— Ты не его, — говорит он яростно. — Ты — моя.
Киваю, хотя слезы обжигают мои глаза. Это такая основополагающая истина — Мелвас не в силах изменить то, кто я, то, кому я себя отдала, то, какого именно секса я страстно желаю — все же, прямо сейчас плащ из крапивы вернулся, и он жалит. Изнасиловал бы меня Мелвас, если бы по всему моему телу не было отметин оставленных Эшем и Эмбри? Если бы на моей коже не было того неоспоримого запаха покорности? Было ли во мне что-то, что побудило его к изнасилованию?
Эш берет мое лицо за подбородок пальцем, мокрым от моего рта. И сейчас я вижу перед собой не мужа, а моего Господина.
— Скажи мне что-то одно, что ты помнишь из этого кошмара, — приказывает он, его взгляд становится неумолимым и ищущим. — Цвет, запах или вкус…
— Яблоки. — Начинаю дрожать из-за этого слова, словно оно — яд на языке. — За обедом были яблоки, затем он привел меня обратно в комнату, но я все еще чувствовала их вкус, пока он… — Я замолкаю.
Эш выпускает мой подбородок и смотрит на Эмбри.
— Кухня. Ты знаешь, где они лежат.
Эмбри выходит из комнаты, а затем, как Эш постукивает пальцами по своим голым бедрам. Я смотрю на них, не опуская взгляда на пол и не смотря ему в лицо, просто пялюсь на его руки и думаю о яблоках. Вспоминаю их кислый вкус, как из-за них мой рот наполнялся слюной, как я не могла избавиться от этого вкуса, несмотря на то, что много раз сглатывала. Как я все еще ощущала их вкус, когда Мелвас касался меня.
Пальцы Эша перестают постукивать.
— Скажи это, ангел.
— Я не хочу этого делать, — выпаливаю я.
— Потому что думаешь, что это не поможет? Или потому, что это будет тяжело?
— И то и другое. Будет тяжело, и всё будет напрасно.
Мужчина снова берет меня за подбородок, впиваясь своими зелеными глазами в мои.
— Это риск, на который я готов пойти, — говорит он. — Потому что это мой риск, ведь так?
Я хмурю брови. Конечно, всё не так… именно мое тело насильственно подчинено и обнажено перед Мелвасом, именно мой разум и воспоминания были отравлены этим… и…
Безжалостные пальцы тянутся вниз и щиплют мой обнаженный сосок. Я пищу, затем писк превращается в длинный крик, когда Эш сильно выкручивает его.
— Больно?
— Да, сэр, — Я ловлю ртом воздух.
— И кому принадлежит эта боль? Тебе или мне?
— Вам, сэр.
Он отпускает сосок, и шлепает по груди.
— А эта боль?
— Вам.
Муж хватает меня за волосы и поворачивает голову на бок, чтобы беспрепятственно укусить меня в плечо. К этому моменту тело поет, а нервная система сбита с толку и посылает мне все виды электрических сигналов.
— А эта боль?
— Она Ваша, сэр, — удается выговорить мне.
Его рука падает мне на грудь, кончики пальцев пробегаются по верхней части левого холмика, затем останавливаются на сердце. Движение собственническое, осторожное и преднамеренное. Очень тихо, очень медленно, он спрашивает:
— А эта боль? Кому она принадлежит?
Мне хочется спорить, хочется кричать на него, что эта боль не может принадлежать ему, что всё это произошло не с ним, а со мной, но я уже достаточно погрузилась в гармонию нашего момента, чтобы ответить:
— Это боль тоже принадлежит тебе.
И как только я это произношу, сама же всхлипываю, больше ничего не скрывая, не отмахиваясь от этого. Вся эта боль прямо передо мной, и я сама не замечаю, как умоляю его забрать её.
— Пожалуйста, сделай так чтобы все ушло, — умоляю я, слезы текут по моим щекам. — Забери ее у меня.
— Всегда. — Не прилагая никаких усилий, Эш наклоняется и берет меня на руки, сцеловывая соленую воду с моего лица. Я чувствую, как его язык скользит по моей щеке, когда он слизывает слезы, словно вампир, питающийся слезами, а не кровью. — Это мой риск, потому что эта боль уже моя, ангел. Отдай ее мне на весь следующий час, доверься мне всего на один час. Позволь мне нести ее за тебя.
