Черчилль: «… только Советы могли позволить значительной части французов, питавших к ним доверие, оказать поддержку этому закону. («Добро» Сталина было получено. Французская армия теперь может достичь планки 100 дивизий. Над всем этим, согласитесь, уже витает сквознячок абсурда. Но Черчилль элегантно избегает оценок и продолжает). После Лаваль спросил Сталина: «Не могли бы вы сделать что-нибудь для поощрения католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с папой». «Ого! — воскликнул Сталин. — Папа! А у него сколько дивизий?»»…
Рузвельт и Черчилль, разделяя со Сталиным Европу на сферы влияния, не просто признавали — они совместно конструировали систему гарантий. Многоуровневую ООН, Совет Безопасности с пятью постоянными членами, разделение Германии, сферы влияния, а можно сказать — сферы безопасности, буферы. Так что танки в Чехии 1968-го — это следствие того, как закончилась, как проходила и как затевалась война. Следствие Мюнхена…
Уже полторы сотни лет кочует афоризм: «Генералы всегда готовятся к прошлой войне». «А зарплату получают — за будущую», — недавно домыслил один остроумный журналист. Может, наши правители и ошибались, подстраховываясь в 68-м году, по канонам 40-го. Но… — поговорка не врет — так поступают все правительства, все Генеральные штабы — готовятся к той войне, в которой они участвовали. Не тягавшиеся 4 года с вермахтом — имеют совсем другую политическую наследственность, военную доктрину.
И не нужно кивать: «Да, было дело, пытались в 1968 году социализм танками подкрепить». Тоже еще, «видный марксист» — генерал армии Павловский (организатор операции «Чехия-68»). Лучше сказать правду: «Защищали свой передовой бастион, свое предмостное укрепление, свою сферу влияния». Или ответить так: «До советских танков 1968 года в Праге были чешские танки в Минске, Смоленске и Сталинграде!»
Да можно и безо всякой геополитики, чего там. Вообразите…
Пивной бар. Все сидят, смотрят в свои кружки. Вваливается верзила. Куражится. Выжидают. Верзила хватает за лацкан первого пана. Тот — пардон! — отдает напавшему кошелек и револьвер, случившийся у него в кармане. Верзила хватает мсье — получает еще кошелек, нож, кастет. Последнему, товарищу, решившемуся сопротивляться — достается и пулевых, и ножевых ранений. Огрубев и озлобясь, он все же скручивает верзилу и… оставляет его на полу — выхода из этого странного бара почему-то нет. Едва отошедшие от этих отвратительных сцен насилия пан и мсье требуют вернуть им собственность. «Мы знаем, товарищ, что теперь для защиты против верзилы вам револьвер с ножом не понадобятся». А товарищ, вместо самого простого ответа: «А откуда вы-то можете это знать?», начинает что-то бормотать про социализм…
Выбор был и у Дании, Бельгии, Голландии: передавать свои государственные потенциалы немцам или нет. А сейчас саму постановку подобного вопроса они назовут дикарством, фанатизмом. И уже как-то невежливо напоминать, что кто-то должен был все же начать настоящее сопротивление, как в Варшаве, Сталинграде, Ленинграде. Миллионы пленных, заводы захватывали и у нас, но решившиеся сопротивляться рассматривали это только как преступную ошибку или предательство. И как следствие — СМЕРШ, заградотряды, репрессии. Такой выбор определяет все, от политики до послевоенной психики. Но только ли послевоенной? Многие некрасивые действия накануне 1941 года — это ведь приготовления человека — сузившего глаза, решившегося. По той же пивбарной аналогии: сбросил зрителя-прибалта, вооружился его стулом. «Пакт о ненападении» — это фактически был выбор места и минуты предстоящей драки…
Вопрос о «Шкоде» чешским историкам я уже задал, теперь один легкий им упрек, по поводу гибели их же соотечественника. Очень знаменитый, миллион раз описанный случай: один пражский студент увидел в 1968 году советские танки и, оскорбленный в национальных чувствах, поджег себя… Видно, вы, пане, плоховато преподавали ему историю. Ведь вы могли спасти парня, дать ему прививку…
Рассказав, например, как «Герой Мюнхена» Чемберлен отчитывался в Палате общин после того, как Гитлер взял не только Судетскую область, но и всю Чехословакию.
