отметить, что восставшие прекрасно использовали тактику партизанской войны и римлянам удалось подавить это восстание лишь в 24 г. Восстание в Африке, а также в Галлии и Фракии удалось подавить лишь благодаря поддержке провинциальной знати, которая стремилась сохранить с помощью римского господства свое привилегированное положение.

Остальные вспышки волнений, а также мятежи провинциального населения продолжались и в последующие годы.

Римская аристократия всячески пыталась использовать недовольство широких слоев населения правлением Тиберия. Аристократы противопоставляли императору молодого Гер-маника, популярность которого в народе постоянно росла.

Пользовался популярностью он и в сенатских кругах. Это вызвало ярость у Тиберия, который сослал племянника в Сею, где по его приказу тот был отравлен. После смерти мужа недовольных возглавила вдова — внучка Августа Аг- I риппина, она обвинила императора в отравлении своего мужа, I но в ответ на это Тиберий провел через сенат закон «Об оскорблении величества». На основании этого закона впо- ; следствии были осуждены многие из его противников. Аг~ I риппина была сослана на один из островов, где впоследствии умерла. Старшие ее сыновья были казнены. В последние годы своего правления Тиберий, как загнанный волк, окруженный со всех сторон врагами, удалился из Рима на остров Капрею (совр. Капри). Вместо себя он оставил в столице наместника — префекта преторианской гвардии Сеяна, которому слепо доверял. Это был всесильный человек, влиянию которого приписывали жестокие репресии, которыми Тиберий отвечал на рост сенатской оппозиции.

В борьбе с этой оппозицией император охотно принимал любые доносы, даже от рабов, что особенно возмущало аристократов, Однако Сеян, почувствовав свободу, готовил заговор с целью захватить власть в собственные руки. Но Тиберия успели предупредить. Сеяна схватили и казнили. После этого последовали многочисленные казни сторонников Сеяна, во время которых казнили и много безвинных людей.

Когда Тиберию было 78 лет (37 г. н. э. ), ненавистный император был задушен в своем дворце на Капрее новым префектом преторианцев Макроном.

Новым императором сенат, а также префект претория Макрон объявили младшего из сыновей Германика — Гая Цезаря, о котором говорилось выше в цитате Тацита, прозванном Калигулой. Он управлял империей всего четыре года (37 — 41 гг. н. э. ). За время своего короткого правления Калигула не только не прекратил борьбы с аристократией, но даже усилил ее. Он постоянно организовывал роскошные зрелища и производил массовые раздачи преторианцам и беднейшим римским гражданам. Он очень быстро израсходовал все средства, которые накопил бережливый Тиберий. В конце первого года своего принципата, Калигула перенес тяжелую болезнь, которая впоследствии отразилась на его психике и, что естественно, на его политической деятельности. Современники описывали его как ! безумца, который требовал божеских почестей, казнил не- . винных людей исключительно из кровожадности, жалел, ; что у всего народа не одна шея, которую можно было бы ^;

перерубать одним ударом. Он так увлекался скачками, что собирался сделать консулом своего любимого коня. Воображая себя земным божеством, Калигула считал оскорблением отказ от почитания его изображений. Когда он узнал, что население Иудеи протестует против установки его статуй в храме бога Яхве в Иерусалиме, Калигула отдал приказ о расправе над непокорными иудеями. Население Иерусалима спасла от расправы только его неожиданная смерть.

Осознав, что деньги в казне кончились, он попытался пополнить ее, конфискуя имущество многих сенаторов и других богатых римлян, — казнив их перед этим по малейшему доносу, либо подозрению в заговоре. Калигула официально разрешил рабам делать доносы на своих господ. Историки утверждают, что именно это распоряжение императора, которое подрывало основы рабовладения, и погубило его.

В среде сенатркой аристократки и командного состава преторианской гвардии возник заговор. В январе 41 г. Калигула был убит трибуном преторианцев Кассием Хереей.

Вскоре после убийства Калигулы, заговорщики попытались склонить сенат к провозглашению Республики. Но против этого решительно выступали преторианцы, которые провозгласили новым императором дядю Калигулы, брата Германика — Клавдия. Это произошло так. После смерти Калигулы, возмущенные преторианские воины ворвались в Палатинский дворец и стали искать убийц императора_} для того чтобы расправиться с ними. Здесь они совершенно случайно нашли испуганного Клавдия, которого, как един, ственного родственника Августа, и провозгласили императором.

Сенат долго не желал признавать нового императора, но воины продолжали решительно стоять на своей позиции. Они нашли поддержку среди некоторых представителей провинциальной знати, которые, применив все свое влияние, заставили сенаторов отказаться от своего намерения восстановить республиканский строй.

Но вскоре после убийства Калигулы группа сенаторов подговорила наместника Далмации Скрибониана призвать солдат восстать за республику. Однако среди самих сол* дат лозунг восстановления республики популярен не был. Когда Камилл Скрибониан двинул свои войска на Рим, на третий день похода воины перебили командиров, подстрекавших их к мятежу, расправились с самим Скрибонианом и заявили о своей верности Клавдию. В это самое время в Риме был раскрыт заговор среди части сенаторов — единомышленников Камилла Скрибониана. Клавдий ответил на попытку собственного свержения репрессиями. Сенаторам был запрещен выезд из Рима, некоторые из них были казнены, многие сосланы.

По сообщениям римских историков, Клавдия даже в собственной семье считали чудаком, но это не мешало ему ясно понимать стоящие перед ним цели и задачи. В первую очередь он решил урегулировать взаимоотношения с аристократией провинций. Таким образом, принципат Клавдия (41 — 54 гг. н. э. ) был временем укрепления системы императорского управления. Но это отнюдь не способствовало популярности в сенате, куда он долгое время являлся только в сопровождении большой вооруженной охраны.

, События 41—42 гг. показали, что сторонники восстановления римской республики не имели поддержки ни в среде воинов, ни в массах римского плебса, ни среди провинциальной аристократии. Воины и беднейшие слои римского гражданства были заинтересованы в раздачах и подарках, провинциальная же рабовладельческая знать, видела в существовании императорской власти гарантии своего со6' ственного благополучия.

Император Клавдий и его ближайшие соратники — Нар' цисс, Палланат и другие — внимательно следили за виу?" риполнтической обстановкой в стране. В борьбе против се' натской оппозиции они опирались на армию и провинциальную рабовладельческую знать. Желая расположить к себе знатных провинциалов, Клавдий еще больше, чем Август, раздавал им права римского гражданства. Теперь стать римским гражданином было намного проще, чем при Ок-тавиане. Права римского гражданства давались не только уроженцам провинций, которые служили в отрядах вспомогательных войск, иногда гражданские права присваивались всему свободному населению некоторых провинциальных городов. Так, в 48 г. Клавдий провел через сенат решение о предоставлении аристократии Галльского племени эду-ев не только прав римского гражданства, но и права заседать в римском сенате.

Для большего удобства управления огромной империей при Клавдии были созданы особые канцелярии, во главе которых сам император поставил своих вольноотпущенников. Самыми главными из них считались: 1/а epistulis («относительно писем»), которая распространяла по Империи эдикты и распоряжения императора; 2/а libellis («относительно жалоб»), которая принимала и разбирала жалобы от населения по поводу самых различных злоупотреблений; 3/а rationibus («относительно финансов»), которая являлась центром управления императорским имуществом. Также были расширены права императорских прокураторов в самих провинциях, отныне они получили право выносить судебные решения.

Клавдий стремился завоевать популярность среди городского населения Рима, для этого он часто устраивал роскошные игры и зрелища. Однажды, на одном из озер недалеко от Рима, было устроено даже театрализованное представление — морское сражение (навмахия). Во время него гладиаторы были посажены на корабли, которые сражались между собой. Берега были заняты войсками, для того, чтобы сражавшиеся не разбежались.

После того как город потрясли голодные бунты, Клавдий приказал перестроить и расширить гавань, для того чтобы улучшить снабжение Рима продовольствием. Он приказал построить новый водопровод, были проведены работы •по осушению Фуцинского озера.

В отличие от своих предшественников, Клавдий вел активные захватнические войны. В течение его принципата, были захвачены и включены в состав римской империи в качестве провинций Мавретания, Британия, Фракия, а также некоторые из областей Малой Азии, такие как Ликия и Пам-

филия. Также в зависимости от Римской Империи отньь! не оказались Ольвия, Херсонес и Боспорское царство. Клавдий стремился укрепиться в Армении, это привело Рим к столкновению с парфянами. Война с Парфией длилась много лет и закончилась лишь к середине 60 гг. 1 в. н. э. Но тем не менее, политика Клавдия, которому удалось создать мощ-ный административно-бюрократический аппарат, проводив-ший репрессии к враждебным ему сенаторам, вызвала озлобление римской аристократии. Она пересмотрела свою собственную политику и после неудач 41 — 42 гг. недовольная правлением Клавдия римская знать, учтя настроение преторианцев и легионеров, которые не желали восстановления республики, стремилась теперь не к восстановлению республиканского строя, а к замене Клавдия новым императором, который бы более отвечал ее интересам. И хотя сенаторы постоянно обвиняли Клавдия в том, что он всецело подчиняется своим вольноотпущенникам и женам, последняя из них, властная и честолюбивая дочь Германика — Агриппина, сослужила им службу. Она уговорила императора усыновить и объявить наследником ее сына от первого брака — Нерона. А затем сразу же отравила Клавдия. После этого она взяла семнадцатилетнего Нерона и отправилась вместе с ним в лагерь преторианцев, которые провозгласили его новым императором.

В юности у Нерона не были заметны те дурные задатки, которые проявились в последние годы его правления. Наставниками молодого принцепса были выдающиеся писатель и философ-стоик Луций Анней Сенека и префект претория Секст Афраний Бурр, которые поначалу поддерживали мир между сенатом и императором. Семнадцатилетний Нерон рос избалованным юношей, он увлекался поэзией, пением, аристократическим искусством и стоял далеко от государственных дел. Его мать Агриппина, а также Бурр и Сенека считали, что Нерон будет послушным исполнителем их политических планов — планов восстановления привилеги- ! рованного положения римско-италийской знати и ее после- 1 дующего обогащения за счет населения провинций — первоначально Нерон оправдывал надежды римской сенатской аристократии. Первые пять лет его правления, когда он находился под влиянием своего воспитателя Сенеки, сенат был им доволен. Он отстранил вольноотпущенников Клавдия, не принимал доносов от рабов, не вмешивался в управление сенатскими провинциями. Сразу же после провозглашения себя императором, он заявил, что передает сенату решение

всех государственных дел, оставляя за собой лишь дела провинции, в которых находились римские легионы. В течение нескольких лет сенат назначал провинциальных наместников и лиц, откупавших сборы подати с провинциального населения. Следует заметить, что первое место среди откупщиков занимал сам наставник молодого императора Луций Анней Сенека, который нажил на откупе подати провинции Британии огромное состояние.

Все попытки провинциалов жаловаться на злоупотребление наместников и сборщиков податей, решительно отклонялись сенатом.