Я киваю, все еще хлюпая носом, скрутившись клубком на его коленях. Эш проводит руками по моим волосам, и в его груди зарождается благодарный рык, когда он пропускает сквозь пальцы мои шелковые пряди. Я чувствую у своего бедра его обжигающую эрекцию и почти улыбаюсь — его одержимость моими волосами никогда не перестанет меня изумлять.
Входит Эмбри с яблоком в руке. Когда он видит меня на коленях Эша, в его взгляде мелькает что-то, что я не могу прочитать, нечто обжигающее и ревнивое. Но это исчезает так же быстро, как и появилось, он закрывает дверь спальни и подходит к нам, протянув яблоко.
— Ты готова, маленькая принцесса? — спрашивает Эш. — Щелкни пальцами, если тебе нужно будет остановиться, и мы остановимся. В противном случае, помни, что твоя боль — это моя боль, и то, что я делаю это для нас. Для всех нас. — я чувствую, как он поднимает глаза на Эмбри; член Эмбри поднимается под взглядом Эша, и он кивает.
— Да, — шепчу я. — Я готова.
— Тогда открой рот, ангел. Так же, как ты делаешь, когда внутри него мой член. О, хорошо, очень хорошо. Какой у тебя симпатичный язычок, моя маленькая жена, такой розовый и мокрый. Как и другие части твоего тела. Эмбри, ты знаешь, что делать.
Эмбри идет ко мне со слегка извиняющимся выражением лица, чтобы поместить яблоко мне в рот, но теперь его член полностью твердый, кожа на головке туго натянута и потемнела. В тот момент, когда Эш бормочет: «Прикуси его», мои зубы прорезают плоть яблока, лицо Эмбри становится воплощением чистой опасной похоти. Той похоти, в которой он теряет самого себя, такой, какую я видела в Карпатии, когда он притворялся моим мужем, выдавая себя за похитителя, такой, какую я видела в ночь, когда он мощными толчками лишил меня девственности.
Я так отвлекаюсь, смотря в лицо Эмбри (который выглядел словно мистер Дарси, если бы вышеупомянутый мистер Дарси затрахивал женщин до полусмерти), что даже не думаю о яблоке, пока сок не попадает мне на язык. Но в тот момент, когда я его ощущаю — этот сладкий, терпкий и немного цветочный вкус — сразу дергаюсь и начинаю дрожать в объятиях Эша, чуть ли не выплевывая этот чертов фрукт.
— Уронишь яблоко и получишь ремня, — предупреждает Эш, как раз в тот момент, когда оно вот-вот должно выпасть у меня изо рта, поэтому мне приходится сильнее прикусить, чтобы оно не упало. Сок стекает вниз из уголка рта и по подбородку. Мне на самом деле не хочется получить ремня. Правда-правда, хотя я знаю, что кайф, который я буду ощущать после, ни с чем несравним, ведь то, как он втягивает меня в настоящее и заставляет исчезнуть все мысли из головы, вероятно, именно то, что нужно прямо сейчас.
— Оближи ее, — говорит Эш Эмбри, и на мгновение я оказываюсь в замешательстве, но затем чувствую, что сок яблока капает мне грудную клетку и стекает по холмикам грудей.
Эш откидывается назад, чтобы посмотреть шоу: на меня, сидящую у него на коленях и свободно лежащую на его руках, в то время как его же любовник подходит и опускается на колени между широко расставленными ногами мужчины. Эмбри наклоняется вперед, прижимаясь голодными губами к моей плоти, слизывая сок так, как до этого Эш слизывал мои слезы.
«Это напоминает одну поэму», — подумала я, ощущая головокружение, когда горячий рот Эмбри движется к соску, который чуть раньше ущипнул Эш, а затем к другому, и слизывает каждую капельку сока с моей кожи. Его рот оставляет влажные линии на моей грудной клетке и на ключицах, а язык легко и трепетно движется во впадинке под моей шеей. Каждое движение его губ устремляется прямо к моему клитору.
«Рынок Гоблинов, — вспомнила я. — Вот как называется поэма». Викторианская поэма о двух сестрах, Лиззи и Лауре, которые должны противостоять запретным плодам таинственных мужчин — гоблинов. Я разбирала ее со студентами в Кембридже, и, когда Эмбри припечатывает губы на пульсирующем местечке у меня на шее посасывая ее, я вспоминаю некоторые строки:
— Ты соскучиться успела?
Я спасла тебя, дружок!
Что ты медлишь?..