- Никогда не ожидал от него...- смущенно пробормотал Селиверстов.
- Так он предал науку, так он предал истину! - резко сказала Ангелина Ефимовна.- Но с ним был вместе один аспирант. Он и разоблачил беспринципность Жени и невежество его учителя. Скандал был ужасный. Женечка позвонил мне среди ночи. Состояние у него такое, хоть стреляйся. Я пригласила его приехать немедленно. В четыре часа ночи мы пили чай и обсуждали выход из создавшегося положения. Я, конечно, задала ему хорошую головомойку, посоветовала ехать на плато: северный ветер продует ему мозги.
- Так это вы его послали?
- Не директором же, черт возьми! Он поблагодарил меня за совет. Я даже не ожидала, что он им воспользуется. А назавтра он, оказывается, предпринял меры, чтобы его послали на плато директором. А поскольку Герасимова не имела ни научной степени (когда она наконец защитит кандидатскую?), ни Жениного нахальства, то его назначили директором. Я узнала, когда назначение было одобрено и утверждено. Вот каким стал наш Женя. Откуда у него это? Ангелина Ефимовна грустно задумалась.- Что же ты думаешь делать? переменила она тему.- Учиться?
- Да. Заочно.
- Почему заочно?
- Я ведь не увольнялся из обсерватории. У меня пока инвалидность. Подлечусь. Поступлю летом в университет на заочное отделение - если удастся, конечно. И вернусь на плато работать и учиться.
- С одной четвертью легкого? Тяжело тебе будет, Николай...
- Конечно, тяжело. Думаете, в Москве легче? Я все время задыхаюсь.
- Тебе бы на юг...- вздохнула бабушка.- Хочешь, и я с тобой поеду?
- Что я буду делать на юге? Томиться? Ангелина Ефимовна пытливо посмотрела на меня.
- Нельзя допускать, чтобы пропал год. Ты ведь окончил школу с золотой медалью?
- Да. А что?
- Я тебе позвоню на днях... Пока об этом ни слова. Я немножко суеверна.
"Немножко"! Ангелина Ефимовна была очень суеверна. Верила в сны, телепатию, приметы. Когда разбила нечаянно зеркало, несколько дней ходила мрачнее осенней вьюги.
Мы еще долго разговаривали.
Уезжая, Ангелина Ефимовна поцеловала меня и спросила тихонько:
- Ты все знаешь?
- Да. Бабушка мне рассказывала.
- Бедный Николай! Вторично сделать ту же самую ошибку. Не понимаю. Ему очень хочется тебя видеть.
- Я ведь... пока не выхожу. Врач велел лежать.
- На такси... Если получше укутаться.
- Я не могу пока их видеть вместе. Мне обидно за отца. Я все равно люблю, как отца, лишь... Черкасова. Я не могу любить этого Успенского. У меня не укладывается, что мой отец - он.
- Понятно, все понятно. Эт-то ужасно! Но пожалей и его. О, мерзавка! Прости. А что, если вам встретиться у него на работе?
- Хорошо, как хотите.
- Ну, прощай. Я тогда позвоню.
Глава четырнадцатая
"Я ЕГО ЛЮБЛЮ"
"Вся наша жизнь полосатая!" - всегда говорила Ангелина Ефимовна, подразумевая чередующиеся полосы удачи и невезения.
Мне суждено было пережить еще один сокрушающий удар - самый тяжелый и опустошительный, после которого наступило устойчивое равновесие однообразных удач, и я должен был учиться жить, как и все люди, как будто ничего не произошло.
Накануне вечером позвонила Ангелина Ефимовна:
- Коля! Завтра к двум часам иди прямо к ректору университета (она растолковала, куда и как мне пройти). Скажешь, хочу продолжать дело отца. Как я и думала, уже есть отсев учащихся. Тебе установят срок сдачи экзаменов за предметы, которые ты пропустил. Ректор тебя ждет.
- Как же... откуда он меня знает?
- Ему о тебе писала Валя. Много рассказывала я, твой отец. Он тебя знает. Ректор, профессор Герасимов, отец Вали.
- Биофизик?
- Да.
- А-а... Вот почему Валя так настойчиво просила меня навестить ее отца. Марк писал... Мы думали, что однофамилец.
- Нет, это ее отец. Славный человечище!..
В 11 часов утра, тщательно выбритый, в новом сером костюме, белой рубашке, демисезонном пальто и кепке, я весело спускался по лестнице. Было четвертое апреля. За немытыми стеклами сверкало солнце, во дворе звонко кричали и смеялись ребятишки.
Почтовый ящик был полон, я открыл его. Мне было три письма! Газеты я положил обратно, не хотелось возвращаться назад.
Письма были от Лизы, Марка и этого чудака Сергея. Я решил их прочесть в ближайшем сквере.
Еле сдерживая радость (мне хотелось пройтись колесом), я вышел из нашего Старосадского переулка, спустился по улице Богдана Хмельницкого и, выйдя в скверик, сел неподалеку от памятника гренадерам. От буйного весеннего воздуха у меня слегка кружилась голова.
Пока я надрывал осторожно конверт, Лиза была рядом. На ней было узкое черное платье с круглым воротником, открывающим высокую шею. Черные глаза смотрели на меня доверчиво и вопрошающе.
"Ты будешь моей женой?"
"Буду".
Чего же я боюсь? Почему держу письмо в руках, пытаясь угадать, ч т о в нем.
"Дорогой Коленька!
Прости меня, что я дважды предала тебя... Если можешь простить. Я ничего не могла поделать. Вчера я стала женой Казакова. Мы ходили в Черкасское и там зарегистрировали в загсе наш брак. С нами пошли Ведерников и Бирюков. Никакой свадьбы не праздновали. Женя говорит, что это наше личное дело. К тому же он знает, что его в обсерватории не любят. Просто, когда вернулись на плато, выпили вчетвером по бокалу шампанского.
Папа нарочно ушел на охоту, на целых три дня. Он тебя любит, как родного сына, и мечтал, что мы поженимся.