Сенат снова стал проводить жестокую политику по отношению к рабам. Когда в 61 гг. префект Рима Педаний Секунд был убит рабом и па закону, который был восстановлен Августом, все четыреста человек его городской фамилии, которые находились в момент убийства в его доме, подлежали смертной казни, в народе, возмущенном этой жестокостью, начались волнения. Этот вопрос вынуждены были поставить на обсуждение в сенате. С пламенной речью выступил потомок «тирана-убийцы» — Гай Кассий. Он сказал, что закон от 10 г. н. э., против которого выступали даже некоторые из сенаторов, должен быть исполнен, так как только в страхе следует держать разноплеменных рабов, чтобы избежать их объединения. Речь Кассия убедила сенаторов и рабы Секунда были казнены.

Государственные дела, казалось, мало касались Нерона. В это время он развлекался, выступал в дворцовом театре в качестве певца и актера, писал стихи, приходил в восторг от признания своих поэтических и аристократических талантов. Но вскоре Нерон оказался втянут в придворные интриги.

Убив Клавдия, Агриппина рассчитывала стать правительницей империи, но Бурр и Сенека настроили Нерона против матери, которая уже подумывала о противопоставлении Нерону родного сына Клавдия — Британника, но она добилась обратного. В 55 г. Британника отравили , а ее саму убили в 59 г. с ведома Нерона. Этот шаг для молодого императора стал первым, после которого он вступил на путь злодеяний, что привело в конечном итоге к гибели династии Юлиев-Клавдиев и способствовало возникновению новой гражданской войны.

После убийства матери, которая готовила против него заговор, Нерон оправдывался перед сенатом, но неожиданно для самого себя, получил поздравления со счастливым спасением от опасности.

Следующей жертвой Нерона стала его жена Октавия. В 62 г. умер Афраний Бурр, а потерявший всякое влияние Сенека удалился в изгнание, откупившись от Нерона частью своего огромного состояния. На место префекта претория был назначен Офоний Тигеллин, который по высказыванию современников был способен на любое преступление. В том же году Нерон женился на Поппее Сабине; кстати, Офоний Тигеллин, человек весьма низкого нрава, во всем подчинялся влиянию Поппеи. Бесчинства императора, которые изумили даже привычных ко всему римлян (надо отметить, что Октавия была любимицей римлян), вызвали заговор среди сенаторов и преторианских командиров. Заговорщики сгруппировались вокруг известного оратора Гая Кальпурния Пизона. Его они и прочили в новые императоры. С заговором связывали свои надежды и вожди стоической оппозиции (модное в то время направление философии — стоицизм, служил идейным знаменем оппозиционеров) — Публий Клодий Тразея Пет, Сервилий Ба-рея Соран, примыкавший к ним Луций Анней Сенека и другие. Но в апреле 65 г. заговор был раскрыт: в течение года погибли Пизон, Сенека и его племянник — талантливый поэт Марк Анней Лукан, а также Тразея Пет и десятки известных людей, в том числе и Петроний, которому приписывается авторство знаменитого романа «Сатирикон».

Всему этому предшествовали такие события. Дело в том, что те грандиозные игры и зрелища, которые Нерон устраивал в поисках популярности, опустошили казну. Чтобы найти средства для ее пополнения, император стал прибегать к обвинениям богатых собственников и конфискациям их имущества. В стране снова возобновились казни. Таким образом Нерон конфисковал имущество и земли шести богатейших землевладельцев провинции Африки.

Летом 64 г. в Риме произошел грандиозный пожар. Он длился целых шесть дней. Из четырнадцати районов города, три были уничтожены полностью, а в семи выгорела большая часть зданий. В огне погибли тысячи людей, беднейшее население, которое лишилось крова, имущества и пропитания, стало волноваться. Тогда Нерон приказал открыть для погорельцев дворцовые сады, раздать цродовольствие. Но среди населения Рима ходили слухи, что император приказал поджечь город, чтобы вдохновиться картиной пожара для написания поэмы о гибели Трои. Эти слухи усилились, когда стали известны планы императора о полной перестрой' ке города. Эти слухи становились настолько опасны, что император и его окружение для успокоения населения решили найти и покарать «виновника» бедствия. Начались массовые аресты и изощренные казни (осужденных отдавали на растерзание диким зверям в цирке, распинали на крестах, сжигали). В первую очередь гонениями подвергались восточные сектанты, которых и объявили поджигателями.

Работы по восстановлению сгоревшей столицы, которую Нерон задумал отстроить более роскошной, чем она была до пожара, требовали колоссальных средств. Чтобы их получить, Нерон резко увеличил поборы с населения провинций, в то же самое время он осудил за злоупотребления и конфисковал имущество нескольких провинциальных наместников, которых назначал сенат, и ограничил в интересах фиска деятельность публикантов. Кроме этого, Нерон покровительствовал грекам и выходцам из восточных провинций, что также возмущало римскую знать. Ее негодование вызывало его пристрастие к поэзии и музыке, которое дошло до того, что он публично выступал на сцене и участвовал в Греции в состязании актеров и музыкантов. А колоссальные затраты на постройку нового дворца, который Нерон сам назвал «Золотой дом», в то время, как казна была пуста, а провинции, особенно западные переобременены налогами, привели к тому, что сенат разорвал свои отношения с императором. Но Нерона, казалось, ничто уже не может остановить. Репрессии достигли небывалых размеров. В 66 г. он умертвил неугодную жену Поппею и женился на Сатилии Мессалине, супруге своего бывшего приближенного Вестина. В желании преуспеть на сцене, император нарушил все приличия. Оставив дела на своего вольноотпущенника Эпафродита, Нерон больше года выступал в Греции. Когда он вернулся в Рим весной 68 г., выяснилось, что контролировать ситуацию уже невозможно: еще с 66 г. шла война в Иудее, а в марте 68 г. в Галлии восстал легат Гай Юлий Виндекс. Таким образом, репрессии и конфискации Нерона лишь приближали новую гражданскую войну. Главной ее причиной было стремление широких кругов провинциальной знати, влияние которой не отвечало ее истинной силе, получить доступ к управлению государственными делами, поэтому междоусобная борьба вылилась в соперничество различных провинциальных армий, командиры которых объявляли себя императорами.

Кроме этого, уже давно недовольство сенаторов вызывала затянувшаяся война с Парфией из-за Армении. Эта война началась еще в 55 г. Римский командующий Гней Доми-

ций Корбулон к концу 60 г. вытеснил из Армении парфянские войска и изгнал парфянского ставленника Тиридата. Однако вскоре после этого армяне, которые ненавидели римлян за их жестокость, вновь перешли на сторону парфян.

В Армению тогда была направлена новая римская армия, которая вторглась в страну и, заняв часть территории, остановилась на зиму возле городка Рандеи. Командующий посчитал войну законченной и послал в Рим сообщение о победах. Но в начале 62 г. парфяне неожиданно перешли в общее наступление. Они прорвали римскую оборону и окружили остатки римской армии, римляне были вынуждены капитулировать. Они уходили из Армении, оставляя военное имущество и освобождая захваченных в плен.

Капитуляция при Рандее подорвала военный престиж римской империи в восточных провинциях. Одновременно она явилась ударом и по авторитету Нерона как правителя империи. Он послал новую армию и в 63 г. римские войска вновь продвинулись до Рандеи, но они не смогли добиться окончательной победы над парфянами и был заключен компромиссный договор: римляне признали Тирадата царем Армении, но тот должен был получить царскую диадему из рук Нерона.

С целью поддержания своего авторитета, Нерон подчеркнуто торжественно провел церемонию назначения царем Армении парфянского царевича Тиридата. Сидя на троне посреди римского форума в окружении воинских знаков и преторианских командиров, Нерон возложил на коленопреклоненного Тиридата царскую диадему, после чего торже-ственно запер врата храма Януса, хотя в Иудее и Британии в это время шли ожесточенные войны.

Как уже говорилось, восстание в Иудее вспыхнуло весной 66 г. Восставшие истребили римский гарнизон в Иерусалиме и отбили попытку наместника Сирии вновь овладеть городом. Руководила восстанием антиримская народная партия зелотов, которые уходили в горы и создавали боевые ¹ отряды. Крестьяне и рабы составляли наиболее решительную и непримиримую организацию сикариев (кинжальщиков), члены которой нападали на римлян и местную аристократию. Римские прокураторы жестоко расправлялись с захваченными зелотами и сикариями, но от этого ненависть к Риму усиливалась, а также усиливался религиозный фанатизм, ожидание божественного освободителя.

Народ отказался платить подати, вскоре восстание распространилось по всей стране, карательная экспедиция на-

местника Цестия Галла, была разгромлена. Однако силы восставших ослаблялись внутренними раздорами. Зажиточные жители провинции были сами напуганы проектами радикальных реформ, которых требовали секарии и самые крайние зелоты. Крупные землевладельцы и жречество готовы были пойти на соглашения с Римом. С этого момента народу пришлось бороться уже не только против римлян, но и против своих аристократов. Для борьбы с восставшими император Нерон назначил Флавия Веспасиана, которого считал опытным полководцем.

В 67 г. н. э. в Риме разразилась жестокая эпидемия, от которой сильно пострадало население города. Умерло не только огромное количество рабов и свободных бедняков, но также и много богатых, знатных римлян. Нерон, опасаясь болезни, уехал в Грецию и оставил управление государством в руках преданных ему вольноотпущенников.

Во время пребывания в Греции Нерон продолжал заниматься любимым делом — выступал на состязаниях поэтов и певцов, а также принял участие в Олимпийских играх в качестве наездника на колесницах. Греки бессовестно льстили императору, присуждали ему бесчисленные венки победителя. Нерону это нравилось и в благодарность он объявил Грецию «свободной» и отменил ряд налогов.

Но положение в Римской империи становилось все более напряженным. От империи отпала Британия, восстание в Иудее принимало все более угрожающий характер, волновалось население Галлии, а в самом Риме был раскрыт новый заговор против императора. Казна опустела, в некоторых легионах задерживали выплату жалования воинам.

Восстание в Иудее хотя и сорвало завоевательные планы Нерона, но непосредственно не угрожало его власти. Настоящая опасность возникла для него тогда, когда в 68 г. возмутилась обремененная дополнительными поборами Галлия. Вскоре вспыхнуло восстание и в Испании, где войска провозгласили императором наместника Тарронской Испании — старика Гальбу.

Тогда в начале 68 г. Нерон поспешно вернулся в Италию. Свое возвращение он обставил с триумфом победителя. При въезде в Рим перед ним несли 888 венков, которые он получил в Греции. Причем ломались оборонительные стены, так как император посчитал городские ворота слишком узкими для его проезда. Вскоре после этого в Риме стало известно о восстании против императора наместника Аквитании Юлия Виндекса. Тот обратился к другим наместникам западных провинций с призывом низвергнуть Нерона. Гео~ графия восстания продолжала расширяться, вскоре к нему присоединились наместники провинций всего Пиренейского полуострова.

