«Русские, — пишет Фредборг, — готовились к ней [партизанской войне] годами, накопили запасы боеприпасов, оружия и продовольствия, установили радиостанции и систематически учили своих солдат тактике партизанской войны. Когда регулярная армия отходила, партизаны немедленно приступали к работе… очевидно действуя на основе в высшей степени продуманной стратегии. Партизаны направляли свои действия против важных центров; их собственные базы находились в тех районах, где они не оперировали».[154]
Вторжение в Россию, несмотря на ряд молниеносных операций, было, тем не менее, методичным. В центре оно началось огромным, охватывающим движением, напоминавшим маневр под Каннами, армейской группы фон Бока, левый фланг которой двигался от Тильзита через Вильнюс и Молодечно, а правый фланг — от Варшавы через Брест—Литовск; клещи сомкнулись у Минска. 10 июля немцы объявили о своей полной победе и захвате 323 тыс. пленных.[155]
От Минска фон Бок продолжил наступление к Березине, которая являлась частью полумифической линии Сталина. Сила этой линии заключалась в болотах, а не в укреплениях. Бок обошел линию с правого фланга между Лепелем и Витебском, и 16 июля его передовые части вышли на подступы к Смоленску. Началось огромное танковое сражение за Смоленск, которое продолжалось до 7 августа. Немцы объявили, что захватили в плен 300 тыс. человек, однако они понесли такие тяжелые потери, что все расписание наступления на Москву нарушилось. В Смоленске немцы находились в обороне до 2 октября.
Одновременно с началом действий на минском направлении левое крыло группы армий фон Рундштедта перевалило через Карпаты и начало наступление в восточном направлении. Буденный отошел на линию Луцк — Броды — Тернополь — Черновцы. Однако правое крыло Рундштедта смогло форсировать Прут только 5 июля. Фон Рундштедт умышленно наступал медленно, и к тому времени, когда германские войска достигли Смоленска, русские на юге все еще не перешли своей границы 1939 г.
Затем левое крыло ускорило темп наступления, и в конце июля развернулись ожесточенные бои в районе Новоград—Волынска. К 10 августа фронт переместился к востоку от Коростеня, Житомира и Казатина. Южнее была одержана первая большая победа у Умани. Это произошло между 10 и 12 августа. Тем временем была занята Одесса, а танки фон Клейста захватили Николаев. Повернув к северу, фон Клейст занял Кривой Рог. 24 августа русские взорвали огромную плотину на Днепре у Запорожья. Поскольку Киев держался, фон Рундштедт запросил подкрепления.
Пока армии фон Бока приводили себя в порядок в Смоленске, фон Лееб, получив подкрепления, начал наступление через Эстонию на Нарву и Псков и занял оба города 20 августа. 10 дней спустя севернее его финская армия под командованием маршала Маннергейма заняла Выборг.
К югу от Смоленска армия фон Вейхса и танки генерала Гудериана продвинулись к Гомелю и, взяв его, 20 августа продолжили наступление на Чернигов. Это наступление заставило отойти русских, находившихся к северу от Коростеня, где они прикрывали Киев. Одновременно к югу от Киева армия фон Рейхенау достигла Днепра у Черкасс, а еще дальше к югу танки фон Клейста продвинулись от Днепропетровска до Кременчуга. Таким образом, между 1 и 14 сентября развернулась самая большая в кампании операция по окружению Киева. Гудериан продвигался на Нежин, а Клейст — на Лубны. 14 сентября войска Гудериана и Клейста соединились у Лохвицы, в 120 милях к востоку от Киева.
Немцы объявили, что ими захвачено 665 тыс. пленных. Каково бы ни было действительное число, нет никаких оснований сомневаться в том, что войска Буденного понесли катастрофические потери. Остатки его армий отступили на восток, преследуемые войсками фон Рундштедта, которые к концу октября заняли линию Курск, Харьков, Сталине, Таганрог.
30 октября войска фельдмаршала фон Манштейна взяли штурмом Перекопский перешеек и продвинулись в Крым, но были остановлены перед Севастополем. 11 ноября танки Клейста вошли в Ростов, на этом и завершилась кампания на юге. Тем временем произошли изменения в русском командовании: Тимошенко занял место Буденного на Украине, генерал Жуков был назначен на место Тимошенко на московский фронт.