«… мы просто являемся свидетелями пересмотра границ, установленных Версальским миром. Не знаю, найдутся ли люди, которые думают, что границы будут постоянно оставаться прежними. Я очень сильно сомневаюсь в этом. Я считаю, что достаточно сказал о Чехословакии…»
Ну и теперь. Что же означает эта разница в списках приглашенных на европейские парады 1994 и 2004 годов? Может, хозяева — такие интеллектуалы, эстеты. А Россия-1994 неприглядна, и они не желали глядеть, как пьяный президент-дирижер вдруг попробует себя на параде еще, может, и тамбур-мажором? Или наоборот: они — такие прагматики, позвали Россию-2004, а при 100 долларах за баррель — пригласят на Парад, «как героев Второго фронта», и Кувейт с Эмиратами?
И то, и другое, и третье. Они многолики, как Протей, они более легки и маневренны, они действительно более свободны. Свободны — от всего вышеперечисленного.
А «тот самый пакт?», «тот самый вкус: Молотов — Риббентроп?», «агрессия СССР в Прибалтике?». Исследованию природы этих обвинений, собственно, и посвящена вся эта книга. Решившийся на Большую Войну имеет право и на Большой Маневр. Но что это за термин — «Большая Война», и правомерно ли его введение?
Ответ будет подробный, с привлечением некоторых предыдущих моих публикаций, в том числе и по Гуго Грецию — автору понятий «естественного права» и большинства положений «права войны и мира». А пока — несколько исторических прецедентов.
Так, например, решившиеся на Большую Войну англичане XIX века знали сами про себя, что именно они — самые непримиримые, самые конечные враги Наполеона, и с этим самооправданием могли заключать «с Бони» сколько угодно перемирий, подписывать с ним Амьенский мир, а после уничтожать совершенно нейтральную Данию («просто чтоб датский флот случайно не попал к Бони»).
А кто такой, собственно, этот Бони?
«Бони» — это кличка, не сходившая со страниц тогдашних британских газет. Уменьшительно-презрительное от «Бонапарт».
А тот, кто требовал к себе обращения только «Наполеон» — он ведь и простое, неискаженное «Бонапарт» считал за величайшее оскорбление себя и Франции. Так что «Бони» в британских (и только в британских) газетах — была не просто шутка: это был Залог непримиримой вражды, Залог войны на уничтожение. Подобно тому, как 500 лет до того резали невинных и никому не нужных в общем-то монгольских послов, зная, что после этого с монголами мира не может быть никогда.
И советские газеты тех годов с карикатурами на Гитлера — это такой же Залог. И взаимная моральная «натравленность» фашистов и коммунистов — это вполне серьезный, «материальный» аргумент.
А то, что нам ставят в вину «тот самый Пакт» и изменившийся тон советских газет 1940 года… это как если бы уцелевшие обитатели Освенцима начали бы пенять открывающим ворота русским солдатам: «Вы-то и под Вязьмой облажались, и под Харьковым — дважды. И в Сталинграде долго тянули, и под Курском. А уж под Ленинградом-то… И пришли-то нас освобождать в результате — гораздо позже, чем должны были… по нашим расчетам… И уж конечно, нельзя было входить в три прибалтийских республики».
Но «совпаденьям» несть числа — именно на Балтике Великобритания вписала наиболее яркую страницу в кодекс этого права. «Большая война» велась ею в XVIII–XIX веках с Наполеоном. Флот оного, как известно, был разбит при Трафальгаре, и вторжение Британии вроде бы не грозило. Но Наполеон, чисто теоретически, мог создать себе новый флот? Мог. А пожелав воссоздать флот, Наполеон, используя свое континентальное могущество, наверное, мог бы захватить какую-нибудь страну, имеющую значительный флот и «приобщить его к делу»? Вполне. А у кого еще в Европе остается «значительный флот»? А вот — Датское королевство. Но оно пока ведет линию безупречного нейтралитета. А вдруг что изменится? Тем более, по исследованиям одного нашего (британского) писателя:
«Какая-то в державе датской гниль!»