Первоначально Нерон относился беззаботно к этому восстанию. Войско Виндекса вскоре было разбито верхнегерманскими легионами, Нерон возликовал, однако воины этих легионов также высказались за избрание нового императора, тогда Нерон испугался, он хотел бежать в Египет. Узнав об этом, на сторону восставших перешли и преторианцы.

Нерон оказался загнанным в угол. Он бежал из Рима, тогда сенат принял решение об его низвержении и привлечению к суду. После низложения императора сенат охотно утвердил Гальбу. Гальба постарался восстановить попранные права сената и вместе с тем оправдать надежды провинциальной знати, которая поддержала его. Он широко раздавал римское гражданство испанцам и Галлам и снизил на одну четвертую подати всем выступившим за него городам. Это были в основном города, где местная аристократия играла главенствующую роль. Колонии же ветеранов до конца оставались верны Нерону, но это уже не могло его спасти. Оставленный практически всеми, Нерон покончил жизнь самоубийством. Последними его словами были : «Какой великий артист погибает!»

Нерон был последним представителем из тех императоров, которые происходили из старо-римских патрицианских родов. Падение этой династии означало уничтожение господствующего положения в империи старо-римской аристократии.

Новый император Гальба вступил в Рим и сразу же вызвал большое недовольство римских граждан, так как жестоко наказывал тех, кто продолжал сохранять верность Нерону. Он отказался выдать подарки преторианцам, которые обещали им его сторонника. Более того, он стал отбирать подарки, которыми пожаловал их Нерон. Недовольство Галь-бой проявилось в первые же дни его правления, так как Гальба карал колонии ветеранов штрафами, конфискациями, возмущенные жители этих городов вступили в союз со стоявшими на Рейне легионами. Вместе они провозгласили императором наместника Нижней Германии Вителлия, которого сенат ненавидел, считая льстецом и приспешником Нерона.

В то же самое время началось восстание крестьян и городской бедноты племени Бойков, которые жили на территории эдуев. Его возглавил Марикк. Число восставших возрастало с каждым днем, они стали нападать на имения местной знати. Восстание это было довольно быстро подавлено силами эдуев, но галльская аристократия была напугана. Она наглядно убедилась в том, что ей грозит в случае ослабления римской власти.

В то же время просенатская политика Гальбы вызвала недовольство среди римского плебса, а также воинов-преторианцев. Был составлен заговор, во главе которого стоял Сальвий Отон. 15 января 69 г. Гальба и его приемный сын были убиты преторианцами, которые провозгласили императором Отона.

Большинство провинций, а также легионы, которые стояли в Иллирии и на востоке Империи признали Отона, но против него была сильная рейнская армия и население Восточной и Юго-Восточной Галлии, которые уже провозгласили императором легата Авла Вителлия. Они сформировали две сильные армии, которые двинулись кратчайшими путями через Альпы в Италию.

Отон выступил к ним навстречу, но около городка Бед-риака (недалеко от города Кремоны) его войска потерпели поражение (апрель 69 г.). Отон покончил с собой.

Легионы и римский сенат признали Вителлия императором. Он стал называть себя Германиком в честь своего войска, в котором большую роль играли вспомогательные части германцев. Солдаты Вителлия, к которым быстро присоединилась италийская и римская беднота, а также рабы, стали расправляться с богатыми землевладельцами и рабовладельцами. Войска нового императора двигались по юго-восточным областям Галлии и Северной Италии, как по вражеской территории. Они грабили, чинили насилие и расправы. Ряд городов купили свое существование лишь выплатой больших контрибуций, но тысяча людей все же были убиты легионерами Вителлия, либо проданы в рабство.

Вителлий, напуганный размахом мародерства в собственном войске, отослал часть войск обратно в Галлию, это его ослабило, но не примирило с ним сенат. Успехи его войск, а также вспышки восстаний в разных провинциях Империи — в Галлии, Понте, — взволновали римскую знать. Не придавало спокойствия и появление самозванца, который называл себя Нероном. Особенно опасным представлялось положение господствующих слоев в восточных провинциях — Сирии, Египте, Азии. Там боялись распространения иудейского восстания на соседние области, а также Находились под постоянной угрозой вторжения парфян.

В этот момент появился новый претендент на власть — Веспасиан Флавий, командующий римской армией, которая действовала против иудейских повстанцев.

Война в Иудее к этому времени, была почти закончена, оставалось лишь взять Иерусалим. Только беднота еще со-

храняла верность идее борьбы с Римом и продолжала сопротивление.

Летом 69 г. в Берите (совр. Бейрут) собрались наместники восточных провинций римской империи, представители местной рабовладельческой знати и военачальники римских легионов, расквартированных в восточных провинциях и сосредоточенных в Иудее для подавления восстания. Там же был и писатель Иосиф, который прославился впоследствии Своим сочинением об Иудейской войне и получивший позднее римское имя Флавий. Они выбрали императором Веспасиана.

Его власть была признана во всех восточных провинциях. Охотно поддерживало его и войско, солдаты опасались, что Вителлий отдаст лучшие земли своим воинам.

Сенат также предпочел Веспасиана Флавия Вителлию. Агенты Веспасиана начали активно агитировать за него в западных провинциях. Его успех был предрешен, когда на его сторону перешла сильная и свежая придунайская армия, а также провинции Африка, Испания, Лузитания и Юго-Западная Галлия. Население Италии также сочувствовало новому претенденту на власть.

В 69 г. возле города Кремона войска Вителлия потерпели поражение от войск Веспасиана. Вскоре сам Вителлий был убит, а Веспасиан остался единственным правителем империи. Как сказал Тацит: «была обнаружена тайна императорской власти, что принцепсом можно стать не только в Риме, но и в другом месте».

Но мир после этого не наступил. В Понте началось восстание, во главе которого стоял вольноотпущенник бывшего понтийского царя Аникет. К нему примкнули местные племена, которые были недовольны обращением Понта в провинцию Рима, что значительно усилило власть рабовладельцев из греческих городов-колоний. Но уже через три месяца это восстание удалось подавить.

Положение Веспасиана было прочным — его признал сенат и все легионы. Но это не значило, что на земли империи пришел мир. В первые годы своего правления (69 — 79 гг. н. э.) Веспасиан вынужден был продолжать борьбу с восставшим населением Иудеи, Северной Галлии и Нижней Германии. Наибольших сил отнимала борьба в Иудее. Египте и Кирене.

В Иудее зелоты перебили некоторых знатных жрецов, после чего выбрали верховным жрецом храма Яхве простого селянина, но в рядах восставших наступил раскол. Зелоты выступили против сикариев.

Весной 70 г. после того, как в Италии закончилась гражданская война, римская армия под командованием Тита Флавия начала осаду Иерусалима. Момент осады с военной Точки зрения был выбран весьма удачно, так как по случаю Пасхи в городе собралось большое количество богомольцев. Это привело к тому, что очень скоро осажденные стали чувствовать недостаток продовольствия.

Но, несмотря на голод, на внутренние распри, восставшие продолжали упорно защищаться. Римлянам пришлось с большим трудом, буквально шаг за шагом овладевать отдельными районами города. Особенно же яростная битва началась на подступах к храму бога Яхве на высоком холме Сион. Бой длился несколько дней, римляне понесли огромные потери, когда же они овладели обгорелыми развали~ нами храма, то в ярости буквально стерли их с лица земли.

Восстание было настолько жестоко подавлено, что иу~ деям был нанесен, можно сказать, смертельный удар. Иерусалим был полностью разрушен. Жители либо частично перебиты, либо проданы в рабство. Но восставшие все. равно продолжали борьбу, закрывшись в горной крепости Масад и в других укреплениях на юге Палестины. Они посылали своих посланцев в Египет и Кирену, для того чтобы спровоцировать восстание среди иудейского населения этих провинций. Еще долгих три года продолжалась борьба, только в 73 г. римлянам удалось овладеть Масадой, было подавлено сопротивление и в других областях Палестины. В Египте римлянам оказали помощь местные иудейские аристократы, которые выдали посланца восставших. В Кирене римские войска также жестоко подавили попытки поднять восстание.

Но не менее грозным было восстание, которое вспыхнуло на северных окраинах Галлии и среди подчиненных римлянам германских племен, что жили в низовьях Рейна. Организатором этого восстания был вождь германского племени батавов Юлий Цивилис. Когда-то он служил у Вителлия, но был обижен кем-то из его приближенных. За-таив злобу, он сбежал от римлян и призвал своих сопле-менников к восстанию. Вначале Цивилис говорил, что батавы выступают лишь против Вителлия, когда же Веспасиан раз-бил войска Вителлия и тот был убит, Цивилису не оставалось ничего другого, как открыто признаться, что его цель — борьба до полного изгнания римлян.

К батавам присоединились многие воины из союзнических подразделений римской армии (вспомогательных частей), а также некоторые из знатных галлов. Цивилис стал организовывать союз германских племен и готовился вступить в открытую борьбу с Римом. К нему примкнули галльские племена лингонов и треверов во главе с Сабином, Классиком и Тутором — представителями местной галльской аристократии, которые имели римское гражданство, но оставИ' ли службу во вспомогательных римских войсках, для того, чтобы бороться за независимость Галлии. Они хотели провозгласить свою родину самостоятельной империей. Вспомогательные части и даже рейнские легионы, которые Вителлий пополнил большим числом провинциалов, примкнули к восставшим. Вскоре рейнская область была в их руках, многие ветераны, которые жили в колониях, были перебиты местными крестьянами, у которых эти земли были в прошлом отобраны. Классик и Тутор постоянно призывали остальные общины Галлйи присоединиться к вооруженной борьбе.

В столице племени лемов Дурокорторе (совр. Реймс) было создано собрание представителей галльских городов. Треверы однозначно поддержали идею войны, но галльская аристократия из других областей боялась порывать с Римом. Они надеялись, что смогут играть видную роль в империи и, кроме этого, были просто напуганы восстанием Марикка. Так что большинство участников высказались против войны с Римом. Это было главной причиной поражения повстанцев. Вскоре в Галлию пришел с войсками Петилий Цереалис, который разбил Цивилиса Классика и Тутора. После победы Цереалис не стал проводить репрессий среди галльских повстанцев и мятежных легионов. Он обратился к побежденным с речью, в которой доказывал, что римляне явились некогда в Галлию не для завоевания ее, а лишь с намерением даровать стране мир; он убеждал восставших, что нет теперь больше деления на побежденных и победителей, и что империя принадлежит галлам так же, как и римлянам. Цивилис вынужден был прекратить сопротивление римлянам и скрылся. Батавы покорились римлянам сразу же после того, как Цереалис подавил восстание в Галлии, а сын Веспасиана Тит Флавий взял мятежный-Иерусалим, в империи восстановилось спокойствие.

Веспасиан Флавий стремился заявить дружественные отношения с римским сенатом. Сенаторы были рады такому повороту событий и издали специальное постановление о предоставлении Веспасиану прав верховного правителя государства.

Согласно этому постановлению Веспасиан получил не только права, которые имели его предшественники — Август, Тиберий, Клавдий, — но также право отменять ранее существовавшие законы. Для населения империи, римских военных, а также гражданских администраторов любое распоряжение Веспасиана было обязательно, кроме того Веспасиан ежегодно выбирался консулом, что наряду с положением принцепса подчеркивало законный характер его власти.

