Морфий. Это объясняло размытость сознания, то, как ощущалась боль — словно она кричала на меня из дальней комнаты. Я изо всех сил попытался сесть, размытость быстро превратилась в головокружение, и крики боли начали приближаться. Но я справился, прислонившись к дереву и сделав несколько медленных вдохов, пока Эш продолжал вышагивать по нашему временному лагерю, словно запертый в клетке тигр.
Я осторожно приподнял пальцами куртку — рукав был бесцеремонно разрезан, вероятно, для того, чтобы Эшу было легче добраться до моего пулевого ранения — и я пощупал повязку. Я чувствовал запах антисептика, видел, в каком месте он вытер кровь, как смог, и полюбовался на аккуратные линии пластыря и бинта. Моя лодыжка была обработана с такой же заботливой осторожностью.
— Ты не так уж плох в этом, — слабо сказал я. — Тебе следовало стать врачом.
— Если бы я был врачом, то не оказался бы здесь, чтобы спасти твою жизнь, — прорычал он, а затем настоящая острая боль оборвала его голос. — Какого хрена ты думал, Эмбри?
— Я не знаю. — Моя ярость на солдат Карпатии прошла. Исчез даже кайф, который я обычно чувствовал после столкновения с врагами — исчез вместе с вытекшей из меня кровью, ослаб под воздействием морфия. — Я должен был остаться.
— Блядь, да, ты должен был, — огрызнулся Эш. — Ты чуть не умер сегодня и из-за чего? Из-за сепаратистских засранцев в городишке, название которого никто не знает?
Я посмотрел на него в темноте. Во мне исчезло опьянение сражением, но я узнал все его признаки в Эше. Эш не каменел от него, как некоторые парни, и не чувствовал головокружения, как иногда случалось со мной. Он вибрировал от него, словно схватился обеими руками за оголенный провод. Его глаза сверкнули в темноте, напряжение грохотало в его теле. Он из тех, которому нужно было выпить, трахнуться или подраться, или все сразу — таким человеком, которым часто был я, но с Эшем, это ощущалось по-другому. Такое горячее, отчаянное возбуждение было иным, когда оно прожигало человека столь же могущественного, каким был Эш, такая неугомонность была опасной, когда заражала человека, который не привык к тому, чтобы выходить из-под контроля.
Сейчас Эш был опасен. Находиться с ним рядом было небезопасно.
А я? Был ли испуган? Чувствовал ли я беспокойство рядом с человеком, который выглядел так, будто голыми руками хотел разорвать на части и меня, и весь мир?
Не-а.
Более того… я ощущал какое-то останавливающее сердце благоговение, какой-то восхитительный ужас, такой, который ощущают рыцари в легендах, когда понимают, что та женщина, которую они встретили у реки — это великая и ужасная королева фей, которая сейчас съест их живьем.
Я уставился на Эша, когда он остановился и встал передо мной, о чем-то меня спрашивая. Я изо всех сил старался выбраться из вызванной морфием дымки и сосредоточиться на настоящем моменте.
— …желание смерти, — сказал Эш. — Ты хочешь умереть? В этом дело? Ты так сильно меня ненавидишь, что заставил бы меня на это смотреть? Что заставил бы меня нести за это ответственность?
— Ты ни в чем не виноват, — ответил я. Морфий и боль сделали мой голос усталым. Обеспокоенным.
— Хрена с два, я не виноват, — прошипел Эш, мой слабый голос никак не мог сдержать его гнев. — Ты, правда, веришь, что я смог бы передать твоей матери сложенный флаг и просто уйти, словно не имел к этому никакого отношения? Я защищаю всех своих людей, но ты… — Его голос дрогнул, и он отвернулся, жестоко пиная упавшую ветку. — На хер тебя и твою смерть, Эмбри. Пошел ты на хер.
Вспоминая первый день, когда мы встретились, я попытался пошутить и потерпел неудачу:
— Я бы предпочел, чтобы все было как раз наоборот.
В мгновение ока Эш оказался на мне, оседлал мои бедра, одна рука отдернула назад мою голову, поэтому мне пришлось смотреть ему в лицо.
— Не играй со мной в игры, — тихо сказал Эш. — Не сегодня ночью. Не после того, что ты сделал. Ты не захочешь узнать то, о чем я сейчас думаю.
Я едва мог дышать. Мое плечо ныло от боли, а мой увеличивавшийся член кричал от голода. Я был во власти монстра — в руках рассерженного бога, — и я как никогда ощущал себя живым. Это было как тогда, когда я целовал его ботинок, как в тот первый момент, когда меня подстрелили в деревьях — весь мир ожил, гудел лес и шелестели листья, и если б я внимательно слушал, то понял, что моя кровь и мое сердце были частью этой невероятной симфонии магии и музыки, что все время играла. Быть с Эшем сродни моему опьянению от битвы, хрупкость жизни была столь очевидна, нервное возбуждение от того, чтобы уцелеть после этого было столь волнующим. Чтобы остаться в живых после Эша.
— Возьми, — сказал я, мои фантазии, появившиеся много лет назад, возвратились и заставили меня пошевелиться под ним.
— Что? — тихо спросил он.
— Возьми то, что тебе причитается. Возьми то, что ты заслуживаешь за спасение моей жизни.
Его губы раскрылись, а глаза закрылись, и он еще сильнее оттянул назад мою голову, обнажив горло.
— И что именно мне причитается? — спросил он. — Чего именно я заслуживаю?
Я встретился с ним глазами, которые были почти черными в темноте.
