- Буду, если не забудешь прислать адрес.
- Это намек на то, что в прошлый раз забыл? Тогда же ты был маленький, о чем бы я тебе писал? А теперь ты взрослый, умный человек. Не совсем, положим, умный... Я бы лучше тысячу раз кукарекнул... Черт с ним, лучше кукарекать, чем потом лежать и кашлять. Разве не так?
- Может, и так, но я лучше бы умер, чем стал терпеть издевательства какого-то подонка.
- Гм, понимаю тебя, браток! Со мной было нечто подобное, когда я плавал на "Морском коте"...
Гарри так и не рассказал свою историю. Вошла Зинаида Владимировна, пощупала пульс и нашла, что на сегодня посещений хватит. Уходя, Гарри шепнул мне:
- Насчет Лизы ты, браток, не бойся - сто пар глаз за ней доглядывают. Ничего плохого с ней не случится. Я еще погуляю на вашей свадьбе, если, конечно, пригласите и если я не буду в это время в далеком плавании. Поправляйся, Коля!
После него стало тихо и тоскливо. В соседней палате сестра звенела пузырьками. Пахло лекарством и дезинфекцией. В коридоре переругивались санитарки. Ко мне было зашел больной из соседней палаты, но я сделал вид, что сплю.
Выздоровление затягивалось, больница надоела мне до чертиков, и я стал настойчиво просить Зинаиду Владимировну, чтобы меня выписали.
- Но ты еще температуришь,- с досадой возражала она.
- Оттого и температурю, что в больнице,- резонно доказывал я.
- Тебе вообще теперь противопоказано Заполярье. Надо возвращаться в Москву.
Глаза ее смотрели на меня с жалостью. Она размышляла вслух.
- Отец работает в Антарктиде... Гм, думаю, мать сумеет устроить тебя в хорошую больницу? Там тебя подлечат. Потом в санаторий месяца на три... куда-нибудь на берег моря. Да, похоже, ты у нас не поправишься... Ладно, я тебя выпишу, буду навещать. А пока мы изыщем способ отправить тебя в Москву. Что ты так побледнел?
- Зачем же в Москву... Дома... ну, в обсерватории я быстро поправлюсь и приступлю к работе.
Зинаида Владимировна отвела глаза.
- Разве я уже и работать... не смогу? Как же...
- Не волнуйся. В этом году не сможешь. Пройдешь комиссию... Тебе дадут вторую группу. Может, первую.
- Какую... вторую? - не понял я.
- Инвалидности. Вторую группу. Что ты так все воспринимаешь? Это же временно. Тебе необходим щадящий климат. Средняя полоса России. Ни жары, ни холода... А пока мы выпишем тебе бюллетень. Не расстраивайся. Все идет нормально.
Марк прилетел за мной на вертолете. Утром я принял ванну, побрился. С чувством освобождения надел свой костюм. С Марком были и Абакумов и Бехлер. Оба сияли от радости, что я возвращаюсь. Я старался не делать резких движений: чего доброго, пойдет горлом кровь и меня не выпустят из больницы. Утром я нарочно не додержал термометр - получилась нормальная температура.
Провожать высыпала вся больница: санитарки, врачи и сестры. Больные приникли к стеклам и махали руками. Я изо всех сил крепился. Но когда вертолет поднялся, в изнеможении закрыл глаза.
- Устал! - крякнул Абакумов с сокрушением. Так с закрытыми глазами долетел до плато.
Встретили меня буквально все. Я чуть не заплакал - так был растроган общей радостью. За что они, собственно, меня любят?
В кают-компании был накрыт стол для праздничного обеда. Женя крепко пожал мне руку. Он немного загорел, лицо его обветрело. Валя Герасимова, не стесняясь, целовала меня, словно родная сестра. Лиза стояла в отдалении и смотрела грустно и пристально. Внутри у меня будто что-то оборвалось. Но я улыбнулся ей. Гарри в белом колпаке и халате помахал мне разливательной ложкой.