События конца 60 п\ н. э. показали, что правящие Кру_Г1)^! провинций достаточно прочно срослись с империей и пр_е. тендуют на то, чтобы занять подобающее ей место в управ* лении державой. Но, кроме этого была продемонстриро*. вана сила народов, которое населяли эти самые провинции.₀ Все это говорило о том, что военные силы Италии уже были недостаточны для того, чтобы поддерживать мир внутри империи, войска же, набранные в провинциях, не будут 6о-роться за интересы империи, пока сами провинции не почувствуют себя достаточно тесно связанными с этими, интересами, а точнее не будут неотъемлемой частью этой империи. Новый император Веспасиан Флавий учел эти горькие уроки. Со времени его правления начался новый этап во взаимоотношениях собственно Рима и провинций империи.

Веспасиан положил начало правлению новой династии императоров — династии Флавиев.

ЖИЗНЬ ИМПЕРИИ В ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ИМПЕРАТОРОВ ДИНАСТИИ ЮЛИЕВ-КЛАВДИЕВ

Рассмотрим теперь подробнее социальную жизнь империи в 1 в. н. э., на фоне которой разыгрались те исторические события, о которых мы повествовали выше.

Сенаторы, которые после правления ^Октавиана Августа вошли в состав высшего сословия, готовы были во всем поддерживать сильную императорскую власть, они страстно приветствовали борьбу со старосенатской аристократией. К ним примыкали и представители других сословий, которые могли делать карьеру лишь на императорской служ-бе — всадники и императорские вольноотпущенники. Сред# • них главную роль играл теперь префект преторианцев. Эта должность получила решающее значение уже при Тиберий-Сеян, который был тогда префектом преторианцев, смог собрать разрозненные преторианские части в единый ла' герь, в нем и происходило фактическое провозглашение иМ' ператора, хотя формально его продолжал утверждать сенат*

Большинство военных командиров вышло из сословий всадников, из него набирались и прокураторы, которые дали императорскими землями в провинциях. Они так#^е начинали играть значительную роль, особенно во время ко#' фискаций имущества осужденных. Императорские вольно' отпущенники формально могли занимать лишь должности

в личной канцелярии императора. Наиболее важными были должности в ведомствах, которые занимались финансовой отчетностью, прошениями, поступавшими на имя императора, и ответами на эти прошения. Но вскоре грань между императорским хозяйством и государственной администрацией практически стерлась pi поэтому главы ведомств стали управлять большинством государственных дел. Особенно роль императорских вольноотпущенников возросла при императоре Нероне, который посылал их даже ревизировать дела сенатских провинций, а отправившись в Грецию он, как мы уже знаем, поручил управление Римом своему вольноотпущеннику Гелию.

Между всеми этими социальными группами и сословиями шла непрерывная борьба. Оппозиция сената императорам проявлялась в самой разной форме — от анонимных памфлетов и сатирических песен, вплоть до заговоров. Наиболее ярким представителем сенатской оппозиции был крупнейший римский историк Корнелий Тацит (55 — 120 гг. н. э.). Спустя нескольких десятилетий после смерти последнего представителя первой императорской династии Рима, которая по исторической традиции стала именоваться династией Юлиев-Клавдиев (так зак Тиберий, сменивший Августа на посту императора, а также последующие прин-цепсы принадлежали по рождению или усыновлению к этим родам) он подробно описал всю внутриполитическую борьбу, происходившую тогда в Риме. Он был знаком с официальными источниками, а также закулисными интригами, и с большим талантом описал образы тиранов-императоров, находившихся на престоле римской империи. Посмертному бесславию императоров способствовал и современник Тацита — Гай Светоний Транквилл (70 — 160 гг. н. э.), написавший свою известную книгу «Жизнь двенадцати Цезарей», в которой он описал биографии императоров, начиная с Гая Юлия Цезаря. Отрывки из книг этих историков мы использовали выше.

В 1 в. н. э. количество рабов в Италии, как и раньше, было очень велико, возросло их количество и в провинциях, по мере их «романизации». Надо заметить, что в слово раб сейчас вкладывается немного другой смысл, чем тот, что оно имело тогда. Труд рабов использовался в самых разных сферах, а поэтому положение было абсолютно не одинаковым. В этом сословии были и привилегированные, которые становились доверенными агентами, казначеями, секретарями, управляющими имуществом своих господ. Нередко они сами жестоко угнетали своих собратьев по cq словию. Были и такие рабы, которым давали возможное^ вести самостоятельное хозяйство. Они арендовали у сво, их господ землю, мастерские, лавки и выплачивали за э\ часть получаемого дохода. Нередко у таких рабов были зна> чительные материальные средства, а иногда они даже владел^ собственными рабами. Нередко они выкупались на волк) и, следует отметить, что в отличии от вольноотпущенна ков, которых отпускали «по милости господина», как вы* ражались римские юристы, они не обременялись никаки* ми обязательствами относительно своего бывшего хозяина. Немного менее унизительно и по отношению к основной массе рабов было положение образованных рабов, которые бьь ли врачами, чтецами, декламаторами, писцами, актерами, музыкантами, педагогами. Их было принято держать не толь-ко в богатых, но и в средне обеспеченных домах. В основном это были греки или уроженцы Малой Азии. Стоили такие рабы очень дорого, а поэтому владельцы ими дорожили, но таких рабов, естественно, было ничтожно мало.

Большая часть рабов была занята в ремесле или в сельском хозяйстве и работали они в имениях. Жили они в специальных зданиях и на работу посылались под надзором надсмотрщика. Нередко из заковывали в кандалы.

Следует отметить, что в 1 в. н. э. уже редко встречались владельцы, которые нерасчетливо губили здоровье и жизнь своих рабов, теперь рабы стали цениться. В среднем раб стоил 500 денариев, но, как мы уже говорили, квалифицированные рабы стоили значительно дороже.

Это отнюдь не значит, что прекратились волнения средй рабов, что они были «почти свободными». Как и прежде, непокорных ждала жестокая расправа — их избивали пле-тями, накладывали клеймо, которое лишало раба в будущем, даже в случае получения свободы, возможности стать риМ' ским или латинским гражданином. Непокорных рабов за' ключа ли в тюрьмы эргастулы, находившиеся в каждом имении. Их ссылали на рудники, либо предавали смерти на арене или на кресте, на которую обрекали их по требованию господина магистрат или наместник провинции. Как ни ста' рался Август возродить былую pietas, это ему не удалось На рабов смотрели уже не как на членов фамилии, тесн^ связанных с ее главой, а лишь как на врага, которого не' обходимо подавить. «Сколько рабов — столько врагов» эта поговорка была широко распространена в те годы. Хо' зяева всячески боялись объединения рабов, а поэтому на' бирали их в свои хозяйства из разных стран и племен. Хорошим спросом пользовались рабы из Сирии и Малой Азии, которые считались сообразительными, способными к любой работе. Но они считались строптивыми и склонными »к мятежу. Рабов из Иллирии, Фракии и Германии ценили за физическую силу и выносливость. В рабство продавали и уроженцев Италии. В основном рабами становились солдаты, захваченные в плен, либо люди, которых осудили за преступление (в частности за отказ от воинской службы). Много рабов продавалось пиратами, которые захватывали их во время нападений на суда. Надо сказать, что пиратство в те годы в Средиземном море процветало. На востоке была распространена самопродажа в рабство бедняков и продажа детей. Закон не признавал браков и родственных отношений между рабами, но на практике господа не препятствовали этому, так как дети, рожденные у рабов, также становились их рабами.

Часто рабовладельцы отпускали способных рабов на волю, этим они хотели дать стимул к труду остальным рабам, но рабы, получившие свободу, были обязаны часть времени работать на своего патрона в качестве ремесленников или на его землях, если не имели специальности. Часть своего имущества они, кроме этого, обязаны были завещать своему бывшему хозяину.

В 1 в. н. э. рабы не раз восставали. Первое восстание произошло вскоре после смерти Августа. Раб его последнего внука Агриппы Постума, который жил в изгнании, пытался поднять восстание, чтобы добиться власти своему хозяину. Когда же Постум был убит по приказу Тиберия, именно этот раб стал выдавать себя за своего господина и привлек на свою сторону много сторонников. Именно он и был самозванцем-Агриппой. Но его предали ближайшие соратники, восстание было быстро подавлено.

В 24 г. хотел поднять восстание рабов всадник Тит Кур-тизий, который набирал себе войско среди рабов-пастухов ^с необъятных пастбищ Южной Италии. Войско его быстро разбили, но римляне поразились тому числу рабов, которые готовы были принять в нем участие. При императоре Нероне наибольший резонанс получило восстание гладиаторов в городе Пренесте.

Восстания, а также частые убийства рабами жестоких владельцев, заставляли задумываться над их положением. Делались даже смехотворно робкие попытки улучшения их жизни. Например, император Клавдий вынес эдикт согласно которому рабы, выжившие на острове, посвященном бо_г врачевания Эскулапу, получали свободу. Это был стар^ обычай, когда больных рабов вывозили на этот остров ^ реке Тибр и оставляли на произвол судьбы. ^а

Остановимся подробнее на сельском хозяйстве Италии Хотя в 1 в. н. э. на юге и в центре страны еще сохрани лись и даже росли крупные хозяйства землевладельцев, н₀ все чаще латифундии, которые управлялись виликами, обрабатывались плохо и приносили все меньше и меньше прибыли. Многие из них постепенно стали превращаться в увеселительные парки и декоративные рощи. Хлебопашество все больше вытеснялось скотоводством, виноделием, оливковыми плантациями, огородами и цветниками. Таким образом Италия попадала во все большую зависимость от привозного хлеба.

В эти годы стал распространяться научный подход к ведению сельского хозяйства. Известны работы агронома того времени Колумеллы. Он, как и его предшественники, советовал заводить не большие, а средних размеров имения с хорошо обработанной землей, в которых можно было бы без труда применить опыт, накопленный веками.

Но и он, как и его предшественники, постоянно жалуется на трудности с организацией труда рабов. Поэтому он советует относиться к рабам снисходительно, для того, чтобы побудить их к прилежной работе. Кроме этого, он советует награждать трудолюбивых и карать ленивых.

После правления Августа широко распространяется мелкая аренда', которая до этого носила лишь случайный характер. В середине I века она стала обычным явлением.

Колумелла пишет про арендаторов (колонов), которые обрабатывали свои наделы земли уже не одно поколение. Он советует сдавать в аренду землю, которую невыгодно обрабатывать с помощью рабов.

Еще дальше пошел ученый-натуралист Плиний Стар' ший. Он доказывал, что латифундии погубили Италию. Ой советовал отказаться от массового применения труда ра-бов, особенно закованных в кандалы, так как от них нельзя ждать хорошей работы.

Он считал, что необходимо перейти к обработке неболь' ших участков земли, для возделывания которых достаточна сил одной семьи, которым помогали бы несколько зависимы* людей — клиентов или колонов.