Надо подстраховаться.
26 июля 1807 года из Ярмута вышла британская эскадра в составе 25 кораблей, 40 фрегатов и малых судов. За ней несколькими отрядами шла армада из 380 транспортных судов с 20-тысячным десантом. 1 августа британская эскадра появилась в проливе Большой Бельт. 8 августа к наследному принцу-регенту Фредерику явился британский посол Джексон и заявил, что Англии достоверно известно намерение Наполеона принудить Данию к союзу с Францией. Англия этого допустить не может и в обеспечение того, что это не случится, она требует, чтобы Дания передала ей весь свой флот и чтобы английским войскам было разрешено оккупировать Зеландию, остров, на котором расположена столица Дании. Принц отказался. Тогда британский флот в течение шести дней бомбардировал Копенгаген, а затем высадил десант. Половина города сгорела, в огне погибли свыше двух тысяч его жителей. Командовавший датскими войсками престарелый (72-летний) генерал Пейман капитулировал. Англичане увели весь датский флот, верфи и морской арсенал сожгли. Принц Фредерик не утвердил капитуляцию и велел предать Пеймана военно-полевому суду…
Но, может, пример 1807 года— слишком устаревший? Ведь с тех пор столько гуманистов и правозащитников «в земле Европейской просияли». Тогда вот пример как раз — из того, самого актуального, 1940 года. Исландия в то время была частью Дании (не будем вдаваться сейчас в тонкости их унии). И когда Гитлер в апреле 1940 года захватил Данию, Великобритания, без объявления войны, без объявления вообще чего-либо захватила Исландию. Основание самое элементарное: Дания так и так попадает под Гитлера, но нельзя, чтобы вся, целиком. Остров Исландия для войны пригодится.
И еще как пригодился! Только представьте, что и Исландия стала германской — тогда неизбежно: ни один англо-американский конвой со стратегическими грузами не дошел бы до Мурманска. Более того, ни один конвой в Россию и не вышел бы из американских портов по причине абсолютной невозможности миновать Исландию с германскими базами…
Британское право, как известно, основано «на прецедентах». СССР тоже вел «Большую Войну» с фашизмом. Уже имели место прямые сражения с немцами и итальянцами в Испании, с Японией на Хасане и Халхин-Голе. Перемирия, пакты с главным противником, конечно, заключались (как и у англичан с Наполеоном), но это никак не отменяло главного факта: последней инстанцией разрешения «Большого исторического конфликта» будет схватка СССР — Германия. И присоединение нами в 1940-м году важнейшего стратегического плацдарма, трех республик, недотягивает до Британско-Датского прецедента по всем параметрам. Их правительства не открывали военных действий — раз; отсутствие большой крови и разрушений (как следствие первого) — два.
Нынешние политкорректные историки щелкают на счетах: «Так, 1940-й год— СССР подмял три демократических государства, — три костяшки налево, минус».
Можно согласиться… Хотя и с некоторыми поправками. Латвия на тот момент «демократической республикой» быть перестала — диктатура Ульманиса. Литва за год до этого объявила, что ни за себя, ни за свою территориальную целостность, ни за свой нейтралитет ручаться не может.
История тут была такая. По Версальскому миру, бывший немецкий город Мемель (с округой) назывался Клайпедой и передавался Литве.
Мемель, кстати, в некий исторический период был столицей и последним плацдармом Пруссии, добиваемой Наполеоном. Неизвестно, об этом ли вспомнили державы-победительницы, забирая у Германии сей важнейший порт, главное другое: они гарантировали Литве защиту — ее и ее благоприобретений. Гарантии эти были абсолютно аналогичны гарантиям, данным Польше, во исполнение которых, собственно, и была объявлена (через 5 месяцев после Клайпеды) война Германии.
20 марта 1939 года министр иностранных дел Германии фон Риббентроп объявил литовскому коллеге И. Урбшису:
«… если литовское правительство склонно вернуть Клайпедский край путем соглашения, то правительство Германии готово пойти навстречу и удовлетворить интересы Литвы в Клайпедском порту. Если литовское правительство не пойдет этим разумным путем, то Клайпедский край будет возвращен Германии по-другому. Если бы там произошли столкновения и хоть один немец погиб, тогда уже не мы, политики, занимались бы этим делом, а войска, начав поход, неизвестно где остановились бы. После начала военных действий германское правительство больше ни на какие переговоры не пошло бы».