- Напоминаю, товарищи, через час обед,- сказал Женя.
- Сегодня у нас выходной в твою честь,- пояснил Марк, когда мы вошли в нашу комнату.- Ты очень устал, полежи пока.
Марк помог мне раздеться и уложил в постель.
- Может, тебе не надо идти на этот обед? - спросил он встревоженно.
- Ничего, Марк, я отдохну.
- Можно и там лежать... Стол мы придвинем к дивану.
- Буду возлежать как древний римлянин?
Обед прошел благополучно. Они не очень приставали, чтобы я ел. Я выпил немного шампанского, несколько глотков. С радостью всматривался в дорогие лица, такие оживленные и веселые. Разговор за столом велся на самые разные темы. Как всегда, больше всех острили бородачи геологи.
После обеда меня уложили на диван, стол убрали и начались танцы. Конечно, первым делом, твист. Они и Лизу научили. Она отплясывала по очереди со всеми ребятами. Женя "твистовал" с Валей Герасимовой, да так, что все бросили танцевать и смотрели, смеясь, на двух директоров. Поскольку женщин явно не хватало, танцевали и без оных - друг с другом.
В общем, было как будто весело и дружно. И все же у меня создалось впечатление, что это все камуфляж. Искусственное примирение между коллективом и директором, чтоб создать видимость истинного праздника. Им всем давно требовалось отдохнуть и повеселиться. При Ангелине Ефимовне каждый день немного танцевали, пели под гитару, а иногда веселились напропалую. Она сама, хоть ей под пятьдесят, очень веселая. А Женя сухой и холодный. Прежде он не был таким.
Вечером, уже лежа в постели, я спросил у Марка:
"- Почему не любят Казакова?
- Я тоже думал об этом. Почему? Истинным директором здесь является Валентина Владимировна. Только благодаря ей и сохраняется видимость благополучия. Она - буфер между коллективом и директором. А почему его не любят, ответ прост: несимпатичный он человек. Талантливый, но эгоцентричный, умный, но холодный. Нет в нем душевного тепла, что особенно ценится в условиях зимовки. Можно ли о нем сказать, что он карьерист? Не знаю... Честолюбив, конечно. Знаешь, что мне лично в нем не нравится?
- Что? - заинтересованный, я быстро приподнялся на локте. О, как закололо в боку!
- Осторожнее! Лежи спокойно. Он не борется с тем, что презирает. Ты заметил, плохое в жизни всегда почему-то и неумное. А Евгений Михайлович очень умен и не борется он по принципу: дуракам не закажешь. То, что я ненавижу всем существом, с чем буду бороться, пока жив, он лишь презирает. Думаешь, он не встречал в науке таких людей?
- Подожди, Марк, я еще смутно, но начинаю понимать. Но где факты?
- Факты на поверхности. Они не скрыты - вот, гляди! Казаков будет защищать докторскую. Кроме снисходительной иронии, эта тема в нем ничего не вызывает, но он защитит ее блестяще (вот увидишь!) и получит звание доктора наук. Я ведь не ученый, а всего лишь пилот. Видимо, эта тема апробирована. Выигрышна. А лучшие работы свои он делает негласно, для души, вроде это у него хобби. Почему же он не пошлет к чертовой матери то, к чему снисходит, и не отдаст себя целиком тому, чем захвачена его душа**
- Ты ему это говорил?
- Еще нет.
- И не советую. Наживешь врага. Он будет тем сильнее тебя ненавидеть, чем больше правды в твоих словах.
- Еще рано. Я не совсем разобрался в нем. Он ведь сложнее, чем кажется. А я так мало знаю... Коля, я хочу снова учиться!
Я уставился на него во все глаза:
- Да ну! На каком факультете?
Марк поморгал ресницами... До чего я любил этого парня! Как я радовался, что он мне друг.
- Видишь ли, меня не удовлетворяет моя работа.