Плиний считал, что рациональное хозяйство, к которому призывал Колумелла, при рабском труде невозможно — убьг точно — и что надо искать иные пути повышения рентабельности хозяйств.

^Сотя в I веке наметился кризис рабовладельческих хозяйств Италии, но города, тем не менее, все еще жили интенсивной жизнью. Процветало сословие декурионов, которое пополнялось ветеранами, разбогатевшими торговцами и ремесленниками. Все еще оставались выгодными магистратские должности.

Наибольшее представление о жизни итальянского города

I века нашей эры дали раскопки города Помпей, который был погребен лавой при извержении Везувия в 79 г. н. э.

Археологи доказали, что главную роль в этих городах по-прежнему играли владельцы загородных вилл, имевших в своем хозяйстве по несколько десятков рабов. Владельцами этих хозяйств были старые италийские аристократы, а также ветераны и их потомки. Реже они принадлежали разбогатевшим ремесленникам или торговцам, свободнорожденным или вольноотпущенникам, которые решили вкладывать свои средства в землю, — из них состояла муниципальная верхушка. Кроме этого, сыновья богатейших вольноотпущенников уже стали входить в сословие декурионов.

Как и в рабовладельческих хозяйствах, в городах тоже не всегда было спокойно. Об этом говорит, например, мятеж в Путеолах, когда, возмущенные насилием магистратов, взбунтовались жители этого города. Восстание вспыхнуло из-за чрезмерного нажима при сборе «добровольных пожертвований» на сооружение статуи жеце одного магистрата. Об этом историки узнали из надписи, которая сохранилась в городе Авсуга.

Магистраты и декурионы вынуждены были делать в подвластных им городах то же самое, что императоры делали по отношению к римскому плебсу. Правда, денежные раздачи тут не были регулярными, но декурионы часто устраивали даровые угощения для народа, раздавали подарки. Устройство же зрелищ и строительство общественных зданий считалось для магистратов делом обязательным.

.Расширение рабства и разорение свободных крестьян вели к тому, что приток бедного городского населения с каждым годом возрастал. В связи с этим увеличились расходы на содержание бедноты, а это вело к усилению эксплуатации рабов, что также не способствовало установлению стабильности.

Для того, чтобы организовать массы, в Риме и других городах Италии стали создаваться коллегии, в которые объ-

единились лица одной профессии. Кроме этого, были ко^ легии культовые, погребальные, в которых бедные люд^ и рабы, каких принимали в коллегию за небольшой дене^ ный взнос, получали право на почетные похороны. При жиз> ни их иногда собирали на скромные праздники, которые устраивались чаще всего в честь юбилеев императоров. Осо* бое место у коллегии августа лов. Она состояла, в основ* ном, из вольноотпущенников и была посвящена культу Ав-густа и других императоров, которые по постановлению сената после смерти были причислены к богам. Следует от-; метить, что богатые вольноотпущенники, которых не при-' нимали в сословие декурионов, очень часто тратили деньги на нужды этого культа. Таким образом, у них создавалось впечатление, что они играют какую-то роль в социальной жизни своего города.

Особые коллегии составляли также ветераны и молодые люди из знатных семей. Главой их был наследник императора.

Обычно коллегии выбирали себе патронов из числа местной знати. Патроны обязаны были делать им подарки -деньги, здания, иногда даже земли, — за что коллегии поддерживали своих патронов или их кандидатов на муниципальных выборах.

Римская аристократия, которая жила в роскощи, чтобы отвлечь простой народ от мыслей о неравном с ними положении, стремилась восхвалять на словах «суровые в своей простоте нравы предков». Дело в том, что чем меньше приносили прибыли рабовладельческие хозяйства, тем больше денег расходовалось на прихоти аристократии. Огромные средства тратились на дорогую утварь, драгоценности, наряды, изысканные яства. В Риме возводились величественные дворцы. Загородные виллы, дачи на модном аристократа ческом курорте Байя, возле Неаполя, отличались роскошью постройки, отделки и внутренней обстановки.

Муниципальная знать, чтобы не чувствовать себя об-деленной, всячески пыталась подражать Риму и тоже тратила огромные деньги на постройку городских домов и сельских вилл, на статуи, картины, художественную посуду.

От них старались не отставать и богатые вольноотпу-щенники. Более ловкие и осведомленные в коммерчески* делах, они часто превосходили своим богатством разоряв' шихся понемногу потомков древних аристократических до' мов. За это потомственные аристократы презирали и не' навидели их: тип богатого, но невежественной

W* часто разрушались от пожаров pi ли обвалов. В других и 3^UI1IIICK”X городах бедняки жили в небольпшх хижинах На ^а*^1ИМались в основном мелкой торговлей или нанимались _к;Р^°^ть1 _в мастерские. Следует отметрггь, что Р13-эа кон-Р^енццц, которую им составлял труд рабов, оплата наемного

труда была очень низка. Отсюда неудивительно, почему император и муниципальные декурионы постоянно прибегали к различным подачкам. Это делалось для того, чтобы предотвратить возмущение толпы и возможные восстания.

Для этой цели проводились и различные зрелищные мероприятия. Причем, как и во всем остальном, провинция* стремилась не отставать от столицы: в каждом городе и даже в крупных селах были свои цирки и амфитеатры. В те годы гладиаторскими боями, звериными травлями, бегами увлекались исключительно все — от рабов до императоров. Нередко случались парадоксы, когда рабы-гладиаторы, возницы, актеры, сумевшие прославиться своим мужеством или искусством, наживали колоссальные состояния, станови- j лись любимцами императоров и знатной молодежи.

Кроме зрелищ,.римляне очень любили бани (термы), которые были оборудованы также гимнастическими залами.

В них были библиотеки и залы для встречи друзей. Здесь часто выступали писатели и поэты, которые читали свои произведения. На сооружение водопроводов и роскошных терм богатые граждане не жалели денег: таким образом они надеялись заслужить благодарность города. С большой роскошью также оборудовались центральные площади городов — форумы. Обычно на форумах стояли храмы главных римских богов и обожествленных императоров, здание, где заседал совет декурионов, базилика,, где совершались торговые и финансовые сделки, а также проходили заседания суда, кафедра ораторов, которые выступали перед народом, а также множество статуй городских патронов и благодетелей.

К форуму обычно примыкали рынки и крытые колоннады. Улицы, которые вели к форуму, тщательно мостились каменными плитами. Здесь всегда царило оживление, тут совершались многие сделки, сюда приходили по делу * и на прогулку, для того, чтобы узнать городские новости, прочесть постановления сената и приказы правительства, а также местных органов управления, сюда шли для того, чтобы послушать ораторов, философов, своих и приезжих.

Обычно дети богатых горожан получали начальное об' разование дома, после этого они поступали в грамматические школы для изучения греческой и латинской литературы, а после этого — в риторические, где юноша должен был научиться писать и говорить на заданные темы по-латыни и по-гречески, а кроме этого, ознакомиться с теорией су' дебного красноречия и приобрести знания, необходимые дл#

выступления в судах. Богатая молодежь, которая желала усовершенствоваться в знаниях по философии, обычно после э\ого отправлялась в Афины, где было несколько философских школ разных направлений — но такое образование было доступно немногим.

Дети, рожденные в плебейском сословии, а также дети городских рабов, могли приобрести профессию, поступив на обучение к какому-либо владельцу ремесленной мастерской. Лишь малая часть из них могла обучаться грамоте в школах, которые содержались частными учителями. Но это не значит, что широкие массы оставались необразованными. На гробницах ремесленников и вольноотпущенников археологи обнаружили часто встречающиеся многочисленные эпитафии в стихах, которые составлялись при жизни самими умершими либо их близкими. На стенах раскопанных домов находят нацарапанные их обитателями отрывки из Вергилия. Кроме этого, плебс составлял значительную часть той аудитории, перед которой обычно выступали ораторы и актеры.

Однако не только политическими катаклизмами, а также страхом перед восстаниями рабов и плебса знаменовались эти годы. К середине I в. н. э. заметную роль в жизни империи начинают играть христиане — последователи учения Иисуса Христа. Особенно усилились они в эпоху правления императора Нерона. Тогда в Риме ходили слухи, что грандиозный пожар в июле 64 года, как мы уже говорили выше, длившийся почти девять дней, был устроен по приказу императора. Чтобы отвести от себя подозрение, Нерон, по словам Тацита: «предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме...»

Эти слова Тацита, которые часто принимались за позднейшую вставку в его «Анналы» — первое историческое свидетельство о распространении в Риме христианства. Конечно, Тацит разделял предрассудки своих современников относительно этого учения. Образ жизни первых христианских общин в Риме известен очень плохо, во всяком случае, он был чрезвычайно замкнутый, что давало повод для самых нелепых и чудовищных подозрений. Само собой, что первые христианские общины объединяли преимущественно людей из низших социальных сословий, а также рабов. Именно поэтому, по своей организации, по имущественному положению и влиянию в обществе хри- , стианские общины второй половины I века н. э. даже близко I не напоминали католическую церковь позднейших времен, ! которая в эпоху средневековья достигла своего высшего I богатства и могущества.

В это же время, по христианской традиции, в Риме пре-бывали апостолы Петр и Павел, которых ожидала муче^ ническая смерть. Павел, происходивший из малоазийского города Тарса, был, следует заметить, наследственным рим-ским гражданином. Согласно преданию, в молодости он боролся против нового учения, но позднее стал его ревностным проповедником. Согласно христианской традиции, Павлу приписываются четырнадцать посланий, изъясняющих основы христианской духовности и адресованных христианским общинам различных городов. Но, несомненно, более легендарна личность апостола Петра. Его деятельность в качестве главы христианской общины Рима католическая традиция считает основанием для признания главенствующего авторитета римских епископов (Пап), как преемников апостола. Позднейшие апокрифические предания связывают с пребыванием Петра в Риме следующую легенду.

Спасаясь от гонений императора Нерона, Петр ночью покинул Рим. За городскими воротами он встретил Иисуса Христа и спросил его: «Quo vadis, Domine?» («Куда идешь, Господи?»). На это Христос ему ответил: «В Рим, чтобы снова принять распятие». После этого Христос вознесся на небо, а Петр, видя в словах Христа провозвестие своей му-ченической смерти, вернулся в Рим, где его распяли на кресте вниз головой.

Но как бы ни обстояла жизнь в Италии и в самом Риме, важнейшей заботой императорского правительства в I веке н. э. был вопрос об управлении провинцией. Преемники Ав-густа, как и он сам, стремились предотвратить восстания, пытались ослабить жесткую эксплуатацию населения провинции. Программу правительства в этом смысле четко сформулировал Тиберий, который сказал «что овец нужно стричь, а не резать». Поэтому императоры стали контролировать не только свои, но и сенаторские провинции, что, как мы уже знаем, вызывало большое неудовольствие среди определенной части сенаторов.

Относительный мир, а также интенсивное строительство играли важную роль для развития торговли, способствовали оживлению экономики в провинциях.