Начиная с середины сентября группа армий фон Бока получила в подкрепление 48 пехотных и 12 танковых дивизий, так как к ней вернулась танковая армия Гудериана. В общей сложности в группе армий фон Бока насчитывалось теперь около 1,5 млн. человек. 2 октября она начала наступление на Москву.
Армии Вейхса и Гудериана насту пал и из района Гомеля на Орел, армия Клюге — из Рославля на Калугу, еще две армии — из Смоленска на Вязьму и Ржев, а германская 9–я армия находилась на их левом фланге.
Начало наступления на правом фланге ознаменовалось большим танковым сражением у Трубчевска, за этим сражением последовало быстрое продвижение на Орел. Новой значительной победы немцы добились у Брянска. Были взяты Вязьма и Ржев, а также Медынь и Тула.[156] К 15 октября германские танковые дивизии взяли с боем Можайск, расположенный в 65 милях к западу от Москвы. К этому времени наступательный порыв немцев ослаб и, прежде чем войска, приближавшиеся к Москве, можно было привести в порядок, ударила зима, наступившая тремя неделями раньше обычного. Германские войска оказались перед неразрешимой проблемой. Они застряли в грязи около рек Нары и Оки, в лесах и болотах между Калинином и Клином (к северо—западу от Москвы); после ожесточенных боев последнее наступление захлебнулось 5 декабря у Клина, в 35 милях от Москвы. На следующий день маршал Жуков перешел в энергичное контрнаступление. Для того чтобы скрыть свое поражение, германское верховное командование 8 декабря объявило, что «война на Востоке будет отныне зависеть от условий русской зимы».
Между тем в середине сентября фон Лееб начал наступление на Ленинград, но был отбит. Захватив крепость Шлиссельбург, в 30 милях к востоку, он блокировал Ленинград.
С точки зрения стратегии, кампания провалилась: русские армии, хотя и серьезно потрепанные, небыли уничтожены, Москва — не занята, дорога на Архангельск — не перерезана, не был взят Ленинград, а до кавказских источников нефти было все еще далеко. Тем не менее русским был нанесен страшный удар, и, если бы не наступившая неожиданно ранняя зима, они, возможно, потеряли бы Москву. На 6 декабря шансы на победу или поражение были равны у той и другой стороны.
Принимая во внимание такие факторы (перечисляются по степени важности), как огромные трудности снабжения, стоявшие перед немцами, неразвитость дорожной сети в России, неожиданное по силе сопротивление, просчеты в отношении русских резервов и тот факт, что немцы, по—видимому, никогда не вводили в дело больше 25 танковых дивизий, следует отметить, что немецкое наступление между 22 июня и 6 декабря 1941 г. — удивительное достижение вооруженных сил. Главным образом оно было результатом умелого применения немцами маневра типа Канн.
В некоторых случаях котлы, в которые немцы загоняли противника, были огромными. Минский котел имел длину до 250 миль и почти такую же ширину. Когда началась операция на юге, северная сторона киевского котла имела в длину 120 миль, горловина — 60 миль, а южная сторона — 240 миль, то есть он по размерам был таким же, как и весь западный фронт во Франции, проходивший от Дуэ через Мант (30 миль северо—западнее Парижа) и Питивье (30 миль к югу от Парижа) почти до Базеля. Таким образом, если даже не принимать в расчет упорство русских, становится понятным, почему так затягивались бои в этих огромных котлах: они скорее были небольшими театрами военных действий, чем полями сражений.
Незавершенность этой тактики боксерских ударов была обусловлена главным образом недостатком транспорта высокой проходимости. Основную часть германских транспортных средств составляли колесные, а не гусеничные машины, поэтому транспортные колонны были привязаны к дорогам, тогда как танки, которые они снабжали, не зависели от дорог. Уже один этот ограничивающий фактор объясняет спад наступательного порыва в ноябре 1941 г., когда дороги стали портиться. С полным основанием можно считать, что не сопротивление русских, как бы велико оно ни было, и не влияние погоды на действия германской авиации, а грязь, в которой застрял германский транспорт за линией фронта, спасла Москву.
Последствия имели огромное значение. До сражения под Смоленском было очень похоже на то, что немцы добьются своей цели. Именно на случай разгрома России, чтобы дать Америке возможность вмешаться не в качестве воюющей стороны, а в качестве посредника, миру преподнесли Атлантическую хартию.
