— Ты всегда знал, как наказать меня за то, что я мудак. — Глаза Эша вспыхивают.
— Так вот чего ты хочешь, Маленький принц? Чтобы тебя наказали?
— Я… — Слова застревают на полуслове, когда Эш наклоняет голову к моей шее, проводя кончиком носа по моему подбородку.
— Я тут подумал, что есть еще кое-что, чего мы с тобой не делали, — выдыхает он мне в шею, его слова отдаются во всем теле. — То, что я тебе обещал.
— О, правда? — Я произношу это вроде бы непринужденно, но слова выходят сдавленными от растущего желания.
— Да, — шепчет он мне на ухо, и затем я скорее чувствую, чем слышу, как расстегивается пуговица на его брюках. Я чувствую, как жужжат металлические зазубрины его молнии. Я слышу его вздох, когда тяжелая эрекция высвобождается из штанов.
Он хватает мою руку и прижимает к своему сердцу.
— Ты помнишь? — небрежно спрашивает он, перемещая наши руки с его твердой теплой груди на столь же твердый теплый живот. — Помнишь, что я обещал?
— Я… Возможно…
— Тогда позволь мне освежить твою память. — Его приоткрытые губы касаются мочки моего уха, пока наши руки скользят под пояс его брюк и обхватывают бедра. Они перемещаются до тех пор, пока я не достигаю его голой задницы.
По телу проходит дрожь.
Конечно, я и раньше хватал Эша за зад, когда отсасывал ему, или, когда он врезался в меня, прижав мои колени к своей груди. Но никогда не было такого, чтобы он направлял меня туда и сознательно, осторожно позволял мне исследовать эту часть его тела. А я исследую, даже не успев остановить себя, сжимаю его упругую задницу, перемещая другую руку так, чтобы она повторяла движение первой, наполняя ладони теплой, мускулистой плотью.
Эш возвращает свои руки к моему лицу, а затем, когда мои прикосновения становятся глубже и грубее, опускает их на шею. Он настолько неподвижен, что я задаюсь вопросом, может, ему не нравится, что я вот так прикасаюсь к нему. Вдруг он позволяет мне, потому что я этого хочу, но на самом деле не получает от этого никакого удовольствия.
Затем я нежно провожу кончиком среднего пальца по горячей морщинистой коже его входа, и он издает звук, такой беспомощный и прерывистый, что я ощущаю его у себя на языке. Эш прижимается ко мне, его руки скользят вниз по моей груди, сжимая лацканы моего пиджака в кулаках, а голова еще глубже утыкается в выемку на моей шее. Я сильнее прижимаю кончик пальца ко входу, ощущая жар на грубой подушечке, и Эш вознаграждает меня дрожью и стоном, который приглушает воротник моей рубашки.
Я и представить не мог, что у меня будет такое: президент Максен Колчестер, без рубашки, прижимался ко мне, тяжело дыша, пока я ласкал его задницу.
— Сложно не… — выдыхает он и замолкает, не в силах подобрать слова, но каким-то образом я понимаю, что он имеет в виду. Ему сложно не брать контроль в свои руки. Трудно сохранять спокойствие и позволять другому человеку доставлять ему удовольствие, ведь он так привык получать его на своих условиях.
Но Эш справляется, позволяя моему пальцу совершать нежные неторопливые движения, пока я не погружаюсь в него по самые костяшки и, наконец, не задеваю то место глубоко внутри, которое заставляет Эша вскрикнуть и прижаться ко мне. И, черт возьми, слышать эти всхлипы в его охрипшем голосе и чувствовать, как его задница раскаляется вокруг моего пальца, почти невыносимо. Этого слишком много, особенно когда он начинает тереться своей эрекцией о мое бедро.
— Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — бормочет он, все еще сжимая мой пиджак в кулаках. — Сейчас. Сегодня.
Как долго я ждал этого гребаного момента? И сегодня он сам этого хочет, именно в тот вечер, после которого больше не будет моим? Я ненадолго задумываюсь, не сделать ли это, массируя его простату и потираясь своим спрятанным в штаны членом о его пах, но мне даже не требуется напоминать себе, насколько это будет неправильно. Я и так это знаю.