В это же время владения племенной знати в запад-_нь1х провинциях, а также земли царей и храмов в восточных провинциях частично были конфискованы: они _перешли в руки императоров и сдавались в аренду мелкими участками.

Крестьяне — члены общин, которые раньше зависели от собственников Земли, какую они возделывали, превратились в арендаторов по договору.

Большое внимание уделялось припйске земель к городским территориям, а также дарование многим городам Испании и Великой Галлии прав латинского гражданства, которое давало городским магистратам римское гражданство и превращало эти города в колонии. У некоторых владельцев отбирались крупные имения и отдавались в надел колонистам. Таким образом, на землях, где еще были распространены первобытнообщинные отношения, развивалось рабовладение, что дало толчок к возникновению новых городов. Почти то же самое происходило в восточных провинциях. Там римские императоры, наследуя политику эллинистических царей, приписывали земли к городам, строили новые города, наделяли правом полисов сельские, храмовые и племенные территории. От этого также увеличивалось количество собственников и арендаторов земли, что способствовало быстрейшему разложению первобытнообщинного строя.

Введение в провинциях денежных налогов способствовало вовлечению большого числа населения в товарно-денежные отношения. Такая «романизация» социальных отношений привела к «романизации» образа жизни, языка и культуры аристократии. Нарбонская Галлия и Испания, особенно ее юго-восточные области, к моменту возникновения империи были уже достаточно романизированы. Во времена правления Юлиев-Клавдиев этот же процесс начался и в Великой Галлии.

Магистраты времен независимости городов — вергобреты, уже при Тиберии стали заниматься дуумвирами, в связи с чем крупнейшие города быстро приобретали римский облик, стали быстро развиваться ремесло и торговля.

Но подобная политика создавала лишь видимость процветания на этих землях. На самом деле многие крестьяне, которые лишились земли, переданной колонистам-ве-теранам, для того, чтобы устроить свою жизнь, стали Прибегать к помощи ростовщиков. Естественно, это при-^водило к массовому обнищанию населения.

Большие налоги, которыми облагались провинции, был^ обременительными даже для племенной знати. Каждый ценз, после которого следовала раскладка податей и набор рекрутов, вызвал недовольство населения.

Само собой, что разные провинции и даже части одних и тех же провинций развивались неодинаково. В северо-западных областях Испании было еще немало земель, которые не имели городского устройства, и населенных племенами, не подвергшимися романизации. В Галлии процесс романизации происходил быстрее в южных и центральных областях, потому что социальная дифференциация к моменту завоевания этих земель Римом была сильней, а поэтому племенная знать стремилась к поддержке римлян. В западных же и северных областях Галлии, в которых жили менее развитые племена, романизация двигалась медленнее, хотя здесь и существовали две крупные колонии: Августа — Тре-веров (Трир) и Колония Агриппина — Кельн. На этих землях первобытнообщинные отношения были намного устойчивее, а поэтому оппозиция Риму — сильнее. Еще медленнее развивалась провинция Африка, кроме некоторых старых ее городов, а также придунайские области. В Африке большинство городов сохраняло прежнее устройство: они управлялись, как и при карфагенском владычестве, суфетами, правда, многочисленные берберийские племена управлялись римскими префектами и племенными вождями.

Здесь главную роль играли огромные поместья, основное население которых составляли клиенты, наследственные арендаторы и должники. Эти люди и вовсе зависели только от владельца.

В придунайских провинциях города стали возникать только в важных стратегических пунктах, где стояли римские войска. Местные племена здесь тоже управлялись римскими префектами.

Во время правления династии Юлиев-Клавдиев в состав Империи вошли еще три провинции: Фракия, Мавретания и Британия. Правда, Фракия уже давно находилась под римским протекторатом, в ней и раньше полностью распоряжался наместник Македонии, который помогал местным царям своими войсками подавлять восстания. Поэтому в 44 году она была без особого труда обращена в провинцию-

Зависели от Рима также цари Мавретании, где издавна жили римские купцы и где существовали колонии ветеранов-Последнего царя Мавретании Калигула вызвал в Рим, где тот умер, а Мавретания стала провинцией. Правда, совре' менники склоняются к мысли, что мавретанский царь не умер собственной смертью, а был убит.

Еще во времена правления Цезаря стали укрепляться торговые отношения Италии и Британии. Среди аристократии юго-восточной части острова существовала проримская партия, которая стремилась опереться на римлян в междоусобных распрях. Так и произошло: к Калигуле обратился за помощью изгнанный сын правителя одного из пяти британских княжеств. Также римляне поддержали правительницу племени бригантов Картимандую, когда ее хотели изгнать подданные. Постепенно борьба проримской и антиримской партий сильно обострилась.

Британия, в которой находился один из центров друидизма, могла стать союзницей врагов римскош,господства в Галлии, где тоже было мноТо друиДОвгг ]\рбме этого, римлян привлекали богатства острова — зерно, скот, металлы, жемчуг.

Все это привело к тому, что император Клавдий предпринял в 43 году экспедицию на остров. Она была успешной: часть острова обратили в провинцию с главным городом Ве-руламием, который получил права муниципия. Правители соседних областей также были подчинены императору и получили титул «царей и легатов Августа». Северная и западная части острова, земли которых были населены отсталыми племенами, которые еще только начинали осваивать употребление железа, сохранили независимость.

Но все-таки население Британии не желало подчиняться римскому господству. Оно вело ожесточенную борьбу против римлян, которая обострилась при правлении императора Нерона. В начале борьбу с римским владычеством возглавлял Каратак, который бежал в непокоренный Уэльс и поднял на борьбу племена этой области. Но его предала Картиман-дуя, которая не забыла услуги, оказанной ей римлянами. После этого восстание затихло. Налоги и рекрутские наборы постепенно стали истощать Британию. Приложили к этому руку и римские торговцы и ростовщики, которые стали ссужать британцам деньги под огромные проценты, а за долги отнимали последнее имущество.

Римляне, стремясь основать новую колонию — Ка-My лодун, — отняли землю у племени триновантов. Колонисты — ветераны и римские купцы, которые жили в основном в городе Лондинии, — продолжали издеваться над местным населением, а в 61 году, когда умер правитель племени иценов Прасутаг, все его земли, а также владения знати,

были конфискованы. И тогда вдова Прасутага Боудик^ призвала народ к восстанию.

На этот раз разъяренный народ невозможно было ос. тановить. Повстанцы взяли и разрушили города Верула-мий₇ Камулодун и Лондиний, перебили множество римских граждан. Войска растерялись и не могли организовать сопротивления. В Британию прислали легата Светония Паулина, который буквально потопил восстание в крови. Однако чрезвычайная жестокость Паулина заставила уцелевших британцев снова взяться за оружие.

Методы Паулина, с помощью которых он подавил восстание, вызвали одобрение среди староримской знати. Но императорское правительство отозвало его и заменило другим легатом — Турпилианом, которому было приказано пойти #Йи\±ШвЖими на компромисс и действовать более мягко.

Хотя налоговая и аграрная политика императорского правительства в западных и восточных провинциях была одинаковой и приводила к одним и тем же результатам, но все же восточные провинции значительно отличались от западных. Дело в том, что рабовладельческие отношения в западных провинциях стали развиваться лишь после завоевания их Римом, в то время как в восточных провинциях рабовладельческий строй существовал уже много веков. Здесь императоры практически лишь продолжали старую политику эллинистических царей, здесь давно существовали полисы, к которым была приписана хора с зависимым сельским населением. По такой же схеме римляне создавали и свои, новые полисы. Правда, в сравнении с эллинистическим временем, в период римской имцерии здесь большее значение получает частная собственность, а также рабовладельческие отношения, особенно в городах. Рабский труд широко при- , менялся в сельском хозяйстве, а также в ремесле, где сочетался с трудом свободным.

На востоке давно существовали специфические формы рабства: такие как самопродажа в рабство и долговое рабство. Они существовали и во времена римского господства, которое не стремилось кардинально менять давно сложившиеся социально-экономические отношения восточных стран.

Крупнейшие города в восточных провинциях сохранили свое прежнее устройство. Но вскоре эта видимая независимость была ликвидирована и они были также подчинены наместникам. При Тиберии ряд городов был лишен также «права убежища», которое имели важные храмы. Раньше в них могли укрываться от властей преступники, должники,

беглые рабы, поступившие в распоряжение жрецов. К тому же в этих городах утратили всякое значение народные собрания, а магистратуры, по большей мере, были лишь почетными должностями. Здесь, как и в италийских городах, члены городских советов и магистратов, для того, чтобы удержать городскую бедноту от полной нищеты, практиковали систему раздач.

Но все же в 1 веке н. э. в восточных провинциях значительно оживились сельское хозяйство, ремесло и торговля. Процветали морская и караванная торговля, последней заведовали в основном сирийские купцы. Они привозили из Аравии и Индии благовония и драгоценности и продавали их по баснословным ценам в Рим и Италию. На такой торговле нажили огромное состояние города Эфес, Пергам, Антиохия, Александрия. Они славились своими богатством и роскошью.

Но все же полисное устройство в этих провинциях не играло такой исключительной роли, как в Италии или Греции. В Малой Азии все еще оставались обширные области, земли которых были заселены местным населением, организованным в сельские общины. Еще больше таких земель сохранилось в Сирии. Здесь остатки древневосточных форм успешно пережили эллинизм: сохранились они и во времена империи. На границах Сирии продолжали существовать зависимые царства, которые то подчинялись провинциальному управлению, то снова получали своих правителей. Правда, правители эти воспитывались при римском дворе и были всецело преданы Риму. К такой своеобразной политике императоры вынуждены были прибегать потому, что в этих областях была слабая полисная организация, на которую могло бы опереться римское господство, а также было сильное влияние жречества, которое владело обширными храмовыми землями. Следует учитывать также прочность общины и слабость, предшествующей правлению Рима, эллинизации.

Народ провинций сильно страдал от непомерных налогов и разнообразных повинностей — транспортной, дорожной, — а поэтому сборщиков податей ненавидели. Из Евангелие мы видим, что «мытари» приравнивались к самым страшным грешникам. Все это укрепляло антиримские настроения в народе. Здесь, как и прежде, произносилось множество пророчеств о гибели Рима, о божественном освободителе и торжестве праведных. Наиболее ярким выражением таких настроений является «Апокалипсис Иоанна» — последняя часть Нового завета, написанная апостолом Иоанном.

Иногда терпение у народа иссякало и тогда он дела^ попытки яростного выражения протеста. Так во времен^ императора Тиберия в городе Кизике были истреблены все римские граждане. Но все же крупных восстаний на Востоке до самого конца правления династии Юлиев-Клавдиев не происходило. Это объясняется тем, что в восточных провинциях эллинистическая знать прочно стояла на проримских позициях, и народу было невероятно трудно бороться с союзом римских и местных правителей.