— Все, что пожелаешь.
— Я хочу, чтобы ты лежал на земле со слезами на глазах. Думаешь, ты хочешь мне это дать?
— Нет, — я сглотнул. — Я хочу, чтобы ты это у меня взял.
Он застыл.
— Позвольте мне поблагодарить тебя, — молил я. — Позволь мне сделать так, чтобы ты чувствовал себя лучше. Используй меня. Используй меня, как тебе нужно.
— Ох, именно этого ты хочешь, да? — выдохнул Эш. Он наклонился, его бедра на моей пульсирующей эрекции, и я почувствовал его собственную несгибаемую выпуклость, прижавшуюся к моему животу. Она была огромной. Он мог бы разорвать меня на части. — Ты не позволил мне заполучить тебя в любое другое время, не после поцелуев, не после любовных писем, но позволяешь сейчас, когда истекаешь кровью, а я в ярости, вот когда ты открываешь себя для меня? Вот когда я все получу?
Как мне заставить его понять? Что это должно было быть именно так? Что меня нужно завоевывать, а не обхаживать? Потому что это было ново и для меня; только с Эшем существовала эта часть меня. Я все еще едва мог подобрать слова к этому в моей голове.
Но, возможно, он увидел это на моем лице. Возможно, он уже знал ответ. Он наклонился и укусил мою шею — не мягко, а сильно, так яростно, что я закричал. Его рука оставила мои волосы и начала нетерпеливо дергать за застежки на липучке и за молнии на моей форме, снимая ее с меня, немного заботясь о моем плече, но недостаточно, чтобы я чувствовал ласку. Он все еще был в ярости, все еще был монстром, все еще был темным и неистовым принцем из сказки, а я был тем человеком, которого он спас.
Мою футболку сняли так же грубо, и не было ни восхищения, ни ласки, ни поглаживания, ничего, что могло бы отвлечь Эша от его неумолимого гнева. Он слез с меня, и в один момент я сидел у дерева, а затем меня опрокинули на рюкзак. Нетерпеливые руки потянули за нейлоновый пояс, стянули мои штаны до бедер. Воздух был прохладным — а не холодным, но близко к этому — и я почувствовал, как побежали мурашки по моей спине, по бедрам и по твердой плоти моей задницы.
Сквозь морфий и боль пришел небольшой момент смущенной паники — что я делал? Никогда не было такого, чтобы я был бесцеремонно раздет и неприкрыт, чтобы со мной обращались как с удобной дыркой для траха…
Но мысль об этом, о таком бесчеловечном отношении, когда обычно мои любовники обожали и боготворили меня, привела меня опасно близко к тому, чтобы излиться фонтаном спермы на этот рюкзак.
Эш надавил предплечьем на мою поясницу, пригвоздив меня к месту, и принялся размазывать вазелин в нужном месте, который достал из аптечки первой помощи.
— Именно этого ты хочешь? — спросил он не так уж холодно. Кончик пальца прижался к моему входу, скользнул внутрь по костяшку, и я дернулся в обратном направлении. Это казалось неправильным, мое тело интерпретировало вторжение как боль, но я делал это достаточно раз, чтобы переписать это чувство как удовольствие. Через несколько секунд Эш добавил второй палец, все глубже и шире, и задел мою простату.
— Ответь мне, — потребовал Эш. — Именно этого ты хочешь?
— Да, — застонал я.
— Ты позволишь мне использовать тебя, не так ли? Оттрахать тебя так, как я хочу?
Ловкие пальцы исчезли, я снова застонал, бессознательно раскачивая бедрами, чтобы создать трение моего члена о рюкзак.
— Да, — пробормотал Эш себе под нос. — Да, ты этого хочешь.
Я оглянулся назад, не ожидая увидеть то, что предстало предо мной: Эш без куртки, футболка облегает его мускулистые плечи и грудь, бицепсы одной руки то напрягались, то расслаблялись, когда он трахал себя в смазанный вазелином кулак, через расстегнутую ширинку штанов. Все в нем передавало его власть надо мной, его право взять то, что он хотел: тот факт, что он все еще был полностью одет, это резкое скольжение члена в кулаке, его предплечье все еще жестко прижимающее меня к месту.
Наконец, когда член стал достаточно скользким и блестящим, Эш наклонился ко мне, все так же удерживая меня на месте, и вжался широкой головкой члена в мой вход. Он казался огромным, невыносимо большим, монстром, и я извивался и ойкал, инстинктивно пытаясь избежать насилия.
— О нет, — вздохнул Эш. — Ты не ускользнешь так легко. — Он просунул под меня руку, под таз, чтобы я больше не смог двигаться вперед, а затем продолжил вторжение, его сильно разбухшая головка протиснулась через первое кольцо мышц, а затем через второе.
Это не было ни с чем несравнимо. Грубость, боль от моих огнестрельных ранений, морфий. Годы нужды, желаний и мастурбации украдкой от мыслей столь же испорченных, как и то, что сейчас происходило. Было больно, так ужасно больно, что у меня перехватило дыхание, и все же мой собственный член ощущался твердым как камень, мокрым от предсемени и пульсирующим от жара нужды.
Его ногти разжигали огонь на моей спине, и я выгнулся в ответ, от чего Эш безжалостно рассмеялся позади меня. Он толкнулся еще на один дюйм, из-за нового угла его головка прижалась к выступающей железе на моих внутренних стеках, и я упал в пьянящем морфийевом экстазе. Теперь мое тело полностью распласталось на рюкзаке.