Поэтому в «высшей стратегии» нет ничего нового. Подобно военным действиям монголов, она была основана на применении более подвижного вида оружия — самолета, вместо всадника с луком, и привела в конце концов к заключению «татарского» мира.
Наконец, о блокаде. Возможно, Гаррис прав, когда пишет, что в результате английской блокады 1914–1918 гг. погибли 800 тыс. человек. Однако он упускает из виду, что блокада не опустошала германские города — основу цивилизации и культуры в неприятельской стране. В наше время не гибель немцев во время войны превратила Германию в гигантские трущобы, а испепеление ее городов и разрушение ее промышленности. Гаррис признает, что «точки прицеливания» при бомбежке по площадям «были обычно как раз в центре города», именно там, где обычно находятся библиотеки, музеи, крупные церкви, художественные галереи и исторические памятники, которые при разрушении теряются навсегда. Блокада 1914–1918 гг. не затронула этих материальных ценностей, она не разрушила ни одного жилища.
Хотя уничтожение городов бомбардировками, возможно, было самым сокрушительным ударом по цивилизации, однако другие события еще яснее показывают упадок нравственности, характерный для этой войны. Миллионы людей были порабощены, миллионы — высланы, изгнаны из своих жилищ и стран и стали бродягами. Тысячи были стерилизованы и замучены, неизвестное число было отравлено, как паразиты, газом. Разведчики пытались убивать неприятельских генералов и офицеров их штабов; в странах, оккупированных немцами, всячески организовывались восстания, которые, может быть, более, чем что—либо другое, придали войне варварский характер. В свое время герцог Веллингтон сказал:
«Я всегда боялся революционизировать какую бы то ни было страну с политической целью. Я всегда говорил: если они поднимутся сами — хорошо, но не подстрекайте их, ибо это возлагает на вас ужасную ответственность».[532]
Но г—н Черчилль думал иначе, так как он не только всячески поощрял любое движение сопротивления против немцев, но и сбрасывал с самолетов тысячи тонн оружия, для того чтобы поддержать партизанские действия. Ясно, к чему это могло привести. Немцев убивал и, в ответ следовали репрессии. Жестокость порождала жестокость, и суровость немецких репрессий объяснялась не тем, что немцы исключительно жестокий народ, а тем, что партизанские войны всегда жестоки. Достаточно почитать историю войны в Испании, чтобы это понять.
Наконец, чтобы довершить этот моральный развал, появилась атомная бомба, которая почти с магической внезапностью, в несколько секунд, сделала возможным все то, о чем проповедовали Дуэ и Митчелл в течение многих лет. Без атомной бомбы их теория была мечтой. С ней их теория стала самой мрачной действительностью, с которой когда—либо сталкивался человек. Таким образом, появилось оружие такой разрушительной силы, что при известных условиях стало возможным уничтожать по 100 тыс. человек в секунду.
Описывая действия Тулуя, младшего сына Чингисхана, Михаил Правдин говорит:
«У него никогда не было необходимости оставлять позади гарнизоны для оккупации, ибo там, где он прошел, не оставалось ничего, кроме необитаемых развалин. В городах с населением от 70 тыс. до 1 млн. жителей не оставалось ничего живого: ни кошки, ни собаки»[[533]
Какая, в сущности, разница между этой страшной картиной и картиной разрушений городов Хиросима и Нагасаки?
Касаясь этого вопроса, профессор Вудворд пишет:
«Разрушение городов, центров объединения в цивилизованной жизни, случалось и раньше и приводило к анархии и мраку. В большинстве случаев упадок шел медленно, и как раз потому, что он был медленным, возможности восстановления никогда полностью не исчезали. Теперь же опасность в том, что мы можем быть ввергнуты в анархию сразу и не сможем организовать восстановление.
Европа в настоящий момент значительно ближе к полному неизлечимому расстройству, чем мы в Англии себе представляем. Однако мы еще можем надеяться на улучшение, так как пораженную площадь — количество разрушенных городов — можно считать небольшой по сравнению с тем, что уцелело. И все же мы очень близки к самому краю пропасти и не можем, по крайней мере в интересах грядущего поколения (которое будет жить, когда наш период передышки кончится), допустить еще большее напряжение. Война с применением атомных бомб, которые за 12 дней смогут разрушить 12 крупнейших городов североамериканского континента или 12 важнейших городов, оставшихся теперь в Европе, может оказаться для нас слишком большим испытанием. Человечество не исчезает, но люди, не имея помощи и материальных средств для восстановления, вернутся назад, к чему—то вроде конца бронзового века».[534]
Остается упомянуть об одном и, может быть, самом важном факте. В продолжение 50–100, а может быть, и больше лет, разрушенные города Германии будут стоять как памятники варварства победителей. Убитые будут забыты, сгладится с годами память об ужасах концентрационных лагерей и газовых камер, но руины останутся и будут призывать немцев, поколение за поколением, к мщению.