Кампания дала необходимую передышку Британии как в метрополии, так и на Среднем Востоке для приведения в порядок своих вооруженных сил. Англичане в Египте были избавлены от угрозы войны на два фронта. Генерал Окинлек, сменивший Уэйвелла, отныне мог сосредоточить свое внимание на одном фронте. В Америке легковерие народа было использовано президентом Рузвельтом и партией войны. Нападение на Россию было объявлено этапом к нападению на Соединенные Штаты. Но каким образом? Это не объяснялось. Тем не менее эта нелепость дала возможность правительству увеличить в 2 раза программу вооружений.
Больше того, провал планов захвата Москвы ободрил оккупированные страны, особенно Югославию. Плюс ко всему этому с наступлением зимы народ в Германии начал поговаривать о поражении. Это была первая маленькая трещина в граните германского внутреннего фронта, едва заметная, она, тем не менее, указывала на то, что начинают рушиться основы.
Наконец, самыми бедственными были последствия для германской армии и командования. Германская армия так и не вернула утраченную энергию, а в глазах всего мира она лишилась ореола непобедимой армии. Командование же было буквально уничтожено. Во—первых, 19 декабря Гитлер сместил главнокомандующего фельдмаршала фон Браухича, начальника генерального штаба генерала Гальдера, которые не одобряли осеннюю кампанию. Гитлер взял на себя командование, избрав в качестве помощников генералов Иодля и Цейтлера. Во—вторых, фельдмаршалы фон Рундштедт, Риттер фон Лееб, фон Бок и Лист, так же как генералы Гудериан и фон Клейст, были временно устранены от командования. Такого разгрома генералов не видывали со времен битвы на Марне.
На Дальнем Востоке, так же как и на Западе, война возникла главным образом по причинам экономического характера, что особенно относится к Японии. Япония, до того как ее насильственно пробудил адмирал Перри в 1853 г., была самообеспечивающейся страной. После этого она быстро цивилизовалась по западному образцу, то есть стала индустриальной страной. Так же как и Германия, Япония не располагала основными видами собственного сырья, поэтому она приступила к поискам сырья за пределами собственных границ. Отсюда неумолимое движение Японии по пути империализма.
В результате в 1875–1879 гг. в руках Японии оказались Курильские острова, острова Бонин и Люуцю (Ликейские острова), а в 1891 г. — группа островов Волкано. Затем во время войны с Китаем, в 1894–1895 гг., Япония захватила Тайвань, острова Пэнхуледао (Пескадорские острова) и Порт—Артур, однако оставила последний в результате нажима со стороны России, Германии и Франции. После победоносной войны с Россией в 1905 г. Япония вернула этот стратегический опорный пункт, а также получила от России южную часть Сахалина и установила контроль над Кореей. В 1910 г. Япония окончательно аннексировала Корею и в 1919 г. получила мандат на управление Марианскими, Каролинскими и Маршалловыми островами, за исключением острова Гуам.
Япония, пострадав в 1929 г. больше, чем другие промышленные страны от страшного кризиса, через два года захватила Маньчжурию с целью скорейшего обогащения. Эта страна была превращена в сатрапию под названием Маньчжоу—Го. В результате возник конфликт с Китаем. 7 июля 1937 г. японские войска обстреляли китайцев в районе Люгоуцяо около Пекина, и началась война. Цель Японии, как и Германии, заключалась в том, чтобы захватить «жизненное пространство», установить новый экономический порядок, который японцы именовали «Великой сферой взаимного процветания Восточной Азии». Япония должна была стать центром огромной экономической системы, простирающейся от Маньчжурии до Австралии, от островов Фиджи до Бенгальского залива.
К 1941 г. Япония настолько увязла в войне с Китаем, что должна была либо прекратить войну, либо блокировать пути снабжения врага, то есть закрыть порты Индокитая и перерезать бирманскую дорогу Лашио, Чунцин.[157] Проведение этих мероприятий означало войну с Британией и почти наверняка с Соединенными Штатами, которые постоянно финансировали Китай.
Разгромленная Франция не могла защищать Индокитай и 21 июля 1941 г. согласилась на его временную оккупацию Японией. Через три дня японские военные корабли приблизились к Камранскому заливу. На следующий день президент Рузвельт, чтобы образумить и остановить японцев, заморозил японские активы и кредиты в США общей стоимостью 33 млн. фунтов стерлингов. Британия не только провела аналогичные мероприятия, но и денонсировала англо—японские торговые договоры 1911, 1934 и 1937 гг. Голландия вскоре последовала примеру Америки и Британии.
