Отстранение Сталиным слоя партноменклатуры готовилось настолько загодя, что только сегодня собираются и идентифицируются фрагменты этого плана. Вроде поощрения критического подхода в литературе. По свидетельству Симонова, Сталин особенно ругал «теорию бесконфликтности», а требование «партийности писателей» увязал с прошлым периодом борьбы за власть и объявил сегодня недействительным.
Ну и все известные публикации Овечкина, Веры Пановой в «Новом мире» и «Правде» в 1952 году свидетельствуют о том же. Популярное выражение «нам нужны Гоголи, Щедрины» — это из выступления Сталина на заседании Комитета по присуждению Сталинских премий 1952 года. Юрий Жданов (сын, ученый), помнит, как летом 1952 года Маленков передал указание Сталина: ликвидировать монополизм Лысенко в биологической науке, ввести в президиум ВАСХНИЛ противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака.
Каганович свидетельствует, что Сталин на следующем (получается — XX) съезде планировал выступить с серьезным и самокритичным докладом. А мог, откровенно говоря, и наоборот, весь состав XIX съезда (1952 года) пустить вслед за XVII — для него это был бы вопрос скорее тактики. Одно бесспорно: 20-летняя летаргия типа брежневской в его планы никак не входила. А знаковое «дело врачей», так, как оно в итоге пошло, это и было ловушкой номенклатуры для Сталина — этому тоже приводятся веские доказательства.
Интересно, как в этом исследовании соседствуют такие аргументы, как очерки Овечкина и мирные переговоры по Корее, смещение Рюмина, еврейская жена Чеснокова и согласие Сталина на объединение Германии. Серьезным мирным знаком для Сталина стало смещение в апреле 1951 года Главнокомандующего войсками США на Дальнем Востоке (основная горячая точка) генерала Макартура, главного сторонника ядерной войны с СССР.
Далее уходить по вполне развернутой «блок-схеме», доказывающей, что Сталин готовил новый курс, вроде дэнсяопиновского, пиночетовского, франковского, безусловно интересно, но все же это значит удаляться от главной темы данной книги. Оставим лишь вывод: Сталин долго размышлял над идеей послевоенного устройства жизни в СССР и в полученной огромнейшей сфере влияния, понимал, что прежняя государственная структура и партия, (созданные под захват власти и выживание) теперь не годятся.
1. У России не было положительного опыта организации жизни на завоеванных территориях. А Сибирь? А вообще «одна шестая»? А это как раз — косвенное доказательство правоты евразийцев. Захвата, как такового (как у немцев — Пруссия, Прибалтика), на нашей «одной шестой» не было. Было, как правильно, получается, пишут: «вступление в наследство в Улусе Джучиевом (Поволжье, Урал, Сибирь)». И, что характерно, именно эти приобретения в итоге и остались.
2. Коммунизм, как организационное подспорье (через систему «братских партий») и как объединяющая идея, может, и пригодился бы, но в совершенно ином виде.
Нам же остается только гадать: какие контуры приняла бы наша жизнь, наша Империя, если бы… «мы не погибли без теории». Перед мысленным взором встает словно неизвестный, неоткрытый континент.
Примерно так же Октавиан Август, другие великие цезари прокладывали Курс Мировой Истории сквозь совершенно неизведанные земли. Их Империя через Принципат выстраивалась очень медленно, постепенно, сохраняя весь республиканский лексикон.
Запомнившийся нам титул Император был одним из многих, и не самым важным. Власть давал титул Принцепс сената, личную неприкосновенность и право вето — должность трибуна (причем изначальный смысл трибунской должности, зашита плебеев, был просто забыт, исчезла сама грань: патриции/плебеи).
Важнейшей гарантией устойчивости власти были членства в жреческих коллегиях (две-три главных). Марк Аврелий (знаменитый философ и, считается, лучший монарх в истории человечества) был Салием (прыгателем). Эти жрецы прыгали, повторяя фразы, смысл которых был утерян 800–900 лет до того. Гаруспики гадали по внутренностям… Но самая знаменитая жреческая коллегия — Авгуры. От них пошло выражение «переглядываться и смеяться, как авгуры». Считалось, точнее, подозревалось, что авгуры, сами между собой, подсмеиваются над своими гаданиями. Сохраняя, однако, все формы почтения к древней традиции и вмещая разумом: и лабиринты мифа, и рациональный взгляд, и государственную потребность…
И коммунист Сталин, обращающийся к коммунисту Чеснокову: «Нужна теория», мне видится тоже немного авгуром. Может, и члены Политбюро стали бы такими авгурами, «прыгателями» на Мавзолее, гадателями по Священной Книге «Капитал». (С поправкой на ускорение мировой истории это были бы не римские столетия, а наши, может… «пятилетки»…) Марксизм, коммунизм приняли бы, наверное, ритуальные формы…
Тогда вот она, и главная причина «…безжалостного истребления Сталиным революционеров, верных и талантливых марксистов, верных и талантливых ленинцев»… и далее см. журнал «Огонек».