Чтобы завершить рассмотрение войны в целом, нам нужно остановиться еще на одном факторе, который, поскольку это касается войны в нынешнее время и в будущем, является самым революционным.
До сих пор вооруженные силы развивались по мере развития цивилизации и почти всегда отставали от прогресса в гражданской области на одно или два поколения. Так, в 1914 г., несмотря на огромные успехи, достигнутые промышленностью в течение 40 предшествовавших лет, вооруженные силы, по существу, мало отличались от того, чем они были в 1870 г., и тактика оставалась почти такой же. Но прежде чем окончилась первая мировая война, промышленность стала играть такую важную роль в войне, что поскольку это касается Англии и Германии, можно сказать без преувеличения, что решающее сражение происходило между Мидлендом[535] и Руром.
Но когда мы обращаемся ко второй мировой войне, то в дополнение к индустриальной мощи мы находим еще более могущественный фактор — мобилизацию науки для целей войны и повышение уровня цивилизации благодаря военным изобретениям. Таким образом, если в 1929 г. Дж. Шотуэлл, говоря о первой мировой войне, утверждал, что «в 1914–1918 гг… война определенно перешла в индустриальную фазу экономической истории…»,[536] то уже в 1942 г. М. Стайн, из крупной военно—промышленной фирмы Дюпона, сказал совершенно другое:
«Война заставляет делать в течение месяцев такие научные открытия, которые давления необходимости потребовали бы для своего осуществления, полстолетия. В результате промышленность выйдет из войны с такими возможностями изготовлять десятки химических и других видов сырья и в таких масштабах, которые всего два года назад были совершенно немыслимы»[[537]
Что это означает? Это означает, что не гражданская, а военная организация в союзе с наукой взяла руководство в свои руки, в то время как промышленность подбирает послевоенные прибыли. Таким образом, наука, для того чтобы она могла явиться фундаментом военного государства, стала регламентироваться войной в большей мере, чем она когда—либо регламентировалась в мирном государстве. Если и дальше дело пойдет таким образом, а это, несомненно, так, то цивилизация будет постоянно находиться в состоянии «мобилизованности»; разрушение, а не созидание станет главной целью разумной деятельности человека. Таким образом, совершится возврат к спартанской концепции цивилизации.
Является ли это преувеличением или нет, может решить одно будущее. Тем не менее очевидно, что никакие вооруженные силы, современные или будущие, не смогут сохранять свою смертоносность без ученых. Как в первую мировую войну фабрикант фактически стал важнее генерала, так во вторую войну главную роль стал играть ученый. Следом за ученым появился техник, а военный специалист стал немногим больше, чем продавцом его товаров. К концу войны техника стала такой же важной, как и тактика, а лаборатории — столь же необходимыми, как и учебные поля. Наконец, появление атомной бомбы подняло ученого до положения, равного только положению Архимеда во время осады Сиракуз. Полибий писал об Архимеде: «В некоторых условиях гений одного человека является важнее, чем что бы то ни было другое».[538]
На это можно сказать, что, поскольку дело обстоит таким образом, положение может улучшиться, ибо ученый не будет думать о разрушении так, как думает солдат. Откровенно говоря, мы на это не надеемся, ибо в наш материалистический век по мере поднятия науки приходили в упадок культура и нравственность, и сегодня, даже в мирное время, наука приняла варварский характер. Хотя это произошло не вследствие стремления к знаниям и их приобретения, однако в течение последних 100 лет разгадывание тайн природы было столь быстрым, а падение религиозного чувства столь глубоким, что моральные ценности отстали от выросшей науки. Открытия и изобретения, которые в более культурный век оказались бы величайшим благодеянием для человека, были проданы варварам, которые, вполне естественно, использовали их варварским образом. Вот почему за последние 40–50 лет было так много случаев, когда изобретения делались для разрушения. Сегодня атомная бомба является в руках человека оружием огромной разрушительной силы, и, пока человек остается варваром, он, несомненно, использует бомбу для той цели, для которой она проектировалась. Это подтверждается всеобщим в настоящее время интересом к ней как к оружию.