Не дожидаясь официального ответа Литвы, Адольф Гитлер отправился в Мемель на флагмане германских ВМС линкоре «Дойчланд». Литовцам дали официальный и унизительный совет: «Во избежании пустой траты времени, отправить специальным самолетом в Берлин полномочных представителей для подписания документа о передаче района Мемеля Германии».
Вооруженные силы Литвы составляли: кавалерийская бригада и три пехотных дивизии общей численностью в 24 тысячи человек, при 44 легких танках и 110 самолетах. И всего один военно-учебный корабль с шестью пулеметами и двумя пушками «Эрликон» двадцатимиллиметрового калибра. В военном отношении положение Литвы было безнадежно.
Но, чтобы получить помощь Британии и Франции, Литва должна была отвергнуть требования Гитлера, обратиться к странам-гарантам, подвергнуться нападению. И тогда Вторая мировая война началась бы в апреле, а не в мае 1939-го.
Как констатируют литовские историки:
«… можно было бы кровью тысяч солдат вписать героическую страницу в историю. Но в территориальном отношении Литва в конечном счете только проиграла бы. Ведь министр иностранных дел Германии фон Риббентроп дал ясно понять, что, затеяв сражение, литовцы потеряют всю страну. Конечно, очень больно, когда рубят руку, но глупо подставлять еще и голову…»
21 марта Совет министров, «не находя другого выхода, считает, что он вынужден принять требование германского правительства. Перед лицом грозящей со стороны Германии опасности Совет министров не находит возможным выполнить требования ст. 15 конвенции, заключенной между Литвой, Британской империей, Францией, Италией и Японией о Клайпедской территории. Министру иностранных дел поручается только информировать полномочных министров Франции и Великобритании в Каунасе о требовании правительства Германии вернуть Клайпедский край рейху».
То есть, исходя из своих национальных интересов (плюс напоминание, что Германия учтет интересы Литвы в Клайпедском порту) Литва не обращается за помощью к странам-гарантам и отдает Мемель. Значительно усиливая позиции Германии на Балтике — и также значительно ухудшая положение любого, решившегося на «Большую Войну» с Гитлером.
С точки зрения современной ситуации и современного понимания международного права можно до бесконечности спорить, в чем присоединение Советским Союзом тех трех республик отвечает признакам агрессии, в чем — нет. Но как раз чтобы сама-то международная ситуация стала «современной», политкорректной — в общем, той, какая она сейчас есть — и требовалась ликвидация гитлеровского рейха, выигрыш Большой Войны!
Конечно, вот если бы прибалтам эпохи Мюнхена сесть в машину времени, точнее, влезть в нее всеми своими республиками, и перелететь бы сразу в 2006 год, где тебе и Совет Европы, и ПАСЕ… Но даже и эта фантазия не столь заоблачна в сравнении с цинизмом «Клайпедских героев», поучающих Россию: как, где, когда надо было проводить военные операции против Гитлера.
Но, быть может, прецедент Британии, подстраховавшейся с Данией-1807 слишком стар, а с Исландией-1940, слишком малозначителен? И «в культурном XX веке», Сталину действительно стоило как-то бы организовать сеанс связи и посоветоваться с Гавелом, Ландсбергисом, Клинтоном и Мадлен Олбрайт: как следовало вести «Большую Войну»?
Ну что ж, вот тогда и еще пример, опять из 1940 года. Правда, и тут опять действующее лицо Британия, но это как раз оттого, что именно она, островная Британия, чаще решается на противостояние любой ценой.
Многие готовы поставить знак равенства между пожаром и пожарной командой.
Вопрос 1. Назовите самое значительное морское сражение Второй мировой войны на Европейском театре военных действий.
Вопрос № 2. Назовите его участников.
Правильный ответ: 1. Сражение 3 июля 1940 года у Мерс-эль-Кебиры (побережье Алжира).
Ответ на вопрос № 2 удивит, наверное, многих.