Авгуров в Риме было двенадцать, гаруспиков — десять. (Или наоборот.)
Но какое государство выдержало бы прокорм и попытки «поруководить» сотен тысяч «верных и талантливых» (а значит, и самоуверенных) носителей неработающей теории?! Твердых хранителей неудачного… прогноза погоды на позавчера?! Зазубривших «Капитал», последние главы которого уже и Энгельс дописывал, подкручивая марксовы теории под изменившиеся за несколько лет реалии. Их бы («видных марксистов»), конечно, лучше бы, рациональнее — в свиноводы, в дворники, в строители, чем «к стенке»… НО случилось то, что случилось, а уж причину выбирайте — какая больше понравится, из двух:
1. Жуткая жестокость Сталина;
2. Амбиции наших «видных марксистов». Китайские «видные марксисты» в большей части все же поехали в сельхозкомунны, «на перевоспитание». Дэн Сяопин работал (не в свинарнике, правда, — в коровнике), но сможете ли вы хотя бы на миг представить в коровнике Троцкого и прочих?…
Возобладавшая же в итоге линия Хрущева, Брежнева, Черненко — это просто… С чем и сравнить бы… Подопытные обезьяны разбрелись по лаборатории, оставшейся без Автора Эксперимента… Прыгают, крутят какие-то ручки, шлепают по кнопкам, вспоминая Хозяина…
Андропов один только и оглянулся удивленно: «Мы не знаем страны, в которой живем!»
Идейный запас, «запас справедливости», рожденный Народной войной, быстро иссякал. И все, что по-настоящему было нужно Советскому Союзу, — это безопасность. Потому так важно будет привести самые главные, самые фундаментальные документы той эпохи. «Фултонскую речь» Черчилля, объявление нам войны («холодной»), и ответы Сталина в газете «Правда» 14 марта 1946 года.
А почему вообще затеяно обсуждение «справедливости» войны, послевоенного устройства? Не является ли «справедливость» бессмысленно-абстрактным, ненаучным эпитетом (вроде «любимый», «милый»), неприменимым в подобных вопросах?
В ста строчках ничего нельзя доказать, можно только указать (на)… То есть опять наиболее правильным ответом будет ссылка на ведущие научные авторитеты. Если уж военные, дипломаты и юристы 350 лет используют работы Гуго Гроция вплоть до прямого их включения в тексты международных конвенций вроде Женевской, то следует кратко сказать следующее. Гуго Гроций в трактате «О праве войны и мира» ввел определения (строгие, насколько возможно в этой сфере) Справедливых и Несправедливых войн. Причем выведены эти определения на основе разработанного им очень важного понятия «естественного права». Которое, в свою очередь, явилось из весьма обоснованного и плодотворного гроциевого подразделения права на «естественное» и «внутригосударственное».
«Особенность человеческой природы — контролируемое, разумное стремление к общению, которое и является источником естественного права. Мать естественного права — сама природа человека».
Помимо естественного существует право волеустановленное: право народов и государственное право… Далее я приведу только тезисы из Гроция.
1. Критерий оценки справедливости войны — соблюдение естественного права. Тут главная мысль, как мне кажется, — критерий оценки войн, критерий справедливости войны — НЕ право народов, НЕ право государственное (так как воюют различные народы и государства, и Государственное право у каждого свое)…
2. Существует различие между причинами войн оправдательными (предлогами) и побудительными (собственно причины). Предлоги всегда явны, причины необходимо выявить…
3… «чтобы защита была справедливой, она должна быть необходимой».
4. Для справедливых публичных войн Гроций ввел определение «Торжественные войны. (Определение публичной войны — см. Главу 5).
5. Интереснейший частный вариант: Гроций вывел случаи, когда война является Справедливой с обеих сторон. (А вот это, возможно, еще пригодится, например, для оценки Первой Чеченской…)
6. Различают войны, возникшие по несправедливой причине, и войны, в которые порок пришел извне и ставшие вследствие этого тоже несправедливыми… (А уж это, по сути — что? Это свидетельство того, что природа войны может меняться в ее течении — еще один хороший аргумент в мою коллекцию опровержений Клаузевица, его фактически вреднейшего для СССР постулата о войне как продолжении политики другими средствами…)
Если пафос первых глав книги выражен в слогане «Адольф Гитлер как трастовый управляющий ЗАО «Европа», и у всех германских подмастерьев аннулируются фальшивые «Справки об участии в движении Сопротивления» (а точнее, поверх на стол кладется поднятая из архива Самая Большая Справка, о Самом Большом Движении Сопротивления — немецком), — то нужно довести эти сопоставления до логического конца, и признать: «Да, и в СССР мера участия в войне была различная у различных слоев».