Интерес этот зловещий, ибо он показывает, что, несмотря на войну, политическая обстановка еще менее устойчива, чем она была перед войной. В прежних войнах, когда политические цели были здравыми, по окончании войны появлялось хотя бы какое—то подобие политической устойчивости. Противники складывали оружие и возвращались к своим мирным занятиям. Теперь мы видим совершенно обратное: народы более заняты подготовкой к новой войне, чем когда—либо. В Англии всеобщая воинская повинность введена даже в мирное время, а огромная русская армия осталась такой же, какой была во время войны. Еще опаснее то, что в указанных странах, так же как и в других, сотни ученых неустанно ищут все более и более могущественных средств массового истребления людей. Хотя бомба, которая разрушила Хиросиму, по взрывной силе была эквивалентна 20 тыс. т тротила, однако сейчас ученые стараются увеличить ее разрушительную силу. Джон Макклой, бывший помощник военного министра США, пишет по этому поводу:
«… несомненно, лет через 10 самое большее, научатся изготовлять бомбы, по мощности эквивалентные 100–250 тыс. т тротила… И если мы сумеем перейти на другой конец периодической таблицы элементов и использовать водород как источник энергии, у нас будет бомба примерно в тысячу раз более мощная, чем бомба, скошенная на Нагасаки. По словам ученых, не просто теоретиков, а тех, кто активно проектировал и изготовлял бомбу, взорванную в штате Нью—Мексико, при затрате таких же интенсивных усилий, какие были направлены во время войны на изготовление атомной бомбы, мы создали бы через два года после войны водородно—гелиевую бомбу, приблизительно в тысячу раз более мощную, чем теперешние бомбы. Ракетные и реактивные двигатели, а также биологические средства — бесконечно более действенные, чем люди до сих пор себе представляют, — будут дополнять атомное оружие. Нетрудно представить себе, как увеличатся при этом возможности истребления на нашей планете»[[539]
К чему же может привести это стремление к разрушению? К настоящей религии смерти, в которой ученый станет верховным жрецом, приносящим жертву, а человечество будет жертвой. Вот, например, что пишут о новом оружии: «…это оружие агрессора; внезапность действия и террор являются для него такими же неотъемлемыми элементами, как и делящиеся ядра…» «В мире, в котором по договору не будет бомбы, первый, нарушивший этот договор, получит огромные преимущества…» «10 удачно сброшенных бомб типа использованных в Нагасаки уничтожат Нью—Йорк…» «Ракету Фау–2 можно снабдить атомным зарядом, а защита от этой ракеты до сих пор еще не изобретена…» «Одна атомная бомба стоит значительно меньше, чем два полностью оборудованных самолета B–17…»[[540] «Не исключена возможность того, что атомные бомбы привезут в страну контрабандой в мирное время, угрожая взорвать их в нужное время дистанционным способом»,[541] и т. д.
Это не война, это схватка бандитов. Для армий, флотов и для авиации, какими мы их знаем сегодня, не будет места в такой борьбе. Даже в том случае, если атомная бомба не будет применена, а такая возможность существует, вооруженные силы все равно придется реорганизовать, чтобы подготовиться к ее применению. Вот почему, по—видимому, в любом случае каждый вид вооруженных сил необходимо реорганизовать и подготовить к войне с применением атомных бомб и к войне без них. Это делает проблему «войны еще более абсурдной. Однако абсурдность не меняет того факта, что в век утраты всякой веры в духовные и моральные ценности главным фактором будет угроза смерти, а в политических рамках кадократии это делает новую мировую воину почти неизбежной.
Число великих мировых держав свелось теперь к двум — Соединенные Штаты и СССР. Хотя мир еще достаточно велик, чтобы полдюжины великих держав могли жить в нем мирно, однако он оказался слишком мал для; двух держав, которые придерживаются столь противоположных политических и социальных взглядов. Находясь между ними. Западная Европа должна в конце концов быть вовлечена в орбиту той или другой державы, и, как указывает Перси Корбет,
«при такой резкой поляризации сил вокруг двух великих континентальных государств — Советского Союза и Соединенных Штатов — мало надежды на мирное сотрудничество во всем мире с единой целью — повышения общего благосостояния»[[542]
Подобно многим другим, Корбет считает, что проблему можно решить с помощью Организации Объединенных Наций. Вот уж, поистине хрупкая тростинка, на которую никак нельзя опереться. Будь Вольтер жив сегодня, он, конечно, применил бы в этом случае свой знаменитый афоризм: «Объединенные преступлением и разделенные интересами». Так или иначе, только политически одинаковые могут создать жизнеспособную мировую организацию. Однако Советскую Россию и Соединенные Штаты в политическом и социальном отношении можно сравнить с маслом и водой; они не могут смешаться.
