Когда кладу свой телефон, руки все еще трясутся. Неужели, Эш не видит, что этот шанс не имеет для Мелваса значения? В первый раз они прошли мимо Секретной службы, чтобы ее похитить, почему я должен верить, что сейчас она в большей безопасности? Он не видел, как она находилась в ловушке у этого монстра, не видел на ее лице выражения мрачного смирения, не понимал, что она лишь чудом избежала зверства по отношению к себе.
— Эмбри?
Я смотрю, как молодой человек выходит на балкон. Он высокий и стройный со спутанной массой блестящих черных кудрей на голове, юный и из-за своих безукоризненно правильных черт лица — выглядит как молодой рыцарь из картины прерафаэлитов. (Примеч.: Прерафаэли́ты — направление в английской поэзии и живописи во второй половине XIX века, образовавшееся в начале 1850-х годов с целью борьбы против условностей викторианской эпохи, академических традиций и слепого подражания классическим образцам.) Я не удивлюсь, если с такими волосами и длинными ресницами у него уже есть свой фан-клуб в школе. Но Лир — последний молодой человек, которому нужен подобный фан-клуб, даже в возрасте четырнадцати лет. Он хочет читать и учиться, хочет, чтобы его оставили в покое.
— Привет, — говорю я, улыбаясь ему. — Как дела? Твоя мама здесь?
— Она привезла меня на выходные. Она изменила свое исследование со структурного расизма в сообществе пенсионеров на структурный расизм в местных братствах, а я отказался быть ее ассистентом в этой поездке.
Лир произносит слово «братства» с таким же презрением, что и слова «бандюга», «Nickelback» и «индейка». Я смеюсь из-за презрения, написанного на его таком молодом лице.
— Знаешь, а я состоял в братстве в Йеле, — говорю я ему. — Братства не так уж плохи.
Он смотрит на меня серьезным и пронзительным взглядом, словно теперь я для него совершенно незнакомый человек. По какой-то причине выражение его лица заставляет меня почувствовать ностальгию по чему-то, хотя я не знаю по чему именно. Возможно по своим четырнадцати годам и по той уверенности во всем, что ненавидишь, и во всем, что любишь. По ощущению того, что все взрослые, которые тебя окружают, ничего не знают о твоем абсолютно оригинальном и сложном внутреннем мире.
— Да и, какому парню твоего возраста не хочется проводить выходные в университетском городке? Знаешь, там есть не только братства. А еще и женские общества.
Лир закатывает глаза.
— Это тоже не лучше, — объясняет он мне, как идиоту, заставляя меня снова засмеяться. — Плюс сейчас лето, так что в любом случае в кампусе практически нет людей. А я бы там находился с матерью.
— Полагаю, это повредит твоей игре с девушками из колледжа… или с мальчиками?
Лир пристально смотрит на меня, серьезно нахмурившись.
— Это личное.
Его суровое выражение лица усиливает мою ностальгию — или дежавю?
— О, да ладно, ты можешь мне сказать. Я знаю, что ты слышал рассказы о моей распущенной юности, тебе, конечно же, не стоит стесняться, так как ты знаешь все, что я делал. Все еще делаю, — поправляю я, вспоминая, что недавно я плохо себя вел.
— Я не хочу легкомысленных привязанностей, — с достоинством говорит он.
— Ты подросток. Ты должен хотеть только этого.
Он пожимает плечами, снова выглядя очень юным.
— Все равно, я даже не знаю, что сказать девчонкам.
— Ага! Так все-таки девочки! — Но прежде чем мне удается поделиться своей (сомнительной) мудростью в этом вопросе, в проеме балкона появляется моя мама, невосприимчивая к прохладному бризу в своем белом парчовом платье.
— Лир, — упрекает она. — Я послала тебя, чтобы ты привел Эмбри десять минут назад. Что вы делали?
— Говорили о студентках колледжа, — говорю я, только чтобы ее позлить.
Это работает. Не имеет значения, что меня считают героем войны, что теперь я вице-президент. Для Вивьен Мур, я всегда буду приносящим неприятности мальчишкой, постоянно протаскивающим девушек и парней в мою комнату — иногда одновременно.