Сходная ситуация была и в Египте. Здесь политика Рима проводилась бюрократическим аппаратом, который был создан еще во времена правления Птолемеев. Египет был главным источником поступления хлеба в Рим и Италию, а поэтому императорское правительство буквально переобременяло крестьян налогами и повинностями. По документам, известны пятьдесят натуральных и более четырехсот пятидесяти денежных налогов, которыми облагалось население Египта. Кроме обычных для провинций повинностей по ремонту дорог, перевозкам, содержанию чиновников, путешествующих по провинции, в Египте уже с I века введена повинность по принудительной аренде плохих участков земли. За обработку этих участков, как и за взнос податей, отвечала вся сельская община. Именно поэтому она так долго сохранялась в Египте. Если же налоги не были уплачены либо уплачены не в срок, виновные, их родственники и односельчане подвергались самым изощренным пыткам.

Все это говорит о том, что режим римских императоров в Египте не отличался от режима Птолемеев, а поэтому крестьяне действовали привычным для них образом — бежали, покидая поля. Таким образом, от присоединения к Риму выгоду имели лишь крупные землевладельцы, которые получили больше свободы в распоряжении своими имениями, а также александрийские купцы, сумевшие наладить крупную торговлю с Индией. В этот период Александрия становится крупнейшим портом империи.

Для поддержания в повиновении самых разнообразных племен и народов Римскому государству требовалось хо-рошо организованное и дисциплинированное войско. Но тем не менее с каждым годом стало все труднее набрать необходимое количество в. 150 тыс. человек, которые составляли 25 легионов римской империи. Большая часть легионеров состояла из италиков, но рост латифундий в Италии резко уменьшил количество сельского населения, издавна, считав^ шегося наиболее пригодным для воинской службы. Поэтому только Северная Италия, где до сих пор сохранялось мелкое землевладение, давала хороших и выносливых солдат. Очень скоро в легионы стали принимать римских граждан-про-винциалов, но их все равно не хватало для потребностей армии. Набор же во вспомогательные части и вовсе проходил с огромным трудом. Только со времени правления императора Клавдия, который приказал наделять провинциалов, прослуживших в когортах или алах двадцать пять лет, правами римских граждан положение улучшалось. Это на какое-то время привело к тому, что служба в армии приобрела относительную привлекательность.

Служба в армии была тяжелой. Особенно тяжелыми были условия для солдат, которые служили в легионах, стоявших на Рейне и на Дунае. Солдаты знали только свой лагерь, казармы, тяжелые упражнения и труд по постройке дорог и укреплений под надзором, часто жестоких и корыстных начальников. Отставка и выдача жалования и земли постоянно задерживались. Многие солдаты служили по тридцать и более лет.

Все это привело к восстаниям, о которых мы говорили выше. Как мы знаем со слов Тацита, Германик, чтобы успокоить солдат, выплатил им деньги из своих средств и отпустил отслуживших срок ветеранов, обещая, что впоследствии никто не будет служить больше двадцати лет. Но после того, как солдаты выдали зачинщиков и сами их казнили, все пошло по-старому. Император Тиберий объявил, что состояние людских ресурсов и финансов не позволяет сократить срок службы и увеличить жалование солдатам.

Боясь восстаний, некоторые легаты, желая расположить к себе солдат, допускали сильное ослабление дисциплины. Так поступали наместник Сирии Пизон, который плел интриги против Германика, и Гетулик в Германии, который вступил в заговор против Калигулы. Все это приводило к снижению боеспособности легионов. На вспомогательные же части и вовсе нельзя было положиться.

Такое плачевное состояние армии, а также постоянные восстания в провинциях заставляли императоров династии Юлиев-Клавдиев в основном придерживаться внешней политики императора Августа, который завещал не расширять границ империи. Кроме этого, для завоеваний требовались не только мощная армия, но и благоприятные условия в странах, которые могли стать объектами завоеваний. Вся история римских войн показывает, что они были успешны

лишь тогда, когда римляне могли опереться на местную знать, желавшую помощи Рима для борьбы с собственным народом. Вторым по значению условием, обеспечивающие | успех военных компаний, балы достаточная степень раз^! вития рабовладения и городов в покоряемых странах, что могло облегчить введение римской системы управления. Именно потому, что зарейнские и задунайские племена не достигли такой стадии социальной дифференциации, ко-гда один из слоев населения мог приветствовать римское вмешательство, попытки Рима расширить свои владения за противоположные берега этих рек, чаще всего, были обре-чены на неудачу.

Эти причины, а также неудачи в войне с Парфией при-вели к тому, что активизировались действия Рима в При-черноморье. Понт был обращен в провинцию. Наместник Мезии — Плавтий Сильван — отправился на выручку в Херсонес, который был осажден скифами. Но эта помощь привела к оккупации Херсонеса римлянами и появлению римских гарнизонов в Южном Крыму. Но в глубь полуострова римлянам пройти так и не удалось — из-за ожесточенного сопротивления местных племен.

Тот же Плавтий Сильван совершил успешный поход за Дунай против сарматов. В результате этого сто тысяч задунайских жителей были поселены в провинции Мезии, а греческий город Тира, на Днестровском лимане (совр. Белгород-Днестровский), был подчинен римской власти, впоследствии также присоединен к Мезии.

Император Нерон готовил поход на Кавказ против аланов, намереваясь сплотить и поддержать греческие коло-нии, которые являлись форпостами античного рабовладельческого общества на берегах Понта против местных племен. Но планам этим не суждено было осуществиться.

К югу от Причерноморья и государства Аршакидов — в Аравии и северо-восточной Африке — существовало несколько самостоятельных государств, которые играли заметную роль в первые столетия нашей эры. Их значение и влияние значительно усилились после того как Египет й Сирия перешли под власть Рима.

В I веке на севере Аравии продолжало существовать На-батейское царство. Но после того как Сирия стала римской провинцией, оно перешло в зависимость от Рима. Оно по-прежнему имело значение, какое базировалось на посреди ничестве в торговле, главными центрами которой были столица царства Петра и гавань Левкэ-Комэ, расположенная

напротив египетского порта Береники. Как и остальные зависимые царства, которые впоследствии становились провинциями Рима, Набатейское царство в 106 году н. э. было присоединено к империи и стало именоваться провинцией Аравией. Но тем не менее попытка римлян захватить юг Аравийского полуострова потерпела крах.

В Южной Аравии к началу нашей эры процветало богатое царство химьяритов. Его благополучие также базировалось на транзитной торговле товарами, которые поступали из Индии в Римскую империю через города Сирии и египетские порты. Кроме этого, химьяриты торговали местными продуктами — ароматическими веществами, вином, которое поставлялось в Индию, а также изделиями ремесла, которые продавались в основном племенам Восточной Африки. Крупнейшими центрами царства были порт Адан (совр. Аден)

II город Муза. Товары так- Римские легионеры.

же поставлялись и вывозились морскими и караванными путями. Караванная торговля, центром которой был город Мариаба (Мариб), обогащала не только торговцев, но и племенных вождей, которые взимали пошлину с караванов, проходивших по территории их племени. Сами же химьяриты почти ничего не ввозили, а поэтому в их стране скопилось огромное количество драгоценных металлов. Сохранившиеся до нашего времени величественнейшие сооружения свидетельствуют о той роскоши, в которой жили цари и местная знать.

О социальном устройстве царства химьяритов известно очень мало. По-видимому, знать владела большими земельными угодьями, которые обрабатывались земледельцами, находившимися от них в зависимости. Вероятно, это были младшие члены рода, обедневшие общинники. Химья-ритам подчинялись и соседние кочевые племена.

Еще при императоре Августе префект Египта Элий Галл предпринял военную экспедицию Южную Аравию. С одной стороны он хотел расправиться с пиратами, которые бесчинствовали на Красном море, а с другой — он преследовал цель захвата большой добычи. По-видпмому, on xotcj₍ наладить и непосредственную торговлю с Индией. Экспе ; диция была невыносимо трудной и, даже несмотря то, что римские войска сумели дойти до Мариабы, она не мела никаких успехов.

В первой половине I века римлянам, по-видимому, все же удалось разрушить Адану, но даже это не уменьшило значение царства химьяритов. Анонимный автор, оставивший описание плавания по Эритрейскому (Красному) морю, сообщает, что царь химьяритов и сабеев Харибавел (вторая половина I века н. э. ) был могущественным правителем. Он поддерживал постоянные отношения с Римом, посылал туда посольства и дары.

На Эритрейском море процветали торговцы из Алексаи-дрии, Пальмиры, Индии и Аравии. Но в это же время у химьяритов появился соперник — вновь возникшее на территории современной Абиссинии царство Аксу м. Цари Ак-сума, у которых было сильное войско и флот, искали союзников против химьяритов среди племен Южной Аравии. Они поддерживали племя райденитов, которые добились независимости и захватили город Сабу. По-видимому, Аксум искал поддержки и у Рима.

Усиление Аксума и развитие морской торговли с Индией привели в упадок экономику царства химьяритов. Главный центр караванной торговли Мариб превратился в небольшой и захудалый городок. Зато порт Аксума Адулис стал одним из важнейших пунктов на морском пути в Индию. Здесь жило много римских купцов, господствовал греческий язык. Однако, помимо Адулиса, царство аксумитов не подвергалось влиянию иноземных, в том числе и греческих, элементов. Жизненное устройство здесь оставалось довольно примитивным. В I — II веках н. э. здесь даже не чеканилась своя монета, вместо нее население использовало кусочки меди. Крупных городов, кроме Адулиса и столицы Аксума, не было, но зато столица была большим и очень красивым городом: архитектура отличалась своеобразным стилем. Самый большой из дворцов занимал площадь в 80:120 м и, подобно ассирийским дворцам, состоял из мно-жества башен, террас, оград и центрального многоэтажного замка. Такие же замки имелись и в других областях госу-дарства. На царских могилах в Аскуме ставили огромные стелы, которые были увенчаны серпом луны и диском богини утренней звезды — Астарты. Верховному богу Аксума богу неба и покровителю государства — цари устанавлИ'

вали статуи из золота и каменные троны с благодарственными надписями. Все эти памятники были выполнены в арабском стиле и без всяких следов эллинистического влияния.

Усиление Аксума привело также к упадку Мероэ. Ослабление Меройтского царства началось в I веке н. э. Именно тогда сократилось строительство, города опустели, пришли в упадок даже Напата и Мероэ. Источники не сообщают о причинах подобного упадка, процветавшего до этого, царства. По-видимому, здесь значительную роль сыграли вторжения племен, которые обитали в окрестных степях и пустынях по обеим сторонам Нила. Позже Мероитское царство было завоевано Аксумом. Предполагают, что Нерон преследовал цель захватить это царство. С этой целью в Мероэ была послана военная экспедиция, которой удалось проникнуть на юг Африки дальше, чем удавалось кому-либо из римлян до сих пор.

КУЛЬТУРА ИМПЕРИИ ПЕРИОДА ПРИНЦИПАТА

Несмотря на бурные внутри- и внешнеполитические события, которые происходили в империи во времена правления Юлиев-Клавдиев, культура продолжала жить и процветать. Развивались живопись, скульптура, архитектура, творили писатели и поэты, драматурги и философы.