Скажем сразу и прямо: речь пойдет прежде всего об одной интересной прослойке — «политработники» — и о ее (прослойки) дальнейшем расслоении. Как известно, в 1943-м с упразднением института комиссаров партия от непосредственного руководства боевыми действиями была наконец отстранена. (А «подвиги» комиссара Мехлиса в Крыму все же заслуживают отдельного увековечивания, может, памятник когда-нибудь поставят, эдакую аллегорию: «Подлость и тупость, достигающие звезд»). И еще в одном вопросе, «воспитании масс», партия была хоть и не отстранена, но потеснена, разделив эту функцию с восстановленной Церковью. И вот остался этот странный «последыш»… нет, слов «замполит», «политрук», все же не произнесем. «Замполит» роты, батальона — это такой же солдат, только более отважный и ответственный, «поднимающий в атаку и т. д.». «Замполит» полка, дивизии — случалось по-разному. А вот выше — это, как правило, та самая «счастливая» категория, подтверждающая: «устроиться» можно везде. «Кому— война, кому— мать родна». Наверное, это «закон жизни»: ну на любой, самой страшной войне отыщется эдакая «пазуха». В атаку не ходить и за руководство не отвечать. Подвез корочки партбилетов, проставил третью визу на наградных списках (не забыть вставить и фамилию… олицетворяющую «роль партии»). И можно счастливо спать, наверняка даже и не думая, что тем временем «мир завоевывается для Тебя»… А пока Мехлисы и Брежневы дремлют в политотделах на пачках «Правды», ступеньки расчищаются, «лучшие гибнут».
«В каждой части есть три дуба — замполит, парторг, завклуба!» — эту поговорку маршала Жукова я еще застал. Свидетельствую: в 1975–1977 годах этот афоризм со злым удовольствием повторяла вся армия. Но чем же ответил маршалу Жукову «дубленка» (в одном анекдоте это обыгрывалось: «дуб Лёнька»)?
Оправленный в отставку, маршал Жуков написал книгу. Воспоминания. Его правда о войне. Отдал рукопись в издательство. Потекли годы молчания. И вот, намаявшись в ожидании, Георгий Константинович Жуков просит Косыгина помочь: «Уж и не знаю, где моя рукопись, последний раз послал письмо Брежневу. Ни ответа, ни привета». Вот подлинник того письма:
«Уважаемый Леонид Ильич!
Обращаюсь к Вам с просьбой. В 1965 году я закончил разработку своих воспоминаний, над которыми работал несколько лет. Осенью 1965 года рукопись мною передана в издательство АПН.
По имеющимся сведениям, рукопись передана в отдел ЦК КПСС тов. Д.П. Шевлягину. Времени прошло много, а судьба моей рукописи мне не известна.
Очень прошу Вас, Леонид Ильич, дать указание по изданию моей рукописи. Очень хотелось бы издать книгу к 50-летию Советской Армии.
Вот и следующее письмо — Брежневу и Косыгину.
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!
Алексей Николаевич!
Прошло немало времени с тех пор, как АПН подготовило книгу «Воспоминания и размышления''. Учтены все замечания и пожелания рецензентов.
Мне известно, что и отдел ЦК КПСС (тов. Степанов) дал свое весьма положительное заключение на мою рукопись.
Меня крайне огорчает ничем не объяснимая задержка в выходе книги в свет. Ведь это труд моей долголетней жизни.
Очень прошу Вашего вмешательства.
С уважением
Косыгин обещал помочь. И, наверное, выполнил бы обещание, но была преграда, неподвластная и ему. Об этом препятствии рассказала Миркина (работник издательства):
«Леонид Ильич Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу ни на одном фронте не встречались. Как быть? И тогда был найден «выход». Находясь под Новороссийском, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с полковником Брежневым, но, к сожалению, того на месте не оказалось. (Такой выход придумали и сформулировали в редакции). «Умный поймет», — сказал с горькой усмешкой маршал. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях «Воспоминаний и размышлений» с первого по шестое включительно как и в зарубежных изданиях. Только в седьмом издании она была опущена».
Верстка была подписана в печать 24 декабря 1968 года. Рабочим в типографии рассказали, что маршал болен, и хорошо бы поскорее выпустить книгу. Один из печатников воскликнул: