- Черт возьми!.. Значит, ты все эти часы слонялся вокруг? А я-то, как идиот, высчитываю время, когда ты вернешься!..
- Я и вернулся...
Пришлось дать ему излить свои чувства. Он ругал меня до тех пор, пока не увидел Абакумова, спускавшего к нему веревку.
Отец сразу замолк, переводя взгляд с меня на Алексея Харитоновича и обратно.
- Обвяжитесь вокруг пояса, Дмитрий Николаевич! - сказал Абакумов.
Отец с минуту молча глядел на него, задрав голову и явно выдвинув вперед нижнюю челюсть. Потом привязал к веревке рюкзак и спальный мешок, несколько раз ойкнув при этом.
Когда к нему вторично спустили веревку, он молча обвязал конец ее вокруг пояса. Хорошо, что здесь не было женщин: пока его вытаскивали, он ругался без перерыва. Но я только радовался. Значит, ему еще не столь худо, если может так ругаться, Просто очень болит нога!
Когда мы его окончательно вытащили, он набросился на Абакумова, схватил его "за грудки" и стал трясти.
- Добрался я таки до тебя, сукин сын! - орал он во всю мочь. - Где лошади?
Досада и возмущение его были столь свежи, будто Абакумов лишь вчера угнал лошадей.
Абакумов покорно давал себя трясти, всем видом показывая: виноват, каюсь. И даже поддерживал отца, пока тот его тряс.
- Ладно, мы еще поговорим с тобой! - задохнувшись, сказал отец и застонал.
- Однако, пурга скоро будет, Дмитрий Николаевич,- произнес Абакумов спокойно.- Ехать пора...
- У тебя что - лошади?
- Оленья упряжка.
Мы бережно довели отца и привязали его к нарте, чтобы он не вывалился дорогой. Я опять сел позади Абакумова.
- Веди по Ыйдыге до полярной станции... Знаешь где? - крикнул отец.
Абакумов гикнул совсем по-чукотски на оленей, и те понеслись быстрее автомобиля. Где надо, Алексей Харитонович приостанавливал их бег. Олени его хорошо слушались. Было довольно тепло, но не доехали мы и до первого ущелья, как начала нести поземка и сильно потемнело.
- Не успеем до станции добраться,- крикнул, оборачиваясь, Абакумов,надо ко мне!..
- Давайте к вам!-прокричал я (ветер относил слова). Отца мы, по молчаливому уговору, решили не спрашивать:
еще заупрямится. Он, видимо, очень страдал от быстрой езды, особенно когда нарты подскакивали, натыкаясь на глыбы льда.
Пурга мела уже вовсю, когда Абакумов в кромешной тьме, неизвестно по каким признакам, довез нас до своей избы. Отец что-то кричал, пока мы его снимали с нарт и вели к дому. У меня плечо онемело, на которое он опирался.
Уложив отца на топчан и засветив жирник, Абакумов вышел позаботиться об оленях.
Я быстро разделся и стал раздевать отца. Изба еще хранила тепло, аппетитно пахло щами и мясом. Пока я отряхивал от снега нашу одежду, отец быстро огляделся.
- Как ты его нашел? - спросил он вдруг, притянув меня к себе, крепко поцеловал.
Я поспешно начал рассказывать. Сначала про встречу с Абакумовым, а потом, как я его нашел, и уже в конце, как шел на лыжах по реке и какое было полярное сияние.
- Я видел...- сказал отец и раздумчиво прибавил: - Значит, он плакал?
- Да, папа, ты его не очень ругай. Он же столько лет был вроде в ссылке... И вообще, что у него было в жизни?
- Ты с ним успел подружиться? - удивился отец. Я промолчал.
Наконец вошел занесенный снегом Абакумов. Взглянув на бледного от невыносимой боли отца, он молча разделся, развесил свою и нашу одежду над печью, молча придвинул стол к топчану и полез в печь. Он ловко, как заправская хозяйка, орудовал ухватом и кочергой, затем разлил по мискам давешний борщ из оленины и налил себе и отцу по полстакана водки.
- С мороза...- сказал он просто.
- Балуешься этим? - поинтересовался отец.
- Нет. Не уважаю. Разве что на пасху да на рождество. Или вот так непогодь застанет, от простуды.
- Живешь один?
- Один.
- С тех пор?
- С той поры.
- А откуда у тебя капуста, картофель?- Отец с интересом разглядывал щи.
- Огород же...
- Огород у тебя? Вызревает? Каким образом?..
- Место здесь такое...- неохотно отвечал Алексей Харитонович.
Он, похоже, и рад был отцу, и готовился к ответу за содеянное. Лицо его было смущенное и грустное.
- Неужели вызревает? - удивленно переспросил отец.
- Озерцо рядом горячее. Зимой можно купаться. От него и тепло идет. Еще везде снег, а я уже сею. И в сентябре тож - по этим местам зима легла, а у меня еще в земле картошка, свекла, морковь... Что у вас с ногой, Дмитрий Николаевич? После обеда дайте погляжу.
- А ты разве понимаешь что в переломах?
- Не дохтур, конечно. Но при моей жизни... и за дохтура приходилось. Выправлять умею. А после бы вам, Дмитрий Николаевич, в озерце моем искупаться. Вода в нем целебная. Все болезни снимает. Я, если помните, ревматизмом маялся, а здесь начисто прошло... Я вам еще чайку налью.
- Шанежки вкусные! - заметил отец.
- Мы и заместо повара сойдем,- усмехнулся Абакумов. После ужина он освободил стол, накрыл его чистой простыней,
заправил и повесил над ним керосиновую лампу и предложил отцу лечь. Отец невольно заколебался.