Если бы это и было возможно, все равно мировая организация, пока она не будет построена на нравственной основе, может быть ничем иным, как тиранией. Чтобы навязывать свою волю, ей придется полагаться на полицейские силы, следовательно, она будет рабом этих самых сил, как цезари и султаны были рабами преторианской гвардии и янычар. Ясно, если народы, хотят согласия, то они должны понять, что чисто политическая организация не решите этот вопрос.
«Откуда появляются войны и борьба? Не являются ли они результатом страстей, бушующих внутри вас?»
В этих словах св. Иакова заключается ответ, который народы могут отвергнуть только на свою погибель. В зависти, алчности и страхе людей, вот где надо искать корни войны. Искоренить это зло можно, только руководствуясь золотым правилом: «Все, что по вашему мнению люди должны делать для вас, делайте для них». Это правило лежит в основе всякой великой религии, и поэтому оно является общей связью между всеми людьми.
Невозможно представить себе, чтобы это правило было принято в нынешнем мире, ибо это правило высшей культуры, человека. Однако закон возмездия будет и впредь управлять действиями людей. Что посеял, то и пожнешь. Кто сеет ветер, тот пожнет бурю.
В 1919 г. своими мирными договорами победители в первой мировой войне посеяли ветер и так же неизбежно, как ночь следует за днем, во второй мировой войне они пожали бурю. Не научившись ничему и не забыв ничего, полные зависти, страха и алчности, они снова навязали побежденным несправедливый мир. Этим они опять посеяли ветер и снова пожнут бурю. Зло порождает зло, и если вы будете слепы, как Самсон, и разрушите дом своих врагов, вы сами погибнете под развалинами.
Танк «С. D. L.» был пехотным танком, оборудованным мощным прожектором специальной конструкции, освещающим веерообразным мерцающим лучом света широкое пространство и слепящим глаза. Прожектор был так защищен, что вывести его из строя было можно только прямым попаданием снаряда, способного пробить броню в пять или больше дюймов толщиной.
Танк был создан с целью разрешить проблему ночного большого и организованного боя, дать возможность наступать ночью методичнее и быстрее, чем днем, при значительно большей экономии средств и большей безопасности. Поле, по которому двигались наступающие войска, ярко освещалось, а за этой широкой полосой ослепительного света обороняющиеся ничего не могли видеть. Свет был настолько ярок, что делал невозможным ведение прицельного огня.
«С. D. L.» — это начальные буквы слов «Canal Defence Light». Такое условное обозначение было принято для того, чтобы скрыть истинное назначение нового танка. Это был словесный камуфляж.
История танка «С. D. L.» представляет значительный интерес. Во—первых, она показывает, как трудно в мирное время добиваться принятия на вооружение нового, необычного оружия. Во—вторых, она показывает, насколько военная мысль консервативна во время войны. В—третьих, она указывает на то, что если в наш век науки и техники новому оружию придется испытать такую же участь, как и танку «С. D. L.», то военные будут так же совершенно не подготовлены к будущей войне, как они не были готовы к предыдущей.
Первым предложил применить свет в качестве оружия покойный капитан 3–го ранга английского флота Оскар де Торен. Это было в 1915 г., а в августе 1917 г. в Англии были проведены испытания с обычным прожектором, который был установлен на танке. На этом работа прекратилась, и лишь в 1922 г. снова были проведены испытания. После этого военное министерство перестало заниматься данным вопросом, но разрешило Торену предложить свою идею французскому правительству. Так де Торен и сделал, но ничего конкретного не получилось до 1933 г., когда был организован синдикат, которому де Торен дал— свое имя. Первые испытания во Франции происходили в 1934 г. Новые испытания с усовершенствованной аппаратурой проводились в Шалоне в 1936 г. На них присутствовали представители английского военного министерства. После этих испытаний военное министерство обратилось с просьбой провести демонстрацию в Англии. Демонстрация состоялась в феврале 1937 г. на равнине Солсбери; результаты были настолько удовлетворительными, что военное министерство заказало три установки с полной аппаратурой для дальнейших испытаний, последнее из которых производилось в ночь с 7 на 8 июня 1940 г.