— Пожалуйста, не заражай моего племянника своими развратными привычками, — говорит она. — Это мой долг перед сестрой.
Теперь моя очередь закатывать глаза.
— И, говоря о сестрах, твоя ждет тебя в библиотеке. Именно это должен был тебе передать Лир.
— Морган здесь?
— Да, она пришла пятнадцать минут назад, — говорит моя мать. — И она очень срочно хотела тебя видеть, поэтому думаю, это касается работы.
Вздохнув, я встаю и иду искать Морган.
— Ох, и с ней был кто-то еще, — окрикивает меня мать. — Полагаю, организатор мероприятий.
Организатор мероприятий? Но это же бессмысленно, и я планирую сказать Морган именно это, когда доберусь до библиотеки. Я скажу ей об этом, а потом и о том, что сегодня у меня свидание, поэтому сейчас нет времени ни на…
Я замираю на месте, когда вхожу в библиотеку, осознание опасности покалывает кожу, точно так же, как было раньше в горах, разве что в этот раз нет никаких пуль, бомб или стрельбы. Лишь моя сводная сестра, выпрямившись, сидит на диване, держа в руке стакан чего-то прозрачного, что, готов биться об заклад, явно не вода.
Но в комнате находится еще кое-кто. Молодая рыжая девушка, о которой я часто думал со дня свадьбы.
Абилин Корбеник. Кузина Грир.
Абилин улыбается нам обоим, и моя кожа покрывается мурашками, кровь закипает в венах. Она — опасность, ни больше, ни меньше, и когда она говорит: «Мистер вице-президент, не возражаете ли вы, чтобы закрыть дверь, прежде чем мы начнем» — я точно в этом уверен. Это не та опасность, с которой я сталкивался в горах — нет никакого оружия под этим обтягивающим платьем — но это та опасность, с которой я сталкивался в политических кругах чаще, чем могу сосчитать.
Амбиции.
Я закрываю дверь и поворачиваюсь лицом к комнате, только сейчас замечая, какие красные и опухшие глаза у Морган, словно она плакала.
— А теперь, — говорит Абилин, с все еще приклеенной резкой улыбкой. — Давайте начнем с того, почему с этого момента вы будете делать то, что я скажу.
ГЛАВА 19
Эмбри
Прошлое
Три месяца выздоровления и физиотерапия после огнестрельных ранений означали, что мне было разрешено вернуться. Начальство ничуть не скрывало влияния моей матери, мне сказали, что, если нужно, могут направить меня в другое место, но я не уклонялся от своего долга, не сейчас, когда война была объявлена официально. Я не собирался упускать свой шанс вернуться к Эшу.
Он писал мне каждый день, когда мог, а я отвечал. Он начинал все свои письма с «Патрокл», а заканчивал короткими прозрачными фразами о том, что бы он хотел со мной сделать, когда снова меня увидит. Он хотел заставить меня давиться его членом, хотел узнать, сколько раз я мог бы кончить за ночь, хотел залить мою спину своей спермой, пока я бы целовал его сапог. У меня был постоянный стояк все время, пока мы были в разлуке, так что я вздохнул с огромным облегчением и сильным нервным возбуждением, когда сел в поезд, который отвезет меня на базу к Эшу.
Я мог думать только о нем, лишь он стоял у меня перед глазами, именно поэтому я и не заметил лица человека, севшего рядом со мной. Если честно, я его вообще не замечал, пока он не заговорил с изысканным английским акцентом с еле заметными нотками Уэльса.
— Лейтенант Мур, — сказал Мерлин. — Какое великолепное совпадение.
Потребовалось приложить усилие, чтобы перестать думать об Эше и обо всех развратных вещах, которые он мне обещал, но мне удалось повернуться к Мерлину с вежливой улыбкой.
— Мистер Рис, — сказал я, протягивая руку, которую он пожал. — Рад вас видеть. Опять направляетесь по делам королевы?
— К сожалению, нет, но радостная новость заключается в том, что сейчас я работаю на ваше правительство в качестве связующего звена для некоторых стратегических директив. Завтра у меня встреча с капитаном Колчестером.