Это было объявлением экономической войны и, следовательно, действительным началом борьбы. 20 октября новое японское правительство, возглавляемое генералом Тодзио, предложило США отменить эмбарго, снабжать Японию нефтью и прекратить помощь Китаю. Очевидно, эти неприемлемые условия были выдвинуты только потому, что Япония уже решила прорвать блокаду силой. В это время США пока еще не были готовы к войне, однако готовились к ней. Руки Британии были полностью связаны в Африке и Атлантике, а быстрое продвижение немцев к Москве сулило, казалось, скорое поражение России. Как мы думаем, Ян Моррисон, хорошо знавший японцев, был прав, указывая, что «Япония начала войну потому, что ей не оставалось ничего другого,[158] если она хотела остаться великой промышленной державой. Япония страдала от болезней Запада, поразивших ее до мозга костей. Она не могла избавиться от них и в то же время остаться промышленной страной. Нужно было выбирать одно из двух зол. Оба зла были страшны. Япония решилась избрать наименьшее — войну, а не экономический крах. Когда, наконец, Япония нанесла удар, в приказе японского главнокомандующего армией и флотом говорилось следующее:
«Они [Америка и Британия] чинили всяческие препятствия нашей мирной торговле и, наконец, прибегли к прямому разрыву экономических отношений, поставив под серьезную угрозу существование нашей империи. Такое развитие международных событий, если ему не оказать противодействие, не только сведет к нулю многолетние усилия империи во имя стабилизации Восточной Азии, но также будет угрожать самому существованию нашего народа. Поскольку сложилась такая обстановка, наша империя не имеет иного выхода, как прибегнуть к оружию во имя своего существования и самообороны»[159]
Если Япония решилась на войну, то какую войну она могла вести с наибольшей выгодой для себя? Япония была удобно расположена в географическом отношении, чтобы захватить как британские, так и американские владения, однако она не могла нанести удар по метрополии Британии или Америки. Таким образом, в лучшем случае Япония могла надеяться на победу только ограниченного характера.
В войнах 1894 и 1904 гг. Япония стояла перед аналогичной проблемой. Но хотя в первой войне Япония не могла завоевать Китай, а во второй — Россию, все же она одержала победу. Не могла ли она победить и на этот раз?
В обеих войнах успех Японии объяснялся тем, что она сумела использовать свою морскую мощь таким образом, что избегала неограниченного конфликта.[160] В результате господства на море Япония в обеих войнах сумела осуществлять ограниченные территориальные захваты, а затем бросала вызов своему противнику, предлагая отбить захваченное. При этом Япония прекрасно понимала, что против» ник не в состоянии сделать это, так как его флот не мог тягаться с японским. Даже если бы случилось невозможное и Германия, разгромив Россию, была, в свою очередь, разбита, разве не была бы Британия слишком истощена, чтобы напрячь усилия для новой большой войны? То же самое можно сказать и относительно Соединенных Штатов. Если Япония и не могла нанести поражение Америке, то разве нельзя было занять такую сильную позицию в обороне, что американцы предпочли бы мир войне, которая могла затянуться на много лет?
Для обеспечения промышленности стратегическим сырьем Япония должна была не только занять голландскую Ост—Индию, чтобы подвести соответствующую экономическую базу, но и захватить острова, расположенные далеко в Тихом океане, с целью лишить американцев морских и воздушных баз. Если бы Японии удалось выполнить все это, то в каком положении оказался бы ее противник? Несколько цифр дают представление о протяженности англо—американских коммуникаций.
От Сан—Франциско до Гонолулу 2400 миль, от Лондона до Коломбо — 5600 миль. Гонолулу находится в 5600 милях от Манилы, а Коломбо — в 1580 милях от Сингапура. От Сингапура до Иокогамы — 3020 миль, от Манилы через Шанхай до Иокогамы — 2160 миль.
К какому логическому выводу приводят эти данные? Если рейс судна, плывущего из Англии в порты восточного побережья Соединенных Штатов и обратно, занимает 65 дней, то рейс судна, идущего из Англии или Соединенных Штатов в порты Бирмы или Китая, занимает от 5 до 6 месяцев. Далее, чтобы высадить и в течение 30 дней снабжать войска численностью 250 тыс. человек, нужны были суда общим водоизмещением около 2 млн., кроме того, каждые следующие 30 дней пребывания этих войск потребовали бы еще 350 тыс. т тоннажа, или от 30 до 35 судов типа «Либерти»[161] и 15 танкеров. Немногие порты в дальневосточных морях могли обслужить такое количество судов, поэтому их пришлось бы перестроить. Для этого потребовался бы дополнительный тоннаж.
В Японии знали, что Соединенные Штаты отнюдь не располагают таким количеством тоннажа, Британия же ежедневно теряла суда в Атлантике и Средиземном море. В Японии также знали, что даже если бы ее противники смогли построить столько судов, то для прикрытия нескольких тысяч судов потребовались бы тысячи самолетов, а их не было. Равным образом было ясно, что без выдвинутых вперед баз ни флот, ни авиация не могли действовать.
Следовательно, с точки зрения штабных расчетов, проблема, стоявшая перед Японией, — ограничить войну — вовсе не была неразрешимой. Если бы Японии удалось лишить англичан возможности использовать Сингапур, а может быть, и Коломбо или лишить американцев возможности использовать Манилу, а может быть, и Гонолулу и вместе с тем далеко продвинуться в Тихий океан, то японцам удалось бы создать оборону такой глубины, что в любой предшествующей войне она была бы сочтена неприступной или, по крайней мере, задержала бы продвижение противника на целые годы. Отсюда видно, что, составляя планы будущей войны, японское верховное командование жило воспоминаниями о прошлой войне. Оно думало о прошлом, вместо того чтобы устремить взгляд в будущее, и повторило обычную ошибку, полагая, что история войны повторяется и что Япония сумеет одержать победы ограниченного характера, как в 1895 или 1905 г.
Если дело обстояло действительно так, тогда японское верховное командование виновно в серьезном просчете. В первой из указанных двух войн Япония напала на противника, флот которого не был достоин даже презрения, а во второй — на противника, военно—морские силы которого можно было уничтожить по частям. Теперь же Япония бросала вызов не только двум сильнейшим морским державам мира, но и двум самым мощным в промышленном отношении странам, одну из которых — Соединенные Штаты — нельзя было вывести из строя даже в случае победы Германии в Европе. Промышленные ресурсы Соединенных Штатов были настолько велики, что со временем они дали бы возможность преодолеть все стратегические препятствия пространства и расстояний. Соединенные Штаты любой ценой преодолели бы все препятствия, но не пошли бы на ограниченный мир, и об этом следовало помнить японцам. Грубейшим промахом японцев было полагать, что Америка готова «потерять престиж», лишь бы война была короткой, в то время как сами японцы были готовы рискнуть самим своим существованием в длительной войне, только бы «не подорвать престижа» уходом из Китая.
Если не считать этой психологической ошибки, то можно сказать, что японцы правильно оценили свое стратегическое положение и до конца использовали благоприятные возможности, которое оно им предоставляло. Япония преследовала ограниченную цель и не намеревалась вести неограниченную войну на море, то есть найти флот противника и уничтожить его в решающем сражении. Вместо этого, учитывая, что военно—воздушные силы Японии давали возможность превратить ее 2500 небольших островов в Тихом океане в огромный флот «непотопляемых авианосцев», причем расстояние между любыми соседними островами не превышало 500 миль, японцы решили вести войну комбинированными действиями наземных и морских сил. Как мы увидим далее, продвижение японских войск на Тихом океане почти всегда прикрывалось самолетами, действовавшими с наземных баз, а не с авианосцев. Коротко говоря, основная тактическая идея в японском стратегическом плане сводилась к тому, чтобы захватывать воздушные базы, а не ввязываться в решительные сражения. Японская стратегия, таким образом, была в основном стратегией истощения, несмотря на то, что тактика зачастую была направлена на сокрушение.
Тот факт, что японцы начали свое наступление мощным ударом авиации, действовавшей с авианосцев, по американскому флоту в Пирл—Харборе, никоим образом не противоречит изложенному. Такой удар можно сравнить с артиллерийской подготовкой перед атакой пехоты. Это была вспомогательная операция, чтобы создать предпосылки для проведения главной операции. По существу, атака на Пирл—Харбор не имела большего значения, чем борьба с артиллерией противника.
В основе японского плана лежал захват Бирмы, Малайи и островов Суматра, Ява и Борнео, так как они сделали бы Японию самообеспечивающейся в отношении промышленного сырья. Они компенсировали бы также любое отступление, к которому Япония могла быть вынуждена в конце концов в Китае.