Через 10 дней военное министерство решило принять проект и приступить к изготовлению 300 таких прожекторных установок; позднее заказ был значительно увеличен. Вслед за этим было решено создать училище водителей танков «С. D. L.», и 1 декабря 1940 г. в Англии начало существовать первое такое учебное заведение. Штат этого училища в конце концов возрос до 33 офицеров и 619 человек других чинов. В августе 1942 г. на Среднем Востоке было открыто второе училище. В Соединенных Штатах также было создано училище «С. D. L.». Приблизительно 6 тыс. офицеров и солдат прошли обучение в английском и средневосточном училищах и 8 тыс. в американском. Всего в Англии было переделано в танки «С. D. L.» около 1850 танков. Кроме того, в Англии были сформированы 2 бригады танков «С. D. L.»; 1–я танковая бригада (3 батальона) и 35–я танковая бригада (2 батальона). В Америке было сформировано 2 танковых полка (9–й и 10–й), каждый в составе 3 батальонов.
За время подготовки к высадке в Нормандии (6 июня 1944 г.), 1–я танковая бригада и 10–й танковый полк были полностью отмобилизованы и находились в готовности к отправке за море. Однако к новому вооружению проявлялось так мало интереса, что первая из указанных частей высадилась во Франции только 11 августа, а вторая последовала за первой через 11 дней. Но и тогда, вместо того чтобы применить их в действиях, последовавших за прорывом фронта 3–й американской армии у Авранша, а в этих действиях немцы редко могли двигаться днём и совершали передвижения под покровом ночи.[543] 6 батальонов так и не были двинуты вперед со своих стоянок в месте высадки и постепенно были расформированы.
20 сентября 9–й американский танковый полк был расформирован накануне его отправки из Англии во Францию. 13 октября подобная же участь постигла 1–ю танковую бригаду: ее личный состав был расписан по другим частям, а с танков было снято все оборудование «С. D. L.». 27 октября был отдан приказ о расформировании 10–го американского танкового полка, однако благодаря решительным протестам командира полка приказ провели в жизнь только частично. Тем временем в Англии была расформирована 35–я танковая бригада. Как только это было сделано, лорд Маунтбеттен затребовал, чтобы, по меньшей мере, одна бригада танков «С. D. L.» была отправлена как можно скорее в Индию. Но так как теперь не было ни одной бригады, военное министерство решило для командования Юго—Восточной Азии вновь оборудовать 360 танков аппаратурой «С. D. L.» и подготовить новый личный состав. В это же время было решено вновь создать батальон танков «С. D. L.» для вторжения в Германию. Люди для этих частей были взяты из персонала училища водителей танков «С. D. L» и из обученного состава 35–й танковой бригады. К сожалению, для подготовки целого батальона «С. D. L.» для Германии уже не было времени, однако были поспешно собраны 2 эскадрона по 14 танков «С. D. L.» каждый, и 20 февраля 1945 г. они были отправлены во Францию в распоряжение 21–1 группы армий. 1 марта 1945 г. в Индию отправилось первое подразделение «С. D. L.», за которым должен был последовать остальной состав, как только завершится подготовка солдат и офицеров.
По—видимому, вследствие того, что отправленных во Францию 28 танков «С. D. L.» было недостаточно для крупной наступательной операции, они в конце концов были использованы в чисто статической роли — для прикрытия переправы через Рейн.
Позднее американские танки «С. D. L.» применялись при наступлении через канал Дортмунд — Эмс в ночь на 2 апреля, а также при взятии Франкфурта и форсировании Эльбы, однако никаких официальных отчетов об их действиях пока не опубликовано. Что же касается танков «С. D. L.», отправленных лорду Маунтбеттену, то они прибыли слишком поздно, чтобы принять участие в заключительных действиях в Бирме.
Эта печальная история о бесконечных проволочках, длившихся 25 лет, о принятии проекта и об огромных приготовлениях, обошедшихся в многие миллионы фунтов стерлингов, о расформировании частей, о их восстановлении и о неправильном, в конечном счете, их использовании, поскольку это касается «английских танков» «С. D. L.», приводится здесь, чтобы показать, что ко дню высадки в Нормандии была разработана новая тактика и были готовы средства для ее осуществления. Эта тактика не требовала ни «колоссальных ударов авиации, ни превращения в пепел городов и сёл. Вместо этого она давала возможность проводить блицнаступление в ночное время и, вероятно, в значительно более благоприятных для наступающего условиях, чем днем.