Уже знаю.
— Эш, мы не можем, — говорю я, сожалея о том, что мой голос звучит сдавленно, и вынимаю из него палец. — Грир.
Эш кивает, уткнувшись в мою шею, но я вижу, что он все еще охвачен возбуждением.
— Мы точно не можем? Даже чуть-чуть?
Я едва не улыбнулся его мольбе, потому что так приятно видеть его таким, моего сильного короля, ради меня готового стать уязвимым, но чувствую, как слезы жгут мне глаза, подступая к горлу. Почему именно сегодня я застал его за прослушиванием вальса? Именно в этот вечер он решил, что хочет отдать мне что-то особенное?
Почему именно сегодня он напомнил мне о том, как сильно меня любит? Заставил меня вспомнить, как сильно я люблю его?
— Эш, — повторяю я, надеясь, что он не услышит слез в моем голосе. — Ты же знаешь, что мы не можем.
В какой-то момент мне кажется, что он собирается поспорить, и если он это сделает, то я пропал. Я и так едва в состоянии держаться за здравый смысл и мораль, и если он попросит, я уступлю. Я не могу отказать себе в удовольствии насладиться изгибами длинных бедер Эша, напряженным рельефом его живота, всхлипами и стонами, мыслью о том, как он кончает себе на живот, пока я глубоко вгоняю свой член в его гостеприимную попку…
— Ты прав, — наконец с тяжелым вздохом произносит он, и кажется, что сам воздух вокруг нас разряжается. — Ты прав. Я говорил, что мы не могли позволить себе это раньше, и не должны были сейчас. Это причинит боль Грир. — Он поднимает голову, чтобы посмотреть мне в лицо, и его красивые губы изгибаются в печальной улыбке. — Неужели ты не можешь все уладить с Абилин, попросить прощения у Грир, чтобы мы снова могли быть вместе?
Я не хочу честности.
Я не хочу ничего, кроме возбужденной плоти, любви и запаха секса, витающего в воздухе вокруг нас.
Но я все равно поступаю так, я выбираю путь морали. Пора становиться хорошим человеком.
— Я собираюсь жениться на Абилин, Эш.
Он отпускает мой пиджак.
Я делаю глубокий вдох, решая начать с самого главного.
— Я ухожу с поста вице-президента. Официальное заявление об отставке поступит в офис завтра, но я хотел сначала поговорить с тобой.
У Эша такое выражение лица, будто я только что дал ему пощечину. Он отшатывается, быстро моргает и отворачивается.
— Эш…
— Дай мне гребаную минуту, Эмбри.
Но я не могу, просто не могу, потому что Эш повернулся ко мне спиной, и нотки боли в его голосе… они разрывают меня, вызывая нестерпимую боль.
— Ты должен понимать, что я не смогу стоять в стороне и смотреть, как ты не в состоянии защитить Грир.
Мои слова опускаются между нами, как железный занавес, и он оборачивается с непроницаемым лицом. Его брюки снова застегнуты, он прислоняется к краю стола и скрещивает руки на груди. В нем не осталось и следа от ранимого умоляющего мужчины, каким он был минуту назад, — он снова стал властным королем.
— Смотреть, как я не в состоянии защитить Грир, — медленно повторяет он, словно не уверен, что правильно меня расслышал.
Достаточно одного взгляда его зеленых глаз, скользнувшего по моему лицу, и он видит всю правду. Точно так же, как он понимал, за каким выступом скалы скрываются сепаратисты, как он мог провести своих людей по единственной безопасной тропинке в горящей деревне — также он может смотреть на меня и вытаскивать скрытую правду из моих слов. Я до сих пор не понимаю, как ему это удается, даже спустя столько лет, но, по крайней мере, я хорошо его изучил, и был готов.
Он глубоко вздыхает, а затем кивает сам себе.
— Как республиканец или демократ?
Я знал, что он интуитивно сразу раскусит правду, но меня все равно задевает этот долгий вздох, его покорный кивок.
— Республиканец.
— Полагаю, Морган будет твоим вице-президентом на выборах?
— Если я пройду праймериз.