Чтобы занять вышеуказанные территории, японцам также следовало оккупировать Филиппины, Целебес и Новую Гвинею; они обеспечивали восточный фланг и, кроме того, могли пригодиться для торга с Соединенными Штатами во время мирных переговоров, если бы возникла в них необходимость.
Для защиты этой фланговой позиции было не менее важно создать восточное ее максимально сильную линию аванпостов, чтобы выигрывать время за счет пространства и затягивать войну до тех пор, пока противник не сочтет продолжение военных действий невыгодным.
Линию, созданную японцами, можно сравнить с линией траншей. Начиналась эта линия на острове Парамушир и кончалась у Северной Бирмы, проходя через Уэйк, Маршалловы острова, острова Гилберта, острова Эллис, Соломоновы острова, Новую Гвинею, Тимор, Яву и Суматру. За первой линией проходила запасная линия: острова Бонин, Марианские острова, включая Гуам, остров Яп, Паллау, Моротай, Хальмахера, Амбоина, Тимор, где запасная линия смыкалась с линией аванпостов, или внешней линией. Подобно ходу сообщения, эти две линии соединяли Каролинские острова от Паллау на восток к Маршалловым островам и островам Гилберта. Соединительная линия, которая также фланкировала американскую линию подхода в центральной части Тихого океана, идущую от Гавайских островов через Мидуэй, Уэйк и Гуам к Маниле на Лусоне.
Наступательные действия делились на два этапа. На японскую армию была возложена главная ответственность за занятие Малайи, Бирмы, Суматры и Лусона, а флот нес главную ответственность за нападение на Пирл—Харбор на острове Оаху, захват южной части Филиппинских островов, Борнео, Целебеса, Явы, Новой Гвинеи, архипелага Бисмарка, Соломоновых островов, островов Гилберта, Гуама и Уэйка. Все зависело от быстроты действий, поэтому авиация стала решающим родом войск.
С точки зрения авиации, Япония первоначально располагала двумя чрезвычайно важными преимуществами: во—первых, она имела численное превосходство в воздухе в начале войны, во—вторых, японские военно—воздушные силы были единым целым с флотом и армией, а не рассматривались как самостоятельный «стратегический» род войск.
В день нападения 7 декабря 1941 г. Япония имела 2625 самолетов, действовавших совместно с армией и флотом. Силы авиации распределялись следующим образом: в Малайе — 700 самолетов, на Филиппинах — 475, в Китае — 150, в Маньчжурии (резерв) — 450, в Японии — 325, на Маршалловых островах — 50, для нападения на Пирл—Харбор — 400 и 75 самолетов морской авиации в распоряжении флота.[162]
Японским военно—воздушным силам противостояли: американская авиация, в том числе на Филиппинах 182 самолета, на острове Уэйк — 12, на Мидуэе — 12, на Гавайях — 387; голландская авиация в Голландской Ост—Индии — 200 машин; британская авиация в Малайе — 332 самолета; австралийские военно—воздушные силы в Австралии, на Соломоновых островах и в Малайе — 165 самолетов. Всего насчитывалось 1290 машин,[163] однако в большинстве своем устаревших.
В Малайе только 141 самолет был пригоден к использованию.
История знает мало примеров, которые бы ярче свидетельствовали об ограниченности военного мышления, чем неожиданное нападение на Пирл—Харбор. Нападение продемонстрировало подлость, хитрость и в то же время невероятную глупость одной стороны и невиданную близорукость — другой. Единственная надежда Японии заключалась в войне, которая истощила бы ее врага, в Америке же, большинство населения было против войны, хотя войны желал руководитель государства. Если война станет неизбежной, очевидно, в качестве первого шага для создания условий, при которых могло начаться истощение, следовало заставить руководителя объявить войну против воли большинства народа. Япония могла добиться этого, тщательно избегая нападения на какое бы то ни было владение Америки до тех пор, пока Соединенные Штаты сами не совершат прямого акта войны или не объявят войну Японии. Если бы президент Рузвельт пошел по второму пути и объявил войну Японии, американский народ мог бы истолковать его решение только как готовность таскать каштаны из огня для Британии, то есть спасать Британскую империю. Но такая война, как бы тщательно ее ни маскировали, едва ли пользовалась бы популярностью у американского народа.