Наиболее ярким представителем философской мысли в I веке н. э. был воспитатель малолетнего Нерона Луций Анней Сенека (конец I в. до н. э. — 65 г. н. э.). Родился он в Испании, в городе Кордубе, в семье известного ритора Сенеки Старшего. Он получил философское и риторическое образование в Риме. После этого, с начала 30-х годов новой эры, Сенека начал политическую деятельность — он стал членом сената. Спустя десять лет, император Клавдий сослал его на пустынный остров Корсику, но в 49 году он был возвращен из ссылки женой императора Агринпиной, которая сделала его воспитателем своего сына Нерона. После смерти императора Клавдия, в 54 году, Сенека в течение пяти лет практически был правителем империи. В 56 году он стал консулом. Но постепенно его влияние на Нерона стало ослабевать. После 62 года Сенека окончательно отказывается от политической деятельности: он удалился от двора и роздал часть своих богатств. В 65 году, после раскрытия заговора

Пизона, по приказанию Нерона, Сенека покончил жизнь самоубийством.

Сенека был последователем стоической школы фило- ' софии. Его интересовали проблемы добродетели и нравственного усовершенствования, обуздания страстей, презрение к смерти и богатству. Он написал множество трактатов: «О счастливой жизни», «О спокойствии души», «О кратковременности жизни», «О гневе», «О милосердии», «О стой^ кости мудреца» и др.

Работа, которая подвела итог его философским занятиям, — «Нравственные письма к Луцилию» (63 — 64 гг. н. э.).

Перу Сенеки принадлежит также десять трагедий: «Медея», «Федра», «Эдип», «Агамемнон», «Троянки», «Безумствующий Геркулес», «Тиэст» и др., написанные на сюжеты древнегреческой мифологии. Его перу приписывается трагедия «Октавия» — единственная, в которой был использован сюжет из римской истории.

Во всех своих произведениях Сенека оставался, прежде всего, философом-моралистом. Его трагедии иллюстрировали те же положения стоической морали, которые являлись предметом его философских сочинений.

Сенека был создателем, так называемого, «нового стиля», который получил широкое распространение в римской литературе I века н. э. Он отличался яркой эмоциональной напряженностью, патетикой, цветистыми метафорами, эффективными антитезами, короткими, отточенными фразами — сентенциями.

За исключением «Вопросов природы» («Quastiones па-turales»), все его работы посвящены этическим проблемам.

Стоицизм, сторонником которого являлся Сенека, был самым распространенным философским течением в республиканском, а позже и в императорском, Риме. Считается даже, что это единственное философское направление, ко-торое в римский период приобрело новое звучание. Философы новой стой, к которым принадлежит Сенека, отводили душе главенствующую роль, а физику считали полностью подчиненной ей областью.

Сенека считал, что все в мире подчинено власти строгой необходимости. В этике он исходил из принципа согласия с природой (жить счастливо -- значит жить в соответствии с природой) и принципа подчиненности человека судьбе-Вопросу «Как прожить жизнь?» посвящены его трактаты

«О краткости жизни» и « О счастливой жизни». В них проецируется как личный опыт Сенеки, так и общественные отношения современного ему Рима. Утрата гражданских свобод и упадок республиканских добродетелей в эпоху императорской власти приводят его к значительным сомнениям относительно будущего.

Вот как он об этом говорил сам: «на три периода делится жизнь: прошлое, настоящее и будущее. Из них тот, в котором живем — краток; тот, в котором будем жить — сомнителен и лишь тот, в котором мы прожили — определенный, только он устойчив, на него не влияет судьба, но и возвратить его также не может никто».

Сенека отвергал стремление к накоплению имущества, к светским почестям и должностям: «Чем выше кто зашел — тем ближе он к падению. Очень бедна и весьма кратка жизнь того человека, который с великими усилиями приобретает то, что еще с большими усилиями должен он удерживать».

Однако он использовал свое общественное положение и стал одним из наиболее богатых и влиятельных людей Рима. Когда его враги указывали на факт, что его собственная жизнь весьма резко отличается от идеалов, которые он провозглашает, он ответил им в трактате «О счастливой жизни»: «... все философы говорят не о том, как живут сами, но о том, как должно жить. Говорю о добродетели, но не о себе, и воюю против грехов, а это значит и против своих собственных: когда их одолею — буду жить как надо».

Смысл жизни Сенека видел в достижении абсолютного душевного спокойствия. Одной из основных предпосылок этого он считал преодоление страха перед смертью. Этой проблематике он отводил весьма много места в своих трудах.

В этике он продолжал линию старой стой, подчеркивая понятие человека как инвалида, стремящегося к совершенствованию в добродетелях. Жизнь, в которой человек все усилия или подавляющую часть их посвящает собственному совершенствованию, жизнь, в которой он избегает участия в общественных делах и политической деятельности, является, согласно Сенеке, наиболее достойной. «Лучше искать укрытия в тихой пристани, чем-быть добровольно бросаемым туда-сюда всю жизнь. Подумай, скольким удара^ волн ты уже подвергался, сколько бурь пронеслось в твоей частной жизни, сколько их ты бессознательно вызвал на себя в публичной жизни? Не имею в виду, чтобы ты топил свою жизнь во сне и в наслаждениях — это я не называю полноценной жизнью. Стремись найти задачи более важные, чем те, которыми ты до сих пор занимался, и верь, что важнее знать счет собственной жизни, чем общего блага, о котором ты пекся до сих пор! Если будешь так жить, ждут тебя общение с мудрыми мужами, прекрасное искусство, любовь и свершение блага; осознание того как хорошо жить и однажды хорошо умереть».

Его этические воззрения пропитаны индивидуализмом, который являлся реакцией на бурную политическую жизнь в Риме.

Приведем в качестве примера Письмо 1 из «Нравствен-ных писем Луцилию» (Луцилий — друг Сенеки).

ПИСЬМО 1

Сенека приветствует Луцилия!

Так и поступай, мой Луцилий! Отвоюй себя для себя самого, береги и копи время, которое , прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило. Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой, часть похищают, часть утекает впустую, но позорнее всех — потеря по нашей собственной небрежности. Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую — на безделье, и всю жизнь — не на те дела, что нужно. Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто знал бы чего стоит день, кто помнил бы, что умирает с каждым часом?

В том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, — ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти. Поступай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день — меньше будешь зависеть от завтрашнего, не то, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится. Все у нас,

Луцилий, чужое, одно лишь время наше, только время, ускользающее и текущее, дала нам во владение природа.

(Перевод С. Ошерова)

Среди писателей, творивших во время правления династии Юлиев-Клавдиев, наиболее известен нам Гай Петроний Абитр (умер в 65 году н. э.). Его перу приписывается роман «Книга сатир» («Сатирикон»), который состоял, как полагают, из двадцати книг. Автора этого романа обычно отождествляют с римским аристократом, который был приближен к императору Нерону и, по требованию тирана, покончил жизнь самоубийством после раскрытия заговора Пизона.

Судя по дошедшим до нас отрывкам, «Сатирикон» представлял собой авантюрно-бытовой роман, сюжет которого, по-видимому, пародировал традиционную сюжетную схему эллинистического романа (преследование героя оскорбленным им божеством).

Герой романа — Энколпий — бродяга и жулик, странствующий вместе с мальчиком Гитином и своим приятелем и соперником Аскилтом по италийским городам. Они случайно попадают на пир к богатейшему вольноотпущеннику Трималхиону. Описание этого пира и гостей Трималхио-на занимает центральное ме<?то в сохранившейся части романа, показывая великолепную картину быта богатых вольноотпущенников, которые стали к этому времени важной социальной силой Римской империи.

Приведем небольшой отрывок из романа «Сатирикон» в переводе Б. Ярхо:

«Настал третий день, день долгожданного свободного пира, но нам, получившим столько ран, более улыбалось бегство, чем покойное житье.

Мы мрачно раздумывали как бы нам отвратить надвигавшуюся грозу, как вдруг один из рабов Агамемнона, испугал нас окриком: «Как? — говорил он. — Разве вы не знаете, у кого сегодня пируют? У Трималхиона, изящнейшего из смертных; в триклинии у него стоят часы, к ним приставлен особый трубач, возвещающий сколько часов жизни безвозвратно потерял хозяин».

Забыв все невзгоды, мы тщательно оделись и велели Гитону, который охотно согласился

выдать себя за нашего раба, следовать за ними в бани.

Одетые разгуливали мы по баням просто так, для своего удовольствия, — подходя к кружкам играющих, как вдруг увидели лысого старика в красной тунике, игравшего в мяч с кудрявыми мальчиками. Нас привлекли не столько мальчики, — хотя и на них стоило посмотреть, — сколько сам почтенный муж в сандалиях, игравший зелеными мячами: мяч, коснувшийся земли, больше не поднимали, а свой запас игроки возобновляли из полной сумки, которую держал раб. Мы приметили одно новшество: по обеим сторонам круга стояли два евнуха: один из них держал серебряный ночной горшок, другой — считал мячи, но не те, которыми во время игры перебрасывались из рук в руки, а те, что падали наземь. Пока мы удивлялись этим роскошным прихотям, к нам подбежал Менелай. «Вот тот, у кого вы сегодня обедаете, а вступлением к пиршеству уже сейчас любуетесь».

Еще во время речи Менелая, Трималхион прищелкнул пальцами. По этому знаку один из евнухов подал ему горшок. Освободив свой пузырь, Трималхион потребовал воды для рук и, слегка смочив пальцы, вытер их о волосы одного из мальчиков.

Долго было бы рассказывать все подробности, словом, мы отправились в баню и, пропотев как следует, поскорее перешли в холодное отделение. Там надушенного Трималхиона уже вытирали, но не полотном, а простынями ^из мягчайшей шерсти. Три массажиста пили у него на глазах фалерн; когда они, поссорившись, пролили много вина, Трималхион назвал это «свиной здравицей». Затем его завернули в ярко-алую байку, он возлег на носилки и двинулся в путь, предшествуемый четырьмя медно-украшенными скороходами и ручной тележкой, в которой ехал его любимчик: старообразный, слеповатый мальчишка, уродливее даже самого хозяина Трималхиона. Пока его несли, над его головой, словно желая что-то шепнуть на ушко, склонялся музыкант, всю дорогу игравший на крошечной флейте. Мы

же, вне себя от изумления, следовали за ним и вместе с Агамемноном пришли к дверям, на которых висело объявление, гласившее:

Если раб без господского приказа выйдет за ворота, то получит сто ударов.

У самого входа стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный вишневым поясом, и на серебряном блюде чистил горох. Над порогом висела золотая клетка, откуда пестрая сорока приветствовала входящих.

Задрав голову, чтобы рассмотреть все диковинки, я чуть было не растянулся навзничь и не переломал себе ног. Дело в том, что по ле-вую руку, недалеко от каморки привратника, был нарисован на стене огромный цепной пес, а над ним большими прямоугольными буквами было написано:

Берегись собаки!

Товарищи мои захохотали...»

Языковая характеристика, индивидуализирующая речь персонажей, черты народного языка углубляют неповторимый колорит романа Петрония.

ГЛАВА 2